Глава восьмая АГРАРНАЯ РЕФОРМА. ФИДЕЛЬ ИДЕТ ВА–БАНК

Глава восьмая

АГРАРНАЯ РЕФОРМА. ФИДЕЛЬ ИДЕТ ВА–БАНК

Антибатистовское движение было неоднородным. В Повстанческую армию пришли люди с самыми различными убеждениями. Их объединяло только желание свергнуть Фульхенсио Батисту.

В этом была уникальность кубинской революции. Впервые в истории многочисленные и отличающиеся друг от друга буржуазные и левые партии, радикальные группы дружно объединились против общего врага, на время отодвинув на второй план свои политические интересы. Но все они, едва рухнул диктаторский режим, по извечному закону любой революции поспешили начать дележ постов и портфелей, совершенно не желая принимать во внимание тот факт, что революцию начала горстка бойцов с «Гранмы».

2 января 1959 года представители Второго революционного фронта Эскамбрая захватили президентский дворец Батисты, но по требованию Че Гевары были вынуждены передать его под контроль правительства, назначенного Фиделем Кастро, и заключить с ним соглашение о единстве армий.

Че Гевара оставил свидетельства о первых днях революции, прошедших в ожесточенной «драке за власть». «Когда наступило время назначения на должности, почти около сотни капитанов и большое число майоров 2–го фронта потребовали государственных постов, – вспоминал Че Гева–ра. – Всех этих людей объединяло одно общее желание – погреть руки за счет государственной казны, чем занимались те, кто находился на этих постах при прежнем режиме. Они хотели получить должности финансовых инспекторов, сборщиков налогов и т. п., где деньги сами шли в карман, – только не зевай. Таков был высший смысл устремлений всех этих людей. К сожалению, они входили в состав Повстанческой армии, и с ними мы должны были сосуществовать <…>.

Такова была ошибка революции, из–за которой нам приходилось выплачивать жирные оклады всем этим баркинам, филипе пасосам, тете касусам (военные и представители правых буржуазных партий. – М. М.) и другим прихлебателям внутри страны. Мы вынуждены были содержать их за счет средств революции, чтобы избежать конфликта, и тем самым платить за их молчание, хотя и знали, что они только выжидают удобного момента для измены делу революции»[250].

Фидель Кастро понимал, что угрозу для революции представляет не жалкая хунта во главе с генералом Кантильо, а вооруженные до зубов наемники Второго фронта, словно хищники, выжидавшие, когда начнется дележ добычи. Впрочем, Че хотя и с огромным трудом, но сумел заставить их подчиняться приказам главного командования.

В начале января 1959 года специальным постановлением кубинского правительства Че Геваре за его выдающиеся заслуги было присвоено «кубинское гражданство по рождению». Он был назначен комендантом крепости Кабанья, построенной в XVIII веке. В задачу Че входили демобилизация старой армии, а также расследование преступной деятельности офицеров и полицейских диктаторского режима. Товарищи решили сделать сюрприз команданте и привезли через неделю после победы на Кубу из Аргентины его родителей. Отец Че, Эрнесто Гевара Линч, вспоминал: «Когда мы с женой прилетели в Гавану, у нас с собой было мало денег. Сборы были очень поспешными, поэтому у нас оставалось только несколько долларов. Нам предоставили автомобиль с солдатом–шофером, но Эрнесто настоял, чтобы за бензин платили мы сами, а не правительство. Цены на бензин тогда были очень высоки, за него платили долларами. Я занялся подсчетами и пришел к выводу, что нам не удастся часто пользоваться этой машиной»[251].

3 января 1959 года было объявлено о вступлении в должность временного президента Кубы Мануэля Уррутиа, а на следующий день сформировано Временное революционное правительство во главе с Хосе Миро Кардоной. Лидер партии «аутентиков» Аграмонте, сменивший на этом посту Грау Сан–Мартина, был назначен министром иностранных дел. Экс–президент Прио Сокаррас, вернувшийся на Кубу, заявил, что ни один из членов его партии не желает участвовать в новом правительстве, и призвал своих сторонников сложить оружие и следовать указаниям президента Уррутиа.

Эти кадровые решения были приняты наспех и являлись своего рода компромиссом между различными политическими силами. Уррутиа никогда не был членом какой–либо политической партии Кубы и формально не принадлежал к повстанческому движению. Его считали «строгим антикоммунистом» и сторонником ориентации на Америку. Уррутиа фактически примкнул к движению, возглавляемому Фиделем Кастро в 1955 году, когда он, будучи председателем Верховного суда в провинции Ориенте, выступил в защиту взятых в плен повстанцев. За это он был отстранен от обязанностей судьи, долгое время находился в изгнании в Венесуэле и Мексике, жил в США. При вступлении в должность Урру–тиа заявил, что его режим будет «честным и демократическим», в соответствии с принципами, изложенными «освободителем Кубы Хосе Марти», распустил избранный при Батисте конгресс и Верховный суд, отметив, что его правительство будет «активно поощрять приток американского капитала в экономику Кубы»[252].

Кубинский революционный гражданский фронт, объединивший во время борьбы все оппозиционные Батисте партии, профсоюзные организации, движения, высказался за поддержку кандидатуры Уррутиа. Но все прекрасно понимали, что реальная власть на Кубе принадлежит Повстанческой армии и что политику нового правительства и решающую роль в его формировании будет определять Фидель Кастро. В Гаване «Движение 26 июля» в первые же дни нового года взяло под свой контроль все полицейские участки.

