«Клерхен, когда тебя нет, я мерзну даже летом»

У Кремлевской стены покоится прах Клары Цеткин, умершей в 1933 году.

Немногое известно из ее личных переживаний… Член Президиума Исполкома Коминтерна, член ЦК Коммунистической партии Германии, председатель Исполкома Международной организации помощи борцам революции (МОПР). А кроме того? Мать двоих сыновей, один из которых погиб на фронтах первой мировой войны.

На фронт Клара Цеткин провожала своего сына вместе со своей подругой и соратницей — Розой Люксембург, которая была любовницей ее сына. А, может быть, несмотря на разницу в возрасте, стала бы и невесткой. Ведь говорила же Александра Коллонтай: «Мы молоды, пока нас любят!»

Узнав о любовной связи своего сына с Розой Люксембург, Клара Цеткин сначала очень возмутилась, но потом ее сердце растаяло. Ведь она очень любила своего сына и Розу Люксембург тоже любила.

Роза отвечала взаимностью. Роза находила, что Германия — страна холодных людей, и говорила Кларе: «Клерхен, когда тебя нет, я мерзну даже летом».

Сын погиб на войне, а сама Клара за антивоенную деятельность была брошена кайзеровскими властями в тюрьму.

Из биографии Клары Цеткин мы знаем, что она первой приветствовала как революцию 1905 года, так и октябрьский переворот 1917 года. В 1905 году выступала в защиту русской революции, даже несмотря на запрещение партийного руководства.

Об отношении ее к Советскому Союзу хочется привести ее слова из писем. Летом 1923 года после трудного путешествия из Германии в Россию Клара писала, что сердце ее совершенно отказывается служить, но «большевистский воздух Петрограда поставил меня на ноги».

Вся жизнь Клары — сплошное испытание. В 1889 году после двух лет тяжелой болезни умирал муж Клары Осип Цеткин.

Насколько трудна и тяжела была жизнь Клары Цеткин в эмиграции, даже до заболевания ее мужа, может дать представление следующий случай. Цеткины зарабатывали в Париже на жизнь главным образом переводами и часто не в состоянии были вовремя вносить квартирную плату.

Однажды утром, когда Клара купала детей, к ним явилась полиция и конфисковала все имеющиеся вещи, так как Цеткины задолжали за квартиру.

Кларе только разрешили одеть ребят, а на себя накинуть широкую полупелерину, которую француженки называли «Cache-misere», т. е. прикрытие нужды.

До глубокого вечера просидела она с ребятами на скамейке одного из бульваров, пока Осип бегал и отыскивал новое жилье. Но и тут беда не кончилась: квартирохозяйка не пустила жильцов с детьми.

Их выручила одна русская эмигрантка, которая уступила им свою комнату на ночь, уйдя ночевать какому-то из друзей. Можно поэтому представить себе, до чего трудно приходилось Кларе во время двухлетней болезни мужа, когда ей одной приходилось добывать средства существования для больного мужа и двух маленьких сыновей.

Вот как Клара в 1923 году писала о смерти своего мужа: «Никогда, никогда я не забуду того страшного дня. И тогда и теперь мне кажется, что этот день был без начала и без конца, был бесконечностью. Осип лежал почти два года парализованный в нижней части туловища. Врач подготовил меня к тому, что он приближается к концу, и, несмотря на это, я хваталась за надежду на чудо. И наступило ужасное 29 января. Я не спала всю ночь, работала, ухаживала за Осипом, давала ему лекарство. Около 5 часов утра я ясно почувствовала: смерть пришла за жизнью. Я была одна с умирающим и двумя маленькими мальчиками. Пришел врач. Осип был без сознания. Врач сказал, что можно вернуть Осипа к жизни на короткий срок, но что это причинит ему большие физические и психические страдания. Я отказалась».

