9-я армия в окружении под Хальбе

9-я армия в окружении под Хальбе

Обороняющийся противник всегда сосредотачивал огонь на танках. Машины, на которых везли раненых, должны были следовать в колонне. Рядом с нами, среди обломков сгоревших грузовиков и тягачей, двигались вперед, толкая друг друга, массы солдат. Все столпились на такой маленькой площади — это безумие! Они все хотели идти следом за танками, словно стальные громады могли обеспечить им безопасность и укрытие. У самого железнодорожного переезда, чуть справа, была лесопилка, где дивизии смогли сосредоточиться за время долгого привала. В маленьком городке стояла пугающая тишина. У нас практически не было времени осмотреть его — так много нужно было уточнить, обсудить и подготовить. Наступила ночь, и в темноте ярче засверкали огни. Не последовало ни единого выстрела.

Высланные вперед разведчики сообщили, что в 300 метрах, между домами у выезда с шоссе на запад, противник установил заграждение и рубеж противотанковой обороны. Генерал приказал немедленно атаковать город. Наш танк двинулся вперед. Танк командира шел за нами на некотором расстоянии, за ним приближались остальные машины.

Мы остановились метрах в тридцати от баррикады и запросили поддержку пехоты — на узкой, обсаженной деревьями дороге мы не могли объехать или обстрелять препятствие. Вести огонь мог только головной танк. На узком участке началась отчаянная схватка за каждый дом, за каждый двор, за каждую канаву! Дорога была усыпана убитыми и ранеными солдатами. Между танками сновали грузовики и тягачи, груженные ранеными. Дома запылали. Алые языки пламени мелькали над крышами, в окнах. В темноте эхом разносился громкий грохот взрывов. Огонь русских с каждой минутой усиливался. Особенно страшны были минометы. Из перемолотых груд раненых, покрывавших проезжую часть и тротуары, доносились громкие просьбы о помощи.

Фосфорные снаряды рвались, разбрасывая белые искры; по нам открыли огонь вражеские танки. Положение становилось угрожающим! Различить вспышки выстрелов вражеских орудий было очень трудно, а темные силуэты наших танков были прекрасно видны на фоне горящих домов. Уйти назад или вправо мы не могли. Генеральский «кю- бельваген», стоявший рядом с нами, уехал. Танки стояли колонной друг за другом. И тут мы получили прямое попадание. Ослепительная белая вспышка — и через несколько секунд машина была охвачена ярким пламенем. Услышав крик Отта в переговорное устройство «Машина горит!», мы поспешили распахнуть люки, вывалились из люков и грохнулись на твердое дорожное покрытие. Отт выпал на металлическое крыло, защищавшее гусеницы, и ушиб ребра. Мы отскочили от танка, бросились бежать по улице и снова обернулись. И тут мы поняли, что произошло. Посреди кучи поваленных телеграфных столбов, сорванных вывесок и обломанных ветвей стояла темная махина нашего танка, освещенная пламенем. Тогда мы поняли, что, наверное, в нас попал зажигательный снаряд. Мы снова друг за другом забрались в танк и заняли места в боевом отделении. Посреди окружавшей нас неразберихи механик-водитель со стоном возился с рулевым управлением, опасаясь, что не сможет снова управлять машиной. Но он должен был справиться — просто обязан! Мы умоляли его, мы требовали от него не прекращать усилий. Только от него зависела судьба машины и экипажа. Наши спешно передаваемые доклады перебило другое сообщение.

Кунке перестал отвечать. Что случилось? Командир в последний момент приказал немедленно отвести машины к перекрестку. Прорваться здесь оказалось невозможно, и оставалось только попытаться выбраться из ловушки с наименьшими потерями.

