ОБЕР-ЛЕЙТЕНАНТ «ШАХЕРЕЗАДА»

ОБЕР-ЛЕЙТЕНАНТ «ШАХЕРЕЗАДА»

Лай собак на фольварках. Окрики часовых из лесного мрака: «Хальт! Пароль?» Девять силуэтов среди черных сосен, девять теней на освещенном луной лесном ковре. «Это лесные призраки!» — в страхе перешептываются немцы. В тихое гудение сосен на ветру то и дело врывается натужный гул моторов, за лесом стучат на стыках колеса ночных эшелонов. «Хальт! Пароль?»

Позади взмывают осветительные ракеты, дрожит неземное, призрачное сияние, незнакомо белеют сосны, кружатся хороводом их черные тени. Когда ракета взвивается, шипя и рассыпаясь, слишком близко, «лесные призраки» падают плашмя, замирают, считая секунды… Вдогонку гремят автоматные очереди, выводит басовитую трель пулемет «МГ-34», верещит «МГ-42», выстреливая в мрак, по мелькнувшему силуэту «лесного призрака», по сорок трассирующих пуль в секунду…

У разведчиков шесть автоматов и одна винтовка… Но они не отвечают. Патроны на исходе. В заплечных мешках ни крохи — ребята на ходу подтягивают ремни. Трое суток во рту ни росинки не было. Нет воды, и «лесные призраки», проглотив таблетку дисульфана, пьют из копытного следа желтую дождевую воду, густо настоянную на палой хвое.

Ночью, в дождь, выбираются «призраки» из лесу, копают руками картошку, брюкву, свеклу, набивают мешки ржаными колосьями.

Жуют немолотое жито, едят сырыми брюкву и свеклу, картошку варят в те редкие ночи, когда можно без крайнего риска разложить костер.

— Вер да?

— Полиция! Откройте именем закона!

Дверь открывает высокая седая немка в траурно-черном платье, худая и прямая, как шомпол. В руках у нее моргают на сквозняке свечи в тройном серебряном подсвечнике.

Мельников и Раневский решительно оттесняют ее от дверей, быстро и бесшумно входят, прикрывая, но не запирая за собой тяжелую, обитую железом дверь. Овчаров стоит на стреме за дверью. Автомат на боевом взводе, палец на спусковом крючке…

Немка окидывает тревожным взглядом незнакомцев, закрывает рот рукой, чтобы не закричать, но мигом овладевает собой.

— Если вы сейчас же не уйдете, — шепчет она, — вы погубите и себя и нас! Herr Jesus! У меня десять эсэсовцев на постое!… Пожалейте моих внуков!…

Раневский негромкой скороговоркой переводит слова старой немки.

— Пардон, гроссмуттер! — недоверчиво усмехается Ваня Мельников, но все же приоткрывает дверь.

Кажется, старуха не врет. В глазах — мольба, тревога. В ней при свечах есть что-то рембрандтовское…

— Кто там стучал, фрау Хейдт? — доносится из комнат чей-то раздраженный баритон. Слышатся приглушенные ковром грузные шаги…

Немка тихо запирает за разведчиками дверь.

…На одной из дневок разведчики просыпаются в семь утра от яростного тевтонского рыка. Все хватаются за оружие, — немец ревет совсем неподалеку. Раневский предостерегающе поднимает руку:

— Спокойно. Это фельдфебель гоняет солдат. Строевая подготовка.

На просеке, метрах в двухстах от разведчиков, раздается резкая, как удар кнута, прусская команда:

— Нидер — ауф! Нидер — ауф!

— Боже мой! Чего этот леший так орет? — удивляется Зина.

— Манера такая, — отвечает Шпаков, напряженно вслушиваясь. — Пруссия…

Соседство, что и говорить, не из приятных, но деваться некуда. По всем четырем просекам вокруг лесного квадрата, где укрылась на день группа, ходят, ездят на велосипедах, мотоциклах и машинах солдаты. Особенно опасны те, кто ходит, — что стоит ходоку свернуть в лесок, срезать угол, пойти напрямик!

