По стопам Ноя

По стопам Ноя

Вместе с десятком товарищей из разных стран мира мы плыли по направлению к океану, и меня не покидало ощущение причастности к описанным в Библии событиям. От места при слиянии Тигра и Евфрата, где появились на свет Адам и Ева, наш путь лежал туда, где праотец Ной открыл новую главу в истории христианской и мусульманской религий. Еще в детстве меня поразил рассказ о Всемирном потопе и Ноевом ковчеге. Та же сказочная атмосфера царила на берегах Тигра, когда «болотные арабы» связывали тростник в огромные пучки, чтобы построить судно, названное нами в честь реки, которая понесет нас к океану. Имя «Ной» символизировало зарю кораблестроения. В древнейшие времена корабли не строили из досок; шумерские рисунки изображают людей и животных на борту лодок из тростника.

Из тростника можно сделать корабль любого размера, и на болотах росло неограниченное количество этого материала. Мы пересекли Атлантический океан на двенадцатиметровом «Ра II», и на его палубе стояла одна хижина. «Тигрис» был длиннее на шесть метров и имел две хижины. По сравнению с пирамидами и теми кораблями, которые строили могущественные шумерские владыки, мы отправлялись по стопам Ноя на очень скромном суденышке.

Я всегда буду вспоминать о старом хаджи как о законном наследнике трона шумерских царей и легендарного Райского сада. Подтверждением его достоинства служили его внутреннее величие и вековечная культура, к которой он был причастен всю свою жизнь. Саддам с его импортными танками и бесчисленными арсеналами оружия чувствовал себя в Багдаде завоевателем посреди покоренной империи. Его предки-арабы пришли в Месопотамию под знаменем Корана, захватили старинные шумерские, вавилонские и ассирийские города, чтобы воплотить в жизнь обещание Господа, данное им Аврааму. Когда Авраам привел своих людей в Средиземноморье и в страну Фараонов, он утверждал — об этом говорится и в Библии, и в Коране — что Господь посулил ему и его потомкам все земли между Тигром и Нилом. Много поколений спустя этим предлогом воспользовался пророк Мухаммед, он даже расширил зону своих завоеваний на запад от Нила и на восток от Тигра. Но, возвещая о пророчестве, Авраам не мог себе представить, что на его наследство станут одновременно претендовать и евреи, и арабы.

Во времена Авраама построить тростниковый корабль не составляло никакого труда. Тростник, как и сейчас, рос в изобилии, и к услугам Авраама был тысячелетний опыт местных корабелов, умевших придавать выходившим из-под их рук судам не менее изящную форму, чем у деревянных каравелл более поздних времен. Раскопки показывают, что мастера тех лет вязали отменно крепкие веревки из тростниковых волокон. По берегам реки на всем ее протяжении жили крестьяне, рыбаки и торговцы, и поэтому быстро загрузить корабль и отправиться в долгий путь было легко и просто.

В наше время все гораздо сложнее. В результате нефтяного бума в Ираке покупательский спрос значительно превысил предложение. Граница с враждебным Ираном проходила как раз посередине реки, и ее ни в коем случае нельзя было пересекать, невзирая на любые мели. В дельте реки торговые суда неделями ждали своей очереди, пока им будет позволено подняться с грузом вверх по течению. Товары, которые сгружали с судов в портах по берегам Тигра и Евфрата, расходились среди местных покупателей прежде, чем оказывались на прилавках магазинов. Никто больше не умел плести веревки из волокна растений, строить корабли из тростника, и, кроме горстки ученых, никто и слыхом не слыхивал о «магурах», кораблях шумерских купцов. Если мы и выбирались в Багдад за покупками, то возвращались с пустыми руками.

Искусство строить серповидные корабли, способные сохранить свою форму под ударами океанских волн, пред-определило развитие мореплавания как на Ближнем Востоке, так и в Южной Америке. Но сегодня это искусство сохранилось только на берегах озера Титикака. Когда «Ра II», помещенный в музей «Кон-Тики» в Осло, окончательно высох, то стал плоским, как лепешка, и нам пришлось разыскивать в Южной Америке тех самых мастеров, которые строили его для нас. Только они могли вернуть ему первоначальную форму. Ни современные ученые, ни корабелы не могли решить эту задачу.

— Выходит, древние варвары знали то, что не знаем мы?

— Индейцы аймара с берегов озера Титикака — далеко не варвары. Их предки, жившие на территории современной Боливии, основали замечательную цивилизацию Тиауанако и построили пирамиду Акапана, ничуть не уступающую ни величием, ни размерами как старейшим пирамидам Египта, так и пирамидам Месопотамии.

А еще индейцы аймара построили статую Кон-Тики, которую мы воспроизвели на парусе нашего плота. Инки прозвали этого персонажа Виракоча, что значит «Морская пена», поскольку он был мореплавателем. Завоевав все древние царства на территории Перу и окрест, они стали называть его «Кон-Тики-Веракоча», потому что того же легендарного бога и правителя прибрежные индейцы знали как «Кон», а жившие вокруг озера Титикака — как «Тики» или «Тичи». Испанским завоевателям индейцы Тиауанако рассказали, что этот бог явился их предкам в сопровождении белокожих бородатых людей и что он приплыл из-за океана на кораблях из тростника. Он объявил себя сыном Солнца и построил пирамиду, а затем ушел туда же, откуда пришел. И во всех уголках огромной империи инков испанцы слышали ту же историю, какую четыреста лет спустя на берегах озера Титикака поведали мне индейцы аймара. Совершив свои легендарные завоевания и подвиги, божественный царь и священник со всей своей армией отправился на север, где сейчас расположена республика Эквадор. А потом, достигнув побережья у города Манта, погрузился на суда и уплыл на запад.

