Мифы Древней Греции, детство, классика
Мифы Древней Греции, детство, классика
Книги, прочитанные с особым интересом в детстве или в юности, обретают навсегда неизъяснимое очарование и прелесть, словно несут в себе нескончаемое эхо, может быть, незамеченных в свое время, но пережитых нами глубочайших волнений и озарений.
Однажды я взял в руки Стендаля, а именно «Пармскую обитель», и словно перенессся на Дальний Восток, в село, окруженное лесами, лугами, на берегу небольшой речки, впадающей вдали, за островами, в Амур, перенесся туда, где я прочел этот роман, и тотчас вспомнилось всё. Боже! Каким чудом, волшебным, прекрасным миром возникали передо мной там, в далекой глуши, сцены жизни в Италии XIX века!
Это было летом в интернате в Найхине, где я остался, как сирота, кстати, вместе с ребятишками, оставленными «на осень», то есть для дополнительных занятий. В это же время, очевидно, впервые пристрастившись к чтению, я прочел пропахший зноем степи и необузданных человеческих страстей роман Михаила Шолохова «Тихий Дон».
Это были далеко не детские вещи, и я, верно, понимал это, потому что именно роман Вениамина Каверина «Два капитана» объявил лучшей книгой в мире. Года через два (ведь после седьмого класса волей судьбы я уехал в Ленинград, где и живу) моя одноклассница писала мне: «Ты знаешь, я прочла «Два капитана». Ты знаешь, теперь и она моя любимая книга!»
Это был итог почти целой жизни, целой жизни в детстве нашем, разумеется. Дело было не в романе Каверина, к сожалению, весьма слабом, это не классика, которую можно перечитывать в разные периоды жизни и всегда с новым интересом. Очевидно, шла речь о наших мечтах, о наших детских представлениях о прекрасном, о настрое души, - не умея определить все это своими словами, мы поднимали на щит ту или иную книгу, чтобы заявить о себе. Эта активная избирательность, эти поиски сродства с прекрасным - едва ли не важнейшее свойство детства, в нем истоки его первых шагов и всей нашей будущности.
И я точно знаю, какая книга определила еще в раннем детстве мое миросозерцание, подготовила мою душу к восприятию лирики Пушкина и мое призвание, о чем я сам долго не подозревал. Это небольшая книжка с изображением красно-кирпичного кентавра на обложке «Мифы Древней Греции». Она попалась мне в руки в родном селе, в третьем или четвертом классе, в пору, когда я еще не увлекся чтением, да книг у нас не было, кроме учебников.
Откуда? Думаю, от моей кузины гораздо старше меня, которая училась в Хабаровске и приезжала летом, в деревне она скучала и была рада поговорить со мной, выбалтывая невольно все тайны хорошенькой девушки. Во всяком случае, именно от нее я впервые услышал о ложе Прокруста.
Я не помню процесс чтения, но неопределенное предчувствие, связанное с восприятием синевы неба и облаков в вышине, предчувствие, сейчас бы сказал, верховного существа, как мне однажды представилось: я - его мысль, - я живу, пока он думает, перестанет, и меня не станет, - обрело конкретные, дивные образы олимпийских богов, словно взирающих на меня с неба.
Комментарии.
Парфенон, памятный мне с детства, возможно, по учебнику истории Древней Греции и Рима.
* * *
Я рос в глуши лесов, в дали времен,
Где синей цепью гор означен небосклон,
Как знаками далеких континентов, -
Так простиралась предо мною вся планета.
В ту пору книжка детская попалась мне,
С кентавром на обложке. Помню, как во сне.
Без навыка читать свободно, с увлеченьем,
Что я успел прочесть? Но с трепетным волненьем
Заметил я поверх высоких облаков
Присутствие богов,
Могучих и ужасных,
Богинь, пленительно прекрасных,
С Олимпа весело взиравших на людей,
Как мой отец из памяти моей.
* * *
Струился свет с небес, купались облака,
И нимф влекла к себе река.
То девушки собрались стайкой
За дальним лугом как бы втайне.
А за кустами спрятался сатир.
То был еще юнец, беспечный волокита.
Над ним превесело смеялась Афродита.
А день все длился, будто вечен он.
Зевс-Громовержец, Гера, Аполлон,
Другие боги на веселом пире,
Мне мнилось, возвестят о вечном мире.
