ОТРАВЛЕНИЕ МИЛЛИОНЕРШИ-НАСЛЕДНИЦЫ

ОТРАВЛЕНИЕ МИЛЛИОНЕРШИ-НАСЛЕДНИЦЫ

ГОЛОС СЕРДЦА

Около двух часов дня в служебной кабинет Путилина курьером была подана визитная карточка. «Сергей Николаевич Беловодов» — стояло на ней.

? Попроси! — отдал приказ великий русский сыщик.

В кабинет походкой, изобличающей волнение, не­ловкость, смущение, вошел высокого роста красивый, изящный молодой человек лет двадцатипяти-двадцатишести.

В его фигуре, в манерах видна была хорошая по­рода.

? Чем могу служить? — обратился Путилин к во­шедшему. — Прошу вас, — и он указал на кресло, стоящее у письменного стола.

Молодой человек сел, но, по-видимому, от волне­ния не мог в течение нескольких секунд проговорить ни слова.

Наконец, сделав над собой огромное усилие, он начал:

? Простите великодушно, что я позволяю себе отрывать вас от занятий... вообще беспокоить вас...

? Но вы ведь, господин Беловодов, явились ко мне по делу?

? Ах, если бы я мог наверное знать, быть вполне уверенным, что по делу! — вырвалось у молодого че­ловека.

Путилин несколько удивленно и очень пристально поглядел на странного визитера.

? Простите, я не вполне понимаю вас... Скажи­те, что привело вас ко мне?

? Ваша слава гениального сыщика и репутация гуманнейшего, добрейшего, сердечного человека.

Путилин мягко улыбнулся, наклонив свою харак­терную голову.

? Спасибо на добром слове, но... к кому же из «меня двоих»: к умному сыщику или к сердечному человеку — привела вас судьба?

? К вам двоим, monsieur Путилин. Я в глубоком отчаянии, и верьте, что вся моя надежда только на вас.

? В таком случае давайте поговорим. Расскажи­те ясно, подробно, в чем дело.

И Путилин, приняв свою любимую позу, пригото­вился слушать.

? Рядом с нашим имением Н-ской губернии нахо­дилось и находится до сих пор богатейшее имение Приселовых. Владельцем его являлся отставной гвар­дии ротмистр Петр Илларионович Приселов, человек женатый, имевший всего одну дочь Наталию. Жили они открыто, роскошно, богато. Мы водили домами самую дружескую хлеб-соль. Я был старше Наталии Приселовой ровно на пять лет.

Оба — подростки, мы были настоящими друзьями детства, играли, возились летом в великолепном пар­ке, иногда даже дрались... Частенько до нас долетали отрывистые фразы из бесед наших родителей: «Эх, славная парочка! Впоследствии хорошо бы окрутить их». Вскоре, однако, посыпались несчастья. Сконча­лась от тифа мать Наташи, госпожа Приселова. Не про­шло и года, как Наташа сделалась полусиротой, как вдруг новое горе обрушилось на ее бедную головку: на охоте ее отец, Петр Илларионович Приселов, опас­но ранил себя выстрелом из ружья и через четыре дня, в тяжелых мучениях, скончался. Перед смертью он успел сделать духовное завещание такого рода: все свое состояние, движимое и недвижимое, он оставляет своей единственной дочери Наталии. Опекуном ее, и позже — попечителем, он назначает своего родного брата Николая Илларионовича Приселова. Наталия по окончании института должна поселиться в доме дяди-опекуна. Все огромное состояние, свыше миллиона, она имеет право получить от опекуна-дяди не ра­нее или ее замужества, или достижения совершенно­летия.

В это время Наташа кончала Н-ский институт, я — Н-ское привилегированное учебное заведение. Снача­ла мы виделись довольно часто: на балах, в спектак­лях-концертах. Детская дружба перешла мало-пома­лу в любовь. Мы полюбили друг друга со всей красотой и силой первой молодости.

Несколько времени тому назад Наталья Петровна, окончив институт, поселилась в доме опекуна-дяди. Я стал бывать там, но с каждым разом замечал, что опекун-дядя относится ко мне явно враждебно. Причина такой холодности для меня была совсем непонятна. Ведь ему отлично были известны те друже­ские отношения, которые связывали наш дом с домом его погибшего брата. Дальше — больше, мне чрезвы­чайно тонко, но вместе с тем и чрезвычайно категори­чески дали понять, что мои дальнейшие посещения нежелательны. Для меня это было неожиданным уда­ром. За Наташей был учрежден удивительно бди­тельный надзор, так что нам очень часто не удавалось обменяться и двумя словами. Около нас неизменно кто-нибудь торчал. За последнее время я стал замечать, что Наташа выглядит совсем больной. Вялая, апатич­ная, она произвела на меня несколько раз впечатле­ние человека, пораженного серьезным недугом... На мои вопросы, что с ней, она отвечала, что сама не знает, что с ней делается.

? Так, слабость... головокружение...

? Но отчего же, отчего же? — допытывался я, с мучительной тоской и тревогой вглядываясь в доро­гие мне черты лица.

? Право, не знаю, милый... — тихо, чтобы никто не слыхал, отвечала она.

А вот недели две тому назад, когда я приехал, ме­ня прямо уже не приняли.

? По случаю болезни барышни никого не прини­мают, — проговорил лакей, захлопывая перед моим носом массивную дубовую дверь.

И в течение десяти дней я получал все тот же от­вет... А вот сегодня я решил приехать к вам.

? С какой целью, мой бедный юный друг? — тихо спросил Путилин, заметив крупные слезы, катив­шиеся из глаз молодого человека.

? Потому что... потому что вчера мне пришла в голову мысль, может быть, и сумасшедшая, что мою невесту — пока еще только перед Богом...

И, близко наклонившись к великому сыщику, Беловодов что-то тихо прошептал.

Путилин отшатнулся от него, слегка побледнев.

? Почему вы это думаете? На чем основываете вы ваши подозрения?..

? Сам не знаю... сам не знаю... — с отчаянием вы­рвалось у молодого человека. — Какой-то таинствен­ный голос мне шепчет.

? Этого мало, голубчик.

