1979

1979

1 января 1979 года на голубых экранах состоялась премьера фильма Марка Захарова «Обыкновенное чудо» (16.00). Как мы помним, Миронов играл в нем роль пройдохи Администратора. Вечером этого же дня (в 21.40) по ТВ также показали комедию Эльдара Рязанова «Гусарская баллада», где свою звездную роль сыграла супруга Миронова Лариса Голубкина.

К зрителям, пришедшим в Театр сатиры, Миронов впервые в новом году вышел 4 января – в «Женитьбе Фигаро». А на следующий день по ТВ показали «Маленькие комедии большого дома» (20.30). В эти же самые минуты Миронов играл на сцене родного театра в «Клопе». Далее спектакли с его участием демонстрировались в следующем порядке: 6-го – «Ремонт», 11-го – «Горе от ума», 14-го – «Женитьба Фигаро». Параллельно он начал репетиции с Анатолием Эфросом в спектакле «Продолжение Дон Жуана». Причем проходили они сначала не в театре, а… дома у режиссера. Вот как об этом вспоминал сам А. Эфрос:

«Я позвал Миронова. Я звал не „на помощь“ – просто, как бы предлагая роль, предлагал поучаствовать в работе. Собственное отчаяние, раздражение и даже злобу я изо всех сил скрывал. Все эти настроения совсем не помогают творчеству, с ними борешься каждый день, стараясь не довести себя до душевного кризиса.

Не знаю, что из всего этого понял Миронов, но с первого же дня мы бодро принялись за работу. И относительную бодрость я смог сохранить даже до выпуска спектакля. Во многом – благодаря Миронову.

Я решил изменить характер репетиций, во всяком случае на первом этапе. Глупо было бы теперь с Мироновым, как раньше с Далем, на глазах все той же кучки заинтересованных зрителей (среди которых нет актеров) опять выходить на сцену вдвоем, как на ринг, и мне вовлекать нового актера в уже проработанный мной и другим исполнителем рисунок роли.

И я постарался отбросить все то, что уже знал о пьесе и о роли. Конечно, это в некотором роде режиссерская хитрость, даже самообман, но он необходим чистоте творческого процесса.

Передо мной был совсем другой актер. Значительный, уже вполне определившийся, зрелый. И совсем не похожий на Даля. Я говорю сейчас не о внешних данных, а о глубинных чертах характера. Даль был замкнут, нервен и нетерпелив. Убийственно остроумен, а иногда невыносим. Все чувствительное и нежное в себе он прикрывал такими парадоксально-обратными защитными красками, что иногда брала оторопь. Миронов, как я уже говорил, – открыт. Может быть, эта его открытость таила в себе что-то и противоположное, но он мне нравился именно открытым – в этом не было никакого актерского наигрыша. Наигранную актерскую «открытость» я вижу за сто верст и знаю ей цену. Нет, в Миронове была доверчивость. Тут я не ошибся.

И вот я изменил способ работы. Мы с Мироновым начали репетировать у меня дома, выбирая для этого общие свободные часы. Тогда я записал в своей рабочей тетради: «Как хорошо после тяжелой репетиции в театре ждать, что к тебе домой вечером придет Андрей Миронов (тоже, может быть, после каких-то тяжелых дел в своем театре) и мы, не торопясь, будем разбирать с ним роль Дон Жуана в пьесе Радзинского! Немирович считал эти „интимные“ репетиции необходимыми для актера. Но где сегодня взять актера, который считал бы их необходимыми для себя? Миронов занят не меньше других, а больше, и популярен как никто. Но все это: и занятость, и популярность – все оставляет за порогом. Никаких следов спешки или всезнайства. Знал бы он, как благодарен я ему за эту неторопливость, за доверчивые и умные глаза, за готовность искать и вместе что-то обсуждать. Почему все это видишь только в актере, который не привык ко мне? Откуда взять силы, чтобы каждый раз „очаровывать“ своих, которые привыкли? Нет, дело все-таки не в привычке. А в интеллигентности, которую я не смог воспитать в тех, которых считаю „своими“. Удивляюсь, Миронов в моей комнате занимает как-то мало места, но когда надо попробовать что-то в движении, он свободен и размеры комнаты ему не мешают. Попробует, сядет на место и опять смотрит на меня своими голубыми глазами. Я что-то думаю, а он не просто ждет, он тоже думает. И так складно все идет, и так не хочется переносить эту нашу замечательную работу куда-то в толпу, в театр, где будут обсуждать „гастролера“, вместо того чтобы учиться – учиться у Миронова гибкости, детскости, артистизму. Между тем Миронов уже готов, ему есть что сказать, а тому, кто будет играть вместе с ним, сказать совсем нечего.