В другом письме писала Елене Стасовой, что после смерти мужа она могла примириться с очень многим, кроме одного: «Мне казалось невозможным, непостижимым, что эта полноценная жизнь погасла в то время, как вокруг меня существовало весело и беззаботно так много ничтожеств». Но тут же Клара добавляла, что «океан массового страдания поглощает бурную реку личного горя» и выход из последнего можно найти только в борьбе. Она писала по этому поводу:

«Мы, которые так глубоко, так мучительно страдаем, мы счастливы, так как через работу и борьбу у нас вырастают крылья, которые уносят нас ввысь. А работа и борьба — это пульсация жизни».

И вот, потеряв самого близкого человека, который первым ввел ее в мир революционной борьбы и поэтому был ей особенно близок и дорог, Клара со всей страстностью своей пламенной натуры включается в подготовку I конгресса II Интернационала и в борьбу, которая тогда велась между гэдистами и поссибилистами. Из протоколов I конгресса мы узнаем, что Клара произнесла горячую и глубоко социалистически обоснованную речь о необходимости включения в законы о труде требования равноправия для женщин. Оппортунисты утверждали, что место женщин — только у домашнего очага. Клара с фактами в руках опровергла их, показав всю утопичность этого положения в условиях капитализма, которые ежечасно разрушают семью. Предложения Клары были приняты конгрессом.

В ноябре 1918 года волна революции смела монархию в Германии.

По всей Германии одна за другой слетали коровы с голов королей и герцогов.

С балкона дворца кайзера Карл Либкнехт провозгласил социалистическую республику.

Массовое шествие докатилось до рейхстага. В толпе скандировали: «Долой кайзера!», «Долой войну!», «Да здравствует республика». Два лидера СДПГ — Эберт и Шейдеман в это время обедали в столовой. Депутаты, ворвавшись в столовую, стали упрашивать Эберта и Шейдемана выступить перед толпой, собравшейся у рейхстага. Эберт отказался выступать.

Шейдеман, подойдя к окну, воскликнул: «Народ победил по всей линии! Да здравствует Германская республика!»

Эберт пришел в негодование. Шейдеман писал в своих мемуарах: «Стукнув кулаком по столу, он закричал на меня: «Это правда?» Я ответил, что «это» не только правда, но, по-моему, само собой разумеющееся. Тогда Эберт устроил сцену, которая меня весьма озадачила.

«Ты не имеешь прав провозглашать республику! — кричал он. — Будет Германия республикой или чем-то еще, может решить только Учредительное собрание!»

Шейдеман «не хотел, чтобы лозунг «Республика» стал достоянием только крайне левых кругов».

Временный революционный комитет, в состав которого входил Карл Либкнехт, сыграл в истории германской революции жалкую роль. Временный революционный комитет был абсолютно недееспособным. Ему не подчинялись даже вооруженные отряды, занявшие редакции. Отдельные рабочие отряды действовали по собственной инициативе.

КПГ не предвидела январского восстания, которое было полностью стихийным. Рабочие, которые участвовали в январских событиях, были в основном социал-демократами, а не спартаковцами или коммунистами. 8 января в правлении КПГ Карла Либкнехта упрекали за самовольное участие в стихийных массовых выступлениях. Роза Люксембург воскликнула: «Карл, разве это наша программа?!»

Решающую роль на заключительном этапе революции играла армия, которая никогда не поддерживала крайне левых.

Носке был назначен главнокомандующим правительственными вооруженными силами. Носке сказал о своем назначении: «Пусть так. Кто-то ведь должен стать кровавой собакой».

Решающие события развернулись в дни с четверга 9 января по воскресенье 12 января 1919 года. В эти дни по приказу Эберта в Берлине была расстреляна революция.

Наиболее ожесточенный бой разгорелся в субботу 11 января за здание редакции «Форвертс». Здание было взято штурмом, триста человек взяты в плен.

15 января вся южная и западная часть Берлина были заняты частями «командования генерала Лютвица». Штаб дивизии расположился в отеле «Эден».

На стенах по всему Берлину были расклеены плакаты: «Гвардейская кавалерийская стрелковая дивизия вступила в Берлин. Берлинцы! Дивизия обещает вам не покидать столицу до тех пор, пока здесь не будет окончательно восстановлен порядок».

Принято считать, что Роза Люксембург и Карл Либкнехт были близкими людьми. Даже улицы, названные их именами в советских городах, находились обычно неподалеку.

