Академик Константинов

Академик АН УССР А. П. Комар был больше шести лет директором нашего института. Наблюдая за его деятельностью на этом, посту и работая совместно над общей научной темой, я убедился в том, что это серьезный ученый, преданный своему делу, упорный и энергичный. Он сделал для института немало, но обстановка, в которой пришлось ему работать, создалась исключительно сложная. Он возглавлял Физтех после того, как от нас ушли многие видные физики — Курчатов, Арцимович, Кикоин, Харитон, Флеров и другие. Институт, конечно, многое потерял, и возместить это было нелегко.

Большую сложность для А. П. Комара представляло и то обстоятельство, что он занял пост директора после такого выдающегося ученого и организатора, как А. Ф. Иоффе, который создал институт, бессменно руководил им три десятилетия и сделал первоклассным физическим центром мирового масштаба. Сменив Иоффе, надо было его заменить, а это под силу не каждому, даже крупному деятелю науки.

В 1957 году директором Физтеха избрали Бориса Павловича Константинова. Его знали как человека, связанного с институтом всей своей жизнью, выросшего в нем и бесспорно представлявшего собой на научном горизонте звезду первой величины.

… Старые физтеховцы помнили Бориса Павловича еще мальчиком и, сами, тогда молодые, смотрели на него как на сына. Он появился в Физтехе в 1924 году. Тогда ему едва исполнилось 14 лет. Привел его старший брат, Александр Павлович, работавший в лаборатории радиотехники и успевший к тому времени серьезно заявить о себе в науке. Константинов-младший начал работать, собственно, не в научной области, — он поступил на должность электромонтера охранной службы, поначалу даже только помогал ее опытным мастерам. Говоря об этой службе, надо сделать некоторое отступление.

Лабораторией, в которой работал Константинов-старший, в то время руководил своеобразный, интересный ученый Л. С. Термен. Он, был радиофизиком и вместе с тем прирожденным музыкантом. Оба эта призвания в нем гармонически сочетались. Л. С. Термен создал тогда, в двадцатых годах, первый электромузыкальный инструмент, звучавший как целый оркестр. Его изобретение оценили не только в научном, мире. Концерты Термена собирали множество слушателей в Москве и Ленинграде, он выступал в Париже. Французская печать отмечала, что Большая опера десятки лет не видела такого наплыва публики, как на концерте русского ученого, и что на долю музыкантов уже очень давно не выпадало там столь блестящего успеха.

Работой Термена заинтересовался Владимир Ильич Ленин. Термен был приглашен в Кремль, где исполнил для Владимира Ильича, горячо любившего и глубоко понимавшего музыку, «Лебедя» Сен-Санса. Термен сказал Владимиру Ильичу, что принцип, положенный в основу электромузыкального» инструмента, может быть использован и для различных других целей. Лаборатория создала портативный аппарат для охранной сигнализации. Термен и его тут же продемонстрировал. Он-поставил на стол металлическую вазу и присоединил к ней свое устройство. Стойло приблизиться к вазе, как раздавался тревожный сигнал.

Конечно, в наши Дни такое, приспособление уже не диво, но тогда, на заре развития радиотехники, в 1922 году, это выглядело интересно и снова Владимир Ильич поручил Терпену создать сигнализацию для государственного хранилища золота и драгоценностей. И потом с просьбой оборудовать сигнализацией кладовые обратился в институт Государственный банк. А. Ф. Иоффе дал согласие. Он всегда ценил возможность использовать открытия ученых на практике.

К тому же работа для Госбанка сулила институту добавочные средства, в которых он нуждался.

Вот в связи с этим и была организована в Физтехе охранная служба, которая занималась установкой новой сигнализации в разных местах. С монтажа сигнализации и началась работа Бориса Павловича Константинова. Скоро юным монтером заинтересовались ученые. Они видели, что у него не только золотые руки, но и светлая голова. Монтер стал препаратором в лаборатории профессора Д. А. Рожанского, который тогда уже с большим успехом работал в области радиофизики, а затем в тридцатых годах создал советскую радиолокационную систему.

Через несколько лет Борис, еще не закончивший учебу в вузе, самостоятельно занимался исследованиями и выполнил первое научное задание — разработку метода частичной градуировки стабилизированного генератора. За этим последовали другие исследования.