Привезти его потомков в Ирак оказалось непростым делом. Август — самый жаркий месяц в болотах, а индейцы аймара живут на высоте четыре тысячи метров над уровнем моря и дышат ледяным воздухом высокогорных Анд. Сперва предстояло забрать всю четверку с их родного острова посреди озера Титикака и поселить их на две недели в джунглях Боливии, чтобы они освоились с непривычным давлением и температурой. Затем их надо было перевезти в Багдад самолетом, прибывающем ночью, чтобы они оказались в гостинице «Райские кущи» прежде, чем установится обычная для этих мест и убийственная для них дневная жара. Только трое из четырех умели строить лодки из тростника, и говорили они исключительно на своем родном языке. Четвертый был переводчик. В его обязанности входило переводить их слова на испанский. Затем я буду с испанского переводить на английский для моего переводчика из Багдада. Тот, в свою очередь, переведет на арабский одному из «болотных арабов», а он донесет смысл сказанного до своих соплеменников, изъяснявшихся только на языке племени мадан.

Я часто думал, насколько символично, что мне придется преодолевать этот многоступенчатый языковой барьер именно здесь, неподалеку от развалин легендарной Вавилонской башни. Я не преминул посетить знаменитые руины. Они представляли собой невыразительную гору песка, вокруг которой валялось несколько кирпичей из глины, и увенчанную табличкой с надписью: «Вавилонская башня». Табличку поставили иракские археологи. Возможно, раньше это было нечто вроде ступенчатой пирамиды. Итак, под моим началом работали люди, говорящие на одиннадцати языках, причем двадцати «болотным арабам», не знавшим иного языка, кроме наречия племени мадан, предстояло научиться плести тростниковые лодки у трех индейцев, изъяснявшихся исключительно на языке аймара.

В первое утро по прибытии я решил дать индейцам хорошенько выспаться и изрядно напугался, когда заглянул в их комнату и обнаружил, что она пуста.

Я их нашел в окружении группы «болотных арабов» в тени финиковых пальм неподалеку от «пня Адама и Евы». Их теплые шерстяные шляпы и ярко раскрашенные пончо резко контрастировали с белыми одеяниями арабов. Все они отчаянно жестикулировали, и у всех в руках были пучки тростника.

— Эти сеньоры очень умные, — пояснил мне переводчик из Боливии. — Они не понимают ни слова из того, что мы говорим, но отлично понимают, что мы хотим сказать.

— Тотора, — произнес он и протянул облаченному в белое собеседнику стебелек тростника.

— Берди, — ответил тот, принимая дар.

Переводчики нам так и не понадобились. Крупнейшие специалисты по тростнику встретили своих не менее продвинутых коллег. Кто-то становится экспертом в одной области, кто-то — в другой, но голова у всех устроена одинаково.

Беда заключалась в том, что помимо мастеров-кораблестроителей мне требовались и другие специалисты. Во всем Ираке не удалось найти ни одного человека, который умел бы делать паруса!

Парусной ткани здесь тоже не нашлось, и ее пришлось доставлять из Европы. А пока груз находился в пути, я отчаянно разыскивал хотя бы одного человека, который мог бы сшить простейший парус для «дхоу» — типичной для этих мест лодки. Никто даже не слышал о таких мастерах. Парусные суда на реках встречались не чаще, чем верблюды на шоссе. Мы опоздали на одно поколение.

Я объездил весь берег реки до самой дельты и даже забрался на территорию Кувейта в надежде увидеть хоть одну парусную «дхоу». С незапамятных времен «дхоу» бороздили здешние воды. Их паруса были чем-то средним между древним квадратным парусом и современным треугольным и, очевидно, являлись промежуточной ступенью между ними. На вид они больше всего напоминали старинный египетский парус, поникший в отсутствие ветра. К тому времени, когда я впервые попал в Ирак, все до единого владельцы «дхоу» давно спилили мачты у своих суденышек и установили моторы. Бензин в странах Персидского залива стоил дешевле, чем ветер. Однако раньше я видел белые паруса на индийских «дхоу», приплывавших в Басру из Бомбея за грузом фиников. Контрабандисты нанесли большой урон этому бизнесу, и мне пришлось обратиться к индийскому консулу в Басре с просьбой найти в Бомбее трех моряков, которые помогли бы нам сшить парус, а затем провели бы нас через Персидский залив, забитый нефтедобывающими платформами и кишащий кораблями.

Мы приехали в Багдад встречать индийских моряков, но их не оказалось в числе пассажиров. Зато мы получили телеграмму из Индии, в которой говорилось, что моряков последний раз видели в Нью-Дели, когда они собирались в консульство Ирака за визами. Затем их след потерялся.

Две недели спустя мой местный помощник Али появился во время завтрака и сообщил, что нашел пропавших. Они стояли около дверей. Одного из них звали Сулейман.

Мы обращались к ним и по-арабски, и на всех европейских языках. Тору в отчаянии заговорил по-японски, а Юрий — по-русски. Бесполезно. Только Сулейман знал пару английских слов, чего оказалось достаточно, чтобы объяснить им, куда положить их мешки, и усадить завтракать.

После съеденного с завидным аппетитом завтрака вновь прибывшие отправились знакомиться с судном. Их глаза округлились от удивления при виде могучего тростникового корабля, блестевшего золотом в лучах утреннего солнца. Не знаю, что было с нашими глазами, когда Сулейман спросил, куда мы собираемся установить мотор. Оказывается, все, что им сказали в Бомбее, — это то, что им предстоит плавать на какой-то свежепостроенной «дхоу». Никто из них никогда не ходил под парусом, и они никогда не бывали в Персидском заливе.