Разворачиваясь, мы увидели танк Кунке, подожженный противотанковым снарядом. «Тигр», подтянувшийся к нашей позиции (из-за темноты мы не могли разглядеть, была ли это машина из нашего взвода), собрался было отойти задним ходом по тротуару, но зацепился гусеницами за тяжелый грузовик. Капот машины быстро оказался под кормой танка. Раскаленные газы из выхлопных труб танка подожгли топливные баки грузовика. Грузовик и танк были мгновенно охвачены морем огня. Тяжелораненые, ехавшие на корме танка, и экипаж машины живыми факелами рассыпались по улице, громко крича от боли. Кто позаботится о них? Нам всем нужно было заботиться о себе самим. Мы немедленно пустились в путь — пламя с горящего танка грозило перекинуться на нашу машину. Танк Кунке взорвался с яркой вспышкой. Череда внутренних взрывов разметала по улице боеприпасы, сложенные в танке. Улица позади нас была уже очищена. Ослепленные яркими огнями, мы медленно повели танк в спасительное укрытие в тени деревьев. Гусеницы танка, наверное, уже в десятый раз перемалывали тела убитых, лежавшие на улице. На несколько минут на середину улицы обрушился огонь противотанковых орудий с баррикады.

Мы развернули танк на месте на 180 градусов и двинулись по улице. В эти тревожные секунды экипаж охватило чувство страха, от которого мурашки побежали по коже. В любой момент противотанковый снаряд мог угодить в корму машины, и мы прекрасно понимали, что он легко пробьет относительно тонкую броню. Наконец, мы свернули на боковую улицу и возблагодарили судьбу, позволившую нам пережить тяжелый бой.

Наш маршрут проходил как раз через центральную улицу, где нас ждал Кунке. Он торопливо доложил о потере танка. Мы двинулись дальше из города в Леса, куда до нас ушли танки и тысячи немецких солдат. Сначала мы были головными. Теперь мы покидали улицу одними из последних.

Мы изо всех сил старались не потерять из вида колонну, которая повернула на юг, а затем под прикрытием леса — на запад. На пути из города мы видели лишь несколько домов. Улицы городка стали настоящими дорогами смерти, где полегло, как было позднее подсчитано, четыре или пять тысяч солдат.

Сотни солдат шагали по одному и группами вдоль дороги, показывая путь к оврагу на краю леса, который подвергался мощному обстрелу русских.

Все пытались укрыться за медленно двигавшимися боевыми машинами. Впереди, где снова во главе колонны шла 1-я рота, движение застопорилось, и снова пехота понесла огромные потери от огня русских пулеметов. Нам снова приходилось бросать раненых на месте. Всех, кто еще мог передвигаться пешком или ползком, многотысячный поток всю ночь нес на руках на запад.

Этой ужасной ночи, казалось, не было конца. Танк Хар- ландера был подбит группами истребителей танков. Командир погиб, но остальному экипажу удалось покинуть машину. Лэбе забрался в наш танк, временно сменив совершенно выбившегося из сил заряжающего.

Незадолго до рассвета голова колонны, состоявшая из пяти танков, напоролась прямо на позиции русской батареи, и снаряды ее орудий, поставленных на прямую наводку, стали рваться среди деревьев и о броню танков. Во второй или третий раз раненые, ехавшие на броне танков, получили новые ранения от осыпавшего их града осколков. Поскольку каждый из командиров стремился побыстрее проехать мимо батареи, но головные машины по неизвестной причине остановились, следовавшие за ними машины снова сбились в кучу. Разглядеть отдельные орудия противника в просеке слева от дороги было почти невозможно. После каждого выстрела лишь на секунду была заметна яркая вспышка.

Но мы все быстро успокоились. Башня немедленно развернулась влево, и, пока заряжающий досылал в ствол фугасный снаряд, наводчик направил орудие на огневые позиции. Снаряды один за другим, вылетев из ствола нашего орудия, рвались на позициях противника. Вверх взмыли красные и белые ракеты, на несколько секунд ярко осветив- шиє местность. Этих секунд оказалось достаточно, чтобы некоторые экипажи разглядели противника. Пулемет радиста и спаренный пулемет обрушили очереди трассирующих пуль на врага, который через несколько минут прекратил огонь, и наша колонна двинулась дальше.

Метров через двести танки снова остановились. На этот раз из уст в уста передавалось радостное известие. Прямо перед нами было шоссе Берлин — Котбус, наша первая цель, на пути к которой пришлось принести столько жертв. На востоке медленно разгоралась заря нового дня. Чтобы найти наиболее удобные места для переправы через реку, вперед были направлены разведчики. Когда бледный утренний свет коснулся кончиков деревьев, широкие луга все еще были покрыты туманом, который мог таить множество неприятных сюрпризов. От головных дозоров поступило сообщение, что мост свободен и подготовлен к переправе. Пока ночь уступала место дню, наши танки, проехав по мосту, укрылись в лесах на другом берегу, где мы должны были ждать подхода основных сил дивизии. Вперед для охраны была выслана пехота, и танки освободили дорогу. Потом новая проблема омрачила наши души. Запасы горючего быстро подходили к концу. На пересеченной местности бензина должно было хватить не больше чем на десять километров.