Круг научный интересов Б. П. Константинова становился все шире. Его привлекали фундаментальные проблемы физики и вместе с тем вопросы, имевшие большое практическое значение для промышленности. Борис Павлович усиленно трудился в области акустики, разрабатывал темы, очень важные для музыкальной промышленности и архитектуры. Он создал точные методы измерения самых малых колебаний турбинных лопаток, что было необходимо машиностроителям и энергетикам. Он исследовал проблемы, от решения которых зависели прочность самолетных пропеллеров и абразивных кругов.

В 1936 году Борис Павлович выпустил книгу, посвященную физическим методам стерилизации воды. Ор умел находить самое широкое, многостороннее применение своим знаниям и наблюдениям, но вместе с тем очень быстро переключался и на другие области науки. Занявшись стерилизацией воды, он разработал методы уничтожения вредных бактерий с помощью ультразвука, электрического тока, ультрафиолетовых и инфракрасных лучей. Так начались в Физтехе биофизические исследования, которым Константинов впоследствии придал самый широкий размах.

Свою кандидатскую диссертацию Борис Павлович защищал в 1942 году. Она основывалась на больших работах, выполненных в довоенную пору. Эти работы сказались столь значительными, что сделали бы честь даже претенденту на докторскую степень. Действительно, Б. П. Константинов уже через год смог защитить и докторскую, причем защита прошла превосходно, с блеском. Тема диссертации была строго академической: «О гидродинамическом звукообразовании и распространении звука в ограниченной среде». Однако она содержала не только интересные научные изыскания, но и важные практические предложения, которыми поныне пользуется техника, например, при создании пневматических систем автоматики.

Акустика оставалась для Бориса Павловича любимой областью науки, в своих выступлениях он часто ссылался на нее, проводил интересные аналогии. Но после войны сумел быстро и энергично переключиться на разработку новых перспективнейших отраслей — ядерной физики, астрофизики. Именно здесь он добился самых выдающихся успехов.

Особенно близко и хороню Я узнал Бориса Павловича в то время, когда мы занимались проблемой изотопов и нам приходилось работать вместе, порой сутками и неделями не выходя из лаборатории. Тогда для меня и раскрылись по-настоящему удивительные качества этого выдающегося ученого и человека. Он обладал ясным аналитическим умом и глубокой физической интуицией. Казалось, ему наперед известно, как пойдет тот или иной процесс, хотя налаживался этот процесс впервые.

^{Академик Б. П. Константинов. (50-е гг.)}

Именно Борису Павловичу мы обязаны созданием в Физтехе нового большого отдела астрофизики, занимающегося проблемами, ставшими особенно актуальными, когда человек начал практически осваивать космос и проник в глубину Вселенной. Для астрофизических исследований Константинов широко использовал самые новейшие технические средства — и самолеты, и воздушные шары, и искусственные спутники Земли.

Константинов много работал над проблемой антивещества, то есть такого вещества, в котором все частицы заменены античастицами. Другие ученые лишь теоретически обсуждали вопрос о том, существует антивещество или нет, а Борис Павлович подошел к проблеме как экспериментатор, организовал разнообразные опыты.

Вопрос об антивеществе до сих пор остается спорным, однако античастицы существуют, это установлено наукой. Впервые ученые обнаружили их в космических лучах. Это был антиэлектрон, то есть электрон с положительным зарядом (у обычного электрона, как известно, заряд отрицательный), или позитрон, о котором теперь знает любой школьник старших классов. Когда появились мощные ускорители, ученые стали обнаруживать и другие античастицы — антипротоны (отрицательно заряженные ядра водорода), антинейтроны — нейтронные частицы, вращающиеся в противоположную сторону.

В ускорителях античастицы появляются на очень короткое время, и стоит им встретиться со своими парами — соответствующими частицами, имеющими противоположный заряд, как они начинают взаимно уничтожать друг друга, анигйлироваться, как говорят физики. При таком взаимном уничтожении частиц и античастиц выделяется огромная энергия. Подсчитали, что полграмма антивещества, если оно будет найдено, соединясь с равным количеством вещества, даст столько энергии, сколько выделила атомная бомба, сброшенная на Хиросиму.