2 января Фидель выехал из Сантьяго в Баямо. Дальше его путь по стране сопровождался ликованием кубинцев, дружно высыпавших на улицы городов и сел, чтобы салютовать героям. «Я прибыл в Гавану с тремя тысячами повстанцев и двумя тысячами лучших бойцов старой армии. Это были солдаты, которые вели ожесточенные бои с нами несколько дней назад, в Гиса, Байре, Маффо и ранее на главном хребте, сейчас они были вместе с нами. Они шли со мной, управляли танками и другим вооружением.

Потребовалось восемь дней, чтобы достичь Гаваны, потому что в каждом городе нам приходилось участвовать в массовых демонстрациях и празднествах. Там можно было проехать только на танке без опасения быть раздавленным. В столице не было никаких волнений и столкновений. Но позже все праздновали победу»[253] , – вспоминал эти счастливые дни Фидель.

На самом деле это триумфальное шествие отряда «барбу–дос» было крайне изматывающим и изнурительным. Не проходило часа, чтобы Повстанческая армия не останавливалась в населенном пункте, и Фидель Кастро, надрывая уже «севшее» горло, не принимался кропотливо разъяснять народу суть революции. Кстати, по воспоминаниям очевидцев, Фидель лечил надорванное горло соком из сахарного тростника.

Завоеванию авторитета и укреплению позиций революционеров в народе Фидель Кастро придавал гораздо большее значение, чем самому факту падения старой власти. При этом ему необходимо было ежечасно находиться в контакте с новым правительством, которое начало формироваться по его указанию в столице. Своего брата Рауля он назначил уполномоченным Повстанческой армии и революционного правительства в провинции Ориенте. Нельзя не поразиться политической интуиции и прозорливости Фиделя Кастро. Получая информацию о том, какая подковерная борьба происходит в Гаване за право войти в состав нового кабинета министров, Фидель своим распоряжением главнокомандующего Повстанческой армии на то время, пока продолжался его переход из восточной части страны в Гавану, перенес административную столицу Кубы в Сантьяго – туда, где командовал его брат. Таким образом, формирование «нового правительства» в Гаване без Кастро и его людей можно было представить как незаконное. Выступая на «Радио Ребельде», он уже успел убедить кубинцев, что на острове «командует парадом» Повстанческая армия. 4 января в провинцию Камагуэй, где в тот день находилась колонна Фиделя, поочередно доложить о положении в Гаване прибыли временный президент Уррутиа и Че Гевара. Тогда многим на Кубе, в том числе американскому послу Смиту, стало ясно, кто является настоящей властью в стране.

8 января Фидель, со словами «Кубинцы, я принес вам свободу!» триумфально вошел в Гавану. По пути к городу произошел трогательный эпизод. Проезжая мимо залива, Фидель воскликнул от изумления. У берега была пришвартована «Гранма» – соратники подняли яхту со дна и немного отремонтировали ее, чтобы сделать сюрприз своему главнокомандующему. Фидель под оглушительный рев толпы поднялся на борт яхты. А соседние фрегаты «Максимо Гомес» и «Хосе Марти» салютовали «Бабуле» из пушек.

Весь мир обошла фотография, на которой Камило Сьен–фуэгос и Фидель Кастро подъезжают на джипе к крепости Колумбия. Этот снимок сделал кубинский фотограф Луис Корда, которому принадлежит растиражированная в миллионах копий фотография Че Гевары со звездой на берете. Народ, бережно сняв Фиделя с джипа, пронес его через главный пост в крепость, где еще несколько дней назад находилась ставка диктатора.

Из поколения в поколение у кубинцев передается красивая история о том, что, когда Фидель в день приезда в Гавану произносил речь, в небе над крепостью появилась стая белых голубей. Один из пернатых «символов мира» неожиданно сел Фиделю на плечо. Все присутствующие восприняли это как счастливый знак, символизирующий правильность нового для Кубы пути. Последователи популярной на Кубе религии сантерия до сих пор расценивают этот эпизод как знамение свыше. Они убеждены, что боги взяли кубинского лидера под свое покровительство.

Величие и благородство Фиделя проявились и в том, что он в своей речи не сказал ни одного плохого слова в адрес тех, кто потерпел поражение, ни одной фразы, которая могла бы обидеть солдат и офицеров, хоть немного ущемить их достоинство. Исключив из своего выступления воинственную риторику, он поздравил соотечественников с долго жданной и выстраданной победой и призвал их к миру, подчеркнув, что сложность стоящих перед революцией задач не оставляет кубинцам иного выхода, как неустанно трудиться.

В конце выступления Фидель спросил народ, должен ли он занять пост главнокомандующего всеми революционными силами, и, получив утвердительный ответ, заявил: «Думаю, что если мы с 12 бойцами создали армию и эти 12 человек теперь стали военачальниками, если мы научили армию, что раненых нельзя бросать на произвол судьбы, что пленных нельзя бить, то мы сможем научить все вооруженные силы республики тому, чему научили эту армию. Чтобы никто из военных никогда больше не позволил себе ударить, подвергнуть пыткам или убить пленного. Кроме того, мы сможем послужить мостом между революционерами и честными военными, которые не грабили и не убивали, потому что эти военные, которые не грабили и не убивали, будут иметь право продолжать служить в вооруженных силах. Но одновременно заверяю вас, что тех, кто убивал, ничто не спасет от расстрела»[254].

