12 Января.

12 Января.

Вчера, в день моего дежурства: 6 часов, староста П. А. Лохвицкий, совершенно голый, делал гимнастику по системе Мюллера, кричит: «Дежурные»! Мы трое: я, Селюк, Иванченко — встаем, собираем постели, закидываем койки и моемся и проч. подробности: нарезаем хлеб.

Диктатор продовольствия: за мытьем уборка камеры и прогулка, баланда, мытье, проветривание.

— Вы министр Временного правительства?

— Нет!

— Старого?

— Да, Императорского.

-21-

В одном углу фельетон: как арестуют красногвардейцы, в другом, возле министра, о будущем России: центробежные силы сменятся центростремительными, для федеративного государства нужна сильная исполнительная власть, а это и есть царь.

Разыгрывали в лотерею три бутерброда с киселем и два с творогом.

Делопроизводитель-староста сделал министру бутерброд без корочек.

Член Учредительного Собрания, седой, закаленный эсер, зачитался романом о мальчике, который вообразил себя принцем, и читал его всю ночь.

С каждым днем светлеют и приобретают особенное значение деревья митрополичьего сада за тюремной оградой, на которых спят птицы.

Ящик освободился — на этом мотиве разговор о нашей неволе в тюрьме и о воле за стеной.

Селюка освободили: что воля? — А все-таки хорошо! Он измучен, искалечен и теперь мечтает, как он будет оживать в кресле, а Смирнову все равно, тот и там будет так же работать, он по ту сторону воли и неволи.

Камера № 6 выработала приветствие Красному Кресту за продовольствие, а камера № 7 свое: «У вас чиновничий, [железный] тон. — А у вас сливочный?».

Фокус тюрьмы: переживание — разгон Учредительного Собрания, убийство Кокошкина, бунт уголовных.

Теперь: нас освободит голод. Нарезали хлеб при свечах, вспыхнуло электричество, и солома шерстью показалась на срезанных ломтиках. И заговорили об освободителе голоде и временной диктатуре матросов Балтийского флота.

Б. с воли приносит известие, что голодные митинги.

-22-