После долгих лингвистических упражнений выяснилось, что единственное, в чем могут нам помочь наши новые друзья — это убирать со стола после еды. От отчаяния мы поручили штурману экспедиции Норману решить проблему парусов. Оказавшись в безвыходном положении, Норман родил блестящую идею. Он поедет в Басру вместе с тремя индусами. С их помощью он опросит всех встречных индийских моряков и, возможно, узнает что-нибудь о парусах для «дхоу». Юрий одолжил в советском посольстве в Багдаде новенькую сияющую машину русского производства, и Норман в отличном расположении духа отправился вместе с индусами по широкому оживленному шоссе.

Прошло совсем немного времени, и мы снова увидели Нормана. Он возник в дверном проеме, весь обмотанный бинтами. Из-под бинтов торчали только одно ухо и красный исцарапанный нос.

— А где индусы?

— В больнице.

— Что случилось? — в ужасе спросил я.

— Машина перевернулась три раза.

— А где араб-переводчик?

— В полиции. Он был за рулем.

— А что с новой советской машиной?!

— Лежит колесами кверху. Это уже не машина.

Когда троица индусов, наконец, дохромала до гостиницы, один с покалеченной ногой, другой с покалеченной головой, а третий с покалеченной спиной, есть они не хотели. Они хотели только одного — чтобы я с первым самолетом отправил их назад в Индию.

После этого мы уже были готовы к очередному сюрпризу. Он не замедлил случиться. Растерянный араб прибежал и рассказал, что с тыльной стороны дома стоит человек в европейской одежде и швыряет колбасу в реку.

Я пошел посмотреть и обнаружил докрасна загорелого мужчину. Он действительно кидал в реку колбасу. Я осторожно приблизился, и когда он, размахнувшись подобно метателю молота, зашвырнул в воду очередной батон, вежливо поздоровался. Он повернул ко мне залитое потом лицо. Я не мог не посочувствовать — действительно, изнурительное занятие, в такую-то жару. И тогда он рассказал мне свою печальную историю, которой суждено было оказать огромное влияние на все последующие события. Незнакомец оказался водителем грузовика, прибывшим из Гамбурга с деревом для мачты и прочими не-обходимыми нам вещами.

— Катастрофа, — сообщил он. Я не мог не согласиться, осознав, что он скармливает рыбам не что иное, как предназначавшееся для нас продовольствие. Из недр грузовика раздавалось зловещее потрескивание. Он сказал, чтобы я не пугался, — это трескается на жаре бамбук. А затем я увидел открытый ящик с консервными банками, раздувшимися до размеров пушечного ядра.

— Таможня! — пояснил немец и больше не сказал ни слова, пока Али не принес ему из холодильника бутылку холодного пива.

Грузовик принадлежал самой надежной компании в Гамбурге. Компания послала машину с экспедитором и двумя водителями, чтобы доставить груз быстро и в полной сохранности. Поскольку фургон не имел системы охлаждения, они ехали круглые сутки, меняя друг друга за рулем, и рассчитывали доехать до пункта назначения в положенные четырнадцать дней. Все шло хорошо, пока они не достигли южной части Турции. Тут по ним начали стрелять курдские снайперы. Они прибавили газу.

Отделавшись несколькими пулевыми пробоинами в машине, они догнали большую колонну, тоже на всех парах мчавшуюся по направлению к границе Ирака. От волнения они забыли получить разрешение у иракских таможенников, получивших из Багдада инструкции пропустить их без излишней волокиты. Вместо этого они понеслись дальше на юг. Жара становилась все более невыносимой. Они проехали Багдад, проехали поворот на гостиницу «Райские кущи» и остановились только в забитом машинами порту Басры. Сочувствующий полицейский показал им дорогу, и неожиданно для самих себя они оказались на таможенном терминале, где все места в тени были уже заняты. На солнце было 45 градусов, а в грузовике — все 70, и на третий день стояния у таможни и экспедитор, и два шофера чуть не померли от жары. Какая-то добрая душа, к тому же говорившая по-английски, наконец, помогла им позвонить в Багдад и получить разрешение покинуть таможню. После этого шоферы отправились прямиком в Европу, предоставив экспедитору доставить груз по назначению.

Что он и сделал, правда, в весьма необычной манере.

— Вся еда пропала, — яростно прокричал он и, прежде чем кто-либо успел его остановить, швырнул в реку последний батон колбасы.

С быстротой молнии самый молодой член нашего экипажа перемахнул через перила и бросился в воду. Спустя мгновение он вернулся на сушу, прижимая к груди, словно ребенка, драгоценный батон. Но, увы, последний. Все остальное поглотила река.

Райский сад, где мы строили корабль, находился далеко от океана. И в Перу, и в Марокко мы спускали наши суда на воду, и нам в паруса тут же ударял океанский ветер. Здесь же нам предстояло провести тростниковый корабль по реке, змеящейся между Ираком и Ираном, до самого Персидского залива. Затем проплыть через весь забитый кораблями залив, миновать Хормузский пролив, и только после этого мы оказывались в открытом океане.

Первая проблема, с которой мы столкнулись, спустив корабль на воду, была загрязненная вода, и чем ближе мы приближались к дельте, тем грязнее становилось за бортом. Белые ломти пены, словно куски льда, парили по поверхности реки. Это были сбросы целлюлозно-бумажных комбинатов. На комбинатах тростник под воздействием химикатов превращался в мягкую массу, из которой делали бумагу. Мне, единственному из всей команды, уже доводилось плыть по этой самой реке на тростниковом плоту. Араб, живший в стоявшей на нем хижине, пригласил меня на чашку чая. Все на плоту, за исключением глиняной жаровни, было из тростника. Я измерил огромное сооружение: тридцать четыре метра в длину, пять метров в ширину и три метра в высоту. Плот высоко поднимался над водой, потому что состоял из уложенных крест-накрест пучков тростника, срезанного в августе. Араб жил на борту целых два месяца в ожидании своей очереди пригнать плот на целлюлозный комбинат. Больше всего мы сейчас боялись, что наш ковчег растворится в насыщенной химикалиями воде прежде, чем мы достигнем залива.