После митинга Фидель Кастро отправился на телевидение, где в программе «Перед лицом прессы» сказал о том, что главной задачей правительства должно стать проведение аграрной реформы, которая бы решила проблемы 150 тысяч семей на Кубе, имеющих участки земли, но не являющихся их хозяевами, а затем, глубоко за полночь, поехал в отель «Хилтон» (ныне – «Гавана Либре»). Эта гостиница на несколько месяцев станет штаб–квартирой Повстанческой армии и личной резиденцией Фиделя Кастро.

10 января подал в отставку посол США на Кубе Эрл Смит. В своем письме президенту США Эйзенхауэру Смит, в частности, писал: «После такого сильного правительственного потрясения, какое произошло на Кубе, искренне считаю, что лучше для интересов США на Кубе сменить посла»[255]. А 16 января Госдепартамент США поспешил выступить с заявлением, в котором говорилось, что правительство США не оказывало помощь Батисте и строго соблюдало принцип невмешательства в дела Кубы.

Одним из первых шагов командования Повстанческой армии была ликвидация всех старых органов власти. Были упразднены батистовская армия и полиция. Повстанческая армия превратилась в Революционные вооруженные силы. Их главнокомандующим был утвержден Фидель Кастро.

Суд над бывшими пособниками диктаторского режима стал, по сути, первым серьезным испытанием для зарождающейся революционной власти. Около 500 главных военных преступников были расстреляны в январе—феврале 1959 года. Эти расстрелы нельзя рассматривать как репрессии за политические убеждения. Это было справедливое возмездие кубинского народа, который потерял 20 тысяч своих лучших сыновей за годы диктатуры. По данным частных опросов, проведенных на Кубе в январе 1959 года, 93 процента кубинского населения выступали за казни и наказания пособников Батисты[256].

При этом Фидель призывал своих сторонников не прибегать к стихийным и самовольным расправам, народным «судам Линча» в случае поимки и опознания преступников. Он, как юрист, прекрасно понимал, что малейшее нарушение законности послужит веской причиной для обвинения новых властей в негуманности, жестокости и терроре. К тому же Фидель Кастро, анализировавший опыт других революций, начиная с Великой французской конца XVIII века, знал, что главное для революционеров – удержаться от «соблазна возмездия», от жестокого кровопролития, которое, как показала история, часто приводит к «пожиранию» самой революцией «своих же детей». Один из уроков революционной и партизанской борьбы, который хорошо усвоили кубинские революционеры, состоял в том, что кровопролитие и слепая месть – удел слабых.

Когда в американской печати появились обвинения революционеров в том, что они расстреливают своих противников «налево и направо», Фидель прибег к проверенному еще в горах Сьерра–Маэстра приему. Он лично пригласил группу известных журналистов из влиятельных американских изданий, чтобы они сами убедились в правильности действий революционеров. В январе 1959 года в одном из Дворцов спорта Гаваны в присутствии 18 тысяч зрителей и десятков журналистов состоялся открытый процесс над майором Соса Бланко. За жестокость его прозвали «черным палачом провинции Ориенте». Бланко лично жестоко пытал и убил десятки противников режима Батисты. Из показаний чудом выживших жертв вырисовывалась страшная картина злодеяний как Бланко, так и батистовского режима в целом. Несколько человек в ходе слушаний, не в силах выслушать до конца жуткие свидетельства очевидцев трагедий, упали в обморок. Публика потребовала от суда приговорить Бланко к смертной казни, ее приведение в исполнение было даже снято на пленку операторами некоторых американских телеканалов. Впоследствии западные СМИ часто сравнивали этот процесс с гладиаторскими боями времен Древнего Рима, когда публика решала судьбу проигравшего поединок[257].

Этот психологический и пропагандистский прием – спрашивать у сотен тысяч граждан «согласия» на свое решение, Фидель, взяв на вооружение в первые дни революции, мастерски использовал на протяжении десятилетий. У недругов Кастро – другое мнение на этот счет. «Сначала Кастро с трибуны разоблачает очередного врага революции, а после этого весь его пропагандистский аппарат мобилизуется на полную дискредитацию жертвы. В конце концов кубинский лидер устраивает гигантскую уличную манифестацию, нацеленную на то, чтобы заклеймить врага. Сотни тысяч, а иногда и миллионы людей срывают с мест учебы или работы, и они идут в колоннах, размахивая флажками, выкрикивая лозунги, демонстрируя неистовый революционный энтузиазм»[258], – писал бывший соратник Фиделя, а ныне известный кубинский диссидент Карлос Монтанер.

Тем не менее некоторые американские СМИ продолжали «лепить» из палачей мучеников, лишь бы досадить ненавидимому ими Кастро. Это настолько вывело из себя Кастро, что 21 января 1959 года на митинге в Гаване, впервые в истории страны собравшем около миллиона человек, среди которых было около 400 иностранных корреспондентов, он со всей страстью обрушился на фарисеев и лицемеров: «Никто в США не поднимал голоса в защиту жертв, даже когда палачи Батисты врывались в иностранные посольства, чтобы расстрелять очередную группу патриотов <…> Кампания против Кубы поднимается потому, что она хочет быть свободной». Чувствуя настроение и пульс народа, внимавшего каждому его слову, Фидель обратился к присутствующим с просьбой поднять руки, если они одобряют казнь преступников, убивших не менее пяти революционеров. Ответом были почти миллион поднятых рук. А Фидель произнес ставшие легендарными слова: «Господа представители дипломатического корпуса, господа журналисты всех стран американского континента, суд в составе миллиона кубинцев, принадлежащих к различным социальным слоям и придерживающихся различных взглядов, высказал свое мнение»[259].

