2. Издательство «Искусство», редактору Л.Ильиной

2. Издательство «Искусство», редактору Л.Ильиной

        Уважаемая Лидия Антоновна!

        Возвращаю (как видите, в срок) перевод сценария[83]. 1-й экз., который раньше правили Вы, теперь – основной.

        Из правки М.С.Шатерниковой я приняла все, что могла. Иногда ее пожелания полярны Вашим, ибо Вы (как и я, хотя наши вкусы не всегда совпадают) думали о ясности и литературности текста, она же, как и Н.И.Клейман, хотела приблизить текст к букве подлинника, добивалась не литературного перевода, а подстрочника.

        Прекрасно понимаю, что это вызвано искренним стремлением сохранить стиль и манеру автора и сценарную «специфику». К этой искренней заботе, к труду и времени, которых не пожалела Марина Сергеевна, я могу отнестись только с уважением. Но понятия о верности тексту и манере автора у нас разные.

        М.С. заметила в моем переводе с десяток ошибок и очиток, больших и малых, отметила с десяток действительно излишних вольностей, когда я, пытаясь раскрыть неясность, недосказанность в сценарии, обращалась прямо к роману. Все эти места я с благодарностью исправила.

        Однако верность букве подлинника в правке М.С. доходит порой до верности ошибке, даже опечатке. А главное, правка и впрямь обращает перевод в подстрочник. Как правило, ограничивает выбор русского слова первым значением по словарю, утяжеляет строй фразы, делает ее неестественной, чуждой строю русского языка, загромождает текст лишними местоимениями, вспомогательными словечками, придаточными оборотами. Такую правку я, понятно, принимаю далеко не всегда.

        Конечно, не надо украшать неотшлифованный черновик. Но одно дело неотшлифованность, и совсем другое – вялая, серая калька, прямо противоположная характерной для Эйзенштейна (по словам самих же консультантов) краткости и энергичности. И ведь Эйз. явно не сочинял по-английски, а в основном брал куски из романа дословно, монтировал отрывки, наскоро делал связки. Тут уже стиль самого Др-ра, отнюдь не лаконичный и не энергичный, и уж его-то надо переводить не калькой, а по законам нормального перевода.

        На экземпляре с чернильной правкой М.С. я помечала и объясняла карандашом, почему не принимаю правку или, принимая, считаю, что текст от нее не выигрывает. Боюсь, что в спешке иногда карандаш получался «сердитый». Думаю, Марина Сергеевна, с которой мы еще раз работали вдвоем, искренне стараясь теоретически и практически понять и убедить друг друга, не усомнится: никакой «недоброжелательности» тут нет и в помине, спор идет по существу. Видимо, М.С. к этому тексту уже не вернется. Но на случай, если с правкой будете сверяться Вы, мне самой надо было отметить спорные места для памяти, чтобы не пришлось опять смотреть в подлинник.

        /.../

        Повторяю, все мало-мальски приемлемое я приняла, перестроила фразы, упростила словарь, убрала все, что вызывало возражения какой-то нестандартностью. Может быть, этим и достигнута некая буквальная точность. Но едва ли это – истинная верность духу подлинника. Смысловая и эмоциональная окраска подчас смазывается, оттенки теряются. Я отнюдь не уверена, что сам Эйзенштейн понимал свой текст так однозначно и так буквально передал бы его по-русски.

        Но ни по кино, ни по творчеству Эйзенштейна я не специалист, а потому, насколько могла, выполнила требования специалистов.

        В итоге текст стал попросту хуже.

        Прошу под этим переводом вместо моей обычной подписи поставить: «Г.Нетова»[84].

        Всего Вам доброго.

        Н.Галь

9/III-71.