Рейнов H. М Физики — учителя и друзья

Я читал воспоминания Н. М. Рейнова с неослабевающим интересом, с живым волнением. Передо мной прошли вновь картины нашей далекой уже молодости миновавших с тех пор десятилетий.

Все меньше остается людей, помнящих то время, когда зарождалась и вступала в пору своего развития советская физическая наука. Ленинград двадцатых годов, Физико-технический институт, основанный А.Ф. Иоффе… Там начинали свой путь многие наши физики старшего поколения. Это было трудное и чудесное время. Тогда все мы были молоды, полны дерзких замыслов и сил. Там, в Физтехе, встретили мы Н.М. Рейнова. Он не был ученым, он пришел рабочим в мастерские института, делал тонкие и точные приборы, без которых были бы невозможны наши эксперименты и исследования, но вихрь времени захватил и его, Рейнов тоже занялся исследованиями. Ныне он доктор физико-математических наук.

Н.М. Рейнов может немало рассказать о своем пути, но его воспоминания больше о другом. Они воскрешают события, рисуют людей науки, с которым встречался автор этой книги на протяжении почти полувека. Имена многих из тех, с кем Н. М. Рейнов работал бок о бок годы и десятилетия, навсегда вошли в историю Академии наук СССР, в историю мировой физической науки. В воспоминаниях Н. М. Рейнова они предстают перед нами зримо и выпукло, как выдающиеся ученые и необыкновенные люди. Мы видим целую плеяду деятелей советской физики, показанных в их труде и жизни. Можно лишь удивляться памяти автора, сохранившей столько ярких штрихов давно прошедших времен, столько фактов и событий. Убежден, что прочитать эти воспоминания будет в высшей степени интересно не только нам, свидетелям минувшего, но и всем, кто интересуется историей советской науки и ее выдающимися деятелями.

Академик Н. Я. СЕМЕНОВ, Герой Социалистического Труда, лауреат Государственной и Нобелевской премий.

Как и почему я стал ученым? Этот вопрос мне иногда задают внуки. Что им ответить? Я думаю о великой исторической необходимости, которая определила судьбу миллионов людей моего поколения и тех, которые идут за нами. Понадобилась величайшая революция, чтобы я, малограмотный ремесленник, полурабочий-полубродяга, мог вступить в чудесный храм знания и стать посвященным, одним из верных служителей его. Я — маленькая частица, которую захватил могучий поток созидания нового общества. Советскому народу, строящему социализм, понадобилась своя, новая интеллигенция, и вот перед теми, кто раньше был самым обездоленным, кто стоял на общественной лестнице в самом ее низу, открылись удивительные возможности. Гигантская волна истории подняла нас из низов.

Так я мог бы сказать своим внукам, но люди они уже довольно образованные, начитанные, знают историю советского общества и закономерности его развития. Поэтому я говорю не об исторической необходимости, которая им известна, а говорю о случайности, через которую она проявилась. Для меня лично эта случайность очень важна. Разумеется, новая советская интеллигенция должна была образоваться, и она образовалась бы неизбежно. Но я вполне мог к ней и не принадлежать. Если бы…

Разве тогда, весной 1926 года, попав в Ленинград, я вспомнил бы о профессоре Усатом, если бы меня сразу взяли на завод? И разве я мог бы обратиться к профессору, если бы за несколько месяцев до того моя, ныне покойная, жена Анна Михайловна не встретила его на батумском базаре, где он пытался купить курицу и яблоки, но никак не мог объясниться с продавцами, которые не знали русского языка? Моя жена выступила в роли переводчика, и покупка успешно осуществилась.

Профессор тогда же разговорился с Анной, услыхал, что ее муж прежде работал в Петрограде, на заводе «Феникс», и подумывает вернуться в город, который очень ему полюбился (сама-то Анна этого города и в глаза не видела). Вот тогда профессор и написал адрес на бумажке.

— Пускай ваш муж зайдет ко мне в Ленинграде. Может быть, я помогу ему найти работу.

Или я говорю коротко:

— В науку меня определил Абрам Федорович Иоффе.

Но с Иоффе я познакомился несколько позднее, а сперва попал в Физико-технический институт с запиской С. Н. Усатого не к директору-академику, а к заведующему производственными мастерскими В. Н. Дынькову, и не понравился ему. Вполне могло случиться, что Дыньков и не принял бы меня на работу. Потом, когда мы стали с ним друзьями, Владимир Николаевич сам об этом сказал:

— Уж очень у тебя был неказистый вид. Да и работа твоя поначалу не пришлась мне по душе.

Дела давно минувших дней… Сейчас мне под восемьдесят, а тогда не было и тридцати. Полвека, миновавшие с тех пор, для меня неразрывно связаны с Физико-техническим институтом имени Иоффе, со знаменитым Физтехом, материнским гнездом советской физики, сыгравшим в истории нашей науки такую роль, какой, может быть, ни одно другое научное учреждение не сыграло. Большинство советских ученых-физиков старшего поколения, особенно ученых-ядерщиков, вышло из Физтеха, а молодые — ученики его питомцев. Или уже ученики их учеников.

Для меня все эти полвека Физтех был не только местом работы, а можно сказать — жизненным центром, к которому привязывали все интересы и помыслы. Но пришел я туда не ученым, а токарем, о роли института в науке не знал и не думал. Я искал, где бы заработать на пропитание семье. Да, я уже имел семью, жену и двоих детей, хотя и выглядел весьма несолидно, чем привел в смущение заведующего институтскими мастерскими. Довольно тщедушный, невысокого роста, я к тому же ходил в старой затрепанной форменной рубашке ремесленной школы и в фуражке ремесленника. Не потому, что я был пристрастен к этой форме, просто всю остальную одежду вконец износил, а купить новую было не так-то уж просто.