На этом же митинге Фидель высказался по поводу казней. «Агентов диктатуры надо расстреливать, потому что даже в Библии говорится, что поднявший меч от меча и погибнет. Их надо расстреливать, потому что те же люди, кто сегодня просит не расстреливать их, через три года начнут просить, чтобы их выпустили на свободу, убеждая нас, что не может быть мира без справедливости. Во имя такого „мира“ и были совершены страшные преступления. – Фидель выдержал небольшую паузу и усилил тональность своей речи. – И я хочу спросить американских конгрессменов, нападающих на нас: что совершили Соединенные Штаты в Хиросиме и Нагасаки? Во имя мира они подвергли атомной бомбардировке два города? Мы не расстреляли ни одного ребенка, ни одной женщины, а вот в Хиросиме и Нагасаки погибло 300 тысяч человек гражданского населения. Во имя чего? Утверждалось, что во имя мира, во имя того, чтобы предотвратить гибель многих американских солдат»[260].

23 января 1959 года Фидель Кастро отправился в свою первую зарубежную поездку в качестве лидера кубинской революции. Путь его лежал в Венесуэлу транзитом через Колумбию, где он пережил много волнующих и трагических минут в 1948 году. Казалось, что все жители колумбийской столицы Боготы высыпали на улицы, ведущие в аэропорт «Сьюдад Либертад» – «Город свободы», чтобы приветствовать кубинских революционеров. Первая заграничная поездка, как первая любовь. Романтичная и захватывающая. Ее назвали «визитом благодарности». Фидель приехал в Каракас поблагодарить венесуэльцев за моральную и материальную поддержку кубинской революции, а заодно и поучаствовать в торжествах по случаю годовщины свержения венесуэльского диктатора Маркоса Переса Хименеса. (В 1958 году представители всех кубинских организаций–участников вооруженной борьбы против режима Батисты встречались с целью объединения именно в Венесуэле. В сентябре того года они собрались в Каракасе и создали Гражданский революционный фронт. Именно тогда главой движения был назначен Мануэль Уррутиа.)

В январе 1959 года произошло еще одно знаменательное событие. Под давлением кубинских властей и общественности американцы были вынуждены вывести с острова свою военную миссию.

Трения между революционерами и правыми буржуазными партиями, представители которых образовали свое правительство еще до того, как Фидель ступил в Гавану 8 января, становились все сильнее. Происходило это по мере того, как Фидель больше вникал в «кабинетные дела». Правительственный кризис разрешился естественным образом, когда премьер–министр Кардона 13 февраля 1959 года демонстративно покинул свой пост. Он подавал в отставку еще 17 января, когда заявил, что не может смириться с существованием параллельной и более авторитетной власти в лице Фиделя. Чуть позже от правительства «откололись» еще несколько колеблющихся представителей буржуазных партий. Кардона уехал в США, где стал одним из самых непримиримых противников Фиделя.

А16 февраля стало историческим днем. На пост премьер–министра Кубы был назначен Фидель Кастро, тем самым получивший возможность лично осуществить радикальные преобразования в стране. В своей программной речи при вступлении в должность Кастро сказал, что путь к обретению свободы только начинается: «Народ должен отдавать себе отчет, что путь, лежащий перед нами, труден и долог, в борьбе наши рубахи не раз взмокнут от пота, и надо об этом не только помнить, но и следить за тем, чтобы не испарился энтузиазм»[261].

Иностранные корреспонденты пытались узнать, к какой из трех групп в правительстве будет больше склоняться Фидель Кастро: к Че и Раулю, которые не скрывали своих коммунистических взглядов, к «умеренным» или к представителям правых партий националистического толка, испытывавшим антипатию к левым и социалистам. Правые и проамериканские газеты не раз намекали на то, что Че Ге–вара и Рауль Кастро являются в правительстве «главными проводниками коммунистического влияния», как бы противопоставляя их Фиделю, которого они еще не решались тронуть.

Фидель Кастро поступил так, как и положено народному лидеру. Он остался над схваткой, с головой погрузившись в сугубо управленческую и административную работу. Он не имел тогда ни личной квартиры, ни даже своего кабинета в правительстве и пользовался, когда это было необходимо, кабинетами своих соратников. Лишь через три месяца после победы, в конце марта Фидель Кастро переселился в район Сьерра–де–Кохимар в Восточной Гаване, где одним из его первых гостей стал тот самый иностранный корреспондент Герберт Мэтьюз, открывший Кастро миру. Он писал в одном из своих репортажей с послереволюционной Кубы: «Дом в Кохимаре наполнен атмосферой счастья, дружбы, открытости. Фидель явно доволен тем, что бежал из роскошных апартаментов в „Гавана–Хилтон“. Для него роскошь лишена всякой привлекательности. Он скучает по Сьерра–Маэстра, по ее лесам, деревням, зелени, духу товарищества и опасности, – все там было так просто и это так далеко сегодня». Мэтьюз, как никто другой из американцев понявший натуру Фиделя, написал удивительно точные слова о нем в том же репортаже: «Те, кто относят Фиделя к какой–то категории, кто судит, восхваляет или осуждает его, выражают не более чем собственные страхи и надежды. Как все романтики, Фидель нарушает рамки всяких классификаций. Пока еще нет тех критериев, по которым можно было бы квалифицировать его»[262].