…Я не знаю, кто учил Миронова мастерству, какую школу он исповедует, каковы его привычки в репетициях. Но он мгновенно понял мою школу, мои привычки. Я же, надо сказать, часто меняю то, к чему привык, и как раз во время работы над пьесой Радзинского меня, что называется, «заклинило» на некотором пересмотре привычного. Возможно даже, что это произошло от новой, необычной для меня обстановки работы. Раньше я как бешеный носился по сцене вместе с Далем, потому что самым главным мне казалось организовать тесное и точное взаимодействие актеров и добиться в этом предельной активности. Теперь, когда мы сидели вдвоем с Мироновым в моей комнате и я видел постоянно перед собой его умные глаза, мне многое в прежнем способе работы показалось каким-то неосмысленным, а та действенность, о которой я постоянно твердил и заботился, – какой-то моторной и не всегда одухотворенной.

Миронов приносил с собой большую жажду содержательности, чем другие актеры. Вот в чем было дело. И я откликнулся, во мне открылись какие-то новые клапаны…»

15 января Миронов был уже в Ленинграде, чтобы на следующий день начать сниматься в фильме «Фантазии Фарятьева». 16–17 января снимали эпизоды объекта «квартира Фарятьева». Несмотря на то что фильм должен был быть двухсерийным, основных персонажей в нем было немного. Помимо Фарятьева это были: возлюбленная Фарятьева Саша (Марина Неелова), мама Саши (Зинаида Шарко), сестра Саши Люба (Екатерина Дурова), тетка (Лилия Гриценко).

Рассказывает И. Авербах: «Я встретился с Андреем Мироновым во время работы над фильмом „Фантазии Фартьева“. Он приступал к новой работе в моем фильме с опаской – а вдруг не получится? Но с какой же решительностью он бросился в абсолютно новую для себя роль! Он работал, работал, работал, не уставая, не пытаясь надеть на себя столько раз уже надетую и блистательно им освоенную маску лихого, обаятельного, остроумного, музыкального, превосходно двигающегося любимца публики. Он не боялся быть некрасивым, мешковатым, как бы не собой. И постепенно он воплотился в другого человека, начал жить его жизнью, стало ясно, что роль состоялась…»

18 января съемки были отменены из-за неявки одной из актрис. Миронов уехал в Москву, где 19-го играл «Ревизора». Затем он снова уехал в Питер на съемки. В Москву вернулся 23 января и в тот же вечер играл Вишневского в «У времени в плену». Этот же спектакль он играл и на следующий день. Затем снова снимался. 29-го играл в «Горе от ума».

В январе свет увидела очередная пластинка с записью песен в исполнении Андрея Миронова. Речь идет о диске-гиганте «Песни Булата Окуджавы», где было около десятка песен, две из которых исполнял Миронов: «Соломенная шляпка» и «Женюсь, женюсь».

2 февраля Миронов играл в «Маленьких комедиях…», 3-го – в «Женитьбе Фигаро» (по ТВ в 11.50 показали «Шаг навстречу»). После этого он снова умчался в Ленинград на съемки (снимали объект «квартира сестер»). Там он пробыл до 11-го. И на следующий день играл на сцене родного театра в «Горе от ума». 13-го это были «Маленькие комедии…». Затем он снова снимался у Авербаха.

17 февраля Миронов играл в «Женитьбе Фигаро», 20-го – в «Маленьких комедиях…», 21-го – в «Ревизоре», 22-го – снимался в «Фантазиях…», 23-го и 24-го – играл в «У времени в плену», 26-го – в «Горе от ума», 28-го – в «Ревизоре».

В февральском номере популярного звукового журнала «Кругозор» была помещена гибкая грампластинка, на которой звучали песни из телефильмов «12 стульев» и «Обыкновенное чудо» в исполнении Андрея Миронова.

Март начался для Миронова с «Женитьбы Фигаро» (2-го). Затем в течение пяти дней он снимался у Авербаха. 7 марта он опять был в Москве и вечером играл Чацкого в «Горе от ума». 8 марта Миронов справил свой 38-й день рождения. Отмечали в доме именинника на Селезневской; гостей пришло, как обычно, под завязку. После чего для Миронова снова начались трудовые будни. А загружен он был тогда, что называется, по самое горло. Помимо съемок в кино и спектаклей, он репетировал сразу две новые роли. Про Дон Жуана на Бронной мы уже говорили. Вторая роль репетировалась на сцене родного театра: это был диспетчер строительно-монтажного управления Леня Шиндин в спектакле «Мы, нижеподписавшиеся…» по пьесе Александра Гельмана.