Все ближе грузный топот.

— Занять круговую оборону! — шепчет Шпаков.

Западня? Нет, обычное дело. «Джек» постоянно воюет в полном окружении, только сегодня окружение теснее обычного.

Все ложатся нешироким кругом. Группа «Джек» ощетинивается дулами автоматов.

Шпаков высылает дополнительный пост в сторону просеки, по которой марширует, бегает, ползает, приседает прусская солдатня. Мало ей места на казарменных плацах! Вся Пруссия стала казармой…

— Нидер — ауф! Нидер — ауф!

Того и гляди, этот горластый прусский леший объявит перекур, и солдатня потянется в лес по малой и большой нужде…

Но фельдфебель («Слава те господи!» — шепчет Зина) уводит солдат, рев его звучит глуше: «И-и-и, а-у-у! И-и-и, а-у-у!…» Он объявляет перекур в соседнем квадрате. Ветер доносит до разведчиков запах немецких сигарет…

Потом он («Черт бы его драл!») возвращается со своим взводом. А над лесом появляется тройка «ЯКов». Ревя моторами, серебристо поблескивая, несутся они в поднебесье со скоростью почти семьсот километров в час. Внезапно — крутой вираж вправо, к морю. Там, за сосновыми лесами, за песчаными дюнами, над свинцово-голубым заливом и зеленой Куршской косой, разыгрывается скоротечный воздушный бой. И снова разведчики переводят дыхание — стоило бы ястребкам ударить по немцам в лесу, их бы с просек как ветром сдуло. Вот бы выдался денек дружеских встреч!… Много их в тот день во вражеском небе — новеньких истребителей «ЯК-3» и «ЛА-7», штурмовиков «ИЛ-10», грозных фронтовых бомбардировщиков «ТУ-2». Присмирели «мессеры» и «фокке-вульфы» — их видно редко. Совсем не то, что в сорок первом… и даже в сорок втором.

Но не радуется, как обычно, душа у Ани и Коли Шпакова, у Зварики и Генки Тышкевича. Осторожней, милые, сторонкой пролетайте, сторонкой, не трогайте «наших» немцев! Пусть себе строевой занимаются!…

— Нидер — ауф! Нидер — ауф!

Весь день в круговой обороне, весь день без еды. А с немецкой полевой кухни доносится ни с чем не сравнимый издевательски дразнящий запах — запах горохового супа со свининой.

Сегодня «Джеку» везет. Немцы не обнаружили случайно разведчиков.

Вот так, день за днем, ночь за ночью ходит «Джек» на острие ножа. Жизнь каждого разведчика ежеминутно висит на волоске. Опыта и отваги им не занимать. Но сколько подстерегает их непредвиденных случайностей, когда приходится уповать только на удачу…

Всю ночь в ушах Ани звучит это «Нидер — ауф». Ночью группа проползает мимо больших армейских палаток, в которых спят солдаты, идет нелюдимым бором, а в лесных урочищах будто эхом отзывается: «Нидер — ауф! Нидер — ауф!»

«Джек» проходит опушкой, а за лесом, под луной, как на старинном гобелене, раскинулся средневекового вида городок с замком, облицованным светло-серой штукатуркой, с крепостью и кирпичными казармами, с островерхой киркой и старинной ратушей. Сколько столетий подряд не умолкал на казарменном брусчатом плацу железокаменный топот кованых сапог, рев фанфар и этот тевтонский рык фельдфебелей: «Нидер — ауф! Нидер — ауф!» Под треск барабанов и вой «тевтонских» дудок, под прусскую «Глорию» фельдфебели штамповали на этой брусчатке солдат, учили поколение за поколением умирать во славу сначала прусского, а потом великогерманского оружия. Под прусский военный марш «Фредерикус Рекс» разучивала солдатня прусский гусиный шаг, разводила караул у надменных памятников прусским завоевателям.