Легендарный разведчик и будущий советский посол на Кубе Александр Алексеев, прибывший в Гавану 1 октября 1959 года под «журналистской крышей», вспоминал: «Фидель всегда находился в движении. На автомашине, которую он нередко водил сам, на самолете или вертолете, а то и пешком, Фидель перемещался с одного места на другое и начинал беседы с народом. Внезапное появление Фиделя в том или ином населенном пункте никого не удивляло. Народ привык к его манере работы и ждал встреч с ним как большого праздника. <… > Думаю, что на Кубе нет ни одного населенного пункта, крупного предприятия или сельскохозяйственного кооператива, в котором бы не побывал Фидель. Было известно, что его рабочий день всегда кончался на рассвете»[263].

С народом Фидель разговаривал на простом, понятном рабочему и крестьянину языке, иногда для убедительности вставляя в свою речь цитаты из Библии. Без всякой вычурности объяснял, что новая власть хочет, чтобы у всех были еда, обувь, лекарства и не было «того ада, полного горя, боли и отчаяния, что раньше».

Вступив в должность премьера, Кастро начал создавать органы государственной власти. 7 февраля 1959 года Совет министров Кубы принял так называемый Основной закон, который на самом деле не являлся конституцией.

Одна из статей Закона гласила, что Куба делится на шесть провинций (областей): Пинар–дель–Рио, Гавану, Ма–тансас, Лас–Вильяс, Камагуэй, Ориенте. Эти провинции делятся в свою очередь на муниципии (районы). В общей сложности на Кубе стало 126 муниципий. Согласно Закону, судебная власть отныне должна была осуществляться Верховным судом республики, провинциальными, муниципальными и районными судами. Члены Верховного суда назначались президентом республики.

Закон определял структуру и функции временных государственных органов Республики Куба. По этому закону законодательным органом Кубы являлся Совет министров, а не конгресс, как это было раньше. Исполнительная власть отныне принадлежала президенту республики, который назначался Советом министров по представлению премьера. Становилось очевидным, что вся полнота и концентрация власти на Кубе находилась в ведении Совета министров, а конкретно премьер–министра, пост которого и занял Фидель Кастро. Это был первый шаг на пути обретения Фиделем контроля над исполнительной и законодательной властью в стране.

Анализируя состав и первые шаги нового кабинета министров, гаванская резидентура сообщала в Москву следующее: «Правительство Кубы является действительно народным, революционным, либеральным, национальным, антиимпериалистическим правительством. Эта характеристика правительства является правильной со всех точек зрения, ибо, когда народ хотел свержения Батисты, нынешние члены кубинского правительства являлись самыми активными борцами против диктатуры Батисты. Поэтому народ выдвинул их как своих национальных героев, которые являются для него национальными героями и по настоящее время <…>

Главная характеристика правительства Кубы состоит в том, что его безраздельно поддерживает народ, причем все слои населения, начиная даже с многих богатых латифундистов, кончая рабочими и крестьянами Кубы, одни много, другие немного меньше в силу своего классового положения <…>

Но всех в настоящее время в поддержке кубинского правительства объединяет ненависть к режиму Батисты. Правительство Кастро является в настоящее время национальным правительством, реорганизованным на базе борьбы против империализма.

ОСНОВНАЯ (выделено по тексту. – М. М.) философия большинства членов нынешнего правительства Кубы – философия Хосе Марти, самая распространенная в настоящее время на Кубе философия, философия идеалистическая, но ярко выраженная, антиимпериалистическая <…> Основная слабость правительства Кубы и, в частности, самого Кастро состоит в том, что у него нет программы–максимум, ясной цели, какое общество они желают создать на Кубе. Нет своей законченной долгой программы. Поэтому правительству Кубы не сейчас, по мнению источника, но в недалеком будущем угрожает дезориентация, некоторые колебания, как вправо, так и влево, несознательно, но по указанным выше причинам <… > наш долг – помочь правительству Кастро и Кастро лично в этом отношении.

Правительство Кубы состоит из очень способных и умных людей. В основном все члены правительства «барбудос» – ветераны революционной борьбы против Батисты.

Фидель Кастро – 32 года, молодой, способный председатель правительства Кубы. По происхождению – сын крупного латифундиста. С юных лет, будучи студентом, боролся против коррупции в стране. «Барбудо». Ярый антиимпериалист и антиамериканец, католик, но не убежденный, а скорее верующий, скорее по привычке. Антикоммунист, но уважает коммунистов Кубы за тот вклад, который они сделали для разгрома Батисты. Основными отрицательными качествами Кастро, влияющими на его практическую деятельность, являются его богатое происхождение, отсутствие твердых идейных убеждений (философия), дилетант в теоретических вопросах. Большим положительным качеством Кастро является его смелость в решении вопросов, энергичность, то, что он не уходит от трудных вопросов и всегда решает их в антиимпериалистическом духе.

Эрнесто Че Гевара – молодой. Директор Национального банка Кубы. «Барбудо». Не коммунист, но симпатизирует, во многом разделяет коммунистические идеи. Будучи на посту директора банка, много сделал для укрепления финансового положения в стране. Очень болен – астма в сильной форме и туберкулез <…> необходимо оказать всемерную медицинскую помощь как ценному для кубинской революции человеку»[264].

Кадровая политика Кастро была следующей: Фидель, который редко ошибался в людях, часто зная о неискренности сотрудников, никогда не кричал на проштрафившихся, не свирепствовал, избегал массовых чисток и увольнений представителей правых партий, всегда убирал неугодные ему элементы поодиночке и, как правило, под благовидным предлогом. Так он освободился от правых министров Фернандеса, Фрескета, Фаустино Переса, Ольтуски, министров Буча, Камачо, секретаря канцелярии премьера Миро Кардо–ны – Орта. Не доверяя чиновничьему аппарату бывших министерств, правительство Кастро начало создавать свои, совершенно новые для Кубы органы государственной власти, которые стали называться национальными институтами и советами. Всего было создано семь таких инстанций. Главную роль среди них стал играть Национальный институт по проведению аграрной реформы – ИНРА (Institute national de reforma agraria), президентом которого стал Фидель Кастро. Любопытно, что директором Института кинематографии Кубы стал Альфредо Гевара, давний друг Кастро еще с университетских времен, тот самый, с которым он ездил на студенческий конгресс в Колумбию в 1948 году, когда был убит популярный колумбийский политик Гаитан.