Бориса Павловича глубоко интересовала проблема существования антивещества, перспектива его использования на благо людям. В пятидесятых годах он высказал смелое предположение, что антивещество надо искать в пределах нашей Галактики. Он изучал сложнейшие вопросы термоядерного синтеза и наряду с этим в последние годы своей жизни занимался такой, казалось бы, далекой от астрофизики и ядерной физики проблемой, как голография — новый метод получения объемных изображений, оптических копий и фотографирования различных быстродвижущихся предметов — самолетов, ракет и т. д. Константинов считал, что голография позволит получать изображения и столь малых частиц, каких не увидишь в электронном микроскопе.

Говорю об этом, чтобы подчеркнуть необычайную широту интересов талантливейшего ученого. Став директором нашего института, Борис Павлович как бы вдохнул новую жизнь в этот сложный научный организм. Он предоставлял ученым большую самостоятельность, избавил их от мелочной опеки, но активно поддерживал все новое, все перспективные направления. Его кипучая деятельность, его научные заслуги были широко признаны. Борис Павлович стал академиком, а затем вскоре и вице-президентом Академии наук СССР. Он являлся членом Ленинградского горкома партии, депутатом Верховного Совета РСФСР, занимал более 10 крупных выборных должностей. Ни к одной из них не относился формально, везде работал энергично, с душой, старался сделать все как можно лучше. И ведь никогда он, физик-экспериментатор, не забывал основного — своей научной, исследовательской деятельности!

Значение научных проблем, над которыми работал Борис Павлович, неоценимо, но его деятельность всегда имела и практическое применение. Думаю, не будет преувеличением сказать, что экономия, полученная народным хозяйством благодаря его заботам, превышает все расходы на содержание института за десятки лет.

Я не знаю, мог ли бы долго выдерживать такую нагрузку человек даже самого крепкого здоровья, а Константинов отнюдь не располагал им. В пору расцвета научной и организаторской деятельности здоровье этого необыкновенного ученого уже подтачивал тяжелый недуг. Мы знали об этом. Пользуясь правами старой дружбы, я несколько раз говорил Борису Павловичу, что надо щадить свои силы, отказаться хоть от части работы, которую он взвалил на свои плечи, просил внимательнее относиться к советам медиков. Борис Павлович слушал с улыбкой, обещал последовать товарищеским советам, но работа захлестывала его, желание сделать побольше было неодолимо, и он совершенно не щадил себя.

Вместе с женой Бориса Павловича Ниной Николаевной мы решили показать его одному старому врачу, в чье искусство и знания я очень верил. Этот врач не имел высоких званий, я познакомился с ним во время блокады, он тогда работал в санчасти Смольного и спас много людей. И вот мы с врачом приехали в Борису Павловичу домой. Несколько часов продолжался внимательный осмотр, затем старый доктор сел к столу и долго писал.

— Хотите жить? — обратился он в заключение к Константинову. — Тогда вот вам программа. — И подал свои рекомендации.

Примерно через год, почувствовав себя хуже, Борис Павлович признался мне:

— Очень жалею, что не смог вьполнить советов того доктора.

Не смог, потому что был захвачен, увлечен своей многогранной работой, и на этой работе егорел. Я не знаю, спасли ли бы его рекомендации старого врача недуг был тяжелым, но продлить свою жизнь Константинов бесспорно мог, если бы больше берег ее. Но он умел заботиться о ком и о чем угодно, только не о себе.

В последний раз я видел Бориса Павловича 5 июля 1969 года, накануне его шестидесятиетия. Он лежал тогда в больнице, а мне понадобилось срочно уезжать в Москву, и я решил поздравить его заранее. Лечащий врач разрешил пробыть в Палате лишь три минуты, — больной был слишком слаб. Я поставил на стол букет роз — цветов, которые Константинов очень любил. Он слабо улыбнулся, молча выслушал мои пожелания доброго здоровья и многих лет жизни. У него оставались уже не годы, а дни. 9 июля Борис Павлович скончался.

В моей памяти Борис. Павлович-остался не только как крупнейший ученый, но и как обаятельный человек, внимательный, заботливый товарищ, умевший помочь другим, поддержать в трудный час. Навсегда запомнилось сердечное участие, которое Б. Л. Константинов принимал во мне в то время, когда продолжительная болезнь уносила спутницу многих лет моей жизни Анну Михайловну. Борис Павлович тогда часто навещал наш дом, старался ободрить, отвлечь от тяжких дум. Его энергичную поддержку я ощущал и в другие сложные моменты моей жизни.