На самом деле в жизни у Карла Либкнехта и Розы Люксембург было мало общего. Их объединила только смерть.

Редакция «Роте фане» в конце Вильгельмштрассе стала ненадежным местом. Правительственные войска врывались туда почти ежедневно. Одна из сотрудниц редакции, которую они приняли за Розу Люксембург, с трудом избежала смерти. Роза Люксембург несколько дней занималась работой по редактированию газеты в квартире одного врача на Галлешестор, а затем, когда ее присутствие стало тяготить хозяев, — в квартире рабочего в Нойкёльне. В воскресенье 12 января к ней присоединился Карл Либкнехт, однако через два дня, 14 января, они по телефону были предупреждены об опасности и ушли с этой квартиры (возможно, это был подстроенный звонок из центра, в котором планировалось убийство и из которого уже в течение нескольких дней велось наблюдение за их переездами, а может быть, и направлялись эти переезды). Они перебрались в свое последнее убежище — в Вильмерсдорф, неподалеку от Фербелиерплац по адресу: Мангеймерштрассе 53, у Маркуссона. Там утром 25 января они написали свои последние статьи для «Роте фане», которые, видимо, не случайно звучат как слова прощания.

Статья Розы Люксембург была озаглавлена «Порядок царит в Берлине». Она заканчивалась словами: «Вы, тупые палачи! Ваш «порядок» построен на песке. Уже завтра революция «с грохотом воспрянет» и к вашему ужасу протрубит в фанфары: я была, я есть, я буду!»

Статья Либкнехта («Несмотря ни на что!») заканчивалась так: «Потерпевшие поражение сегодня будут победителями завтрашнего дня. Будем ли мы тогда еще живы или нет, будет жить наша программа; она будет господствовать в мире освобожденного человечества. Несмотря ни на что!»

К вечеру, когда Роза Люксембург прилегла, почувствовав головную боль» а Вильгельм Пик приехал с гранками очередного номера «Роте фане», раздался звонок. У двери стоял трактирщик Меринг, пожелавший видеть г-на Либкнехта и г-жу Люксембург. Сначала оба велели сказать, что их нет, однако Меринг не уходил. По его зову появилась группа солдат под командованием лейтенанта Линднера. Они вошли в квартиру, обнаружили там тех, кого искали, и предложили им следовать за собой. Либкнехт и Люксембург собрали свои вещи и были доставлены в отель «Эден», в котором с утра этого дня размещался штаб гвардейской кавалерийской стрелковой дивизии. Там их уже ждали. Последующие события развивались очень быстро и могут быть изложены в нескольких словах.

В отеле «Эден» их встретили оскорблениями и побоями. Либкнехт, которому прикладом в двух местах разбили до крови голову, попросил бинт, чтобы перевязать раны, но ему отказали. Тогда он попросил разрешения умыться в туалете, но ему и этого не позволили. Затем обоих арестованных привели на первый этаж в номер к капитану Пабсту, который руководил операцией. О чем был разговор у Пабста, неизвестно. Имеется лишь заявление, сделанное Пабстом во время состоявшегося позднее судебного процесса, когда он был уличен во лжи по ряду пунктов. По его словам, он спросил у Розы Люксембург: «Вы г-жа Роза Люксембург?» — «Решайте, пожалуйста, сами». — «Судя по карточке, это вы». — «Ну, раз вы так считаете…»

Либкнехта, а несколько позже и Розу Люксембург повели или поволокли, подвергая избиениям, вниз по лестнице и передали уже стоявшему наготове отряду убийц. Тем временем Пабст сидел в своем кабинете и составлял подробное сообщение, появившееся на следующий день во всех газетах: Либкнехт был застрелен при попытке к бегству во время транспортировки в следственную тюрьму Моабит, Розу Люксембург захватила разъяренная людская толпа, смявшая охрану, и увела в неизвестном направлении.