Фидель Кастро и его соратники рассматривали ИНРА не как простой институт, а как некий символ и опору грядущих революционных реформ. Непосредственное руководство ИНРА Фидель доверил одному из своих самых близких соратников Антонио Нуньесу Хименесу, который стал исполнительным директором института.

ИНРА создавался не только для проведения аграрной реформы. Фидель хотел, чтобы ИНРА взял под свой контроль все средства массовой информации, а в перспективе заменил собою революционное правительство переходного периода. Летом 1959 года Фидель направил Нуньеса Хименеса в командировку по странам социалистического лагеря Восточной Европы, чтобы попытаться заручиться технической поддержкой с их стороны и наметить перспективы взаимовыгодного сотрудничества. (К слову, чуть позже Хименес войдет в так называемую «революционную тройку»: только Фидель, Че и Хименес будут через несколько месяцев в курсе намечающегося многостороннего сотрудничества между Кубой и Советским Союзом. Весной 1959 года к ним присоединится Рауль Кастро, который через своих эмиссаров, вылетевших в Москву, направит маршалу Малиновскому послание с предложением о контактах армий двух стран.)

По существу ИНРА стал контролировать весь государственный сектор в сфере экономики Кубы, вне зависимости от того, являлось ли это предприятие сельскохозяйственным, промышленным или торговым. Следует отметить, что правительство Кастро проводило все свои революционные преобразования именно через подобные национальные институты, а министерствам были оставлены право канцелярского оформления дел и второстепенные вопросы.

Механизм создания новых революционных органов управления на Кубе достаточно подробно описан в сообщении советской резидентуры в Гаване в Москву, раскрывающем секрет «тактики» Фиделя в первые после революции месяцы: «…Сразу же после победы революции и после образования правительства, в которое вошли представители буржуазии и некоторые элементы „Движения 26 июля“, Кастро собрал своих старых друзей, в основном из числа членов народно–социалистической партии, и создал из них нелегальный рабочий аппарат, заявив им, что этот комитет будет являться истинным правительством, а легальное правительство будет служит лишь ширмой. В этот комитет вошли Эр–несто Гевара, А. Нуньес Хименес, А. Гевара, члены ЦК НСП (народно–социалистической партии. – М. М.) Карлос Рафаэль Родригес и Луис Мас Мартин. Для координации действий они негласно встречались с Фиделем и Раулем Кастро.

<…> проекты законов Ф. Кастро представлял на Совете министров от их имени и без особых дискуссий вынуждал министров одобрять их. Закон об аграрной реформе в своей основе был выработан К. Р. Родригесом и А. Нуньесом Хи–менесом, и министры узнали его содержание только на заседании Совета министров.

Даже министр сельского хозяйства П. Мирет, человек полностью преданный Кастро, ничего не знал о тексте нового закона. Это метод работы Кастро и полное подчинение его воле министров и президента привели к недовольству правых членов правительства и заговорщической деятельности президента Уррутиа <…>» [265].

Благодаря тому, что Фидель лично «проводил» в правительстве любые законопроекты, к весне 1959 года революционный кабинет смог начать крупные радикальные преобразования в экономике. 4 марта правительство Кастро приняло закон о снижении телефонных тарифов, а 6 марта Совмин Кубы принял закон о снижении квартирной платы. Особый энтузиазм у кубинцев вызвал подписанный Фиделем Кастро закон № 112 о конфискации и передаче кубинскому народу всего имущества, незаконно присвоенного Фульхенсио Батистой. Аналогичная мера стала применяться и ко всем политикам и чиновникам, сотрудничавшим с диктаторским режимом.

Но самым важным шагом в работе нового кабинета министров стала разработка и принятие судьбоносного для Кубы Закона об аграрной реформе.

В начале деятельности нового кабинета министров Кубы к аграрной реформе существовало два подхода: либеральный, предусматривающий создание средней сельской буржуазии путем перераспределения земель, и радикальный. Фидель Кастро просто зачеркнул план, предложенный министром сельского хозяйства Умберто Сори Марином, и в итоге провел свой, радикальный, вариант. Попутно он приказал армии в целях ускорения аграрной реформы взять под контроль сотню хозяйств в провинции Камагуэй.

В результате, уже спустя полгода после свержения Батисты, к лету 1959 года революционное правительство Кастро и аграрная реформа определяли все внутриполитическое положение в стране. Революционный журнал «ИНРА» в марте 1960 года в статье об аграрной реформе на Кубе сообщал: «Решение этого вопроса предполагает принятие действительно революционных мер по радикальному преобразованию обычной социально–экономической структуры государства. Тем самым это означает фундаментальный удар, почти насилие, направленное против привилегированных каст внутренней олигархии и империализма»[266].