Сюжет у пьесы был на первый взгляд незамысловат: на хлебозавод приезжала высокая комиссия из Москвы, которая, найдя у предприятия кучу недостатков, отправилась в обратный путь. Неутешительные выводы комиссии могли стоить карьеры директору завода, который в этих недостатках виноват не был – его недавно назначили на эту должность. Чтобы предотвратить этот исход, в один поезд с комиссией на свой страх и риск садился диспетчер Леня Шиндин со своей женой и сослуживцем. Эта троица и попыталась всеми правдами и неправдами уговорить комиссию изменить свое решение.

Пьеса была очень актуальна по тем временам и шла во многих театрах страны. Достаточно сказать, что в Ленинграде ее показали на сцене БДТ, а в одной Москве ее почти одновременно поставили Театр сатиры и МХАТ (а спустя год ее телеверсию снимет «мама Штирлица» режиссер Татьяна Лиознова, и Шиндина у нее будет играть его тезка Леонид Куравлев).

Касаясь этой роли Миронова, критик А. Вислова писала: «Что могло привлечь к подобной (производственной. – Ф. Р.) драматургии Миронова – человека более молодого, скорее индивидуалиста в искусстве и в жизни, актера, далекого от социальной тематики в том смысле, в каком у нас это было принято понимать? Объяснений несколько. Ну, во-первых, постоянно жившая в нем неутолимая жажда творчества. Во-вторых, предлагалась роль современника, чем он избалован не был. В-третьих, это была пьеса, которую можно отнести к разряду «хорошо сделанных». И, наконец, в-четвертых, конфликт местного значения, касающийся дела о приемке хлебозавода, разрастался в комедии Гельмана в более широкий, нравственный конфликт. В итоге речь шла о позиции человека. Для Миронова это было решающим. «Характер, в котором сконцентрирована дилемма: быть ли деятельным творцом жизни или холодным, циничным, пусть и умным, наблюдателем… Он для меня в какой-то степени Дон Кихот, человек очень нужный в нашей жизни», – так определял для себя образ Лени Шиндина актер…»

И вновь вернемся к регулярным спектаклям Миронова. 14 марта он играл в «Горе от ума», 16-го – в «У времени в плену», 19-го – в «Ревизоре». Затем он взял в театре тайм-аут и уехал на съемки в Ленинград, где Авербах заканчивал снимать павильонные эпизоды «Фантазий Фарятьева». В конце марта Миронов вернулся в Москву и продолжил репетиции спектаклей «Мы, нижеподписавшиеся…» и «Продолжение Дон Жуана».

1 апреля телевидение расщедрилось сразу на два фильма с участием Миронова: в два часа дня показали «Малыша и Карлсона», в 21.40 – комедию, того же 1971 года, «Старики-разбойники». Последний фильм Миронов не застал – он играл в «Ремонте». Три дня спустя это был уже «Ревизор». А 6 апреля в Театре сатиры состоялась премьера: показали спектакль по пьесе А. Гельмана «Мы, нижеподписавшиеся…». Помимо Миронова в спектакле были заняты следующие актеры: Г. Менглет, Н. Корниенко (эта актриса уже в который раз играла возлюбленную героя, которого играл Миронов), М. Державин, В. Венгер, Н. Феклисова, Н. Пеньков, Ю. Воробьев, Р. Александров, Д. Каданов.

Одной из первых на премьеру этой пьесы в двух столичных театрах откликнулась газета «Вечерняя Москва». Критик Инна Вишневская писала следующее: «Во МХАТе в роли диспетчера Лени Шиндина, ведущего действие, – А. Калягин, в Театре сатиры – А. Миронов. Сам выбор этих актеров уже в чем-то предопределяет суть создаваемых ими характеров. Герой Калягина, его неуемная энергия обречены, нерв трагедии живет в каскаде комедийных ситуаций.

Миронов и создатели спектакля в Театре сатиры смотрят на сложившуюся коллизию не столь трагично. Право же, он добьется своего, этот легкий, веселый, обаятельный человек, не столько сокрушенный злом, сколько обомлевший от познания активности этого зла, его проникновения в глубинные поры доброго дела. Растерянность пройдет, напористость останется, герой Миронова не остановится…

В спектакле мхатовцев герой Калягина заразительно темпераментен, настойчиво бьется в наглухо закрытые двери купе, в котором едут сейчас члены комиссии, так или иначе способствовавшие неправому делу. А на сцене Театра сатиры герой Миронова эти двери чуть-чуть приоткрывает: живой воздух шевелит условные занавески на вагонных окнах. Но так или иначе зрители на обоих спектаклях взволнованны, потому что поднятые там проблемы серьезны и заслуживают внимания».