То, что плодоносные сады Эдема и Вавилона лежат в наши дни под слоем песка, объясняют по-разному. Некоторые считают это наказанием Божьим, другие видят причину в неумеренной хозяйственной активности шумеров. Но наше поколение пошло еще дальше и измазало черными нефтяными пятнами и золотой песок, и зелень растений. В конце двадцатого века дельта Тигра больше походит на выход канализационного коллектора или на внутреннюю часть заводской трубы. Иран и Ирак глядят друг на друга с противоположных берегов, подобно Каину и Авелю, и ведут бесконечное соревнование, кто больше изуродует нефтяными вышками прекрасную землю. Корабли со всего света стояли на якоре, одни под погрузкой нефти, другие собираясь плыть вверх по реке с товарами на борту. Нам же хотелось только одного — поскорее поймать парусами ветер и выйти в чистый открытый океан, подальше от этого хаоса.

В тропических водах всегда существует взаимосвязь между потоками атмосферного воздуха и океанскими течениями. Круглый год экваториальные течения и торговые ветра в Атлантическом и Тихом океанах имеют одно общее направление — с востока на запад. В Индийском океане, где властвуют муссоны, иная картина. Шесть летних месяцев течения испытывают влияние ветра, дующего с юга на север, а в последующие полгода — с севера на юг. Только здесь течения меняют направление в зависимости от сезона. Арабские и индийские парусники умело пользовались этим обстоятельством в своих плаваниях в Персидский залив и обратно. Смена муссонов происходила с регулярностью часового механизма и не знала сбоев.

Но сейчас, похоже, и Аллах, и боги погоды отвернулись от залива. Они больше не поддерживают вековечных традиций, словно чувствуют, что время парусных судов ушло в прошлое. Сезон дождей наступил на месяц раньше положенного, а местные арабы пожаловались нам, что в последние два года ветра стали совершенно непредсказуемыми. Когда мы оказались в Персидском заливе, наступил штиль, хотя в ноябре северный ветер должен был подхватить нас и вывести в открытый океан.

Нам пришлось обходиться редкими и слабыми порывами ветра. Точно так же, как песок похоронил под собой поля и города шумеров, наносы ила полностью изменили береговую линию. Рядом с портами возникли огромные мели, тянущиеся на многие сотни километров до самого острова Файлака у берегов Кувейта. Там мы и оказались против своей воли, пытаясь избежать столкновения с невероятных размеров супертанкером. Сильные порывы ветра с юга норовили затащить нас обратно к иракскому берегу с его кашей из кораблей, и нам пришлось идти гораздо ближе к острову, чем нам того хотелось. Однажды ночью впередсмотрящий услышал шум прибоя и тут же разбудил нас всех. Шум постоянно нарастал и вскоре превратился в неумолчный рев, раздававшийся откуда-то спереди. Земля. Рифы или скалы. Мы бросили якорь в надежде, что он зацепится за топкое дно, но только потеряли оба якоря и канат. Тогда мы выбросили якорь-тормоз — нечто вроде открытого мешка, предназначенного замедлить скорость судна. Нам повезло — было так мелко, что он зацепился за дно и удерживал нас до рассвета.

Наутро мы смогли обойти риф, возвышавшийся посреди длинной илистой мели. Однако в результате этих маневров мы оказались еще ближе к мелководью, тянущемуся вдоль острова Файлака. Ни одно судно не смогло бы пройти здесь. Вода за бортом доходила всего лишь до колена, но под ней скрывалась предательская трясина.

Мы находились в той части залива, о которой навигационные карты не писали ничего хорошего. До берега острова нельзя добраться из-за мелей и рифов, единственная гавань на острове была на его противоположной стороне. К тому же существовала большая вероятность встречи с пиратами.

И пираты действительно появились, неожиданно, как в сказке. Точно так же они появлялись и во времена Синдбада-морехода, и во времена шумеров. Они не бросились на абордаж. Они вообще ничего не предпринимали, просто ждали.

Сначала мы заметили свет керосиновых ламп на земле между скалами и послали им ответный сигнал в наивной надежде, что нам с берега показывают путь между камнями. Но на рассвете мы увидели сперва одну маленькую лодку, качавшуюся на волнах между рифами, затем другую. Через некоторое время они подошли поближе, но недостаточно близко для ружейного выстрела. Они продолжали держаться на расстоянии и только смотрели, как мы медленно, но верно приближаемся к смертоносным волнам прибоя. Нам стало понятно, что в столь трудный час мы очутились в явно неподходящей компании.

По нашему любительскому радиоприемнику Норман услышал русскую речь. Юрий заменил его у микрофона и на своем родном языке объяснил ситуацию капитану советского корабля, стоявшего на якоре в заливе. Прошло несколько часов, и на горизонте появились очертания «Славска». Он бросил якорь как можно ближе к опасному берегу Файлака и отправил нам на помощь большую спасательную шлюпку под командованием самого капитана.

После нескольких попыток русский матрос освободил наш якорь, застрявший в грязи. Ветер тут же подхватил нас и понес навстречу рифам и нас, и русскую шлюпку, несмотря на то, что она включила мотор и пыталась оттащить нас в противоположном направлении.

Уроженец Ирака Рашид, единственный из нас, кто говорил по-арабски, предложил доплыть на резиновой лодке к ожидающим добычи пиратам и объяснить, что у нас нет мотора и мы можем разбиться о скалы.