? Я сам чувствую это, но, однако, этот таинст­венный голос во мне так силен, что я сегодня утром почти было решил обратиться к властям с формаль­ным заявлением моих твердых подозрений.

? И сделали бы непростительно и непоправимо опрометчивый шаг, который мог бы исковеркать всю вашу карьеру. Вы по образованию сами юрист. Раз­ве вы не знаете, чем пахнет выдвижение такого обвине­ния лицу, пользующемуся видным общественным по­ложением?

Путилин потер лоб ладонью и нервно прошелся по кабинету.

? Я очень рад за вас, голубчик, что вы обратились прежде ко мне. Откровенно говоря, все это дело меня очень заинтересовало, и я постараюсь сделать все, от меня зависящее. Скажите, сколько лет mademoiselle Приселовой?

? Двадцать.

? Точнее, точнее! Двадцать лет и сколько меся­цев? Вернее: через сколько времени она вступает в совершеннолетие?

? До совершеннолетия ей осталось около полуто­ра месяцев.

? Так... так. Скажите, из кого состоит семья дя­ди-опекуна?

? Он, еще далеко не старый, любящий широко пожить и пожуировать, и его сестра, старая дева, ханжа, принимающая монашек со всех монастырей России.

? Последний вопрос: вы не знаете, кто лечит больную? Какой врач?

? Совершенно случайно я узнал его фамилию. Это доктор Z.

При этом имени Путилин вздрогнул и подался вперед.

? Кто? — спросил он в сильнейшем изумлении.

? Доктор Z. довольно известный.

Путилин овладел собою и совершенно спокойно сказал молодому человеку:

? Отлично. Я берусь расследовать неофициально ваше дело. Ждите от меня уведомлений и пока не предпринимайте ровно ничего. Понимаете? Ровно ничего.

Я В РОЛИ ПОСОБНИКА ПРЕСТУПЛЕНИЯ

Я только что приехал после посещения больных и успел переодеться, как ко мне вошел мой знамени­тый друг.

? Держу пари, что-нибудь новое, загадочно-не­обыкновенное? — шумно приветствовал я его. Лицо Путилина было угрюмо-сосредоточенное.

? Ты не ошибся. Важно — новое. И новизна за­ключается в том, что сегодня я приехал к тебе не как ближний друг-приятель, а скорее, как следователь-допросчик.

Я громко расхохотался, почуяв в этом один из тех бесчисленных шутливых трюков, на какие был таким большим мастером Путилин.

? Ого! В качестве кого же ты желаешь меня до­прашивать: в качестве обвиняемого или в качестве свидетеля?..

? Скорее, в качестве первого... — невозмутимо ответил Путилин. — Ты не смейся и не воображай, что я шучу. Я говорю вполне серьезно.

Было в интонации моего друга нечто такое, что я сразу понял, что он действительно не шутит, а го­ворит правду.

Глубоко заинтересованный, я выжидательно уставился на него.

? Скажи, пожалуйста, ты хорошо знаешь и помнишь всех своих больных, которых лечишь?

? Ну разумеется. Хотя их у меня порядочное ко­личество, но я знаю и помню всех. Да, наконец, у ме­ня есть мой помощник — записная книжка, в которую я заношу все, что касается их.

? Отлично. В таком случае ты должен знать и больную девицу Приселову?

? Ну конечно! — вырвалось у меня. — Вот уже две недели, что я лечу эту бедную прелестную моло­дую девушку.

? Положим, не бедную, а очень богатую, — бро­сил вскользь Путилин. — Скажи, пожалуйста, чем она больна? Что у нее за болезнь?

? В общих словах?

? Нет, пожалуйста, точный диагноз.

? Изволь. У нее припадки histeriae magnae, то есть большой истерии.

? На почве чего?

? Ну, голубчик, тут причин немало. Прежде все­го и главное — наследственность. Как сообщил мне ее дядя, весьма почтенный человек, его брат, то есть ее отец, страдал острой формой алкоголизма и последствиями тяжелой благоприобретенной болезни.

? Мне очень бы хотелось видеть эту сиротку-миллионершу... — задумчиво произнес Путилин. — Болee того, мне это необходимо. Поэтому ты должен, доктор, устроить вот что: ты повезешь меня в дом господина Приселова и представишь меня в качестве профессора-невропатолога, которого пригласил для консультации.

Я не без удивления задал вопрос Путилину:

Признаюсь, ты меня удивляешь... Для чего те­бе это надо, Иван Дмитриевич?

? Кто знает... — улыбнулся он. — Быть может, я окажусь более счастливым и мудрым врачом, чем ты, и скорее вылечу твою пациентку, если... если это только не поздно. — Последние слова он особенно подчеркнул. ? Итак, ты можешь это устроить?

? Конечно, конечно, — ответил я, сильно озада­ченный.

? То-то, доктор. А то я ведь могу тебя и арестовать, так как над тобой тяготеет сильное подозре­ние.

? Ты шутишь? — вырвалось у меня.

? Нимало. Говорю тебе, повторяю, совершенно серьезно.

? Раз ты вмешиваешься в это дело, стало быть, налицо должно являться что-нибудь криминаль­ное?

? Боюсь, что да. Мне вот и надо прозондировать почву.

Мой гениальный друг рассказал мне о странном посещении его молодым человеком Беловодовым, о той сцене, которую вы уже знаете, господа.

? Что?! Отравление? — произнес я в сильнейшем недоумении.

? Да. Он подозревает, что его «невесту», как он называет mademoiselle Приселову, медленно отрав­ляют.

? Но это вымысел, чистейший абсурд и фанта­зия! Я лечу ее и могу поручиться, что ни о каком от­равлении не может быть и речи.

? Не знаю, не знаю... — задумчиво произнес Путилин.

? А тебе не приходит мысль, что этот господин Беловодов сам отравлен... душевным недугом?

— Очень может быть. Вот ввиду всего этого мне и надо осторожно расследовать дело. Мои долг про­лить свет на это заявление. Когда мы можем сегодня поехать туда?

? Да когда хочешь. Я навещаю больную почти ежедневно.

? В таком случае я заеду к тебе через час-полтора.

И действительно, через полтора часа он приехал.

Но даю вам честное слово, я не узнал его! Передо мной стоял совсем другой человек.

