9 Января.

9 Января.

Иван Афанасьевич приходил вчера, и его мнение о будущем народа такое: или народ наш иностранцы превратят в чернорабочих, или опять у нас вернется прежнее.

На село наложена контрибуция в 150 тысяч рублей.

Полный иней на рассвете, над березой звезда. Спят все люди. Я одинок. И это счастье, это единственное счастье,

-297-

и все мое счастье. Этого я ни с кем разделить не могу. Это я теряю вдвоем. Об этом тоскую вдвоем: это вспоминаю зимой, как оно было осенью, будто купался в золоте, это весной у берега реки.

Она может быть некрасивой, дурно-чувственной, больной, но что в ней — это я сам, и все то внешнее принимается, как свой сор, как свой пепел, как своя спальня.

И вот когда это — я сам, или сама — исчезнет, то сор, и пепел, и спальня — все это внезапно делается чужим и внушает сначала раздраженье, потом опрощение и невыносимость бытия. Они уже говорят между собой о дурном дыхании и кроватях в разных комнатах.

«Душа в душу» — точное выражение. «Слиться» — точное выражение.

Ее сила не во власти, как она думает, а в цельности души и тайной готовности во всякое время отдать все свое временно нажитое за неизведанное настоящее. Ее эгоизм — это знак лично-настоящего над всею нивой сомнительного долга. Она выполняла свой долг в течение многих лет, но втайне сомневается самой идеей этого долга: в этом сомнении тайная, живая и моя, в исполнении долга — холодная, иная женщина.

Сладки воспоминанья лишь в надежде на сладость вкусить в настоящем и будущее. Занятно, когда видишь намеки его в настоящем, как в февральской утренней ледяшке видишь весну. Но воспоминания пережитого и невозвратного и умственные выкладки о будущем с надрывной верой в него — мне чужды. Я люблю настоящий момент как связь отдаленного назади и ожидаемого впереди, я люблю разыскать чувством этот момент как ничтожное зерно-зародыш среди чудовищных нагромождений ни с чем не сообразного. Как охотник в дебрях лесов, я ищу эту птицу радости, не жалея слов своих, не считая времени, и потому душа моя вечно живая и детская. Мое дело такое отдельное, никому не мешает, так же, как моя детская воображаемая Америка не мешает Соединенным Штатам. Вот почему я злюсь даже на самых злейших людей,

-298-

лишь когда я схвачен ими, а как вырвался, то все обиды свои забываю и смеюсь только над своим положением, что попался в лапы гориллы и она меня по недоразумению чуть-чуть не съела.

Звезда наша и звезда Вифлеемская. Я очень уважаю социалистов, баптистов, евангелистов за их веники и чистоту помещений, за их Вифлеемскую звезду. Я не буржуй и в их свиной дворик хожу на рассвете только «до ветру», — но вот тут-то — чудо из чудес! — над этим двориком, наполненным навозом, окруженным склоненными в инее березами, вижу чудо из чудес! не Вифлеемскую, а настоящую нашу утреннюю звезду. Через несколько мгновений она исчезает в лучах восходящего солнца, приходят серьезные люди чистить дворик буржуйки, имея в сердце звезду Вифлеемскую. Я очень уважаю их, но ухожу, скрываюсь от них, как звезда обыкновенная, как детская сказка, рассказанная старухой [на лежанке] в тот час, когда раздается звонок школьного учителя.