Здесь родился великодержавный прусский дух, родилась прусская дисциплина, утвердились прусские представления о присяге, долге и чести. Здесь выковывалось духовное оружие германского солдата, солдата-завоевателя, солдата-человеконенавистника.

В глухом болотистом лесу, в непроглядном мраке, как леший, кричит филин. А голодной, измученной Ане мерещится, что это оборотень-фельдфебель, нахохлившись сычом, пяля пуговицы-глаза, выкрикивает свое «Нидер — ауф!».

…По тильзитскому шоссе движутся моторизованные войска. На этот раз они передвигаются не на северо-восток, к фронту, а на юго-запад.

Странное дело — это магистральное шоссе имеет сейчас огромное значение для германского командования, оно летит, прямое как стрела, к фронтовому району за Тильзитом и Таураге, западнее Шауляя, где 3-я танковая армия из последних сил пытается устоять под напором советских войск. Какого же рожна «дер фюрер» снимает с фронта войска, куда гонит их?

Есть только один способ ответить на этот вопрос — задать его одному из офицеров, что сидят сейчас, подремывая, в проносящихся мимо бронетранспортерах. Знают наверняка ответ на этот вопрос и трое офицеров, что стоят у остановившейся неподалеку на обочине машины. Это камуфлированный штабной «Мерседес-220», похожий на «виллис». Водитель поднял капот и наклонился над мотором. Офицеры закуривают.

Под луной светится серебристая вязь офицерских гербов на фуражках с высокой тульей…

Шпаков видит, что близок уже хвост колонны.

— Мельников! Овчаров! Целиков! — хрипло командует он. — Взять «языка»! Ждем вас на той стороне шоссе. В случае чего, окажем первую помощь!

Всем в группе памятна присказка Коли Шпакова: «Первая помощь в тылу врага — это помощь друга, помощь огоньком; последняя помощь — это граната к сердцу или пуля в висок!»

Насвистывая «Лили Марлен» — «шляггер» вермахта № 1, — разведчики не спеша, вплотную подходят к немцам. Те даже не окликают их, не спрашивают пароль — кого им бояться в своем тылу, на германской земле? Идут себе трое каких-то штафирок…

Луна над черным лесом и светлой шоссейной лентой блестит совсем по-неприятельски, как монокль в левом глазу пруссака.

Колонна прощально моргает красными глазами стопсигналов. Поскрипывает под ногами гравий.

Три Ивана без слов понимают друг друга. Надо брать вот этого — с погонами обера.

Без единого выстрела группа захвата берет в плен очкастого обер-лейтенанта. Обезоружить, забить в рот кляп, скрутить руки парашютной стропой — дело одной минуты.

Хромой ефрейтор-водитель и долговязый лейтенант — оказали отчаянное сопротивление — лежат в кустах за кюветом. Утром ими займутся судебно-медицинские эксперты СД или ГФП — тайной полевой полиции. Разведчики даже не успели разглядеть их лица…

В короткой схватке на шоссе хрустнули под каблуком Мельникова роговые очки обер-лейтенанта, и теперь он почти ничего не видит в темноте, его приходится вести под руки.

— Говорил, не бей по башке, — выговаривает Мельников Овчарову. — Память отобьешь!…

Оглушенный обер отчаянно трусит. Нет, он не потерял память. Он охотно и многословно, стуча зубами, отвечает на вопросы Шпакова, пялит глаза на Аню и Зину…

— Что вы, господа, какой из меня вояка?! Железный крест? Да я его получил в девятнадцатом… Пожалуйста, документы в кармане… Надеюсь, вы возвратите… Я только почтовый работник, господа! Магистр искусств, беспартийный интеллигент! Но я многое знаю и отвечу на любые вопросы… Я, видите ли, дивизионный цензор военно-полевой почты парашютно-танкового корпуса «Герман Геринг»… Куда вы меня ведете? У меня больная печень… Танковый корпус? Он входит в Третью танковую… Если русские ворвутся в Пруссию, то вместе с Девятым и Двадцать шестым армейскими корпусами каш корпус будет оборонять укрепленный район «Ильменхорст»…

А группа как раз пробирается через не занятую пока войсками оборонительную полосу укрепленного района «Ильменхорст», и пруссак из Кенигсберга больше всех боится подорваться на мине.