В 1963 году я подучил лестное предложение возглавить низкотемпературный центр в Институте физики Казахской Академия наук. Из Алма-Аты прилетели три академика и стали соблазнять меня широчайшими возможностями, которые открываются там. Новый центр надо было, в сущности, еще налаживать, организовать исследования, как мы это сделали в Ленинграде. Предложение исходило от президента Академии наук Казахской ССР академика К. И. Сатаева, большого ученого, которого я очень уважал.

Меня соблазняли всячески. Но решило не это. Дух бродяжничества, «охота к перемене мест» не покинули меня и в пожилые годы. Позволю себе сказать, что и сейчас, когда дело идет к восьмидесяти и силы заметно убывают, я все же много езжу, а отпуск стараюсь обязательно проводить где-либо в далеких местах, в путешествии на теплоходе, курсирующем по Черному морю или Волге, Енисею, Раньше я любил поездки на машине, через всю страну. Не раз мы предпринимали, такие путешествия с большим моим другом профессором, ныне академиком, Героем Социалистического Труда С. Н. Журковым. Его работы по вопросам прочности материалов, его важные открытия стали достоянием справочников и хрестоматий не только в нашей стране.

Могу засвидетельствовать, что для автотуриста Серафим Николаевич — незаменимый товарищ и спутник, всегда спокойный, бодрый, не теряющийся в самых неожиданных ситуациях, какие только могут возникнуть у путешествующих на машине по далеким краям. Однажды мы проехали с ним тысячи километров вдоль границ нашей страны — от Ленинграда до Батуми — через Белоруссию, Молдавию, Украину. В другой раз ездили в Крым и там обследовали все дороги и дорожки. Попадали в разные переплеты и выходили из них успешно в большой мере благодаря хладнокровию и находчивости С. Н. Журкова, который всегда брал на себя хлопотные интендантские функции и обеспечивал «пробег» всем необходимым. Мне оставались обязанности водителя собственной машины.

^{Академик С. Н. Журков (1974 г.)}

Но об этом к слову. Мои заметки были бы просто неполны, если б я не сказал хоть коротко о Серафиме Николаевиче — выдающемся физике, с которым мы работаем бок о бок многие десятилетия, оба старые физтеховцы, хотя С. Н. Журков моложе меня лет на десять.

Итак, я хоть и не без некоторых колебаний, но согласился поехать в Алма-Ату. Сперва просто посмотреть, что меня там ждет, а потом и на постоянную работу.

Перед отъездом я имел продолжительный разговор с Б. П. Константиновым. Он сказал, что жалеет о моем отъезде, но не будет препятствовать, если я нахожу, что смогу больше сделать на новом месте. Во всяком случае, в Физтех я могу вернуться в любое время. Мне здесь будут рады.

В Алма-Ате меня приняли хорошо. Возможности для работы там были отличные. Правда, низкотемпературного комплекса еще фактически не существовало, он имел только здание, где предстояло разместить установки. Зато я мог переработать по своему усмотрению проект и оснащать лабораторию новейшим оборудованием. Мы быстро пустили в ход установку по сжижению азота, готовились к тому, чтобы начать и получение жидкого гелия. Я подобрал штат лаборатории из молодежи. Дело пошло, можно было радоваться.

Я много ездил по окрестностям Алма-Аты, ходил в горы, любовался чудесными видами. И очень много работал. Казалось бы, чего еще надо? А я тосковал по Ленинграду, по Физтеху. Там остались мои близкие, мои многолетние друзья, я прирос к своему городу, к своему родному институту сердцем, и рвать эти связи было, видимо, слишком поздно.

Я и сейчас с самыми добрыми чувствами вспоминаю Алма-Ату и людей, с которыми меня свела там судьба. Но пробыл я в Казахстане лишь полгода. Сколько меня ни уговаривали, но я решил вернуться в Ленинград. И тут мне вновь помог Борис Павлович Константинов. Он не попрекнул тем, что я недавно бросил институт, он активно способствовал моему возвращению, хлопотал через президиум Академии наук и встретил меня, когда я вернулся, наилучшим образом.

В общем, это был действительно очень сердечный человек.