Первое время на стороне новых властей были и сами латифундисты, с падением прежнего «режима для избранных» ожидавшие резкого поднятия деловой активности в стране. Те из них, кто «держал нос по ветру» и понимал, что «барбудос», получившие всемерную поддержку народа, пришли к власти не на несколько месяцев, а всерьез и надолго, бесплатно раздавали свои земли крестьянам, принимали активное участие в проведении аграрной реформы. Они полагали, что, сотрудничая с правительством Кастро, заработают позже гораздо больше, чем потеряют при раздаче земель.

Фидель Кастро сразу же дал понять, что работа над текстом закона не будет вестись в тиши правительственных кабинетов, а станет предметом публичного обсуждения. Для этих целей был создан постоянно действующий «Форум аграрной реформы», где представители различных политических партий, крестьяне, общественность высказывали свои предложения по реформированию земельного законодательства. В результате такого обсуждения соратники Фиделя учли важное пожелание людей – организовать кооперативы как базу для аграрной реформы и основу будущего экономического и социального развития Кубы. При этом правительство Фиделя решило сделать упор на четыре сельскохозяйственные отрасли: сахарный тростник, скотоводство, кофе и табак.

В чем же состояла сложность проведения реформы? Лучше об этом скажут показатели экономического «наследия», доставшегося новой власти от прежнего режима.

До революции на Кубе 28 сахарообрабатывающих предприятий располагали не менее 153 тысячами кабальерий (22,5 процента всей обрабатываемой территории страны) (1 кабальерия составляет 13,4 гектара. – М. М.). 40 скотопромышленников владели 73 тысячами кабальерий (10,7 процента территории). Таким образом, третья часть всей сельскохозяйственной площади Кубы находилась в руках 68 фирм латифундистов. Это составляло 10 процентов всей территории Кубы и 53 процента земель, годных для обработки. Около 50 процентов земель вообще были целинными. Куба производила 5,5 миллиона тонн сахара. Из 161 сахарного завода – 120 было кубинских, 36 американских, 3 испанских, 1 французский[267]. Но эти 120 кубинских заводов были небольшими в сравнении с 36 американскими, которые производили 40 процентов кубинского сахара.

Сахар на Кубе рубили всего два–три месяца в году. Это означало, что три четверти года его рубщики были безработными. А ведь речь шла о внушительном количестве мужчин – 700 тысячах человек, 25 процентов всех кубинских рабочих! Всего же уровень безработицы среди трудоспособного населения на Кубе в годы правления Батисты составлял 40 процентов.

Сельскохозяйственная перепись 1945 года показала, что 63,7 процента лиц, обрабатывающих землю, не владели ею. А 67,7 процента людей, обрабатывающих менее двух кабаль–ерий, были простыми колонами, арендаторами, издольщиками, батраками[268].

Но дело даже не в статистических показателях. Цифры просто дают представление о том, что земля на Кубе была сконцентрирована в руках небольшой группы людей, в основном – сахаропромышленников и скотоводов, чей бизнес был в подавляющем большинстве «завязан» на Соединенные Штаты. В своем большинстве крупные латифундисты даже не жили на территории Кубы. Головные офисы их компаний в основном находились в Нью–Йорке. На кубинских плантациях трудились местные наемные рабочие, чей дневной заработок не превышал 50 сентаво. Кроме того, крупные землевладельцы сдавали их в аренду мелким арендаторам, при этом забирая до 70 процентов их доходов. При существовавшей системе аренды часто арендатор – колон оказывался в положении вечного должника латифундиста. Но самое трагичное для кубинской экономики дореволюционного периода, как экономики де–юре самостоятельного государства, состояло в том, что она была серьезно деформирована и ориентирована только на одну отрасль – производство сахара.

Подобное происходило, например, и в Венесуэле, вся экономика которой была «завязана» на нефть, и во многих странах Латинской Америки, которые фактически занимались выращиванием бананов на экспорт. К слову о пресловутых бананах. Ситуация с ними на кубинском продуктовом рынке и вовсе была абсурдной. Кубинские бананы по низкой цене вывозились в США компанией «Юнайтед фрут», а кубинцам на продовольственных рынках продавались бананы из Гватемалы, которые привозились оттуда этой же компанией по цене в три раза дороже кубинских!

В результате Куба в середине ХХ века превратилась в страну, производящую только одну культуру и импортирующую из США все продукты потребления. Если во времена господства на острове испанцев, знающих толк в мясе, на Кубе неплохо развивалось животноводство, то при новых хозяевах Куба более 70 процентов говядины закупала в США. Там же закупалось почти 60 процентов зерновых культур.

Американцам удалось добиться концентрации капиталов в сахарной промышленности и экономического господства на внутреннем кубинском рынке. Их интересовало только одно – как выжать из Кубы больше сахара. При этом они разбаловали местных плантаторов и промышленников одним нехитрым способом. Сахар, произведенный на Кубе, закупался американскими компаниями по ценам выше мировых. Американцы покупали фунт сахара за 5 центов в отличие от 3 центов его мировой рыночной цены. Местным производителям правительство США доплачивало от 30 до 80 центов за каждые 100 фунтов сахара. Выращивать другие сельскохозяйственные культуры, вкладывать деньги в затратное промышленное производство, таким образом, становилось делом невыгодным, когда «сахарные деньги» сами плыли в карман местных бизнесменов.

Наиболее характерной чертой экономического вторжения американцев на Кубу был целый вал капиталовложений, которые уже сами по себе были неспособны вызвать экономическое развитие страны. Общие американские капиталовложения на Кубе в 1958 году составляли миллиард долларов (примерно 4—5 миллиардов долларов по нынешним оценкам. – М. М.).

