1915 год
1915 год
540. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[1621] <8.01.1915. Москва — Н.Новгород>
8 января 1915 г.
Дорогой Александр Сергеевич!
Поздравляю Вас с Новым годом. Спасибо Вам за письмо Ваше, такое тихое и для Вас очень типичное, православно-роденбаховское [нрзб]. Понимаю Ваш все еще немного романтический пафос, но не могу сделать это своим настроением, и не только по слабости греховной, но и по другому. Ведь у каждого свое. Я же в те времена, когда полагается быть романтиком по возрасту, слишком засушил себя "измами", и только от времени оттаивает душа, так что про себя я сказал бы наоборот, что у меня романтизм (м<ожет /> б<ыть /> иной) как-то крепнет с религиозным опытом. Осень я всегда любил, по-пушкински, эстетически, но не влюблялся в природу, как теперь, и во все ее моменты, а больше всего люблю неподвижную, вечную красоту юга: море, солнце и горы. Невесту природу люблю, хотя и люблю "охотное ее умирание".
Я и очень заинтересовался, и был обрадован, что Вы мне пишите письмо-статью: окончите и присылайте… в "Русскую Мысль", я думаю, что пойдет. Напишите Франку, он близко стоит к редакции и Вас любит. А "Путь" — точно "беспутствует" и, кроме всяческих бестактностей, Вам известных, кроме финансовых причин, фактическое препятствие — б<ыть /> м<ожет />, и помимо ведома — чинится оным сиятельным "польско-еврейским соловьем[1622]. Увы! выяснилось, что того "Пути", о котором в начале мечталось, уже нет (если и был когда-либо); впрочем, я это отболел уже давно и теперь констатирую холодно, что по существу Эрн в том разговоре со мной был прав. Остается "Путь" академический и религиозно-философский; я, конечно, очень ценю и этот, тем более, что другой, б<ыть /> м<ожет />, есть и впрямь романтизм в Вашем смысле слова. Посылаю Вам оттиск. Лекцию свою пошлю, когда напечатаю (а печатать будет Сытин)[1623].
Б<ыть /> м<ожет />, поеду с лекцией в Киев, впервые после тех дней. Даже голова кружится от волнения, когда представишь себя, вроде гейновского [нрзб], на тех улицах и площадях… Это здесь, а приедешь и, вероятно, будет бить в нос жидовский ренессанс киевского стиля. Только Софийский собор не изменится, да Лавра…
Не могу без волнения читать Ваши строки о Ваших детях. Хотя бы маленького удалось Вам привезти в Москву показать… У Ивановых, кажется, корь. Эрн приехал уже, из-за мобилизации. Авва все время праздников прохворал в инфлуэнце, не вполне оправился и теперь. О. Павла не видал давно.
Не пришлете и свою статью для прочтения в Р<елигиозно />-Ф<илософском /> о<бщест />ве? Или не подходит? К счастью, надеюсь, что заседание с Здзеховским, авву огорчающего, не будет. Ах, как хочется мне понюхать воздуха войны, только дохнуть! Как-то навязчиво и неотвязно хочется. Но до весны даже и мечтать нельзя — лекции, теперь более глупые [нрзб], чем всегда. Мы все благополучны. Е<лена /> И<вановна /> кланяется.
Христос с Вами всеми. Ваш С.Б.
541. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <13.01.1915. Москва — Тифлис>
13 января 1915 г.