Сгорбленный, в длинном черном сюртуке, опираю­щийся на трость с круглым золотым набалдашником. Волосы, обрамляющие большую лысину, торчали ха­рактерными вихрами, как у немецких профессоров — кабинетных ученых.

Грим поистине был великолепный, и я не мог удер­жаться от восклицания восторженного удивления.

? Ну-с, доктор, едем! Вези известного профессо­ра к твоему доброму дядюшке. Кстати, сегодняшнюю ночь я хочу провести под его гостеприимной кровлей.

? Но как это устроить? — спросил я Путилина.

? Очень просто. Ты заявишь, что я хочу понаблю­дать за больной в течение ночи-другой, а может быть, и третьей. Надеюсь, что в доме господина Приселова найдется комната для ночлега?

ПУТИЛИН — ПРОФЕССОР-НЕВРОПАТОЛОГ

Через полчаса мы входили с Путилиным в рос­кошную квартиру Приселовых.

В передней элегантный господин Приселов во фра­ке собирался уже облачаться в пальто.

При виде Путилина сильное изумление отразилось на его лице.

? А-а, доктор, добро пожаловать, — радушно проговорил он, смотря с недоумением на моего зна­менитого друга.

? Позвольте вам представить, господин Приселов, моего старшего и уважаемого коллегу, профессора-невропа­толога... Вишневецкого... — начал я, называя Путили­на первой, попавшей на ум фамилией. — Я пригласил его на консультацию, так как считаю болезнь ва­шей племянницы довольно сложным медицинским случаем.

Путилин и Приселов обменялись рукопожатием.

? Очень вам благодарен, доктор, за вашу любез­ность, но... разве действительно болезнь моей племян­ницы опасна?

? Не скрою, что случай довольно опасный. Силы больной тают с какой-то непонятной быстротой.

? Посмотрим, посмотрим... — потирая руки, про­говорил Путилин, входя в залу. — А больная у себя? Она лежит, коллега?

? Сегодня она пробовала вставать, но вот недав­но, почувствовав сильную слабость, легла, — по­спешно ответил Приселов.

Мы втроем направились в комнату больной. В небольшой комнате, роскошно убранной, с массой мягкой мебели, ковров, на кровати лежала моя пациентка. Прелестная молодая девушка, нежная, была сегодня особенно бледна. Глаза горели особым блеском, синие круги окаймляли лентой эти широко раскрытые глаза.

? Ну, как мы чувствуем себя сегодня, милая ба­рышня? — задал я мой обычный вопрос красавице-де­вушке.

? Очень плохо, доктор, — тихо слетело с блед­ных губ ее. — Все кружится голова, и сердце все за­мирает.

? Ничего, ничего, вот профессор, мой друг, по­может вам, барышня.

Путилин с видом заправского профессора подошел к больной.

Он взял ее за руку, вынул часы и стал следить за ударами пульса.

? Скажите, пожалуйста, mademoiselle, когда вы чувствуете себя особенно плохо?

? По утрам, профессор, — прошептала сиротка-миллионерша.

? Как спите вы ночь?

? С вечера я засыпаю спокойно, хорошо... Но среди ночи я просыпаюсь от какой-то свинцовой тя­жести, которая душит мою грудь. Мне как бы не хва­тает воздуха. И воздух мне кажется особенно стран­ным — густым... сладким...

? Он пахнет чем-нибудь, этот воздух?

? О да, да!.. Ах, этот ужасный запах! — стоном вырвалось у моей пациентки.

Она задрожала и в ужасе, закрыв лицо руками, забилась в истеричном плаче.

? Не надо, Наташа, не надо, — вкрадчиво-ласково обратился к племяннице дядюшка-опекун. Потом он тихо спросил «профессора» — Путилина:

? Что это, галлюцинация обоняния? Я в отчая­нии, профессор... Доктор приписывает это истерично­сти моей бедной племянницы...

? Да, да... Кажется, мой коллега совершенно вер­но поставил диагноз, — так же тихо ответил Путилин.

Во все время этой сцены я не спускал глаз с его лица и лица Приселова.

Не знаю, почудилось мне или же это было на самом деле, но я видел, как злобная, ироническая ус­мешка скривила губы последнего. Видел я также, ка­ким пристальным взглядом впивался Путилин в лицо дядюшки-опекуна.

«Тут, очевидно, кроется какая-то мрачная тай­на», — проносилось у меня в голове.

? Ну, барышня, я вас скоро вылечу! — улыбнулся больной поощрительной улыбкой великий сыщик. — Скажите, вы испытываете чувство холода в конечно­стях рук и ног?

? О да, профессор... Под утро я покрываюсь вся холодным потом, руки и ноги немеют, мне кажется, что я умираю...

Через несколько минут мы были в зале. Лицо Путилина было важно-сосредоточенное.

? Вот что, господа, — обратился он ко мне и к хозяину дома Приселову, — у меня намечается мой диагноз болезни бедной девушки, но, для того чтобы поставить его окончательно, мне необходимо при­сутствовать при пароксизмах болезни. Поэтому я останусь сегодня всю ночь около больной.

? Но, профессор... будет ли с моей стороны удоб­ным так злоупотреблять вашей бесконечной добротой и любезностью? — повернулся к «профессору» Приселов.

? Прошу вас не беспокоиться, — сухо ответил Путилин. — Ни о каком вознаграждении не может быть и речи. Я делаю это для моего коллеги, доктора Z., а также для торжества науки, которая нам, господин Приселов, дороже миллионов этой бедной де­вушки.

Смертельная бледность покрыла лицо дядюшки-опекуна.

? Я... я... тронут, профессор... Видит Бог, я так бы хотел, чтобы моя дорогая племянница скорей по­правилась, — пробормотал он.

? У вас есть комната, смежная со спальней боль­ной? Я с доктором должен провести там ночь, дабы несколько раз в течение ее следить за больной.

? О, конечно, конечно. Рядом маленькая гос­тиная. Я сейчас распоряжусь. Вы извините меня, я должен ехать в клуб.

? О, пожалуйста, не стесняйтесь. Вы не нужны нам.

И Путилин, слегка поклонившись, быстро напра­вился к комнате больной.