Что потом? Потом для нас, да и для десятков тысяч солдат, следовавших за нами, все было бы кончено. Единственным возможным вариантом оставался плен. Мы снова обратили внимание командира на эту опасность. Дальнейший успех нашего прорыва зависел от наличия бензина. В лесу, на сырой земле рядом с танками, лежали тяжелораненые. Их товарищи вместе с санитарами делали перевязки. Кто присмотрит за теми, кого мы оставим? Наш путь отмечали тела тысяч погибших и, наверное, втрое большего числа раненых, сгинувших в лесах без медицинского ухода и помощи. Какую же жалкую картину представлял тернистый путь 9-й армии!

Успех нашего прорыва к армии Венка зависел еще и от того, сумеет ли эта армия удержать занимаемые позиции.

Командир нашего танкового батальона приказал одному танку двинуться по тропе и вступить в бой с русскими танками, блокировавшими основные силы дивизии к востоку от шоссе.

Тем временем танковая группа ждала на краю торфяника. Снова вперед были брошены пехотинцы. Они взяли в плен несколько русских. Командир приказал нам выполнить приказ, поступивший по радио. Поэтому мы немедленно сгрузили с танка тяжелораненых. Мы снова напомнили командиру о дефиците топлива, из-за которого мы не смогли бы даже перебраться на другую сторону шоссе. Разгорелся жаркий спор. Всем было ясно, что танк, отправленный на это задание, придется оставить. В первую очередь нужно было раздобыть топливо. Родингера, раненного в Хальбе, его механик-водитель Штинцель уложил позади нашего танка. Нужно было погрузить его в боевое отделение. Но куда его положить? Внутри места не было, а везти его снаружи значило обречь на неминуемую смерть. Он лежал на коричневом, пропитавшемся кровью одеяле. Его волосы были спутаны, лицо побледнело. В его спине зияла огромная дыра с черными краями. Он тихо прошептал мне на венском диалекте: «Передайте жене и сыну, что я их люблю. Я скоро умру. Только прошу вас, не бросайте меня здесь, возьмите с собой!» Мы успокоили его.

Вдруг поступил приказ продолжать марш. Танки нашей 1-й роты вышли из леса на торфяник. В промежутках между ними двигались тягачи, грузовики, легковушки, мотоциклы, передвижные радиостанции, самоходные орудия и зенитки. Пока волна боевых машин ползла через залитый солнцем торфяник, мы все еще думали, как бы нам забрать с собой Родингера. Почти в самом хвосте колонны нам удалось остановить санитарный бронетранспортер, в котором врач откликнулся на наши слезные мольбы и взял к себе Родингера, несмотря на то что машина и так была набита ранеными. Мы быстро погрузили его немощное тело на носилки, укрыли мечущегося в бреду товарища одеялами и уложили носилки сверху на тонкие стальные борта бронетранспортера, так как больше раненого просто некуда было положить.

Мы в последний раз пожали безжизненную руку Ганса. О дальнейшей его судьбе нам ничего не известно.

Наши головные части снова застряли у железнодорожной насыпи между Барутом и Цоссеном. Снайперы, укрывавшиеся в деревьях, и пулеметы противника не представляли угрозы для наших танков, но наносили все больший урон пехоте, блокировав дорогу и задержав нас на несколько часов. Поскольку горючее в нашем танке могло кончиться с минуты на минуту, мы снова связались с Ноем. Впрочем, он мог дать нам только один совет: в случае необходимости взорвать танк. Пройдя пешком вдоль остановившейся колонны, мы спросили у каждого водителя, не сможет ли он поделиться с нами несколькими литрами топлива для танка, одновременно напоминая об устном распоряжении генерала, гласившем, что все запасы топлива должны быть переданы в распоряжение танкистов. Эта просьба, от исполнения которой зависела жизнь или смерть десятков тысяч немецких солдат, нашла отклик в их сердцах, и мы сумели наскрести для своего танка 140 литров бензина.