Сюжет для большого романа[2]

Сюжет для большого романа[2]

Конечно, о них сплетничали. Конечно, за ними охотились доморощенные папарацци. Наутро глядишь — в газетке фото: Остроумова и Гафт. Только они тех газет не читали и сплетен тех не слышали. Они летели. Жизнь рванула пять лет назад на пятой скорости — газ в пол! — унося их от прожитых врозь десятилетий, иных любовей-нелюбовей, жен-мужей вперед. О них хочется говорить словами любовной лирики Пастернака. Например, так:

«…О свойствах страсти»

— Ольга, вы когда-нибудь себе объясняли, как получилось: вы с Валентином Иосифовичем, судя по всему, сто лет знакомы, ничего не происходило, и вдруг — раз?!

— Мы не были знакомы…

— Но вы снимались вместе в «Гараже» у Рязанова!

— Ну и что? Мы там даже «здрасьте» друг другу не сказали за все это время. Я, во всяком случае, такого момента не помню.

— Как… У Гафта же там даже реплика была, обращенная к вашей героине. Кажется, «рациональная вы моя»…

— В «Гараже» моя «сверхзадача» была спрятаться за какую-нибудь рептилию, чтобы меня только не видно было!

— Почему?!

— Я стеснялась ужасно. Они для меня были такие актеры огромные. И потом, снобы все. А я кто такая?

— Что значит кто такая?! Тогда ведь уже полмира обрыдалось над судьбой Женьки Комельковой из фильма «А зори здесь тихие», и слава пришла, кинофестивали всякие. Вы же были звездой!

— Да никакой я звездой не была. Во всяком случае, таковой себя не чувствовала. Мне и до сих пор ужасно неловко на разных киношных тусовках. Недавно вот пришлось пойти на кинофестиваль: Оля, дочка, в фильме «Страстной бульвар» снялась в эпизоде. Так, господи, я не знала, куда деться! Ужас! Думала, скорее бы свет погасили, чтобы меня никто не видел! Хотя вроде бы отчего? Ну, наверное, выглядела не так, как хотелось бы. Так что?! Все ведь нормально. Нет, видимо, для того, чтобы по-настоящему быть звездой, мне не хватает каких-то нужных качеств. Я слишком многого боюсь в жизни. Боюсь быть неприличной. Боюсь быть вульгарной. Боюсь быть нетактичной. Боюсь публичности, в конце концов.

Гафт говорит:

— Еще до того, как я был знаком с Олей, я не только приглядывался к этой артистке и женщине. Мне она очень нравилась! Давно. Но я знал, что она занята. И, судя по всему, человек она очень серьезный, верный. Настоящий. Просто начать с ней заигрывать бессмысленно.

Она где-то далеко-далеко от всяких интрижек, фривольных историй. Что это? Недостаток женский? Или воля такая? До сих пор не могу разобраться. Мне кажется, что это просто какое-то чудное дарование, и не надо его тревожить. Бывает такое. При этом красивая женщина, нравящаяся всем. Женщина, от которой вспыхивают. Просто от того, как она проходит мимо. Ее опасно вообще показывать в компании. Потому что она сразу выделяется среди прочих. И это многих раздражает. Семьи может разбить. Нет. Оля удивительная! Поэтому в «Гараже» я, конечно, ее внимательно разглядывал — это было такое светлое пятнышко, которое нельзя не приметить, — но даже не сделал попытки подойти. Отступил, стал искать в ней несуществующие дурные вещи. Убедил себя, что у нее кривые ноги, что не так уж она и хороша. Самоуспокоился… И только спустя двадцать лет, случайно увидев ее по телевизору, я вспыхнул и понял: вот она — моя! Так судьба распорядилась, что мы с ней через несколько дней встретились. Совершенно случайно. На концерте. Вот и все. Я теперь иногда думаю: не дай бог разбудить в ней черты, свойственные всем остальным женщинам. Боюсь, как только это появится — все, я ее и не увижу. Потому что, мне кажется, она достойна гораздо лучшего, чем я. Она потрясающая женщина! А какая она актриса! Вот здесь я могу быть абсолютно объективным, не только как зритель, но и как близкий человек…

«Судьбы скрещенья»

Значит, пишем в романе фразу: «Прошло двадцать лет». И как они жили все эти годы с другими людьми. И как не нам судить, своею жизнью живет человек или нет. Страшно только, если в самом конце он скажет другому: «Я прожил с тобой не свою жизнь». Были дети, роли, быт, у Него — разные жены, у Нее — один «долгоиграющий» муж, от которого она однажды отважилась уйти. И довольно об этом. Она если уходит, то навсегда.

Комплексы, маски, попытки взлететь. Но это такой полет, который предполагает пару… Вот тут как раз и возникла бы дорога. И по ней в числе прочих мчались бы два автомобиля. В красном «жигуленке» за рулем — Она, в синем — Он. Ехала бы компания на чужую дачу. И вдруг они бы запели — Он и Она. Мчались бы по дороге и пели. Вроде «Ой, мороз, мороз». Не важно. А важно, что ангелы там, в поднебесье своем, уже приунывшие, вздохнули бы облегченно: «Ну, слава Богу, кажется, началось».

Ольга говорит:

— Рядом со мной оказался человек не то что без маски — без кожи! Таким он был при первой же встрече и при долгих встречах потом. Меня это тогда поразило. Как? Гафт же совсем другой! Но я видела: не играет, не притворяется — он такой. До сих пор думаю: как мы, люди, в общем-то не понимаем друг друга. Особенно зрители актера. Тот Гафт, который всем известен, — это защита, это панцирь того Гафта, которого мы не знаем. И я раскрылась. Полностью. А потом он исчез.