? Отчего вы не предупредили меня, доктор, что вы намерены созывать консилиум? — обратился ко мне великолепный барин-опекун, надевая пальто.

? Это вышло несколько случайно, господин Приселов. Вчера из-за границы приехал мой друг, профессор, и я решил воспользоваться его авторитетным советом.

? Великолепно... оченьвам благодарен... Я вер­нусь часов около двух ночи. Я распорядился, чтобы чай, ужин был сервирован вам там, где вы пожелае­те. Ну, желаю от души, чтобы ваша знаменитость, вкупе с вами, облегчила страдания моей больной пле­мянницы.

НОЧЬ У ОДРА ПОГИБАЮЩЕЙ

Мы сидели в гостиной мавританского стиля, толь­ко что окончив ужин.

? Скажи, пожалуйста, Иван Дмитриевич, что, собственно, подозреваешь ты тут? Уверяю тебя, как доктор, что об отравлении не может быть и речи. Рво­та больной исследовалась три раза, и если бы там находилась хоть йота яда...

Путилин спокойно заметил:

? Кажется, я на этот раз попался на удочку. Но знаешь ведь мой характер — я люблю доводить дело до конца. Пойдем в спальню больной... Я хочу посмо­треть, как она...

И мы несколько раз входили.

В углу горели лампады, бросавшие тихий, мирный свет на фигуру спящей девушки.

Ее прелестное личико, окаймленное прядями каш­тановых волос, было неспокойно... Губы шевелились, словно старались забрать как можно более воздуха.

Моментами из ее бурно подымавшейся груди выле­тали тихие, подавленные стоны, бормотания:

? Душно... пуститеменя... Господи... задыхаюсь... Ах!..

Бормотания переходили в громкий крик. Ее руки судорожно хватались за дорогое плюшевое одеяло, и она вдруг вскакивала с кровати, сейчас же опять бессильно опускаясь на нее.

? Этого ты никогда не наблюдал, доктор? — тихо спрашивал меня Путилин.

? Нет.

? Почему же?

? Да потому, что, когда я навещал ее, с ней ни­чего подобного не случалось.

? Плохой доктор... плохой доктор... — в раздумье произносил Путилин.

? Иван Дмитриевич! — вспылил я. — Может быть, ты желаешь преподавать мне медицину?

? И очень. Но... только судебную медицину, мой друг...

Было около двух часов ночи. Путилин обратился ко мне:

? Вот что, иди и спи. Я побуду около твоей па­циентки вплоть до утра. Я вздремну в этом кресле.

Лишь только я собирался выйти из комнаты боль­ной девушки, как в нее вошел Приселов.

Он был, видимо, слегка навеселе. От него несло сигарами и шампанским.

? Как, господа?! Вы не спите? Но, Боже мой, до­рогой профессор, такое ночное бдение может плохо отразиться на вашем здоровье...

? О, не беспокойтесь, господин Приселов, я при­вык бодрствовать у одра погибающих, — с еле за­метной усмешкой ответил Путилин. — Теперь я по­прошу вас отсюда удалиться. Я должен следить за дыханием бедной девушки...

Приселов ушел. Ушел и я. Меня клонило ко сну, и я скоро погрузился в него, прикорнув на великолеп­ной тахте.

Не спалось только Путилину.

Мрачнее тучи ходил он взад и вперед по спаль­не бедной девушки, над которой отвратительная старуха смерть уже заносила свою костлявую руку.

? Бедный ребенок! — вслух тихо шептал он. — Как мне спасти твою молодую жизнь?.. Для меня со­вершенно ясно, что я — лицом к лицу с самым гнусным, с самым подлым преступлением... И враги тут, бок о бок со мной. И тайна совершаемого злоде­яния — вот здесь, в этой самой комнате, у меня перед глазами. О, какой это поистине дьявольский трагизм: сознавать смертельную опасность и не быть в силах немедленно ее отстранить, парализовать!

И он, нервно хрустя пальцами, подходил к постели сиротки-миллионерши.

На него глядело прелестное молодое лицо, иска­женное мукой неведомых страданий. Моментами по нему молнией проносились судороги, грудь начинала особенно бурно подниматься, конвульсивные движе­ния трогали руки и ноги, и из широко раскрытого рта с воспаленными губами вылетали хриплые бормотания-стоны:

? А-ах, душно мне.

Раз, когда Путилин близко наклонился над умирающей девушкой, она раскрыла глаза и поглядела на великого сыщика долгим жалобно-испуганным взгля­дом.

? Ну как, дитя мое, вы себя чувствуете? — спро­сил он.

? Я умираю. Я, наверное, скоро умру, — тихо слетело сее уст.

? Нет, нет, вы не умрете, я спасу вас. — И этого взгляда, полного жалобной тоски, и этого шепота, в котором звенело столько затаенной грусти, Путилин, как он рассказывал мне позже, не мог за­быть всю жизнь.

Больная опять впала в полукошмарное забытье. Холодное отчаяние охватило Путилина.

? Господи, да неужели мой чудесный дар рас­крывать многое тайное изменит мне на этот раз? — опять зашептал он, взволнованно шагая но спальне, тускло озаренной светом лампад и крохотным огонь­ком ночника.

О, как ему мучительно хотелось быть на высоте своего исключительного таланта именно на этот раз! В его руках, только в его, находилась жизнь юного, молодого существа...

? Ужасно... ужасно... — хрипло вырвалось у не­го, и он бросился в кресло. — Ведь это не единст­венный случай в моей практике. Ведь напал же я на верный след страшного отравления старика мужа Никифорова его молодой женой.

И перед мысленным взором Путилина воскресло это темное дело, словно он раскрыл его только вчера. Воскресли образы, поплыли знакомые лица, фигу­ры этой мрачной житейской трагедии.

Богатый старик-откупщик Никифоров... Высокий, кряжистый, с некрасивой, почти безобразной головой. На шестом десятке, вдовец, вдруг безумно влюбился в молоденькую красавицу девушку из семьи бедного мещанина Федосью Тимофеевну.

Краля была девица — что и говорить. Высокая, кровь с молоком, походка — лебединая, брови — со­болиные, глаза — искрометные. Деньги что не дела­ют? — повенчались.