Призрачно мерцают «зубы дракона», чернеют проемы входов в подземные казематы и мощные железобетонные доты…

— Тут, кажется, еще не ми… минировали, — заикаясь от страха, сообщает обер Шпакову.

Если так, то первую мину в укрепрайоне «Ильменхорст» устанавливает советский разведчик Иван Мельников — он минирует след группы противопехоткой, посыпает траву, песок и палую хвою табаком. В группе «Джек» это называется «дать фрицу прикурить».

Обер-лейтенант спешит заверить разведчиков в своей осведомленности:

— Границы укрепленного района? Грубо говоря, Тильзит — Рагнит — Гумбиннен — Гольдап — Ангербург — Норденбург — Алленбург — Велау — Тильзит. Куда ехали войска? Сначала дивизия направлялась после переформировки за Таураге, на фронт, но вдруг приказ: одному моторизованному полку срочно следовать в Варшаву в распоряжение СС-обергруппенфюрера фон дем Баха. О, я хорошо знаю фон дем Баха, я работал у него, когда он был шефом СС всей Восточной Пруссии. Но он поскандалил с нашим гаулейтером. Бах обвинил Коха в казнокрадстве. Коха поддерживали Гесс, Розенберг и Борман, а Баха — Гиммлер и Геринг. Дело кончилось ничьей — и Кох и Бах равно пользуются доверием Гитлера. Баха перевели из Кенигсберга в Бреслау. Ну, а Кох… У нас говорят так: нет в рейхе бога, кроме Гитлера, и Кох — пророк его в Восточной Пруссии! Потом Бах стал шефом всех антипартизанских сил в Белоруссии, на Украине и в Польше, Бах создал Освенцим. Гиммлер обещал ему должность высшего руководителя СС и полиции от Москвы до Урала… Как видите, я многое знаю и могу вам быть весьма полезен… Я уже после Сталинграда понял, что Гитлер проиграл войну, я согласен с фельдмаршалом Паулюсом… Мы, немцы, всегда выигрываем все сражения, кроме последнего… Наша задача в Варшаве? Участвовать в подавлении восстания. Второго августа в Познань из своей ставки в Пренцлау вылетел Гиммлер. В Варшаву стянуты бригада СС Дирлевангера и…

— Знаем, — обрывает его Шпаков.

— Я не строевой, я контуженый, — бубнит обер, пугаясь ненависти, прозвучавшей в голосе Шпакова. — Я только цензор. Я получил назначение в Варшаву…

Варшава! Так вот куда мчится этот полк парашютно-танкового корпуса «Герман Геринг». Верховное командование германской армии надеялось скрытно перебросить войска в Варшаву на подавление восстания, но завтра же «Центр» узнает об уходе этого полка с фронта, и наши войска ударят по ослабленной обороне.

Полк так и не дойдет до Варшавы. Гитлер опять скомандует ему: «Кругом!» Вот это реальная помощь повстанцем Варшавы!

На юге замирает рокочущий гул моторов. Моторизованная колонна мчится к германо-польской границе. Как в такую же темную ночь по той же дороге почти ровно пять лет назад — в канун польского похода, канун Второй мировой войны.

Шпаков, взяв за руку цензора, аккуратно обходит островки хрусткого, пружинящего под ногами седого лишайника, чтобы не оставить на нем следы — вмятины.

— Что делать будем? — спрашивает Мельников, кивая на гитлеровца. — Наследит нам эта Шахерезада…

— Пусть выговорится, — отвечает Шпаков. — Чем дальше отведем его от шоссе, тем лучше.

