Глава 2 ШПИОН — ЛЮБИМЕЦ ЖЕНЩИН

Глава 2

ШПИОН — ЛЮБИМЕЦ ЖЕНЩИН

Поляки, так же как и немцы, не принимали всерьез соглашения с Германией, запрещавшего ведение разведки друг против друга. Самыми различными способами польская разведка продолжала собирать информацию об истинных намерениях немецкого генерального штаба. Она не оставила своих подозрений относительно агрессивных планов немцев, несмотря на заверения Гитлера. Но в то время как немцы специализировались на воздушной разведке территории Польши в наступательных целях, поляки сосредоточили свое внимание на выяснении планов, разрабатываемых в Берлине против Польши, и на сборе сведений о вооружении немецкой армии. Деятельность польского капитана Сосновского сводилась именно к этому. Дело Сосновского, расследование которого началось еще при Патциге, было первым крупным делом о шпионах, попавшим в руки Канариса.

Высокое служебное положение адмирала позволило ему остаться в стороне от громкого скандала, и его имя никогда не упоминалось в связи с этим делом.

Назначение Канариса было совершенно секретным; его должность была также секретной. Сама Германия того времени с ее вероломными замыслами являлась хранилищем секретов. Английское адмиралтейство, хорошо знавшее о деятельности молодого Канариса в нейтральных странах во время первой мировой войны и следившее за его карьерой, упустило его из виду в 1935—1939 годах. Оно не обратило внимания на его перевод из Свинемюнде в Берлин. Иностранные посольства и миссии в Берлине знали Канариса просто как офицера, работавшего в штабе немецкого военно-морского флота по связи с отделом внешних сношений военного министерства. А так как Канарис любил выполнять сам некоторые мелкие разведывательные задания, то иностранцам, сталкивавшимся с ним по службе, трудно было догадаться, что это сам начальник военной разведки.

Канарис перевез свою семью из Свинемюнде в маленький домик на Долленштрассе в Зюденде (пригород Берлина) и вел там очень скромную жизнь. Вскоре Канарис узнал, что начальник прусской тайной полиции, а позже начальник службы безопасности группенфюрер СС Рейнгард Гейдрих занимал один из домов по этой же улице. Само собой разумеется, что начальник военной разведки и начальник службы безопасности стали навещать друг друга. По воскресеньям после полудня адмирал с женой и двумя дочерьми играл с Гейдрихом и членами его семьи в крокет. Канарис и Гейдрих часто устраивали званые обеды, куда приглашались старшие офицеры гестапо и абвера.

Гейдрих даже внешне производил неприятное впечатление на окружающих: несколько асимметричные черты лица, ястребиный нос, тонкие губы, холодные безжалостные глаза, высокая костлявая фигура. Присутствие начальника службы безопасности сковывало людей; вокруг него всегда устанавливалась мрачная тишина, и это часто мешало его коллегам решать с ним те или иные вопросы на основе дружеского компромисса. Канарис — полная противоположность Гейдриху: небольшого роста, разговорчивый, мягкий в обращении человек. Эти совершенно разные люди внешне были взаимно вежливы, хотя на самом деле относились друг к другу с некоторым подозрением.

Рейнгард Гейдрих был одним из первых посетителей Канариса в здании абвера. Он пришел обсудить с ним серьезные вопросы, касавшиеся безопасности третьего рейха. Ему нужен был доступ к делам 3-го отдела абвера, где имелись сведения об агентах иностранных держав в Германии. Это было как раз предметом его спора с капитаном 1 ранга Патцигом. Гейдрих хотел знать все подробности об иностранных агентах в Германии, а скандальное дело о польских шпионах, которое тайно рассматривалось в 1934 году, придало вес его просьбе.

Канарис познакомился с Гейдрихом еще в 1922 году, когда они вместе служили на учебном крейсере «Берлин». В то время Канарис был уже старшим лейтенантом, а Гейдрих — только кадетом. Нет сомнения, что адмирал не напоминал об этом Гейдриху, предоставляя возможность ему самому догадываться о его мыслях. Канарис затребовал личное дело Гейдриха из штаба военно-морского флота и освежил в своей памяти одно заседание военного трибунала, который в конце 1920 года судил Гейдриха за аморальные преступления, что привело к его увольнению из флота. В деле Гейдриха Канарис встретил еще один интересный факт: отец Гейдриха, опереточный тенор, был наполовину еврей. Канарис запер дело Гейдриха в сейф и записал в своем дневнике: «Это бешеный и фанатичный человек, с которым совершенно невозможно работать в тесном контакте». Но адмиралу было суждено последующие восемь лет делиться многими важными секретами с этим неуравновешенным человеком. И первым из секретов оказалось необычное дело капитана Сосновского.