Куба почти полностью зависела от США не только в сфере экономики. В своей книге об Эрнесто Че Геваре легендарный советский разведчик Иосиф Григулевич писал под псевдонимом Лаврецкий, что «обеспеченный кубинец был одет в американский костюм, носил американские ботинки, шляпу, рубашки, галстуки, ел американские консервы, пил американские соки и спиртные напитки, спал на американском матрасе, смотрел американское телевидение по американскому телевизору, разъезжал в американских автомашинах, кубинские поля обрабатывались американскими тракторами, которые, как и автомашины, питались американским бензином, даже книги кубинец читал в основном американских авторов. Возникал невольно вопрос: если все это американское у него отобрать, если США перестанут покупать его сахар и продавать ему нефть, ширпотреб и прочие товары, выдюжит ли кубинец, сможет он восполнить образовавшийся вакуум всеми нужными ему товарами? И особенно если иметь в виду, что следует обеспечить товарами всех трудящихся, а не только горстку привилегированных эксплуататоров, как это было при старом режиме; что надо выстроить необходимое жилье, школы, больницы, ясли и сделать тысячу других маленьких и больших дел…»[269].

Кроме этого, США поддерживали на Кубе старую, еще с колониальных времен, испанскую таможенную систему, ту, при которой несколько веков местные товары почти задаром уходили за границу, для нужд королевского двора. Эта таможенная система характеризовалась таким низким уровнем пошлин, что делала почти невозможным развитие местной промышленности. Вдобавок к 1959 году импорт из США составлял 71,4 процента всего импорта Кубы. Только на закупку продовольствия Куба тратила до 180 миллионов песо ежегодно.

В соответствии с оценками, проведенными уже революционным правительством, запасы нефти на Кубе доходили до 250 миллионов тонн. Американские компании, которые закупили богатые нефтью территории, не вели бурений на них, не вкладывали капиталы для того, чтобы добывать там нефть. Запасы железной руды на Кубе оценивались в 3,5 миллиарда тонн (26 процентов – латиноамериканских запасов и 5,2 процента мировых). Несмотря на это, Куба не имела собственной металлургической промышленности. США рассматривали ее исключительно как поставщика сырья – ежегодно с Кубы США вывозили 100 тонн руды. 40 процентов меди (4–е место в Латинской Америке) импортировалось в США.

Вдобавок с падением режима Батисты резко осложнилось финансовое положение революционной Кубы. Неблагополучная ситуация с валютными запасами объяснялась пассивным платежным балансом, который составил в 1959 году 50 миллионов долларов. Это произошло вследствие вывоза из страны наличных денег как иностранными компаниями, так и сторонниками режима Батисты, бежавшими со своими накоплениями, а также почти полным прекращением туризма и свертыванием развлекательной отрасли. Американские туристы, приезжавшие на Кубу, обычно оставляли там ежегодно несколько десятков миллионов долларов. А каким количеством денег швырялась мафия? Можно вспомнить один из эпизодов из знаменитой гангстерской саги «Крестный отец», когда дон Корлеоне за ночь «оставил» в одном из казино Гаваны миллион долларов! Это как раз тот случай, когда художественный вымысел недалек от исторической правды.

По заявлению революционного правительства Кубы, «если бы режим диктатуры продержался бы еще три месяца, кубинское песо, которое котировалось наряду с долларом, было бы девальвировано»[270].

В связи с этим правительство Кастро было вынуждено ввести строгий контроль над обменом валюты, чтобы приостановить утечку долларов и золотых запасов с Кубы, создать Национальный банк и поставить во главе его проверенного бойца революции Эрнесто Че Гевару. Одновременно Че стал неофициальным ответственным в правительстве за все вопросы экономики, финансов и торговли страны. Именно ему принадлежала инициатива вывода экономики Кубы из–под влияния США и ориентации ее на страны социалистического лагеря.

В первые месяцы 1959 года Фидель поручил Че заняться индустриализацией страны и направил его со специальной экономической миссией в страны Азии и Африки. Че Гева–ра посетил Объединенную Арабскую Республику (ОАР), Югославию, Индию, Японию и по возвращении возглавил в ИНРА департамент индустриализации, фактически подчиняясь только Фиделю Кастро. Именно Фидель с Че определяли экономическую политику новой Кубы.

В сообщении резидентуры в Москву глава Национального банка Кубы характеризовался следующим образом: «Гевара, не являясь формально членом НСП, полностью стоит на наших позициях и только в силу того, что американская и контрреволюционная пропаганда направляет против него главный удар как против „коммуниста“ и „иностранца“, Ге–вара был часто вынужден лавировать и часто делать заявления, не всегда соответствующие линии партии. Гевара с большим интересом следит за марксистской литературой и знает основные произведения классиков марксизма.

Является одним из самых непримиримых и последовательных антиимпериалистов в кубинском правительстве и считает, что единственным для завоевания полной независимости Кубы является социалистический путь.

<…> Гевара является одним из самых скромных и самоотверженных деятелей кубинской революции. Лишен какого бы то ни было честолюбия, противник всякого протокола и дипломатических условностей.

Несмотря на свою хроническую и тяжелую болезнь (аллергическая астма в тяжелой форме с двухлетнего возраста и туберкулез, который излечен в 1959 году), Гевара ни на один день не прерывал своей деятельности. Его рабочий день, как правило, начинается в 11 часов утра и заканчивается в 5—6 часов утра. В качестве секретаря у него работает Алейда Марч, участвовавшая в партизанской борьбе и разделяющая его взгляды.

Гевара является одной из самых легендарных фигур кубинской революции и пользуется огромным авторитетом у кубинского народа и особенно в армии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.