Цензор, призванный свято беречь военную тайну, официально стоящий на страже ее, спешит выложить все, что знает, говорит, говорит, не переставая, боясь той тишины, что нахлынет после его последнего монолога.

Может быть, он втайне рассчитывает, что кто-то услышит в лесу его речь, придет на помощь. Ведь это же его родная страна, охраняемая всей мощью германского оружия…

Пересекая дороги и просеки, Мельников повторяет все одну и ту же процедуру — вежливым нажимом на челюсть заставляет цензора разжать зубы, затем вежливо забивает ему кляп в раскрытый рот. Теперь «язык», так сказать, «законсервирован».

Миновав опасное место, Мельников вежливо вынимает кляп.

У обер-лейтенанта типично прусская биография. Выясняется, что скромный «почтовый работник» еще в 1919 году ходил походом из Восточной Пруссии в Латвию. Тогда он служил офицером связи в штабе генерала Георга фон Кюхлера. В предвоенные годы работал у фон дем Баха, но уверял, что не имел ничего общего с искоренением евреев и коммунистов. Он мечтал стать писателем, даже поэтом, а работал литературным цензором СД.

В 1939-м цензор наступал с 3-й армией того же фон Кюхлера из Восточной Пруссии на Варшаву. В сороковом с 18-й армией Кюхлера ворвался через Голландию во Францию и с триумфом вошел в Париж. В сорок первом двинулся все с тем же Кюхлером путем тевтонских крестоносцев из Восточной Пруссии, из Тильзита, на Ригу и Псков; Кюхлер и вся группа армий «Север» оказались удачливее своих тевтонских предков, — пруссаки по собственной охоте купались в Чудском озере, захватили Новгород, обложили Ленинград и рассматривали в бинокли шпиль Адмиралтейства. Но потом «дранг нах остен» застопорился. В сорок первом 3-я танковая группа генерала Геппнера наступала на Москву, но чем это окончилось, русские господа-товарищи, конечно, хорошо помнят.

Вместо наград за взятие Москвы Кюхлер и Геппнер получили отставку от фюрера, а обер — контузию от русского снаряда.

Потом 18-я армия попала в Курляндский котел, но оберу повезло — он стал цензором в 3-й танковой армии, откатившейся назад, на восточно-прусскую землю. Типично прусская судьба…

— Болтай, болтай! — поощрительно посмеивается Ваня Мельников. — Как говорится, болтун — находка для шпиона!

До самого рассвета, не умолкая, тараторит этот пруссак-остландрейтер.

Он готов на все, чтобы спасти шкуру: хотите — даст подписку, станет осведомителем, не пожалеет сил, будет верой и правдой служить русской разведке…

— Но наступило утро, — сухо прерывает его Ваня Мельников, — и Шахерезада прекратила дозволенные речи.

— Пора идти, — говорит Шпаков Ване Мельникову и в сером свете раннего утра поводит усталыми глазами в сторону затянутого туманом ручья.

Цензор что-то лепечет, плачет, падает на колени, обхватывает Анины ноги.

Аня и Зина смотрят на него с презрением — тоже мне мужчина, этот кавалер Железного креста, этот завоеватель, этот участник стольких войн и кампаний! Трус несчастный!…

— Пошли, Шахерезада! — говорит Мельников, отрывая его от Аниных ног.

…На дневке Шпаков долго сидит, прислонившись к стволу елки, словно в шатре под ее густыми и низкими лапами, вспоминает сказки «Шахерезады». Материала на несколько радиограмм.

Достав блокнот и карандаш, он записывает сведения, чтобы затем, отсеяв все лишнее, систематизировать их и изложить телеграфным языком.

Когда Гитлер перевел сюда ставку? Семнадцатого июня сорок первого.