В действительности улица у бокового выхода из отеля, через который Карла Либкнехта и Розу Люксембург вывели в их последний путь, была оцеплена и пуста. На посту у этого выхода стоял егерь Рунге. Ему было приказано размозжить голову прикладом тем, кого поведут через выход, — сначала Либкнехту, затем Розе Люксембург. Он так и сделал, однако оба страшных удара, нанесенных им, оказались несмертельными. Либкнехт, а через несколько минут и Роза Люксембург, оглушенные или полуоглушенные страшными ударами, были брошены в подъехавшие автомобили. Отрядом убийц Либкнехта командовал капитан-лейтенант Пфлюгк-Хартунг, а убийцами Розы Люксембург — лейтенант Фогель.

Обе машины с интервалом в несколько минут направились в Тиргартен. У Нойензее от Либкнехта потребовали выйти из машины; затем он был убит выстрелом из пистолета в затылок, а тело на той же машине доставлено в морг как «труп неизвестного мужчины».

Роза Люксембург сразу после отъезда от отеля «Эден» тут же в машине была убита выстрелом в висок и сброшена с Лихтенштейн-брюкке в Ландвераканал. Окончательно не установлено, что было причиной смерти — удары по голове, пуля или утопление. Вскрытие трупа, всплывшего через несколько месяцев, показало, что черепная коробка не была расколота, а пулевое ранение, возможно, не было смертельным.

В 1954 году либеральный юрист и историк Эрих Эйк писал: «Нельзя оправдывать убийства напоминанием старой пословицы «кто поднял меч, пусть от меча и погибнет». Слишком много кровавых преступлений было, совершено единомышленниками Либкнехта и Люксембург, чтобы испытывать чересчур сильное возмущение постигшей их самих судьбой».

В 1962 году «Бюллетень ведомства прессы и информации правительства ФРГ» назвал эти убийства «расстрелом по законам военного времени».

Так в 1918 году Клара Цеткин потеряла близкого человека — Розу Люксембург. Напомню, что незадолго до этого погиб на фронте ее сын.

В 1924 году Кларе Цеткин было уже 67 лет (она родилась 5 июля 1857 года). Организм ее был подорван тяжелым заболеванием в 1923 году. У нее была гангрена пальца ноги, отмороженного в вагоне во время поездки из Германии в Советскую Россию. Эта болезнь привела к полному нервному истощению, серьезному заболеванию почек и сердца. Только что оправившись от него и приехав из Железноводска в Москву, Клара Цеткин жалуется, что ей предоставляют стенографистку только на три часа в день, что «при задачах, стоящих передо мною, и моей способности работать является не больше, чем груша при мучительной жажде».

Клара в это время руководила международным женским секретариатом и состояла членом Исполкома Коминтерна, который давал ей постоянно отдельные поручения. Международный женский секретариат выпускал журнал, и редакция журнала целиком лежала на К. Цеткин. В то время Клара писала свою замечательную книгу «В освобожденном Кавказе».

А в 1931 году, вновь направляясь в Советский Союз, она пишет, что хочет приехать не как инвалид для «дома Ильича» (Дом ветеранов революции), а для работы, так как поставила себе целью изучение положения женщин в наших среднеазиатских республиках. Она мечтала написать об этом такую же книгу, как ее книга «В освобожденном Кавказе».

Приехав в январе 1932 года в Москву, она пишет Елене Стасовой в записке: «Я не нахожу слов, чтобы выразить муку, которую я испытываю при моей бездеятельности». И это в то время, когда она писала и присылала воззвания, статьи, целые брошюры по вопросам войны и мира, борьбы с реакцией и фашизмом, участвовала в организации выступлений пролетариата всех стран против осуждения девяти негров из Скотсборо и за освобождение руководителей коммунистических партий и рабочего класса капиталистических стран.

В том же 1932 году Клара совершила подлинный подвиг, поехав в Германию и открыв на правах старейшего члена рейхстаг. Она пишет: «Поездка взяла у меня все силы. Напряжение и волнение за то, чтобы выполнить задачу, поставленную передо мной, сокрушили меня физически». И тут же она добавляет: «Несмотря на это, я все же попыталась написать для вас (МОПРа) статью».