? Я уж тебя ни в чем стеснятьне буду, раскра­савица ты моя! — захлебывался в экстазе последней старческой любви старик-миллионер.

? Ни в чем? — сверкала глазами мещанская дочь-красавица.

Но это уверение было только до свадьбы. Лишь только окрутились, старик из тихого голубя обратил­ся в лютого волка. Он начал ревновать свою пышную жену до безумия, до болезненного уродства. Уходя куда-нибудь, он запиралее в роскошном доме на ключ, на «крепкие запоры». Прошло около года. И вдруг старик заболел. Болезнь была диковинно-страшная: день-два — здоров, потом — рвота, мучительные ко­лотья в кишках. Половина медицинского Петербурга пере­бывала у экс-откупщика. Доктора взапуски, утирая нос друг другу, старались поставить верный диагноз, дабы сорвать солидный гонорар за исцеление милли­онера.

? Вылечите! Ничего не пожалею!.. Бери сколько хошь тыщ! -умолял старик-муж, мучающийся втройне: и физической болью, и ревностью, и сознани­ем, что он пасует перед молодой женой.

Это была тяжелая картина... Глаза старика выле­зали из орбит, он судорожно хватался за руки докто­ров. Но, увы, ничего не помогало. Страдания все усиливались и усиливались, доктора теряли голову, ничего не понимая.

Случайноему, Путилину, довелось услышать о страшной болезни Никифорова. Сильно заинтересо­ванный, он учредил негласный надзор над семейст­вом, домом миллионера.

? Да, да, я помню, что у меня мелькнула мысль, не отравляют ли старика каким-нибудь особенным об­разом, — вслух прошептал великий сыщик.

Он встал с кресла и прошелся по комнате больной девушки. Что это с ним? Как тяжелы и холодны его ноги, каким неровным биением бьется его сердце, ка­кое сильное стеснение в груди!..

Да, так о чем думал он сейчас? Ах, вот, о старике миллионере. Ну, он и принялся за свое исследование.

После целого ряда розысков ему удалось узнать, что у молодой красавицы купчихи имеется зазноба в лице красавца, молодого мануфактуриста Холщевникова. Это еще более усилило его подозрения об от­равлении мужа-старика.

? Да, да, тогда я безошибочно начал выводить мою кривую, — шепчет Путилин, с удивлением заме­чая, что его недомогание все усиливается и усилива­ется.

Так же вот, как и теперь, врачи категорически от­рицали возможность отравления, приписывая лютую болезнь старика припадкам острого хронического ка­тара. Но он верил в свой орлиный взгляд, в свой по­разительный нюх гения-сыщика. И вспоминается ему эта ночь, когда он спас несчастного старика миллио­нера. Он, спрятавшись за тяжелую портьеру спальни, провел всю ночь на ногах, не спуская глаз с кровати больного. Старик минутами охал, минутами, когда бо­ли стихали, все звал свою ненаглядную супругу Федосью Тимофеевну.

И она входила, здоровая, сильная, блещущая какой-то плотоядной красотой. С дрожью брезгливости и с выражением ненависти в красивых глазах подходила она к своему мужу.

? Ну, что тебе? Опять все охаешь? — чуть за­метно усмехалась она. — Ах ты, а еще молодую жену имеешь.

Эти слова приводили старика в необычайное вол­нение и в состояние как бы бешенства. Он исступленно схватывал красавицу жену за руки и притягивал ее к себе.

? Фенечка, лебедка моя... Постой, скоро поправ­люсь, — раздавался его хриплый шепот.

? Поправишься! — насмешливо бросала она, отстраняясь от старика-мужа. — Как же ты попра­вишься, когда ты почти ничего не ешь? Ты докторов-то умников поменьше слушай, а ешь побольше, вот тогда скорее оправишься, в силу войдешь. Хочешь, я тебе кашки на курином бульоне принесу?

? Хочу, хочу, неси, — с невыразимой нежно­стью глядя на молодую жену, отвечал Никифоров.

И она приносила свою «кашку» и сама кормила его. Как эта трогательная заботливость мало гармо­нировала с дьявольской усмешкой ее грубо чувствен­ного рта!..

? Колет... ой, что-то колет, Фенечка! — жало­вался старик муж.

? Это у тебя в горле что-нибудь, — успокаивала она его. — Ну, а теперь спи! До утра я больше уж не приду. Сморилась я.

И вот когда она ушла, забыв на ночном столике тарелку со своей «кашкой на курином бульоне», он вышел из своей засады и подошел к кровати больного старика. Тот при виде его испустил подавленный крик ужаса.

? Вор... тать ночной! Господи, кто это ты?.. — заметался в ужасе старик.

? Ради Бога, Никифоров, не бойтесь меня! Я не враг ваш, а друг ваш, явившийся спасти вас. Я — Путилин. У меня мелькает мысль, что вас медленно от­равляют. Я хочу спасти вас.

? Отравляют? Меня? Кто?.. — схватил он за руку его, Путилина. Глаза его были широко раскрыты от ужаса.

? А вот это я скоро узнаю.

И вот ему вспоминается, с какой трепетной жад­ностью он принялся в тишине ночи за исследование этой каши. Крик радости вырвался из его груди. Так и есть, так и есть: он не ошибся!

В каше он нашел кусочки истолченного стекла и мелко разрезанной острой свиной щетины, как бы из твердой головной щетки.

? Видите это? — показал он страшную примесь старику миллионеру.

Лицо того исказилось смертельным ужасом.

— Господи, кто ж это? Кто ж злодей-то?

? Вы хотите, чтобы я показал вам этого изверга?

? Хочу, хочу, родной, благодетель мой.

И вот эти шаги, шелест шелковой юбки… Должно быть, вспомнив о том, что «кашка» осталась на сто­ле, в спальню торопливо вошла молодая жена-краса­вица.

? Ну, как ты? — начала было она и вдруг за­мерла при виде неизвестно откуда взявшегося посто­роннего человека.

? Ваша кашка, сударыня, приготовлена чудес­но! И давно вы ею кормите вашего супруга?

Крик, полный животного страха, прокатился по спальне старика, и красавица грохнулась навзничь.

? Вот кто отравитель ваш, бедный господин Никифоров: ваша собственная жена.