Душа наполнилась таинственной мечтой.
Все в мире просияло красотой.
С тех пор в моем восприятии природы, жизни и в особенности женщин всегда преобладала, удивляла, восхищала красота, хотя и уродства бросались в глаза еще резче. Но сама действительность сияла и освещалась красотой, как солнцем и звездами. Соприкосновение с древнегреческой мифологией в раннем детстве несомненно сказалось в высшей степени благотворно в сформировании моего мироощущения и миросозерцания, с восприимчивостью моей с юности к красоте во всех ее проявлениях, в особенности, к женской красоте, как вод и неба, и, как ни удивительно, к классике всех времен и народов.
Я еще мало помышлял о писательстве, кроме смутных грез о великой жизни, но сразу - из нескольких фраз текста - различал, это из классического произведения или современного, поэтому впоследствии совершенно не мог читать современных писателей, что обрекало меня на одиночество среди пишущей братии. Я вырос на классике и мог творить лишь в сфере классики.
Ныне я сознаю, что у меня с детства, с соприкосновением с мифами Древней Греции, что подготовило мою душу к восприятию лирики и прозы Пушкина, восприимчивость моя обрела, неведомо для меня, целенаправленный характер - к красоте и гармонии классического стиля в литературе и во всех видах искусства инстинктивно тянулась моя душа, то есть именно к ренессансной классике всех времен и народов, что увенчалось - уже вполне осознанно - открытием и обоснованием Ренессанса в России.
Теперь ясно, что истоки классического искусства - в мифах Древней Греции, в которых отразилось античное миросозерцание, столь же мифологическое, сколь и чисто эстетическое, с восприятием действительности как абсолютной эстетической действительности. К основным понятиям античной эстетики мы еще обратимся. А пока имеет смысл хотя бы перелистать книгу «Легенды и мифы Древней Греции» Н.А.Куна, которая неоднократно переиздавалась в СССР, очевидно, с 30-х годов XX века, и та книжка с изображением красно-кирпичного кентавра на обложке была издана на ее основе, адаптированная для детей, я однажды ее нашел в библиотеке и точно вернулся в детство.
Следует сразу заметить, сказки, сказания и мифы Древней Греции не сохранились в их первоначальном виде, как у других народов мира в виде образцов народного творчества из глубин веков, но они послужили источниками и материалом для созданий поэтов - от поэм Гомера и Гесиода до трагедий Эсхила, Софокла и Еврипида, то есть древнегреческая мифология проступает для нас в поэтической форме классического искусства, а «Легенды и мифы Древней Греции» представляют пересказ сюжетов, обработанных поэтами, что несомненно усиливает воздействие их поэтического содержания и формы, внутренней формы классического стиля, что запечатлевается в душе ощущением чудесного, чувством красоты и гармонии.
Миросозерцание древних греков вновь восходит во всей наивно-поэтической прелести, смыкаясь, сливаясь с мировосприятием все новых поколений, ведь детство всегда вступает в жизнь, как из глубин тысячелетий. Здесь уникальная особенность античного миросозерцания классической древности Эллады, что восприняла и римская цивилизация и что вспыхнуло в эпоху Возрождения в странах Западной Европы и в России как ренессансное миросозерцание.
Теперь нам легче разобраться, в чем же тайна античного миросозерцания, восходящего вновь и вновь. В основе ее - любовь и красота в особой взаимосвязи, воплощением которой выступают Афродита и сынишка ее Эрот, согласно мифу о рождении богини любви и красоты и Эрота с его стремлением к красоте, что и есть любовь. Это уже по учению Платона об идеях, Эросе и красоте, о чем у нас речь уже шла. Даже спор богинь о золотом яблоке - это спор о красоте, как и первопричина Троянской войны - красота, красота Елены, за которую вступились греки с оружием в руках.
Комментарии.
Лаокоон. Скульптурная группа, вероятно, по иллюстрации в книжке "Мифы Древней Греции" стала для меня настоящим наваждением: мне все представлялось, что я один из мальчиков, но не с отцом (он погиб на фронте), а со старшим и младшим братом. Трагизм бытия, это чувство, как и красота, у меня связано, видимо, с античным миросозерцанием.
Комментарии.
Камея Гонзаго, запомнившаяся при первых посещениях Эрмитажа.