— Почему?!

— Ну, ему надо было разобраться, что ли. Мы не виделись месяца четыре. Разобраться… Я его понимаю. Мужчин вообще пугает такая открытость женская. Потому что очень часто она бывает наигранная, корыстная. И они «покупаются»: отличить, где корысть, а где нет, сложновато.

— Какая же корысть могла быть у вас?!

— Ну, мало ли… Замуж за него выйти. Хотя этого я как раз не хотела.

Тогда там, в романе, появляется такая длинная — на четыре месяца — глава, в которой Он думает, что слишком стар для нее, что способен только испортить ей жизнь, что ничего хорошего из этого не получится. А Она лежит, уткнувшись лицом в стенку, или пытается делать вид, что все в порядке, и только бросается к телефонной трубке на каждый звонок. Слава богу, однажды Он все-таки позвонил.

— У меня была однокомнатная квартирка — 18 метров. У Оли тоже маленькая — без вентиляции, да еще двое детей, да еще я! Но я бы жил так до сих пор, как-нибудь. Потому что не задумывался об этом. Главное — не размеры квартиры, а состояние души. Я человек ленивый, инертный. Сам бы никуда не пошел и никого ни о чем не попросил. Но тут я понял, что должен что-то сделать для Оли, для себя, для семьи. У нас должен появиться свой дом. И жизнь сама неожиданно пошла мне навстречу — подвернулся счастливый случай. Но квартиру я все равно получить бы не смог. Меня спросили: «Вы один?» — «Да, я одинок». — «Вот если бы у вас была жена…» — «Да она есть. Только мы, так сказать, в гражданском браке». — «Если вы распишетесь…» — «Когда это надо сделать?» — «Как можно быстрее. Буквально завтра». А я в это время плохо себя чувствовал, попал в больницу. Оля же меня туда и отвезла. Потом там, как во сне, появился милый человек из ЗАГСа. Пришли свидетели с цветами — наши друзья. Все было не только не торжественно, но нелепо страшно! Умирающий, на больничной койке, как-то старался улыбаться, но хотелось, чтобы поскорее все ушли. Мне сказали: вот тут распишись. Я расписался. И все равно вот так, в больнице, все скомкавши, это было гораздо лучше, чем выслушивать который раз слова про будущее семейное счастье и марш Мендельсона. Тем более мне уже в ЗАГСе появляться неудобно — скажут: что ж это такое, все время женится и женится! Поэтому очень хорошо, что я не мог встать. Конечно, необычная получилась свадьба. Но у нас все необычно. У меня никогда не бывает по-человечески!..

«И провести границы меж нас я не могу»

…Самое главное, что рядом с этим человеком я могу быть сама собой. Я не сравниваю нас актерски. Просто знаю, что он актер огромный, гораздо больше меня. А в жизни мы партнеры. Мы равны. И это очень приятное чувство. Я могу рявкнуть, оттого что устала, но никто из нас не капризничает специально, чтобы унизить другого, не борется за пальму первенства. Хотя… Вначале мне так по-глупому бывало обидно, когда к нему подходили за автографами, а на меня даже не обращали внимания! А чего тут обижаться — это все равно что предъявлять претензии ко времени. Ну снимайся больше, на экране появляйся чаще, и тебя тоже будут узнавать! Теперь я достаточно легко с этим мирюсь. Во всяком случае, не устраиваю истерик. Единственное, чего хочу, чтобы он, будучи актером, не забывал рядом со мной, что он мужчина, а я женщина.

— Но он, похоже, и не забывает. Вообще складывается впечатление, что исполнять любое ваше желание для Валентина Иосифовича одно удовольствие.

— Настоящий мужчина и должен получать от этого удовольствие. Правильно. Конечно.

— То, что случилось с вами пять лет назад, можно назвать словом «страсть». Что-то пришло на смену ей, первому потрясению?

— Во всяком случае, не привычка. Мы интересны друг другу. Говорю «мы», потому что, мне кажется, так оно и есть. Он удивительно великодушный человек. Щедрый. Добрый. Он умеет просить прощения. И сам прощает. Я, кстати, сегодня ехала в машине и думала о Вале: боже мой, сколько этот человек делает для меня так, как только мама может делать для своих детей: исподволь, постоянно, чтобы они даже не замечали этого. Не в материальном даже смысле (хотя и здесь я точно знаю, что, если понадобится мне, даже не мне, а моему сыну или дочери, Гафт не станет говорить: я уже свою норму в этом месяце выполнил, не трогайте меня, я устал, а просто пойдет и сыграет лишний спектакль). В духовном. Душевном. Это не может разонравиться, даже если ты уже не так страстен, как в начале пути. И потом, у нас есть удивительная уверенность друг в друге. Этот человек — мой друг. Я не могу сказать «моя половина». Еще слишком рано. И даже не надо об этом думать. Но я ему верю бесконечно. Неизвестно, как будет дальше. Мы живем сегодня. Не знаю. Может, он скажет другое.

— А что он скажет?

— Вы знаете, как устаешь притворяться? Быть самим собой очень трудно. Путь к себе невероятно сложен. Иногда всю жизнь человек идет к себе, да так и не доходит. Мне кажется порой, что я веду себя слабо, не по-мужски. Но с Олей я живу по-другому. Она мне помогает. Я и артистом стал другим. И в то же время с ней я такой, какой я есть. Это не значит, что все так просто, — часто необходимо что-то преодолевать в себе. Но нету ненужных усилий, мне легко с этим человеком! Потому что, когда тебя понимают, эти мгновения блаженны.