<… /> На прошлой неделе я написал статью "Плач над германской культурой" — для "Утра России"[1624], а теперь принялся за "Время славянофильствует" это для "Войны и культуры"[1625]. Тема очень ответственная и мне придется сделать большие напряжения для того, чтобы отчеканить и отлить в подходящую форму то многое, что нужно сказать. Я уже по началу вижу, что трудно, что в ход придется пустить все свои "пожарные силы" <… /> Народу ходит много, каждый вечер кто-нибудь да сидит. Вячеслав Иванович с величайшею своею умелостью ведет всякие свои тонкие разговоры. У тебя является, конечно, подозрение, что я засиживаюсь из-за разговоров позднее, чем нужно; но уверяю тебя в 12 я уже в постели и утром регулярно встаю в 91/2. Раньше вставать незачем потому, что у меня всегда не хватает не времени, а физических сил. Позавчера была лекция князя в "Войне и культуре" о Софии и Константинополе[1626]. Нас с Вячеславом лекция прямо обворожила, и это чрезвычайно удачное его выступление. Я со всей горячностью высказал ему свое восхищение и одобрение, на что он отозвался очень горячо и видимо был по-настоящему тронут. Дядя Гриша, услыхав наши восторги, чрезвычайно просиял, и у нас в "Пути" сразу рассеялись недоразумения и воцарилась полная гармония. Мне это ужасно приятно. Я всячески теперь буду поддерживать мир <… />
542. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <16.01.1915. Москва — Тифлис>
16 января 1915 г.
<… /> Вчера писал конспект для беседы, которая велась в Соловьевском обществе[1627]. Позавчера писал рецензии для "Голоса Москвы" — т.е это кроме утренних серьезных занятий, когда я пишу "Время славянофильствует" <… /> Вчера было заседание нашего общества. Я в виде вступления рассказал своими словами с добавлениями свою статью о германской культуре (предназначавшуюся для "Утра России"). Я прилагаю тебе отчет. Он очень перевран. Вяч<еслав /> говорил совсем не то. Бедный репортер сбежал с половины заседания (чтобы поспеть с своей заметкой) и получил поэтому совсем неправильное впечатление. Когда я кончил вступление, поднялся гвалт и суматоха, записалась бездна "ораторов". Ильин[1628], бледный и злой, подошел ко мне и спросил, разрешаю ли я ему возражать на тему "Кант—Крупп". При этом он угрожающе показывал "Русскую Мысль" с моей статьей и добавил, что он пришел специально затем, чтобы напасть на меня. Я сказал ему, что его возражение против Канта-Круппа разобьет прения, которые будут вертеться не на мне, а на положительном обсуждении специальной темы "о нашем отношении к германской культуре", а потому я предложил ему собраться в небольшом круге лиц и обсудить сообща Канта-Круппа. На это он мне сказал, что я выступал против Канта публично, и он так же хочет против меня выступить публично. Тогда я предложил ему на следующей неделе устроить особое заседание на интересующую его тему, в котором я прочту вторую часть "От Канта к К<руппу />", читанную мной в Петербурге. Совет принял мое предложение и я буду в скорости иметь удовольствие сразиться с Ильиным. Узнав, что на этом заседании о "Канте-Круппе" не будет говориться, многие сняли записи, и все же осталось 12 ораторов! Заседание прошло очень оживленно и полнозвучно. Говорили 3-4 германофильствующих молодых человека, не знающих о Германии "мы пишем или нам пишут" — но они, высказавшись на полной свободе, были совершенно преодолены внутренно уничтожены речами "религиозных философов". Чудесно говорил Булгаков и, что удивительно, Вышеславцев, который выступал раньше против меня. Тут вдруг обнаружился неожиданный консонанс! В заключение я сказал свое слово, сокрушительно игривое в первой части и весьма возвышенное во второй. Поистине я сам себе изумился: слова лились свободно, плавно и остановился как раз в том месте, в котором нужно было остановиться. Все остались несколько потрясенными. Маргарита Кирилловна очень живо мне выразила сочувствие, Мария Михайловна была в восторге, Вячеслав сегодня пространно выражал мне свою позицию. Как я узнал, Рачинский в самых сильных местах моей речи восторженно дергался в сторону Трубецкого, подмигивая глазом: "знай наших". Словом, вышло чрезвычайно удачно, и оттого, что мне удалось сказать хорошо то, что нужно было сказать, я заснул спокойно и сегодня провел день в полном обладании сил. <… />
543. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <20.01.1915. Москва — Тифлис>
20 января 1915 г.