Нет, цензору не приходилось бывать в «Вольфсшанце», для этого он слишком мелко плавал, зато он не раз бывал в штабе главного командования сухопутных войск — оно помещается в подземных бункерах неподалеку от Ангербурга, а главное командование люфтваффе зарылось в землю около Гольдапа.

Какие органы в Восточной Пруссии занимаются контрразведкой и борьбой с парашютистами? Органы СС. На базе местных охотничьих союзов СС созданы специальные отряды по истреблению парашютных десантов. Высший командир СС и полиции в Восточной Пруссии — СС-группенфюрер Якоб Шпорренберг. Он подчиняется непосредственно Гиммлеру и Коху.

В Мариенбурге, в прежней столице Тевтонского ордена, в старинном гнезде великих магистров, помещается замок: ордена крови СС — он с довоенных лет готовит кадры разведчиков против Советского Союза. Давно действует в Кенигсберге отделение абвера — его третий, контрразведывательный отдел специально занимается борьбой против советской разведки в Восточной Пруссии. Но недавно — 1 мая — Гиммлер добился, чтобы все функции абвера были переданы указом фюрера новому управлению в системе гиммлеровского главного имперского управления безопасности — РСХА, а шефа Абвера, адмирала Канариса, отставили от дел. Во главе нового управления военной разведки и контрразведки СС встал бригедефюрер Вальтер Шелленберг. Уверяют, что Гиммлер арестовал Канариса, как участника путча Штауффенберга… Все это говорит о крушении германской разведки в самый критический час войны…

Скорпион кончает самоубийством… Нет, теперь уже ничто не спасет Германию.

Где сейчас фюрер? Здесь, в главной ставке. Он не любит Берлин, к тому же там сейчас сильно бомбят. Он всегда хотел перевести столицу в Мюнхен. Недавно в штабе говорили, что фюрер наотрез отказался покинуть «Волчье логово».

«Я остаюсь здесь, под Растенбургом, — заявил он, — Если я оставлю Восточную Пруссию, Восточная Пруссия падет. Пока я здесь, она будет удержана!» Говорят, здоровье фюрера подорвано.

Кто руководит обороной Восточной Пруссии? Лично Гитлер, гаулейтер Кох, новый начальник генерального штаба Гудериан, а непосредственно — генерал-полковник Ганс Рейнгардт, командующий группой армии «Центр», и командующие тремя армиями, обороняющими Восточную Пруссию, — 3-й танковой, 4-й и 2-й полевыми армиями. В высшем руководстве рейха много уроженцев Восточной Пруссии, владельцев замков и имений — Геринг, Гудериан, Кох, фельдмаршалы фон Клюге, фон Манштейн, фон Буш, Кессельринг… Семья покойного канцлера и фельдмаршала Гинденбурга владеет поместьем в Нейдеке.

Восточная Пруссия дала вермахту около пяти тысяч офицеров.

Провинция начала тайно готовиться к обороне сразу после Сталинграда.

Среди штабных офицеров ходит слух, что генерал-полковник Гейнц Гудериан, назначенный фюрером 20 июля на пост начальника генерального штаба вместо Цейтцлера, многое делает для укрепления обороны Восточной Пруссии; он учитывает опыт кампании 1914 года, когда Гинденбург разгромил русские войска, но фюрер мешает ему в этом, недооценивая силу русских армий и переоценивая силу восточно-прусской обороны. Хотя последняя на многих участках и превосходит по мощи линию Зигфрида, но противостоит она не французской, а русской армии!… Гитлер никого не желает слушать.

Шпаков более чем доволен полученными сведениями. Многие его друзья-разведчики поплатились головой за куда менее ценные сведения с врага. За два с лишним года разведывательной работы под Витебском и Минском ни ему, ни его знакомым разведчикам не удавалось добыть столь важные для нашего командования сведения. Везет «Джеку»! Павка — капитан Крылатых — сказал бы: «Выходит, не зря нас сюда бесплатно самолетом доставили, а?»