А вот еще одно мнение – К. Рудницкого: «Нас пленила и сделала болельщиками Лени душа, которой Миронов Шиндина одарил… Мы-то считали его пронырой и плутом, едва ли не жуликом, а видели вдруг человека стопроцентно бескорыстного и самозабвенного…»

Другой рецензент – Н. Крымова – именно после роли Шиндина разглядела в Миронове талант драматического актера: «В блестящем комике полудремал талант драматический – Миронов не просто взрослел, но, очевидно, по-настоящему мужал и вот роль Лени Шиндина отважился сыграть почти в русле трагедии, на ее грани. Трагического накала пьеса не выдержала бы, и Миронов точно останавливается на грани, на самом краю, идеально соблюдая меру…»

8 апреля Миронов играл в «Маленьких комедиях…», 9-го – в «Горе от ума». После этого Миронов уехал в Польшу в составе делегации Госкино СССР. 17 апреля в театре должны были играть «Мы, нижеподписавшиеся…», но из-за того, что Миронов не успел к сроку вернуться из загранкомандировки, спектакль был отменен. 22-го Миронов играл в «У времени в плену», 24-го – в «Клопе», 25-го – в «Горе от ума», 28-го – в «Женитьбе Фигаро» (в тот же день по ТВ, в 21.40, показали «Три плюс два»), 30-го – в «Мы, нижеподписавшиеся…».

4 мая на ЦТ состоялась премьера – был показан телефильм «Трое в лодке, не считая собаки». Фильм показали в удачное время – в 19.55, когда у экранов собиралась самая многочисленная зрительская аудитория. Фильм смотрел и сам виновник торжества – Андрей Миронов (в спектакле «Маленькие комедии большого дома», который шел в эти же часы на сцене Театра сатиры, его подменял другой актер).

5 мая Миронов играл в «Женитьбе Фигаро», 7-го – в «Мы, нижеподписавшиеся…», 9-го – в «У времени в плену», 11-го – в «Горе от ума», 14-го – в «Ревизоре», 15-го – в «Клопе», 16-го – в «Мы, нижеподписавшиеся…». В свободное время он продолжал репетиции в «Продолжении Дон Жуана» – теперь уже на сцене Театра на Малой Бронной. Вспоминает А. Эфрос:

«Мы с Мироновым вдруг как-то ощутимо поняли, что в руках у нас возможность, которую нельзя пропустить, – возможность сыграть своеобразный философский спектакль.

Андрей Миронов – любимец публики, актер поющий и танцующий, исполнитель куплетов и чечеток, мастер эстрады, актер Театра сатиры, где любят репризы и т. п. Но это лишь один облик Миронова. И что-то от всей этой стихии в Дон Жуана вошло. Вошло как тень, как отголосок чего-то оставшегося не только в стороне, но в давнем-давнем прошлом, где-то в веках.

Да, был любимцем, был покорителем сердец, никем другим и не был, ведь он – Дон Жуан! Он просто исчезает, когда появляется Командор. А измениться он не может. И вот эту невозможность измениться, этот шлейф мифа, которым смог поиграть современный драматург, – это Миронов почувствовал уже как драматический актер. Мы разбирали с ним тонкости пьесы, а я думал: господи, как я соскучился вообще по душевной тонкости! Только бы Миронов не устал, только бы не исчез! Только бы воображению моему – а что такое репетиции наши, как не свободная игра воображения? – не был положен неожиданный конец!

Но Миронов продолжает приходить и, по-моему, не теряет интереса. Мы еще не очень далеко продвинулись, но первые восемь страниц текста – это необходимая взлетная дорожка, она должна быть сверхпрочной и лежать в идеально точном направлении.

Я воображаю, будто Дон Жуан пока еще не живой, руки и ноги застыли, и не только руки и ноги – все онемело, как бывает во сне, когда отлежишь руку, она затечет и такая тяжелая, страшная, неживая. Сейчас у него не только руки-ноги, но и сердце, и желудок, почки, шея, глаза – все тяжелое, мертвое и болит, и болит до ужаса. Он оживет только тогда, когда Лепорелло согласится что-то вспомнить. Этот процесс нужно сделать единым, сквозным, стремительным, ибо в медленности – мучительность воскресения. И вот Дон Жуан цепко схватил своего бывшего слугу за шею или просто за рубаху и уже не отпустит его до слова «финита». Он ни за что его не выпустит, не изменит положения – это будет активность, имеющая под собой одно-единственное содержание, рассчитанное не на короткий период, а на восемь страниц текста.

Миронов поднимается с дивана, как-то легко разворачивается, бросается вперед и делает жест – хватает кого-то невидимого и крепко держит. Пока он поднимался, мне жутковато было на него смотреть, потому что в него будто влилась какая-то странная чужая тяжесть. А потом – внезапный короткий бросок – и в руке будто не просто рубаха партнера (которого сейчас нет), а своя судьба. Сыграть это в коротком комнатном показе может только прекрасный актер. Потому что тут важна сила накопления всего – мысли, чувства, понимания. И когда Миронов это сыграл, я вспомнил хороший джаз, где какой-нибудь солист-виртуоз на одном дыхании стремится вперед, подчиняя одной-единственной цели свою виртуозность. А другие его слушают, чтобы после короткой паузы продолжить уже на других инструментах движение вперед.