<… /> Эти дни я совсем замотался. Представь, в два дня (позавчера и вчера) я написал большой фельетон — 9 стр., ответ Бердяеву. Он с яростью напал на нас вчера в фельетоне "О вечно бабьем в русской душе"[1629] и нужно было ему отвечать. Статья вылилась страшно легко и все же 9 стр. в два дня для меня слишком много и я сегодня разбит[1630] <… />
Когда я читал статью Ивановым — они дико смеялись, Вячеслав от смеха наливался кровью до того, что я переставал читать. Он говорит, что я во всех отношениях превзошел себя и он просто в восторге от остроумия и блеска статьи. Никто из них не нашел никакой грубости. Только вот не знаю, что делать с нею. Для "У<тра /> Р<оссии />" она велика, попробую устроить в "Бирж<евые /> Ведам<ости />", где появилась статья Бердяева. Вчера неожиданно появился Павлуша. Вызвал меня вниз и мы пошли гулять по бульвару. Снегу намело безумно и мы прямо погибали в сугробах. Представь наше изумление, когда навстречу нам появился Вячеслав. Узнав о приходе Павлуши, он спустился на бульвар и долго искал нас, поминутно рискуя упасть при его неумении ходить. Это было с его стороны "сверхгероически". Так мы и походили еще втроем по ухабам. Павлуша приехал с необыкновенными целями. Он с санитарным поездом едет на передовые позиции. Будет служить, причащать раненых и умирающих. Когда он перебывает у знакомых, у которых нет детей — он придет к нам, потому что в Посад он не вернется, а сам он кори[1631] не боится. Пока что он получил отпуск из Академии на месяц. Мне бесконечно нравится это его решение, с каким бы удовольствием я поехал с ним, хотя бы в роли дьячка. Он вошел и через швейцара передал свою книжку об идеализме[1632] с надписью тебе и мне <… />
Лопатин меня вчера рассмешил: повестку на заседание факультета принимает у него слуга, в два с половиной раза старее самого старого человека, и вот слуга забыл сказать Лопатину о повестке, и Лопатин заседание пропустил. Так что день защиты еще определится, он по всей вероятности будет в феврале. Я даже рад, потому что именно сейчас у меня много работы, а к середине февраля станет полегче. <… />
544. В.Ф.Эрн — А.С.Глинке[1633] <25.01.1915. Москва — Н.Новгород>
Милому и любимому Александру Сергеевичу с всегдашней душевной памятью о нем. От автора.
25 янв. 1915 г. Москва.
545. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <25.01.1915. Москва — Тифлис>
<… /> К этому письму я прикладываю стихотворение, которое Брюсов экспромтом написал Марии Михайловне в альбом. Наверное тебе доставит удовольствие. Это едва ли не самое удачное стихотворение Брюсова. Боже, как скучен и пуст, внутренно пуст: прямо как личинка какая-то. Один вечер просидел у Вячеслава, читая стихи и рассказывая о войне. И патриотично "настроен", и анекдотики героические рассказывает, и все же скука какая-то умопостигаемая идет от него. У меня даже сатирический рассказ возник на него в голове. Павлуша приходил к нам позавчера ненадолго, признаюсь, просидел с ним до 3 часов; от 6 до 10 он ночевал у нас, а потом я вместе с ним вышел <… /> Хороший Павлуша, тихий, нежный, овеян прозрачностью; у нас все к нему относятся с любовью. Сегодня в 3 часа на курском вокзале он служит молебен перед отъездом. Сегодня же едут. Вот я слышу, как встает Вячеслав — его пробудили сегодня "страшно" рано — ровно в час, и мы сейчас вместе с ним поедем провожать Павлушу.