Вскоре он вернулся и принес ответ: они требуют в качестве выкупа весьма солидную сумму. В противном случае они могут и подождать.

Я склонялся к тому, чтобы начать переговоры, но капитан «Славска» Игорь взбеленился и взял бразды правления в свои руки. Он предложил им шесть бутылок водки и два ящика вина. Рашид снова отправился в путь и, вернувшись, сообщил: они мусульмане, и Аллах запрещает им пить спиртное. После этого одна лодка отошла подальше и принялась якобы ловить рыбу, а другая отважилась подойти на расстояние человеческого голоса. Рашид перевел: они удвоили цену. Русские продолжали тянуть, но нас обоих неуклонно сносило к рифу. Тут появилось третье судно, побольше, очевидно пришедшее откуда-то с материка. Оно подошло совсем близко и при ближайшем рассмотрении оказалось «дхоу» со спиленной мачтой. Если предыдущие члены команды походили на рыбаков, то эти выглядели как настоящие бандиты.

Толстый гангстер в тюрбане и с более светлой кожей, чем у остальных, сидел на подушках, скрестив ноги, и неприязненно и оценивающе разглядывал нас. Его пухлые руки явно никогда не касались рыболовецкой снасти, в жизни я не видел более отвратительной рожи. Команда представляла собой сброд. Он сразу сообщил, что ждут от нас выкупа и что с наступлением темноты нам суждено разбиться о скалы. Тем, кому удастся спастись, суждено просидеть голым на рифах невесть сколько времени. Мы снова погрузили якорь в грязь, русские тоже бросили свой, но ничего не помогало. Я приказал Рашиду начать торговаться. До захода солнца оставался один час. Никакое сторожевое судно не забредет в эти опасные воды. Нам всем доводилось слышать, что именно здесь высаживаются бандиты, занимающиеся перевозкой нелегальных рабочих из Пакистана в богатый Кувейт. Файлака была частью королевства Кувейт, причем его черным ходом, закрытым для законопослушных путешественников.

Бандиты отказались снизить сумму выкупа. Они явно согласовали ее заранее. У нас не было кувейтских денег, но они согласились на иракские, ходившие в этих краях как твердая валюта. Они потребовали, чтобы Рашид перешел на их «дхоу» в качестве заложника. К нам подошла лодка, и я отсчитал купюры в руку одного из них, а тот передал деньги толстому вожаку. Не вставая с подушек, толстяк махнул рукой, и Рашид перепрыгнул на борт «Тигриса».

Моряки бросили фал на «дхоу», и она, совместными усилиями с советской шлюпкой, медленно отбуксировала нас поближе к «Славску». Попрощаться мы не успели — едва мы вышли на глубину, как «дхоу» на полной скорости ушла в сторону мелководья.

Не дожидаясь приказа из Москвы, Игорь взял курс на Бахрейн и не покидал нас до самых территориальных вод этого острова. Дальше путь русской команде был заказан, несмотря на то, что они спасли нам жизнь.

Мы оказались в тех самых местах, откуда началась письменная история человечества. Никогда еще я не чувствовал такого волнения. Согласно глиняным табличкам шумеров, после Потопа их первый царь высадил людей и скот в земле Дильмун. В эпосе «Гильгамеш» ассирийцы утверждают то же самое. Археологи из Дании, сначала П. В. Глоб, а позже Джоффри Бибби, в ходе раскопок установили, что легендарный Дильмун и современный султанат Бахрейн — одно и то же. Не успели мы бросить якорь, Бибби вылетел первым самолетом из Аартуса, чтобы своими глазами увидеть, как к берегам Дильмуна снова, как тысячи лет назад, подходит тростниковое судно.

В Бахрейне только что построили самый большой в мире сухой док, рассчитанный на танкеры водоизмещением до 450 000 тонн. До официального открытия дока оставалось всего два дня, и тут появились мы, как живой анахронизм. Бибби приземлился в суперсовременном аэропорту, и мы с ним отправились на другую сторону острова, где время словно остановилось пять тысяч лет назад и рыбаки выходили в море на лодках, связанных из охапок пальмовых листьев.

Во время поездки по острову мы были поражены тем, как легко люди порывают со своим прошлым в наивной уверенности, что произошедшие перемены необратимы. Все пальмы были вырублены, и разбросанные повсюду пни придавали острову сходство с небритым лицом. Конечно, ведь финики всегда можно купить в магазине! Товары со всего света можно было купить в магазине, и денег было много, потому что по трубам с материка безостановочно текла нефть. Древний Дильмун превратился в важный перевалочный пункт транспортировки нефти со всего Аравийского полуострова.

В самом центре острова мы застыли в восхищении. Родники чистейшей воды выбивались из-под земли и образовывали ручьи, которые во множестве текли посреди остатков старинной ирригационной системы. «Это вода с высоких гор, расположенных посреди Аравийской пустыни», — пояснил Бибби. Когда там идут дожди, вода уходит сквозь камни и по подземным рекам бежит под пустыней и под Персидским заливом, чтобы выйти на поверхность здесь, посреди острова.

Я попил вкусной прохладной воды, сел на пень и задумался. Чем руководствовались древние шумеры, когда возносили богам хвалу за щедрые дары? Возможно, верой, а возможно, и суеверной боязнью лишиться всего из-за собственной неблагодарности. Мне на память пришел текст на одной из шумерских глиняных табличек, в котором божество Энки, покровитель мореплавателей, просил верховное божество одарить Дильмун пресной водой:

Пусть бог солнца Уту, живущий на небесах,

Даст тебе чистую воду из земли,

Из прозрачных источников.