Я вижу, что Миронов все понял: эта первая сцена – не 254 реплики, а единый нерв действия. На одном дыхании должна пройти эта сцена. Из получасовой она должна превратиться в пятиминутную. Может быть, в спектакле она будет идти семь или восемь минут, не знаю, но чувствовать ее должны и мы, и зрители как пятиминутную.

Это лишь маленький отрезок дороги, которую следует пробежать, чтобы, завернув за угол, увидеть следующий отрезок.

Вот какие иногда бывают удивительные вещи.

Какой же внутренней техникой нужно обладать, чтобы осилить все это?

Где эти технически оснащенные современные актеры? Где они?

Где те, которые при величайшей техничности умеют сохранять душу, чтобы ничто не превратилось на сцене в пустую форму?

Таких актеров очень немного и у нас, и во всем мире. В Миронове я такого художника нашел. Пусть на время, на один спектакль, но он таким для меня раскрылся…»

А вот слова самого А. Миронова о тех репетициях: «Это было замечательно! Я просиживал у Эфроса допоздна, мы подолгу разговаривали, много раз возвращались к какой-то мысли… Я предлагал решение каких-то сцен, он всегда проявлял к этому неподдельный интерес, мы вместе думали… Меня удивляли и восхищали серьезность, с которой он относился к этой неплановой работе, важность для него самого процесса репетиции. Мы, профессионалы, зачастую как-то очень легко относимся к роли, которая, как нам кажется, не является для нас главной. Для Эфроса такое отношение к работе было глубоко оскорбительным. Я понимал, что этот спектакль не занимал все его мысли, что после наших репетиций он думал уже над другой темой, над другой пьесой, репетировал с другими актерами другой спектакль. Тем поразительнее была та доскональность, терпеливость и скрупулезность, с которыми он исследовал, проникал в суть нашего Дон Жуана.

Я объяснял это просто: он был подлинный художник. Художническое начало составляло, наверное, основу его натуры, было доминантой его характера и образа жизни. За время общения с Эфросом я понял, что он жил только делом, которым занимался, весь мир для него был замкнут на его профессии. Даже увлечение джазовой музыкой было для него не просто хобби. Он считал, что джаз во многом адекватен идеальному действию в театре – игра всех вместе и солирование, разработка отдельной темы и общая кода, импровизационность самочувствия… Помню наши трепетные обмены пластинками, наше совместное упоение джазом. Он тогда вернулся из Японии, привез какие-то агрегаты и получал совершенно детское удовольствие от прослушивания любимой музыки.

Репетируя с ним вдвоем Дон Жуана, я проходил огромную школу работы над ролью. Я не помню, чтобы он занимался разводкой мизансцен. В примитивном театральном смысле мизансцены его не интересовали. Все внешнее, учил он, есть следствие правильного внутреннего самочувствия, внутреннего одержания, а главное – внутреннего действия. Если верно найдена внутренняя суть, верным будет и ее внешнее выражение.

Дальше, когда работа перенеслась на театральные подмостки, репетиции были и очень радостными и одновременно мучительными. Эфрос мог искренне радоваться, заразительно смеяться на репетиции, а на другой день мог прийти трагически неудовлетворенный – в первую очередь самим собой. «Значит, я что-то не так сделал» – с этого всегда начиналось любое его недовольство. И уже потом он предъявлял претензии к актерам. Человек удивительно чуткий и мягкий, главной чертой которого я бы назвал интеллигентность, он мог и срываться, мог быть резок и не каждый раз справедлив. Но и это всегда замыкалось исключительно на моментах художественных и никогда не было связано с чем-то, не имеющим отношения к творчеству. Это было следствие его внутреннего постоянного спора с самим собой, его столь стремительного движения к совершенству, что за этим движением трудно было поспеть. Поэтому в его обвинениях в адрес актеров звучала нота горечи. Жаль, что не все способны были это понимать и затаивали обиду…»

21 мая Миронов играл в «Горе от ума», 22-го – в «Клопе».