Путилин при воспоминании об этом порывисто вскочил с кресла, но покачнулся, зашатался.

? Великий Боже, я, кажется, умираю... Я отрав­лен так же, как отравлена эта бедная девушка...

ОТРАВЛЕННЫЙ ПУТИЛИН

Сколько времени я спал, не знаю. Знаю только, что вдруг меня разбудило падение на меня какого-то тела.

Я быстро вскочил. Лучи солнца весело играли в гостиной. Смертельно бледный, с посиневшими гу­бами, на краю тахты полусидел, полулежал Пу­тилин.

? Окажи мне медицинскую помощь, доктор, мне очень нехорошо, — услышал я подавленное бормота­ние Путилина.

? Ради Бога, что с тобой, Иван Дмитриевич? — вскричал я в сильнейшем испуге.

? Сам не знаю... Сильнейшее головокружение и удивительная слабость в руках, особенно в ногах... Сердце готово выпрыгнуть из груди.

Я быстро расстегнул сюртук и жилет и стал вы­слушивать биение сердца моего великого друга.

Оно билось неровно, давая особо характерные не­правильные толчки.

Быстро намочив водой и эфиром салфетку, я при­ложил ее к области сердца гениального сыщика.

? Скорее... скорее... открой форточку! — упавшим голосом произнес он...

Через секунду-другую ему стало, по-видимому, легче. Он глубоко вздохнул и сказалмне:

— Ну, а теперь мы должны подать помощь бедной девушке.

Я бросился в ее спальню.

Девушка лежала с почти посинелым лицом, с ши­роко раскрытыми глазами. Зрачки их были до удиви­тельности расширены. Капли холодного пота покры­вали ее лоб, щеки, грудь, руки.

? Форточку открывай, доктор, форточку! — прика­зал мне Путилин, слегка пошатываясь на ногах.

Однако прежде чем я успел подойти к окну, у не­го уже был Путилин.

Он схватился за форточку, и в ту же минуту до меня донесся его крик бешенства:

? Проклятие!

? Что? В чем дело? Что случилось?

Я совершенно растерялся. С одной стороны — при­падок девушки-миллионерши, с другой — непонятно странное, внезапное нездоровье моего дорогого друга и его более чем странное поведение.

Я положительно не знал, куда броситься.

? Так... так... так, — бормотал Путилин, — я это знал, я это знал...

? Ради Бога, что ты знал? В чем дело, повторяю? Я ровно ничего не понимаю.

? Большой гвоздь мне мешает открыть форточку.

? Да зачем тебе открывать форточку? — возясь над больной красавицей девушкой, бросал я Путилину. — Поверь, что и без притока свежего воздуха она скоро придет в себя. У нее один из ее обычных при­падков.

Послышался звон разбиваемого стекла. Револьверной ручкой Путилин разбил стекло фор­точки.

В комнату ворвался резкий, чуть-чуть холодный воздух.

Признаюсь, меня охватила мысль, что мой друг сошел с ума.

? Иван Дмитриевич, в чем...

? Тс-с! Ни звука! Я слышу шаги. Идет дядюшка-опекун.

Я увидел, как Путилин быстро спустил гардину над окном.

Одним прыжком он очутился около больной и взял ее за руку.

В спальню входил Приселов.

Его лицо, далеконе старое, казалось особенно устало-утомленным. Должно быть, клуб его порядочно поизмял.

Около лица он держал платок, от которого несло благоуханием сильных духов.

? Как, господа?! Вы не спите? Неужели всю ночь вы провели около моей бедной племянницы?

? Да, я спал очень мало, господин Приселов, — резко ответил Путилин.

? Не оттого ли вы так бледны, дорогой профес­сор? — насмешливо спросил дядя-опекун.

? Очень может быть.

? Вы напрасно себя так утомляли, профессор. Доктор, ваш коллега, кажется, очень внимательно следит за течением болезни моей племянницы.

Я не спускал взора с лиц моего друга и Приселова. Совершенно ясно я увидел, как они обменялись взглядом, полным взаимной угрозы и смертельной не­нависти.

«Что все это должно означать?» — мелькнуло у меня в голове.

После впрыскивания малой дозы морфия больная тихо заснула.

? Могу я вас попросить, господа, в столовую? Я думаю, что чашка крепкого кофе подкрепит ваши силы после почти бессонной ночи.

И с этими словами Приселов быстро вышел из комнаты своей опекаемой племянницы.

Мы пошли за ним следом.

В узком коридоре Путилин мне шепнул:

? Не пей кофе. Не пей ликера. Ничего не пей. Он узнал меня.

? Как?!

? Очень просто. Повторяю тебе, он узнал меня. «Великий», как ты называешь меня, сыщик столкнул­ся лицом к лицу с не менее великим негодяем... Меж­ду нами начинается ожесточенная борьба.

? Ты, стало быть...

? Теперь для меня все ясно: девушку, твою паци­ентку, действительно отравляют...

? Но чем? — прошептал я, глубоко пораженный.

? Вот это-то и надо расследовать, мой плохой доктор, — шепнул мне Путилин.

ЧУДЕСА ИНДИИ. LILEA INDICA FOETIDA. НЕЖНЫЙ ДЯДЮШКА-ОПЕКУН

В роскошной «дубовой» столовой был сервирован утренний завтрак — кофе, по образцу английского ленча.

? Прошу вас, господа! — любезно пригласил нас дядюшка-опекун. — Я, право, не знаю, как благода­рить вас за ваше сердечное отношение к моей больной девчурке.

Путилин пристально разглядывал одну бутылку.

? Откуда у вас, monsieur Приселов, этот редчай­ший нектар? — быстро задал он вопрос хозяину дома.

? Из Индии... Я путешествовал по ней и вывез от­туда несколько бутылок.

? Давно вы путешествовали?

? Я вернулся несколько месяцев тому назад.

? Когда вы вернулись, ваша племянница была здорова?

И опять я увидел, что Путилин и Приселов обме­нялись взглядами холодного бешенства. Точно два врага, готовые броситься друг на друга...

? Да, она заболела несколько позже, хотя еще и раньше она страдала нервозностью.

? Как жаль, что вы не могли предугадать возмож­ность ее заболевания! — покачал головой Путилин.

? Почему? — вырвалось у Приселова.