<… /> Мы живем очень дружно. Вяч. Иванович каждый день читает новые стихи. Каждую ночь рождает их. У него образуется чудесный цикл эфирных стихов, изумительно нежных и тонких. С двумя котами[1634] были в синематографе. Нужно было доставить им удовольствие. Мария Михайловна в своей неистощимой заботливости заштопала мне куртку, так что я опять в обновленном состоянии. "Барышня"[1635] усердно музицирует. Вчера был необыкновенный визит. Чета Скрябиных самолично занесла швейцару бутылочку водки для Вячеслава. Наверх прислали ее вместо визитной карточки. Вячеслав по этому поводу торжественно за ужином пропустил две рюмочки…
М.М.Замятниной
Куда задумчивую келью
Не переносит Вячеслав,
Его тоске, его веселью
Часам труда, часам забав
Порой неслышимая слуху
От праздных глаз утаена
Подобно ласковому духу
Всегда сопутница она;
Ее обход незримый нужен
Хранить певца святой досуг,
И тот, кто с Вячеславом дружен,
И ей быть должен верный друг!
Валерий Брюсов
546. С.А.Аскольдов — В.Ф.Эрну[1636] <30.01.1915. СПб — Москва>
Дорогой Владимир Францевич! Не могу не выразить Вам своего восхищения Вашей статей о Бердяеве, которую сейчас прочел. И остроумно, и верно, и в конце концов весьма глубокомысленно. Конечно, все это одержимость со стороны "князя воздушного". Розанов же грешит от земли. И лучшего ответа Бердяеву не могло быть, а ответить надо было для него же самого (читатели "Биржевой" в общем ведь ничего не понимают). Ну и емкая же газета. А все-таки необходим "свой" орган.
Ваш С.Алексеев.
547. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <30.01.1915. Москва — Тифлис>
30 января 1915 г.
<… /> Прости, так давно не писал тебе, но эта неделя для меня была очень хлопотливой. Во-первых, я написал две статьи, во-вторых, был еще Павлуша, в-третьих, вчера было заседание с Ильиным[1637]. О последнем скажу, что оно вышло довольно несуразным. Ильин говорил мне тоном невероятной внутренней грубости. Я ему отвечал спокойно, но несколько моментов вышло все-таки острыми. У меня осталось большое неудовлетворение, хотя кругом говорили, что Ильин был совершенно побит и главное морально провален. С необыкновенной душевностью выразила мне свои симпатии и чувства Маргарита Кирилловна. Вера, придя домой, сказала, что она хотела встать и поцеловать меня за то, как я отвечал Ильину. Но я был очень усталый и в умственном забытьи, и потому не всегда находил слова и лишь изредка говорил с удачей. Князь напал на меня довольно резко, я ему ответил энергичною контратакою. После заседания он был очень сердечен и почти меня обнимал. Словом, внутренно вышло в конце концов хорошо, но с какими-то углами, которые перемололись лишь к концу вечера. Очень хорошо поддержал меня С.Н.Булгаков.
Статью о Бердяеве я послал в "Бирж<евые /> Вед<омости />"[1638]. представь мое изумление, когда я (на другой день) получил телеграмму "очень благодарен за прекрасную статью, прошу продолжать сотрудничество. Гаккебуш[1639]." А с Гаккебушем я и не знаком. Когда я прочел телеграмму вслух, все Ивановы дружно устроили мне овацию. Это мне приятно для будущего времени. Все-таки теперь будет заработок. Хорошо иметь базу пошире <… />
Эта неделя вышла очень "музыкальной" у нас. Приехала в Москву певица Девет из Петрограда. Она большая приятельница Гречанинова и Вячеслава. Очень простая и милая дама. Приходила раза три и все пела, себе аккомпанируя. Последний раз был даже званый вечер с ней. Пришли: Булгаков, Рачинский с женою, семья Чулкова, Маргарита Кирилловна[1640]. Кроме того с Ивановыми попал на концерт Скрябина и с великим удовольствием слушал его.