23 мая на малой сцене Театра на Малой Бронной состоялась премьера спектакля «Продолжение Дон Жуана». Главную роль играл «варяг» – «сатировец» Андрей Миронов. Уже это вызвало к спектаклю дикий ажиотаж, когда билетов в театральных кассах не было по определению, и зал на премьере заполнили «блатные» – то бишь избранная публика, представляющая театральную и околотеатральную богему. Таким образом, всего за каких-то два месяца Миронов сыграл сразу две премьеры: в комедии и трагедии. Однако, несмотря на несхожесть жанров, внутренняя схожесть героев была почти полная. Если приплюсовать сюда и героя из телефильма «Фантазии Фаратьева», то картина получалась следующая: на смену Миронову-комику пришел Миронов-трагик. А. Вислова по этому поводу пишет:

«Во внутреннем и внешнем облике актера в роли Шиндина появились новые, незнакомые черты. Такого нервного, загнанного и издерганного Миронова зрители еще не видели на сцене. Вместо свойственной актеру изысканной утонченности сценического поведения на первый план вышли нервозность, физическая измотанность, суетливость, в которых давала себя знать определенная внутренняя надорванность. Былая легкость таяла на глазах, оставался лишь ее отсвет.

В еще большей степени новое состояние артиста проявилось в роли Дон Жуана. Настроения Эфроса и А. Миронова на этом этапе явно совпали. Близилось к концу лирическое самовыражение Эфроса. У Миронова достигает кульминации физическая и душевная усталость, износ сил и нервов. На Малой сцене Театра на Малой Бронной была показана история старости, история о том, как все обугливается, снашивается, оплавляется. Новый Дон Жуан не хотел быть больше баловнем судьбы, вечным любимцем женщин. Он испытывал страшную опустошительную усталость от этой навязанной ему роли, за которой никто не замечал его внутреннего драматизма.

Декорации спектакля представляли что-то вроде фотоателье. Многочисленные зеркала наталкивали еще на одну тему: изображения и отражения. Вместо женских, пожалуй, здесь вполне могли бы висеть портреты Миронова в его ролях, скажем, фришевского Дон Жуана, сыгранного им в 1967 году. Заедание штампом легендарного образа и инерция затянувшейся молодости порождали издерганную трагичность героя. Но при всем том Миронов наделял своего Дон Жуана, как обычно, природной добротой и простодушием, резко контрастировавшими с внутренней скрытой озлобленностью его слуги Лепорелло в исполнении Л. Дурова. Дон Жуан Миронова был беззлобен.

– Дон Жуан – это человек, находящийся в сфере романтической возвышенности, духовности, отличной от современного бытия. Он попадает в реальность, но он не соответствует ей. Он здесь отстранен, – рассказывал мне о своем понимании образа, одновременно размышляя, Миронов. – Притом, что он и эгоистичен, и, может быть, даже жесток. Но все равно он человек не из нашего времени. Некий прагматизм жизни не может его захватить. «…И все же, чем страсти власть, нет сладостнее власти». Это трагедия духовности, трагедия чего-то возвышенного, красивого. «Я стал стар и никому не нужен», – говорит он. Это жестокость по отношению к себе. И все равно для него каждое мгновение жизни наполнено обожествлением женщины. Это страстность в сочетании с прагматизмом и деловитостью. А его влюбленность в театр? В нем живет высокая духовность, высокая нравственность. В них и сила духа. Лепорелло, напротив, – весь проза жизни, будни. Дон Жуан не может найти себя здесь. Он становится слугой Лепорелло. В этой жизни Лепорелло – властитель. Эта идея привлекала Эфроса в пьесе.

Это же, безусловно, волновало и Миронова. Изживание высокого духа, утверждение в нашей жизни уже не «грядущего», а настоящего хама он испытывал на себе. Свою невписываемость в окружающий пейзаж он ощущал все острее, хотя изо всех сил старался гнать подобные мысли прочь…»

25 мая Миронов играл в «Мы, нижеподписавшиеся…», 27-го – в «Женитьбе Фигаро», 29-го – в «Мы, нижеподписавшиеся…».

В том же мае Миронов закончил озвучание роли Фарятьева в фильме «Фантазии Фарятьева». За эту роль он получил гонорар в сумме 2300 рублей (гонорары других исполнителей выразились в следующих суммах: М. Неелова – 2025 руб., З. Шарко – 937 руб., Л. Гриценко – 660 руб., Е. Дурова – 627 руб.).

Со спектакля «Мы, нижеподписавшиеся…» начался и первый месяц лета – Миронов играл в нем 1 июня. 2-го это был уже «Ремонт», 4-го – «Женитьба Фигаро», 5-го – «Клоп», 6-го – «Мы, нижеподписавшиеся…», 8-го – «Горе от ума», 9-го – «Продолжение Дон Жуана» в Театре на Малой Бронной.

19 июня Миронов играл в «Женитьбе Фигаро», 22-го – в «У времени в плену», 24-го – в «Ревизоре», 26-го – в «Маленьких комедиях…», 27-го – в «Мы, нижеподписавшиеся…». Этим спектаклем Театр сатиры закрыл свой очередной сезон в Москве и отправился с гастролями в Ригу. А на его сцене показывал спектакли Запорожский музыкально-драматический театр имени Н. Щорса.