? Да очень просто: в Индии, в этой стране все­возможных чудес, в этой колыбели человечества, находятся величайшие мудрецы, которые знают заме­чательные рецепты для исцеления больных от различ­нейших болезней. Как вам известно, вся европейская медицина началась с Востока...

? А... а вы хорошо знаете, профессор, культуру Востока? — усмехнулся еле заметно Приселов. — Про­шу вас, чашку кофе...

? Благодарю вас. Я по утрам ровно ничего не пью, за исключением стакана воды.

? Ого, какая воздержанность! Вы, доктор?

? Благодарю, я предпочел бы стакан чаю. — ответил я.

? Вы спрашиваете, хорошо ли я знаю культуру ядов Востока? — быстро задал вопрос Путилин.

? Виноват, сколько мне помнится, я ровно ниче­го не говорил про культуру ядов, — насмешливо от­ветил дядюшка-опекун.

? А, тысячу извинений, господин Приселов! Я страшно рассеян. Такова уж наша болезнь, ученых-чудаков, — пробормотал Путилин.

Наступило довольно продолжительное молчание.

? Могу я узнать, профессор, ваше мнение о бо­лезни моей племянницы? — нарушил неловкость его хозяин дома.

? Я еще не пришел, господин Приселов, к окончательно­му выводу. Случай настолько сложный и замечатель­ный, что поставить верный диагноз не так-то легко. Скажу вам только одно, что если мы не распознаем болезнь, то ваша племянница может умереть очень скоро, через несколько дней.

? Может быть, господа, вы желаете пригласить еще кого-нибудь из ваших коллег? Пожалуйста, рас­поряжайтесь по вашему усмотрению. Созовите конси­лиум, но только, ради Бога, спасите мою бедную дев­чурку.

? Вы — опекун ее, господин Приселов?

? Да. То есть был им, а теперь — попечитель.

? У вас своих детей нет?

? Нет.

Путилин встал из-за стола, поблагодарил хозяина и направился вон из столовой:

? Я должен взглянуть на больную. Коллега, по­жалуйте за мной!

Я быстро поднялся и пошел за ним.

Когда мы очутились в мавританской гостиной, смежной со спальней больной, Путилин схватился с жестом отчаяния за голову.

? Боже мой, если бы только узнать, догадаться, каким ядом, каким ядом!

? Ты твердо в этом убежден, Иван Дмитриевич?

? Как нельзя тверже. Бедная девушка! Еще не­сколько дней, и ее не станет. Умереть в двадцать лет, обла­дая красотой, богатством, это ли не насмешка судьбы!

Путилин нервно прошелся по гостиной.

? Но я решился. Если сегодня я не раскрою гнус­ной и мрачной трагедии, разыгравшейся в комна­те бедняжки, я пойду на героическое средство: я с помощью властей вырву ее из когтей этого дьявола.

? Но где же доказательства? Основываясь на ка­ких данных, ты можешь бросить в лицо этому че­ловеку, родному дяде больной, столь тяжкое обви­нение?

? Все равно, все равно... Пусть пострадаю я, за­то я спасу, может быть, эту прелестную юную жизнь. А на основании каких данных? На основании моего нюха, моей «кривой» я подозреваю этого госпо­дина.

В спальне царил полумрак. Через разбитую фор­точку, прикрытую шелковой гардиной, в спальню про­никал свежий воздух.

? Это опасно. Она может простудиться, — указал я на форточку моему знаменитому другу.

? Оставь это, голубчик. Уверяю тебя, эта опас­ность — ничто в сравнении с другой.

Девушка проснулась, вернее, очнулась после нар­коза морфия.

Ее грудь с жадностью вбирала свежий воздух.

? Как хорошо... как хорошо... — тихо прошептала она.

Мы стояли около ее кровати.

? Вам лучше, дитя мое? — с чрезвычайной неж­ностью в голосе спросил ее Путилин.

Она доверчиво благодарно взглянула на него.

? О да! Мне лучше... Я могу дышать... Я не слы­шу этого ужасного сладкого запаха...

Путилин выразительно посмотрел на меня.

? Что это за запах, милая барышня? — спросил я мою горемычную пациентку.

? Я не знаю... Яне могуего точно определить, — слабым голосом пробормотала она.

Путилин между тем обходил всю комнату, прис­тально во все оглядываясь, словно отыскивая что-то.

Я не сводил с него глаз и видел,как он загляды­вал под диван, под мягкие низкие кресла, под зеркаль­ный шкаф.

Он что-то тихо бормотал сам про себя.

? Ведь вы спасете меня? Не правда ли? Я не хо­чу умирать... Мне страшно умирать, — шептала боль­ная, с мольбой глядя на нас своими прелестными гла­зами.

? Спасем, спасем, барышня! — проговорил Пути­лин. — За вас просил меня об этом ваш милый жених, Беловодов.

? Он?! Он был у вас? — встрепенулась девушка. Лицо ее преобразилось.

Тихая, бесконечно радостная, счастливая улыбка заревом разлилась поее лицу.

? Что это вы ищете, профессор? — раздался спо­койный, насмешливый голос Приселова. Я вздрогнул и обернулся к двери спальни.

На пороге ее стоял элегантный старый жуир, хо­зяин дома.

? Брелок, любезный господин Приселов, — ответил не­возмутимо Путилин. — С моей часовой цепочки со­рвался и упал на пол маленький брелок.

? К чему же вам самим беспокоиться, профессор? Я позову лакея, он найдет.

? Нет уж, я вас попрошу никого сюда не пригла­шать. Посторонние люди могут обеспокоить больную.

? Ну,как ты себя чувствуешь, Наташа? — так же вкрадчиво ласково,как и вчера, обратился он к пле­мяннице.

Я заметил, как лицо ее исказилось страхом.

? Очень плохо, — резко ответила она. Обменявшись с нами еще несколькими фразами, джентльмен-опекун покинул спальню, пожелав — с иронией в голосе — Путилину найти его брелок. Больная опять забеспокоилась.

На лице ее вновь появился ужас. Дыхание ста­ло неровным, руки стали судорожно хвататься за одеяло.

? Что с вами? Что вы сейчас чувствуете? — склонился я над ней.