Пусть он наполнит водой твои бассейны,

Пусть твой город забудет слово «жажда»,

И пусть вода в Дилмуне никогда не закончится.

Пока мы не построили свой собственный мир, мы были благодарны за все божественные подарки, которые нам делала природа. Неважно, каким именем при этом мы называли бога, которому молились. Посреди соленого залива, в царстве безжизненных песков, необъяснимая игра природы и законов гравитации вытолкнула на поверхность непересыхающие источники питьевой воды. Ее пили многие поколения жителей Дильмуна, и до сего дня она, журча и переливаясь на солнце, струится, сбегая к океану.

Посреди величественных развалин здешнего старинного порта я почувствовал, как оживают древние тексты о мореплавании, в изобилии встречающиеся на глиняных табличках шумеров. Бибби рассказал, что во время прилива большие корабли могли становиться на якорь прямо напротив складов, построенных около городских ворот. В отлив же снабженные килями суда вынуждены были в спешке убираться подальше, чтобы не перевернуться на мелководье. Теперь настала наша очередь продемонстрировать, что кораблю из двух прилегающих друг к другу огромных вязанок тростника не страшна мель, смертельная для судна, состоящего из корпуса и киля. А будучи застигнутым отливом, наш корабль всегда может просто лечь на дно вместе со своим грузом и ни за что не перевернется.

Бибби привел нас на развалины складов и показал собранные им свидетельства прочных торговых контактов островитян с шумерами и с обитателями долины Инда, цели нашего маршрута на «Тигрис». Не требовалось большой фантазии, чтобы мысленно нарисовать себе картину существовавшего здесь когда-то оживленного порта. Я стоял на краю причала около городских ворот и смотрел на волны, не разделявшие, а объединявшие самые древние цивилизации планеты. И я чувствовал себя органичной частью этой сложной связи. Перед тем, как покинуть Ирак, я тщательно изучал переводы древних текстов, собранных в багдадской библиотеке, и еще яснее понял следующее.

Наши современники настолько подвержены влиянию теории эволюции Дарвина, что искренне считают, будто пять тысяч лет назад люди были на пять тысяч лет ближе к обезьянам, нежели сейчас. В интересах истины это заблуждение следует самым решительным образом развеять. Если уж пользоваться временной шкалой для измерения развития человечества, нам придется отправиться в гораздо более далекое прошлое, нежели эпоха написания самых старинных текстов. А если мы говорим о культуре, то хронологическая шкала нам не понадобится вовсе. Некоторые районы Азии, Африки и Америки уже в глубокой древности находились на гораздо более высокой ступени развития, нежели Европа в сравнительно недалекие от нас средние века. И произошло это благодаря мореплаванию.

В текстах, написанных древними шумерами, больше всего меня поразило то, что психологически они от нас почти не отличались. В своем эссе «Морская торговля Ура» специалист по шумерской культуре Оппенгеймер пишет, что самое интересное в надписях на глиняных табличках — это описание той роли, которую сыграло развитие мореходства в жизни города, превратившегося в важный торговый порт. Были очищены каналы, как в самом городе, так и за его пределами, и в дальнейшем за их состояние отвечали специальные чиновники, отчитывавшиеся перед самим царем. Портовые власти собирали налоги с приходящих кораблей, а капитаны обзавелись заверенными печатями документами с информацией об их судах и о перевозимом грузе.

Грузоподъемность самых больших тростниковых кораблей шумеров измерялась в «гурах», что составляет от 30–40 тони и выше. Рядом с такими гигантами наш «Тигрис» показался бы малюткой. Согласно финскому языковеду Салонену, такие корабли назывались «магур». Еще их называли «корабли богов», «корабли, плавающие по океану» и «корабли с высокими мачта-ми». Мы дали нашему судну имя реки, послужившей отправным пунктом нашего путешествия. Но шумеры тоже дарили своим кораблям романтичные имена, например, «Хранительница жизни», «Утро», «Услада сердца». В древних текстах говорится о пассажирских кораблях, паромах, рыбацких баркасах, боевых судах, транспортах для перевозки войск, частных и рейсовых торговых кораблях. Грузом могло быть все, от дерева, меди, слоновой кости, кирпича, шкур и тканей до кукурузы, муки, хлеба, рыбы, молочных продуктов, вина и домашнего скота.

После впечатляющей картины старинного порта мы отправились в другое место, также поразившее меня и существенно повлиявшее на мои представления о взаимосвязи прошлого и будущего. То было самое большое из известных науке древних кладбищ. Бескрайнее песчаное поле лежало перед нами, усеянное множеством могильных холмов. Археологи насчитали здесь более ста тысяч захоронений. Большинство представляло собой просто горки плотной земли, но некоторые имели весьма впечатляющие размеры. Самые большие располагались ближе к морю и, очевидно, были сделаны в самом отдаленном прошлом, пока места на кладбище имелось в избытке. Остальные были разбросаны безо всякого плана и походили на гигантские черепашьи яйца. Гробокопатели не пощадили ни одной могилы.

Я знал, что в древности Дильмун являлся такой же святыней для шумеров, как Иерусалим для христиан и Мекка для мусульман. Даже ассирийцы совершали сюда паломничества, что засвидетельствовано в их клинописных табличках. Возможно, они хотели быть похороненными на родине первых богоподобных правителей. Ибо именно здесь первый царь ступил на землю после Потопа.