<… /> Был вчера "стратег"[1641] и тронул меня надписями на двух сборниках своих стихов. На одном написал "Влад. Эрну с братским приветом", на другом "Влад. Эрну в душевном единении". Ты видишь, как быстро сдружились мы с ним. Это ведь уже совсем по-дружески. Слов он не произносит напрасно <… />
Ты пожалуйста не смотри на мои планы пессимистично. То, что "Бирж<евые /> Вед<омости />" сами открыли мне свои объятия, и то, что "Утро России" обещало повысить мне гонорар — это ведь настоящий экономический выход для меня, и в то же самое время выход духовный, ибо у меня есть величайшая потребность теперь писать именно на темы публицистические. А ведь к развертыванию идей я еле-еле приступил. Каждая написанная статья порождает во мне по крайней мере три новых мысли для последующих статей. Так что у меня все время <нрзб. два иностранных слова />. Словом, с помощью Божией наши дела поправятся, и мы заживем славно без нужды <… />
Вчера получил открытку от Аскольдова с изъявлениями восторга по поводу "Налета Валькирий". Бердяевы ("Ни и Ли")[1642] скоро приезжают, должно быть 3-го. 8-го назначена его лекция в "Войне и Культуре"[1643]. Вероятно, что я буду читать 15-го. Нужно будет теперь усердно засесть за работу, чтобы поскорее кончить ее. Мое выступление, как всегда, вызвало массу толков. Кругом говорят все о "Канте и Круппе". Вчера прилетел Нилендер[1644] и зашел Балтрушайтис. За сочувствие, выраженное первым Ильину, Вячеслав резко сказал: "это показывает нетребовательность Ваших этических и эстетических вкусов". Когда тот застонал, Вячеслав прибавил: "Передайте это мое мнение всему "Мусагету". Словом вышла история (без меня). Когда я пришел, они там исчерпывали инцидент, а "стратег", прервав молчание грозно сказал: "Я не знаю в чем дело, но по тому, что я слышал, становлюсь на сторону В<ладимира /> Ф<ранцевича />, и во мне Вы имеете противника с левого фланга"… Лидия очень удачно сострила насчет Ильина: "Он ставит кавычки только перед цитатами (из моих статей), а сзади забывает поставить" (и наговаривает от себя). А Вяч<еслав /> еще сильнее выразился: "Такими цитатами можно из чужого кармана похитить часы" <… />
548. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1645] [? 01.1915. Москва — Бегичево]
<… /> Если ты не приедешь на Масленице и если тебе неудобно, чтобы я приехала, то я могу только поехать на второй неделе[1646], а это очень долго. В Петрограде у меня масса дела. Нужно узнать о Михайловском училище для Мики[1647], нужно поговорить со Струве, нужно познакомиться с Игнатьевым[1648] через С.Рачинского[1649], нужно поговорить с Радловым[1650] и с Оболенским[1651]. Даже не знаю, когда все это успею. Главное, мне нужно быть в Михайловском училище. А самое, самое, самое главное — мне нужно увидеть моего ангела, обнять его, крепко, крепко расцеловать и сказать ему все, что в моем сердце есть самого лучшего и светлого <… />
549. Н.А.Бердяев — Вяч.И.Иванову[1652] <30.01.1915. Люботин — Москва>
Люботин, 30 января 1915 г.
Дорогой Вячеслав Иванович!
Уже почти перед отъездом моим в Москву (8 февраля я читаю лекцию, а в Москву приеду, вероятно, 6 февраля) собрался я писать Вам. Для "энциклики", как Вы выражаетесь, не было у меня подходящей настроенности. Вы все хотели, чтобы я сказал Вам откровенно, что я мыслю о Вас. И вот я скажу Вам, хотя и недостаточно пространно. Думаю я прежде всего,что Вы изменили заветам свободолюбия Лидии Дмитриевны, ее мятежному духу. Ваш дионисизм, Ваш мистический анархизм, Ваши оккультные искания, все это очень разное, было связано с Лидией Дмитриевной, с ее прививкой.