? Душно... Сердце замирает... Опять, опять этот страшный запах... — простонала она.

Я, откровенно говоря, скептически относившийся ко всему этому, вдруг вздрогнул и побледнел.

Совершенно ясно я услышал струю резкого запаха.

Что это был за запах? Как вам сказать... Это было нечто среднее между запахом горького миндаля и ге­лиотропа.

У меня волосы зашевелились на голове.

? Синильная кислота! — вырвался у меня подав­ленный крик.

? Что?! — повернулся ко мне тоже побледнев­ший Путилин.

? Я слышу запах синильной кислоты.

? А не этого? — указывая мне на огромный маккартовский букет, произнес ликующий Путилин.

Никогда в моей жизни я не видел такой светлой, радостной, торжествующей фигуры моего великого друга. Честное слово, он был бесподобен!

? Что это? — удивленно вырвалось у меня. — При чем тут этот сухой букет?

? Так что, по-твоему, он не может ничем пах­нуть? — продолжал Путилин.

Я хлопал глазами.

? Подойди сюда и посмотри в таком случае. Я бросился, вне себя от поражения, к Путилину. Он держал в руках вазу с маккартовским букетом.

? Смотри, смотри, доктор...

С этими словами он стал осторожно разбирать су­хие цветы и... посредине букета, ловко замаскирован­ный, мне бросился в глаза великолепный живой крас­ный цветок. Это был дивный экземпляр растения из породы тюльпанов.

Казалось, он был сделаниз воска, так были упру­ги, блестящи, плотны его листки.

Путилин поднес его к моему лицу.

? Нюхай!

Я отшатнулся.

Резкий, сладкий до приторности запах ударил мне в лицо.

? Хотя я и не профессор, доктор, но я тебе ска­жу, что это за штучка. Это страшная lilea indica foetida, аромат которой медленно, но верно убивает не только людей, но даже животных. Вот чем отрав­ляется твоя пациентка!

Я бросился к больной. Теперь я знал, что надо бы­ло предпринять для оказания ей помощи.

Путилин спокойно стал разгримировываться.

Он снял парик и накладную бороду, которые пре­спокойно положил себе в карман, и обратился ко мне:

? Сейчас же поезжай за господин Беловодовым, а я по­ка объяснюсь с дядюшкой-опекуном. Вот его адрес. Вези его сюда.

Я быстро вышел из спальни, за мной — мой гени­альный друг.

Он позвонил и явившемуся на зов лакею приказал:

? Попросите сюда барина!

Прошло несколько минут. Послышались шаги, в комнату быстро вошел Приселов, и в ту же секун­ду мавританская гостиная огласилась страшным кри­ком испуга.

? Что это?.. Что это?.. Кто вы?.. — в ужасе пятясь от Путилина, с бледным, перекошенным лицом про­хрипел элегантный негодяй.

? Я — Путилин, любезный господин Приселов. Не де­лайте мелодрамы, она вас не спасет. Я пригласил вас для того, чтобы объясниться с вами, сказать, что я на­шел... мой брелок. Вы понимаете?

? Виноват... Я вас не понимаю... Что вам угодно? — стараясь оправиться от страшного смущения, проле­петал зверь-человек.

? Что мне угодно? Сказать вам, что вы — гнусный негодяй, убийца-преступник.

? Милостивый государь!.. — прохрипел Приселов, делая шаг по направлению к Путилину. Путилин стоял, скрестив руки на груди.

? Вы мне еще грозите? Вы? Браво, это забавно, любопытно и нахально до чрезвычайности! Знаете ли вы, что я имею право сию минуту арестовать вас и одеть на ваши холеные руки железные браслетики?

? Но... по какому праву... на каком основании? — совершенно растерянно слетело с искривленных судо­рогой губ преступника-дяди.

? На основании вот этого, любезный! — загремел Путилин, показывая негодяю индийскую лилию.

Из груди Приселова вырвался крик бешеной злобы.

? Ну-с, теперь вы понимаете, что вы — в моих ру­ках. Вы гнусно, подлым образом отравляли вашу пле­мянницу с целью после ее смерти унаследовать все состояние вашего покойного брата, ее отца. Скажите, сколько вы разворовали из этого состояния?

Приселов бессильно, как мешок, опустился в кре­сло.

? Около... около трехсот... тысяч, — еле слышно пробормотал он.

И вдруг, быстро поднявшись, он грохнулся на ко­лени перед великим сыщиком.

? Не погубите! Пощадите меня, господин Путилин! Во имя неба! Позор... суд... ссылка...

Он пополз на коленях, стараясь схватить Путилина за ноги. Путилин отшатнулся от него с чувством огромной брезгливости.

? Встаньте, господин Приселов... Мне стыдно и страшно за вас. Как вы могли решиться на такое неслыханное злодеяние? Вот что я вам скажу: лично мне ваша ги­бель не нужна. Ваша судьба зависит от решения вашей племянницы и ее будущего мужа, господин Беловодова.

Как раз в эту секунду я и Беловодов вошли в гос­тиную, где разыгрался финальный акт этой мрач­ной трагедии. Оповещенный мною обо всем, Беловодов бросился к Путилину и, схватив его руку, стал осы­пать ее поцелуями.

? Дивный человек... Спаситель наш!Спасибо!Спасибо вам!..

Путилин обнял молодого человека.

? Я рад, бесконечно рад, что мне удалось спасти жизнь вашей прелестной невесты, — с чувством про­изнес он. — Ну, а теперь поговорим о деле. Я предла­гаю вот что, господин Беловодов. Вы немедленно увезете от­сюда вашу невесту к вашим родителям или родствен­никам. Вы сделаетесь ее попечителем и примете от этого господина отчетность по его попечительству. А затем... угодно вам привлекать его к уголовной ответственности? Он сознался мне, что растратил триста тысяч рублей.

? Бог с ними, Бог с ними, с этими деньгами! — вырвалось у Беловодова. — Жива бы была моя доро­гая Наташа!

Через три месяца в Н-й церкви состоялось бра­косочетание Наталии Приселовой с Беловодовым. Как потом мне довелось случайно узнать, старый барин-негодяй кончил плохо: попавшись в шулерском прие­ме, он пустил себе пулю в лоб.