В то время военные всех стран не совсем еще избавились от кошмара позиционной войны 1914—1918 годов. Над ними все еще довлело воспоминание об огромных зарывшихся в землю армиях и безнадежном, непрекращавшемся кровопролитии, которое не могли приостановить и превратить в маневренную войну даже танки и самолеты. В результате Франция пришла к выводу, что нужно строить оборонительную линию из стали и бетона — линию Мажино.

Но в 1934 году стали распространяться слухи, будто Германия, придерживаясь новой теории молниеносной танковой войны, создает крепкое ядро из танковых дивизий — танковый кулак, который даст возможность пробиться через окопы и железобетонные сооружения. Итальянцы, встревоженные этими слухами, направили генерала Роатта, начальника итальянской военной разведки, в Вену, чтобы тот попытался все узнать от Эрвина Лахузена, своего австрийского коллеги. Лахузен, начальник австрийской военной разведки, вынужден был сотрудничать с итальянцами из-за общности интересов генеральных штабов Италии и Австрии. Муссолини был пока полон решимости сохранить Австрию как буферное государство и при появлении угрозы мог в любую минуту послать свои танки к Бреннерскому перевалу, так же как он поступил, когда убили Дольфуса[12]. В это время между Германией и Австрией было заключено секретное соглашение об обмене информацией, касающейся Центральной Европы и Балкан, что позволяло поддерживать контакты и по другим проблемам. Лахузен, понимая необходимость сотрудничества между разведывательными службами, обещал оказать посильную помощь генералу Роатта.

У поляков не было таких возможностей для ознакомления с немецкими секретами, и, может быть, поэтому их разведка действовала смелее и оригинальнее. В числе других польских разведчиков в Германию был послан капитан Юрек фон Сосновский — темпераментный и красивый молодой человек. Он выдавал себя за разжалованного офицера, якобы обесчестившего свой мундир близкими отношениями с женой командира полка. Сосновский пересек границу, решив, как он говорил, начать новую жизнь. Он надеялся найти женщин, которые бы работали на него.

— Разрешите мне рассказать обо всем этом, — сказал Рихард Протце во время нашей встречи в небольшой гостинице в Гольштинии в 1950 году. — Ведь именно я напал на след Сосновского. — И он начал свой рассказ:

«...В те дни в Берлине находились два польских офицера разведки. Один из них, лейтенант Гриф-Чайковский, совершенно не имел представления, как начать свою работу. Поэтому он вскоре пришел к нам и признался, что не может выполнить возложенные на него задачи, и попросил нас дать ему информацию[13].

— Вы будете иметь достаточно материала, — сказали мы ему. — Но вы должны работать на нас.

Вероятно, самым интересным отделом генерального штаба в то время был 6-й инспекционный отдел, который возглавлялся полковником Гейнцем Гудерианом. Этот отдел разрабатывал новую боевую бронетанковую технику, изучал те районы, где эту технику предполагалось использовать, и вел исследования о характере будущей войны. Поэтому работники этого отдела все. время были в курсе оперативного планирования. Я послал начальника отдела контрразведки к Гудериану с просьбой дать ложную информацию, которую бы затем можно было передать Гриф-Чайковскому. Начальник отдела сфотографировал ничего не стоящие материалы и передал их Гриф-Чайковскому, который отнес все в фотолабораторию, находившуюся в саду польского посольства.

Как-то раз Гриф-Чайковский, увидев висевшие в сушильной комнате чьи-то фотопленки, незаметно отпечатал несколько кадров одной из них и принес их нам. Каково же было наше изумление, когда на снимках мы увидели очень ценные материалы 6-го инспекционного отдела. После этого мы стали зорко следить за каждым посетителем польского посольства. Но долгое время мы не имели никакого представления о том, каким образом поляки получали фотокопии этих важных документов.