В наши дни никто не питает уважения к этим разграбленным могилам. Те, кто разбогател на нефти, улетает в Мекку. Мое внимание приковали к себе несколько самых больших захоронений, лежавших в непосредственной близости от современного арабского поселения. Бибби провел меня вокруг могильного холма и показал результаты деятельности местного населения. Они выламывают для своих нужд известняковые плиты, из которых были сооружены пирамидальные конструкции, лежащие в основе могильных холмов. Известняк такого типа не встречается нигде на территории Бахрейна, его привозили на остров на борту величественных «магуров». Я узнал эти тщательно подогнанные известняковые плиты — точно из таких же, только скрытых под слоем высохшей глины, состояла знаменитая пирамида Ниппур в Ираке.

В один из дней я в одиночестве вернулся на заброшенное кладбище, забрался на купол одного из самых больших захоронений, откуда мне открывался вид на долину мертвых и на белые дома их ныне здравствующих потомков, и предался размышлениям.

— Ты помнишь, о чем ты тогда думал?

— Я думал о том, что пять тысяч лет назад на этом самом острове зародилась письменная история человечества, и я пытался угадать, что напишут о нем еще через пять тысяч лет, когда иссякнет нефть, струящаяся сейчас по трубам, проложенным с материка.

Я думал о том, что мы, европейцы, скептически относимся к устным преданиям и считаем, что достоверная история начинается с изобретением письменности. Но если исторические события записаны не нами самими, с помощью букв, унаследованных от финикийцев, мы все равно не воспринимаем их всерьез. В моей памяти были еще свежи воспоминания о багдадской библиотеке и о хранящихся там древних шумерских летописях. И тогда, лежа на высоком могильном холме и глядя на сто тысяч забытых захоронений, я поклялся себе, что сделаю все, что в моих силах, чтобы записи старинной шумерской цивилизации никогда не канули в Лету.

Еще я думал, что и иудеи, и христиане, и мусульмане восприняли легенду о Ноевом ковчеге и о Великом потопе. Эту легенду принес из Месопотамии Авраам. В детстве на меня произвел огромное впечатление рассказ о том, как Ной спас всех зверей на земле. Но тогда я не думал, что настанет день, когда я задамся вопросом — каким образом эта история стала частью религиозных мифов? Библия помещает ее сразу за рассказом о сотворении мира, а в Коране она упоминается неоднократно.

Если мы мысленно вернемся в Ур, где на протяжении более чем двух тысяч лет клинописные глиняные таблички шумеров хранили первоначальную версию легенды о Потопе, мы поймем, что там произошло нечто, важное, для всех нас.

Никто и не подозревал о существовании шумеров до тех пор, пока археологическая экспедиция из Пенсильванского университета при раскопках пирамиды Ниппур не обнаружила библиотеку из тридцати пяти глиняных табличек с надписями. Многие из них содержали рассказ о Потопе.

Для шумеров это была не легенда, а их собственная история. Из Библии мы знаем о Потопе, но версия шумеров гораздо более реалистична. По их версии, любимый богами царь, спасший человечество от потопа, зовется Зиусудра. У него на борту не было ни слонов, ни жирафов — только обычный домашний скот. И его ковчег пристал не к вершине горы, а к благословенному богами острову Дильмун в Персидском заливе. Оттуда спустя много лет потомки царя перебрались в Ур, бывший тогда портовым городом в дельте впадающей в залив реки.

Рассказ шумеров скуп на детали, но из него тем не менее следует, что бог солнца Уту посоветовал царю построить большое судно из тростника. Потоп свирепствовал семь дней и семь ночей. «И корабль носился по волнам, как щепка». Когда же Потоп закончился и бог солнца осветил небеса и землю, царь простерся перед ним ниц и принес в жертву быка и овцу.

Когда шумеры исчезли с лица земли, наступил черед ассирийцев писать историю человечества. Они продолжили начатое шумерами. Древнейший известный эпос, «Гильгамеш», рассказывает о том же самом ужасном потопе, уничтожившем на земле все живое. По представлениям ассирийцев, его наслало божество Энки, а ковчег построил царь Утнапишти.

Ассирийцы, чья столица находилась посреди суши, позволили себе некоторые исторические фальсификации. По их версии, потоп продолжался шесть дней и семь ночей, а на седьмой день корабль причалил к вершине горы в верхнем Курдистане. Покидая Ур, Авраам запомнил именно ассирийский вариант легенды, поэтому в Библии ковчег находит спасение на горе Арарат, а в Коране на горе Эль Джуди. Обе вершины хорошо известны жителям верхнего Курдистана. Но автор эпоса выдает себя признанием, что слышал историю о потопе из уст самого Утнапишти, жившего в ту пору на Дильмуне!

Авраам дополнил историю о потопе некоторыми интересными деталями. Согласно ассирийскому тексту, в надежде обнаружить землю царь выпустил голубя и ласточку, но обе птицы вернулись на корабль. Позже он выпустил ворона, и когда тот не вернулся, царь понял, что вода пошла на убыль и можно искать сушу. Он сошел с корабля вместе с остальными спасенными, принес щедрое жертвоприношение, и бог пообещал никогда больше не наказывать всех за грехи немногих.

По версии иудеев сперва выпустили ворона, но он вернулся. То же произошло с голубем. Но на седьмой день Ной снова выпустил голубя, и тот вернулся с оливковой ветвью в клюве. Еще через семь дней другой голубь отправился на поиски земли и не вернулся. После этого Ной покинул свой ковчег вместе со всеми животными и принес благодарственную жертву богу, а тот пообещал в дальнейшем быть милостивее к людям.

— Мог ли Ноев ковчег быть сделан из тростника?

Во времена шумеров не было других больших судов, кроме тростниковых «магуров». И в изложении ассирийцев, Утнапишти получил приказ разобрать свой тростниковый дом, чтобы построить большой корабль. Вот как гласит текст:

«Тростниковый дом, тростниковый дом. Стена, стена Слушай, тростниковый дом! Слушай, стена! Человек из Шуруппака, сын Убара-Туту. Сломай свой дом, построй корабль!»