13 июня 1933 года (т. е. за неделю до смерти) Клара Цеткин писала воззвание к трудящимся всего мира, призывая их бороться с реакцией, поднявшей голову в капиталистических странах.

От всей личности Клары веяло теплом и лаской. Она всегда хотела сделать людям что-либо приятное. Это проявлялось даже в мелочах. Так, например, живя в Советском Союзе в то время, когда снабжение было недостаточно налажено, Клара ни разу не воспользовалась автомобилем, чтобы не угостить шофера папиросами.

Между прочим, об этом тепле, излучавшемся от нее, очень хорошо сказала Роза Люксембург.

К революционному движению Клара Цеткин пришла через знакомство с русским революционным студенчеством, и это привело ее к любви к России, к какой-то внутренней связи с этой страной. Клара говорила об этом не раз.

«Что дала мне русская революция в труднейшие для меня времена, этого словами не передашь», — как-то сказала она.

А в 1931 году, рекомендуя одну из своих сотрудниц для работы в СССР, она добавляет: «Мое сердце вместе с нею летит к вам в страну и к людям моих надежд».

Живя в Москве в 1923 году, Клара Цеткин писала: «…каким бы тяжелым, сложным, даже трагическим ни казалось положение, мне кажется, что с Советской Россией ничто не может случиться, здесь уже прочно укоренился новый мир».

На полное волнения письмо Елены Стасовой о том, что она может устроить ей хорошую квартиру, в 1932 году Клара отвечала: «Где и как бы я ни жила у Вас, я везде буду чувствовать себя дома».

Надо сказать, что В. И. Ленин очень высоко ценил К. Цеткин. Один характерный в этом отношении случай произошел весной 1919 года. Через многие руки до Владимира Ильича дошла небольшая записочка К. Цеткин с сообщением о ее работе. Побывав во многих руках, записочка вся расплылась, но Владимиру Ильичу хотелось во что бы то ни стало прочитать ее, и он поручил Елене Стасовой заняться этим делом. Разобрать оказалось возможным только несколько слов.

В другой раз В. И. Ленин поручил Елене Стасовой собрать весь материал, который можно было тогда раздобыть, о положении женщин в 1919 году в Советской России и послать его Кларе, которая нуждалась в нем для своей работы среди женщин.

Совершенно исключительным было отношение Клары Цеткин к В. И. Ленину, о чем она так ярко и образно рассказывала в своих воспоминаниях о нем, которые вышли отдельным изданием. По поводу своих воспоминаний о В. И. Ленине Клара писала, что они «дословны», и выпустила она из них лишь то, что касалось лично ее самой или же современной тогда ситуации и лиц, игравших в то время ту или другую роль.

В частных беседах Клара не раз возвращалась к одному случаю из ее жизни, а именно к выходу ее из ЦК Германской Компартии, когда она была не согласна с линией ЦК. Было это в 1921 году. И вот Владимир Ильич резко осудил за это Клару, считая, что выход из ЦК есть нарушение партийной дисциплины, и взял с нее слово, — или, как она говорила, «я била ему на том руку», — что никогда в жизни она больше так не поступит. Она обещала ему, что в случае каких-либо крупных сомнений будет советоваться с ним или с «русскими друзьями». Этому своему слову Клара осталась верна до конца своей жизни.

Диапазон ее работы был огромный. Ведь Клара одновременно работала как член ЦК Компартии Германии, как бессменный секретарь и редактор журнала Международного женского секретариата, как член президиума Исполкома Коминтерна, а с 1927 года к этим многочисленным обязанностям прибавился еще пост председателя Международной организации помощи борцам революции (МОПР).

Конечно, только колоссальная работоспособность Цеткин давала ей возможность справляться со всеми этими задачами, и как справляться! Ведь Клара всегда искала корень вещи, старалась понять ее во всем объеме, во всей ее глубине. Огромную помощь в ее работе, конечно, оказывало ее великолепное знание, кроме родного немецкого языка, английского, французского и итальянского. Живя долго в Советском Союзе, Клара Цеткин неплохо овладела и русским языком.