В последний раз в столице Латвии «Сатира» была с гастролями 13 лет назад, и с тех пор много воды утекло. Например, Миронов успел за это время трижды жениться (Татьяну Егорову, с которой он когда-то закрутил роман именно в Риге, можно смело назвать его гражданской женой). На этот раз в Ригу театр привез несколько спектаклей, в том числе и относительно новый – «Горе от ума». Но именно на нем в один из дней и случился неприятный инцидент.

«Сатировцы» играли спектакли в Театре оперы, и местные сотрудники, проявляя чудеса негостеприимства, позакрывали на ключ все столы в гримерках. А чтобы у возможных взламывателей не появился искус их открывать, они подложили во все ящики специальную ловушку, выстреливающую малиновой краской. Однако о ловушке никто из гостей до поры до времени не знал. Обнаружилось все случайно. Одну из артисток, участвовавшую в спектакле, разобрало такое любопытство, что она во время антракта решила взломать гримерный ящик. Хлипкий замок сопротивлялся недолго и был вскрыт за какие-то три минуты. Но едва актриса потянула за ручку ящика, как ей в лицо брызнула краска. Потрясенная таким коварством, актриса в течение примерно минуты пребывала в шоке, после чего бросилась в туалет. Однако там ее ужас усилился стократно – выяснилось, что краска трудносмываемая. А антракт длился всего полчаса. И актрисе не оставалось ничего иного, как выходить на сцену (а она играла одну из главных ролей!) с лицом, измазанным краской. Говорят, когда коллеги по сцене увидели ее в таком виде, их обуял ужас. Кое-кто, конечно, злорадствовал, но таких было немного. Остальным было жалко актрису и одновременно стыдно за то, что по ее вине происходило на сцене. Практически все свои сцены эта актриса (причем ведущая!) играла спиной к зрительному залу.

В Риге «Сатира» пробыла около месяца, после чего актеры были распущены в отпуска.

10 августа по ТВ был показан концерт (21.35), специально транслировавшийся для космонавтов Владимира Ляхова и Валерия Рюмина, находившихся в те дни на орбите. В концерте принимали участие: Андрей Миронов, Алла Пугачева, Юрий Гуляев, Аркадий Райкин, София Ротару, Микаэл Таривердиев, Булат Окуджава, Вахтанг Кикабидзе, супруги Никитины, Алиса Фрейндлих и др.

В августе состоялись две премьеры с участием Миронова. 11-го по ТВ был показан телеспектакль П. Резникова (это он четыре года назад снял «Возвращение» с тем же Мироновым в главной роли) «Дачники» по А. Чехову, где Миронов сыграл роль Дачника. А 29 августа на экраны страны вышел фильм Анатолия Бобровского «Особых примет нет», где Миронов перевоплотился еще в одного героя начала ХХ века – в подполковника царской охранки Глазова.

1 сентября по ТВ в который раз показали водевиль «Лев Гурыч Синичкин» (21.40).

Очередной сезон в Театре сатиры открылся 4 сентября: давали «Бег» М. Булгакова, в котором Миронов занят не был. Но без работы наш герой не сидел: он активно репетировал свою вторую режиссерскую постановку (первой были «Маленькие комедии большого дома» в 1973 году) – спектакль «Феномены» по пьесе Григория Горина. Правда, в отличие от «Маленьких комедий…», роли в новом спектакле для Миронова не нашлось. То ли в силу недостатка времени, то ли еще по каким-то причинам. Зато для своей бывшей супруги Екатерины Градовой Миронов роль нашел – она играла одну из главных женских ролей. В остальных ролях были задействованы: Роман Ткачук, Михаил Державин, Т. Мурина, Ю. Воробьев, В. Носачев, Б. Плотников и др.

9 сентября телевидение опять порадовало зрителей передачей с участием Андрея Миронова: был показан спектакль «Безумный день, или Женитьба Фигаро» (14.00).

Перед зрителями, пришедшими в Театр сатиры, Миронов объявился 14 сентября в костюме Чацкого из «Горе от ума». На следующий день это были «Мы, нижеподписавшиеся…», 17-го – «Женитьба Фигаро». 19 сентября состоялась премьера спектакля «Феномены».

23 сентября по ТВ показали «Берегись автомобиля» (19.30). Миронов эту трансляцию не увидел, поскольку аккурат в эти самые часы играл Леню Шиндина в спектакле «Мы, нижеподписавшиеся…». 24-го это уже была «Женитьба Фигаро», 25-го – «Клоп», 29-го – снова «Мы, нижеподписавшиеся…».