Юрек фон Сосновский был удивительно красив, смел и хладнокровен, с обворожительной улыбкой и проницательным взглядом. Казалось, он располагал большими деньгами, старался не отставать от моды и закатывал пышные вечеринки в своей прекрасной квартире. Женщины были к нему неравнодушны и всегда окружали его вниманием. Он открыто проводил время с одной светской дамой швейцарского происхождения, фрау фон Фалькенгейм. Сосновского и его даму часто видели вместе на скачках, в театре и в ночных клубах.

Однажды летом 1934 года в одном будапештском отеле Сосновский обратил внимание на маленькую венгерскую танцовщицу Риту Паси и пригласил ее на обед. Они быстро увлеклись друг другом. Через несколько дней он покинул Венгрию. Рита уехала с ним, чтобы танцевать для него в Берлине. Но вскоре Сосновский объяснил Рите Паси, что ее настоящей работой будет шпионаж.

Фрау фон Фалькенгейм взялась за шпионскую работу, даже не подумав о том, к чему это может привести. «У меня есть подруга в военном министерстве. Я попытаюсь узнать кое-что от нее», — сказала она. Фрау фон Фалькенгейм пригласила свою подругу фрау фон Нацмер на озеро Ванзее. Расположившись на пляже, они принялись болтать. «Вы работаете у полковника Гудериана в шестом отделе инспекции?» — спросила фрау фон Фалькенгейм, как будто, между прочим. Во время второй поездки на озеро фрау фон Фалькенгейм объяснила своей подруге: «Вы знаете о том, что работаете на русских? Мои друзья из числа консерваторов сильно обеспокоены этим делом. Ведь я вхожу в патриотическую группу Германии».

Постепенно ей удалось узнать, чем занимался 6-й отдел, и получить подробный план помещений отдела. Она убедила фрау фон Нацмер приносить материалы из 6-го отдела инспекции, нужные якобы для одной патриотической группы, которая вела борьбу с большевиками. Фрау фон Фалькенгейм платила за документы, но, водя свою «приятельницу» только в дорогие магазины, втянула ее в такие долги, что фрау фон Нацмер вскоре оказалась в полной зависимости от своей подруги.

Затем последовала сильная встряска. Бенита фон Фалькенгейм сказала «приятельнице», что на самом деле они обе работают на офицера польской разведки. Если фрау фон Нацмер не хочет работать, она должна найти в военном министерстве других, более смелых девушек, которые бы заменили ее на этом опасном поприще. Фрау фон Нацмер ничего не оставалось, как втянуть в дело фрейлейн фон Иена и еще трех девушек, которые нуждались в деньгах. Сосновский также не терял времени понапрасну. Он привлек к работе запутавшегося в долгах полковника Биденфура и лейтенанта Ротлофа, которые работали в военном министерстве. За один год Сосновский получил 150 секретных документов, ключи от сейфа полковника Гудериана и набросок плана нападения немцев на Польшу.

Именно в это время ревнивая Рита Паси обратилась к своему антрепренеру с жалобой, что ей предложили шпионить против Германии. Антрепренер пришел к нам и попросил дать заверения в том, что Риту простят.

— Хорошо, мы прощаем вас, — сказали мы Рите, — но теперь вы должны работать на нас. Узнайте фамилии тех, кто действует с Сосновский.

Однажды Рита Паси позвонила и спросила: «Значат ли для вас что-нибудь фамилии фрау фон Нацмер и фрейлейн фон Иена?» Меня охватила дрожь, когда я услышал фамилии этих женщин, которые работали в военном министерстве секретарями и ведали секретным делопроизводством.

Вскоре после этого Сосновский давал бал для высшего общества Берлина в зале Баха. Я послал туда свою жену, чтобы она посмотрела, кто там будет, и одновременно договорился с полицией в ту же ночь произвести налет на квартиру Сосновского. Я знал, что после бала у него будет ужин в честь Риты Паси. На балу Сосновский осыпал комплиментами мою жену Елену, с которой прежде никогда не встречался. Она сказала, что работает в военном министерстве.

— Я надеюсь встретиться с вами опять, — заметил Сосновский.

— Может быть, сегодня вечером, — ответила она улыбаясь».

Рассказывая мне этот случай, Рихард Протце вспомнил, как он сидел тогда в здании абвера и думал: «Мы должны схватить всю эту банду сегодня же вечером или никогда!»

Наконец позвонила Рита Паси: «Сосновский чем-то обеспокоен... Он укладывает чемоданы».