Тростник, из которого был сделан «Тигрис», не был ничем пропитан, но он прекрасно держался на плаву все пять месяцев нашего путешествия. А затем мы сожгли его в знак протеста против войны в Красном море. Но мы испытывали большое искушение воспользоваться советами, тем более что все упомянутые им составляющие можно было легко достать в современном Ираке.

«Шесть саров смолы вылил я в кипящий котел, и три сара асфальта добавил я туда. Три сара масла дал я ремесленникам и оставил один cap на грузовой палубе и два сара — 6 каюте капитана».

В современной выверенной англоязычной Библии Бог советует Ною построить более современный ковчег:

«Построй ковчег из кипарисовых досок, застели палубу тростником и пропитай его изнутри и снаружи смолой».

— А что наука говорит о Потопе?

Когда в конце двадцатых годов нашего столетия британцы приступили к раскопкам Ура, Леонард Вули обнаружил, что под священным городом шумеров находится трехметровый слой совершенно однородного речного ила. А ниже этого ила британцы нашли остатки гораздо более древнего поселения, уничтоженного гигантской волной. Эта волна затопила всю нижнюю часть Месопотамии восьмиметровым слоем воды и, отступив, оставила после себя илистые отложения. В точно таком же иле мы застряли во время нашей встречи с пиратами, и произошло это у тех же берегов.

Датский археолог Глоб, пятнадцать лет проведший в раскопках на Дилмуне, первым изо всех ученых всерьез воспринял шумерские легенды о потопе. Он сопоставил их с трехметровым слоем ила, поверх которого шумеры построили город пять тысяч лет назад.

— В тот далекий год много странных вещей произошло на нашей планете.

— Примерно пять тысяч лет назад, или в 3000–3100 годах до нашей эры, древнейшие мировые цивилизации переживали эпоху интенсивного развития. Не только одни шумеры, покинув Бахрейн, основали свое государство в устье месопотамских рек. Предки фараонов приплыли на берега Нила и положили начало государству Египет. На какое-то время они обложили данью могущественные государства, внезапно возникшие на Крите и на Кипре. Вскоре, если не одновременно, другие мореплаватели высадились в низовьях Инда и дали жизнь третьей древнейшей мировой цивилизации. Все они пришли неизвестно откуда, были носителями высокоразвитой культуры, владели письменностью, и в их религиях значительное место занимали богоподобные правители на тростниковых кораблях.

Наверное, ничто не занимало меня в жизни больше, чем вопрос: что же случилось в те годы с нашей планетой? А ведь что-то определенно случилось.

Именно тогда огромная трещина расколола Исландию пополам и пролегла дальше, по морскому дну, через подводный Срединно-Атлантический хребет. Когда через несколько тысячелетий на остров приплыли викинги, они созвали первый в Европе парламент как раз в этой расселине. Исландские ученые обнаружили ствол дерева в застывшей лаве, вырвавшейся на поверхность при этой катастрофе, и углеродный анализ позволил установить дату возникновения трещины — около 3000 года до нашей эры.

В климате тогда тоже произошли значительные изменения. Исследуя отложения пыльцы, ботаники выяснили, что именно в то время начали высыхать реки и озера в Северной Африке, а Сахара и Месопотамия превратились в пустыни.

Изменения произошли и в тихоокеанском регионе. В наши дни все знают о течении Эль-Ниньо, зарождающемся через регулярные промежутки времени у побережья Южной Америки и вызывающем штормы, наводнения и засухи во всем мире. За несколько лет до того, как я начал раскопки вокруг пирамид в Тукумане, Эль-Ниньо полностью разрушил находившуюся там деревню. Следом за нами раскопки в прибрежных районах Перу продолжил Даниэль Сандвейс. Он и его американские коллеги обнаружили следы дотоле неизвестных рыбацких поселений, в течение десяти тысяч лет живших рыбалкой и сбором моллюсков. На основании изучения раковин тропических моллюсков в древних выгребных ямах им удалось точно установить, в какие годы на протяжении последних пяти тысяч лет Эль-Ниньо обрушивался на побережье. И самое интересное — впервые это произошло за 3000 лет до нашей эры. До этого никакого Эль-Ниньо не было и в помине! Под воздействием совершенно не известных причин именно 5000 лет назад у берегов Перу возникло это тропическое течение, оказавшее значительное влияние на климат всей планеты.

Современные ученые могут только приблизительно определять даты событий, на тысячу и более лет предшествовавших Рождеству Христову. Ведь наше собственное летосчисление не проникает настолько глубоко в глубь времен. Мы принимаем за точку отсчета год рождения Христа, мусульмане — год, когда Мухаммед пришел в Мекку (по нашему календарю это 622 год н. э.). Буддисты ведут летосчисление от смерти Будды — по-нашему от 544 года до н. э. Но в противоположных уголках планеты предки индусов и индейцев майя имели основанный на астрономических наблюдениях календарь, настолько точный, что нам впору задуматься и пересмотреть свои представления об истории. Оба календаря возникли независимо друг от друга в одном и том же столетии, за три тысячи сто лет до Рождества Христова по нашему летосчислению.

— Но что же случилось?

Больше других наук индейцев майя интересовали астрономия и история. Европейцы сожгли все их написанные на бумаге книги, но на стенах своих храмов майя оставили вырезанные в камне результаты астрономических наблюдений и математических расчетов. Они вычислили, что в году 365,2329 дня. Эта цифра на 8,64 секунды точнее нашего современного календаря и дает ошибку всего в один день раз в 5000 лет. Интересно отметить, что исходной точкой своего календаря майя считают 4 ахау 2 чумху, по-нашему 12 августа 3113 года до н. э.