Коммунистический Интернационал использовал знание К. Цеткин языков и ее прекрасное марксистское образование, чтобы делегировать ее с ответственными поручениями на конгресс Французской социалистической партии в Туре, на конгресс Итальянской социалистической партии в Ливорно. На этих конгрессах, как известно, образовались компартии Франции и Италии.

И в первом и во втором случае К. Цеткин пришлось присутствовать нелегально, но она прошла хорошую школу конспирации во время исключительных законов против социалистов в Германии. Недаром она была в свое время правой рукой германского «Красного почтмейстера» Моттелера.

Поражала ее необыкновенная память. Она с легкостью цитировала на любом языке, знакомом ей, наизусть отрывки из стихотворений, поэм или научных статей. И это делало язык ее выступлений, статей и писем образным, ярким и красивым. Оратором К. Цеткин была блестящим. Силе ее слова трудно было противостоять противникам — так ярок был сарказм ее разоблачений и меткость эпитетов.

Клара считала, что не всякий товарищ способен быть воспитателем молодежи, что для этого нужны специальные способности. Воспитатель юношества в революционном духе должен быть, по ее словам, всей душою революционером, а не более или менее ловким «граммофоном коммунистических партийцев». В одном из писем К. Цеткин высказывает мнение, что личность воспитателя играет огромную роль и что эта личность иной раз воспитывает больше, чем самые мудрые уроки. Она по этому поводу приводила даже стихи Гете:

Чего в нас нет, нам не поймать, мой милый!

Но из груди оно течет,

Откуда с первобытной силой

У слушателя к сердцу льнет.

А к вопросу о влиянии на молодежь Клара неоднократно возвращалась как в письмах, так и в личных беседах.

Соратники вспоминали ее несправедливые оценки отдельных людей. И нет в этом ничего удивительного, так как Клара была человеком, а, говоря словами римлян, — «я человек, и ничто человеческое мне не чуждо». Но Клара была необыкновенным человеком, она была страстным человеком в любви и ненависти, и это, конечно, заставляло ее делать ошибки, но, говоря ее словами, она была «таким человеком, какой мне нужен, чтобы быть твердым: человеком, в котором я могу любить всех людей и то, что освободит нас всех и сделает нас благороднее, — Революцию».

Клара Цеткин буквально горела в огне революции. Что же давало ей жизненные силы? Ведь ее энергия поражала.

Где мотив ее деятельности, что являлось источником ее активности? Фрейд первый начал научное исследование мотивации. Он задался целью найти первичный источник жизненной активности, источник всех мотивов, жизненную энергию. Для этого Фрейд обращается к глубинному анализу бессознательных мотивов, к детским переживаниям пациентов, ставшим причиной неврозов.

В результате многолетней клинической практики Фрейд показал, что в основе комплексов невротических симптомов лежат подавленные и вытесненные в бессознательное сексуальные устремления. Многие из форм человеческой деятельности, аспектов поведения, явлений культуры оказались формами символической реализации подавленных сексуальных устремлений.

Это открытие поразило воображение Фрейда не менее, чем потом поражало воображение всех его поклонников и недоброжелателей. Роль сексуальности в человеческой культуре оказалась несравненно большей, чем это можно было предполагать. Под впечатлением этого открытия Фрейд и построил первый вариант своей концепции жизненной активности.

По этой теории первичным источником жизненной активности вообще является сексуальный инстинкт, «сексуальная энергия», которой Фрейд дал название «либидо». Эта энергия стремится найти выход, реализоваться в каких-то сексуальных действиях. Однако система усвоенных человеком социальных запретов («сверх-Я»), реализуемая механизмом цензуры, не дает выхода этой энергии, которая подавляется, как бы сжимается в сгустки, «сублимируется». Эта сублимированная энергия находит выход, удовлетворение не в символической реализации, как в сновидениях, но через какие-то социальные действия. Так сублимация и инверсия сексуальной энергии оказывается главной пружиной, двигающей все многообразие человеческой деятельности.

Удивительно, но факт: Фрейд с симпатией отнесся к октябрьскому перевороту, в нем он увидел черты «громадного культурного эксперимента, который в настоящее время совершается на обширных пространствах между Европой и Азией».