4 октября Миронова снова позвал Эфрос: на Малой сцене Театра на Малой Бронной в десять часов вечера Миронов играл Дон Жуана в «Продолжении Дон Жуана». 5-го Миронов уже играл Чацкого на сцене родного театра, а два дня спустя снова облачился в костюм Дон Жуана. Затем он был занят еще в одном спектакле «Сатиры» – «Женитьба Фигаро» (8-го), – после чего был свободен.

В октябре были подведены итоги фестиваля «Московская театральная весна-79». Андрей Миронов был удостоен диплома второй степени за исполнение роли Лени Шиндина в спектакле «Мы, нижеподписавшиеся…».

16 октября Театр сатиры отправился на очередные гастроли: на этот раз в Болгарию и Венгрию. Во время пребывания Миронова в Софии у местных телевизионщиков возникла идея пригласить его в новогоднюю программу. Парламентером к артисту отправился композитор Найден Андреев, который должен был уговорить Миронова спеть сочиненную им песню. Как вспоминает композитор, артист встретил его очень радушно и практически с ходу согласился на съемки. «Во время съемок на Болгарском телевидении я убедился, что он не только высокоодаренный профессионал, но и человек с прекрасным характером, – вспоминает Н. Андреев. – Вся наша группа, снимавшая программу, была захвачена актерским импровизаторским мастерством Миронова, согретым его столь характерной улыбкой…»

После двухнедельного пребывания в Болгарии Театр сатиры отправился в Венгрию. На родину он вернулся 11 ноября, чтобы на следующий день снова открыть для зрителей двери своего театра. В тот вечер там давали спектакль «Ее превосходительство», в котором Миронов не участвовал.

В эти же дни Миронов снова попал в поле зрения киношников. Причем на этот раз это была женщина-режиссер Алла Сурикова. С Мироновым она была знакома шапочно: в 1970 году она работала ассистентом режиссера на фильме «Умеете ли вы жить?», и Миронов снялся там в массовке (помните, он приехал вместе с Марком Захаровым в Харьков, чтобы разыграть Александра Ширвиндта, который снимался в этом фильме в эпизоде?). Второй раз судьба свела режиссера и актера в буфете «Мосфильма». Миронов в форме офицера царской охранки Глазова из фильма «Особых примет нет» стоял в очереди за сосисками, а Сурикова, получив эти же сосиски, сидела за ближайшим столиком. И вот теперь им предстояло познакомиться воочию. В те дни Сурикова задумала снимать фильм по сценарию Эдуарда Акопова «Будьте моим мужем» и мучительно размышляла о том, кого пригласить на главную роль детского терапевта Виктора. Помощь пришла с неожиданной стороны. Ее подруга Любовь Горина предложила кандидатуру Андрея Миронова, которого хорошо знала (Горины и Мироновы давно дружили семьями). Сурикова поначалу удивилась этому предложению, а потом бесстрашно направилась к Миронову «просить его руки».

Как ни странно, Миронов встретил гостью любезно, но не более того. На предложение сниматься он ответил уклончиво: мол, понимаю, что годы уходят, а предложения «руки и сердца» – то есть сыграть лирического героя – поступают не каждый день, но ответить утвердительно пока не могу. Во-первых, занят в театре, во-вторых – здоровье уже не то. А в-третьих, сценарий скуповат. Вот если бы разнообразить его событиями, дополнить музыкальными номерами, полнее использовать южные фактуры, переделать финал и перекроить начало, вот тогда… Сурикова ни капли не обиделась и выдвинула встречное предложение: они со сценаристом переделывают сценарий, а Миронов следующим летом или осенью находит «окно» для съемок. На том они и разошлись.

16 ноября Миронов играл в спектакле «Мы, нижеподписавшиеся…», а 20-го снова вышел на Малую сцену Театра на Малой Бронной в «Продолжении Дон Жуана». 23-го это был сатировский Хлестаков в «Ревизоре», 26-го – Чацкий в «Горе от ума», 28-го – Фигаро. 30 ноября Миронов снова играл Дон Жуана у Эфроса.

В субботу 1 декабря Миронов играл в «Горе от ума». Далее шли: 4-го – «Мы, нижеподписавшиеся…», 5-го – «Продолжение Дон Жуана» (Бронная), 7-го – «У времени в плену».

9 декабря на ТВ состоялась премьера фильма «Тень» (19.30), где Миронов играл роль Чезаре Борджиа. Премьера, скажем прямо, запоздалая: фильм пришел на голубые экраны спустя восемь лет после выхода в широкий прокат. Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда.

И снова вернемся к спектаклям Миронова. 14 декабря он играл в «Горе от ума», 18-го – в «Ревизоре», 19-го – в «У времени в плену», 20-го – в «Продолжении Дон Жуана» (Бронная), 21-го – в «Мы, нижеподписавшиеся…», 23-го и 26-го – в «Женитьбе Фигаро».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.