Гестаповцы, которых привел Рихард Протце, постучали в дверь квартиры Сосновского как раз в тот момент, когда ужин начинался. Сосновский сам открыл дверь, и гестаповцы, согнав в угол истерично кричавших женщин и мужчин с побелевшими от испуга лицами, принялись обыскивать квартиру.

— Вы шпион! — закричал гестаповец Сосновскому.

— Нет, ничего подобного, — ответил тот спокойно.

— Тогда вы секретный агент!

— Вы ошибаетесь, — улыбаясь произнес Сосновский.

— Я знаю, кто вы такой, — проговорил Протце дрожащим от волнения голосом. — Вы офицер польской разведки!

Когда спустя несколько месяцев это обвинение было повторено на суде, Сосновский поднялся, щелкнул каблуками и стал по стойке «смирно». Воцарилась мертвая тишина.

— Да, вы правы — я польский офицер разведки.

Зал суда был переполнен высокопоставленными членами нацистской партии. Сюда были направлены также молодые немецкие офицеры разведки, как на урок разведывательной работы. Фрау Фалькенгейм и фрау фон Нацмер приговорили к смертной казни, фрейлейн фон Иена — к пожизненному заключению. Гитлер помешал попытке Бениты фон Фалькенгейм выйти в тюрьме замуж за капитана Сосновского — этой хитрой уловкой она надеялась спасти свою жизнь, получив таким образом польское гражданство.

Когда ее в последний раз выводили из тюремной камеры, она закричала: «Я с радостью умираю за свое новое отечество!» Сосновский, глубоко взволнованный этими словами, поцеловал ей руку. Обеих женщин казнили в феврале 1935 года. Пришедший в ярость полковник Гудериан требовал разрыва всех отношений с поляками. Правительственные круги были обеспокоены тем, что этот громкий скандал может отразиться на «немецко-польской дружбе».

Рихарду Протце понадобилась добрая половина дня, чтобы рассказать мне о деле Сосновского. Его рассказ не походил на те скупые отчеты, которые были известны. Я излагаю здесь это дело довольно подробно, потому что о нем мало кто знал. Польский посол в Берлине Юзеф Липский отчетливо помнит, как сенсационное дело капитана Сосновского дало ему возможность познакомиться с Канарисом.

«Примерно в это время ко мне пришел пожилой, седовласый немецкий адмирал, — рассказывал мне Липский. — Меня поразили благожелательное отношение и мягкие манеры Канариса. Он говорил так, будто хотел своей откровенностью вызвать у меня к себе симпатию. Я никогда бы не подумал, что это был сам начальник немецкой военной разведки. Сосновский все еще находился в тюрьме. Канарис нашел самый разумный для нас обоих выход из создавшегося положения. Он предложил обменять немецкую шпионку, арестованную в Варшаве, на капитана Юрека Сосновского. Польское правительство согласилось с этим предложением, и обмен вскоре состоялся.

Впоследствии я неоднократно приглашал адмирала Канариса в посольство, и он один или-два раза вместе с женой приходил на званые обеды. Но я все еще не знал, кем был этот человек».

Что случилось со 150 документами, похищенными Сосновским, и с планом нападения на Польшу? Польский генеральный штаб, как и во многих других случаях первоклассного шпионажа, получая информацию, отказывался ей верить. Сосновский по возвращении в Польшу содержался в крепости, в то время как польская разведывательная служба пыталась установить, являются ли настоящими его документы или ничего не стоящие материалы Гриф-Чайковского или же и те и другие были фальшивыми и дезинформационными. Поляки пришли к ошибочным выводам.

«Мы предполагали, что Сосновский передавал дезинформацию, сфабрикованную самими немцами», — говорил мне Липский.

Когда в сентябре 1939 года немецкий вермахт напал на Польшу, генералу Лахузену, начальнику 2-го отдела абвера, было приказано найти Сосновского.

Но когда немцы взяли Варшаву, оказалось, что Сосновского там уже не было, и найти его не удалось.

Гриф-Чайковского, человека лишенного воображения, поляки повесили за предательство. И, собственно говоря, Польша не извлекла никакой пользы из самоотверженной работы Сосновского. Что касается Риты Паси, то последний раз я слышал о ней в 1950 году, когда она опять появилась в Западной Германии как танцовщица одного цыганского ансамбля.