О Вас я очень сильно чувствую вот что: тайна Вашей творческой природы в том, что Вы можете раскрываться и творить лишь через женщину,через женскую прививку, через женщину-пробудителя. Таков Вы, это роковое для Вас. Творческое начало в Вас падает без взаимодействия с женской гениальностью, Ваша огромная одаренность вянет. Вы сами по себе не свободолюбивы, Вы боитесь трудностей истинной свободы, распятия, к которому ведет путь свободы. Вы слишком любите легкое, отрадное, условное, в Вашей природе есть оппортунизм. Вы думаете, что теперь живете в свободе, потому что свободу смешиваете с легкостью, с приятностью, с отказом от бремени. У Вас нет религиозного дара свободы. Вы свободу всегда переживали, как демоническое дерзание, и для Вас лично воспоминания о путях свободы связаны с чем-то темным и сомнительным. И в Вашей природе есть робость, которая лишь внешне прикрывается дерзновением. Вы всегда нуждаетесь во внешней санкции. Сейчас Вам необходима санкция Эрна или Флоренского. Вы ищете санкции и в личной жизни и в жизни духовной и идейной. Жизнь в свободе — трудная и страдальческая жизнь, легка и приятна — лишь жизнь в необходимости. Вам не знакома божественная свобода, у Вас есть лишь воспоминания о демонической свободе.
В православии Вы ищете легкой и приятной жизни, отдыха, возможности все принять. И это усталость в Вас, духовное истощение от ложных опытов дерзания. Последние годы Вы живете уже творческими откровениями и подъемами прежних лет. Но сейчас я чувствую, что прежний огонь погас в Вас. Вы стали перекладывать в стихи прозу Эрна. Вы почти отреклись от Ваших греческих дионисическх истоков. И на высоте Вы лишь тогда, когда остаетесь поэтом.
Я не люблю в Вас религиозного мыслителя. Ваша необычайная творческая одаренность цвела и раскрывалась под воздействием сначала жизни Лидии Дмитриевны, а потом ее смерти. А в Ваших оккультных исканиях для Вас имело огромное значение Анна Рудольфовна[1653]. Теперь Вы попали в быт и живете под санкцией Эрна, говоря символически.
В Вас лишком много было всегда игры. И сейчас Вы очень привлекаете и соблазняете в минуты игры. Но думается мне, что Вы никогда не пережили чего-то существенного, коренного в христианстве. Я чувствую Вас безнадежным язычником, язычником в самом православии Вашем. И как прекрасно было бы, если бы Вы оставались язычником, не надевали бы на себя православного. В Вас была бы языческая праведность. В Вас есть языческий страх христианской свободы, бремя которой нелегко вынести. Вашей природе чужда Христова трагедия, мистерия личности, и Вы всегда хотели переделать ее на языческий лад, видели в ней лишь трансформацию эллинского дионисизма. Ваше чувство жизни, Ваше мироощущение в своей первооснове языческое, просто внехристианское, а не антихристианское. Вот в моей природе есть что-то антихристианское, но вся кровь моя пропитана христианской мистерией. Я — "еретик", но в тысячу раз более христианин, чем Вы — "ортодокс". Вы совсем не могли бы жить и религией Христа, не знали, что в ней делать, она просто не нужна Вам. Но культ Богоматери очень Вам подходит, сердечно нужен Вам для жизни, для мистических млений. И свое языческое чувство жизни вы теперь прилаживаете к Церкви, как к женственности и земле.
Я объявляю себя решительным врагом Ваших нынешних платформ и лозунгов. Я не верю в глубину и значительность Вашего "православия".
Простите, что я так открыто и резко высказал то, что думаю и чувствую. На это дает мне право наша старая дружба и высказанное Вами желание, чтобы я прямо написал, что переживаю я о Вас. Скоро увидимся. Приеду на этот раз с Лид<ией /> Ю<дифовной />. Три ее стихотворения приняты в "Русской мысли". С нетерпением жду Ваших "Сынов Прометея". Привет всем Вашим.
До свидания, целую Вас.
Любящий Вас Николай Бердяев
550. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн[1654] 4.02.1915. Москва — Тифлис
4 февраля 1915 г.
<… /> Вчера у нас были Шестов и Шпетт, опять был "симпозион", но не такой интересный, как прошлый раз. Шестов все выспрашивает о православии, все не может никак ни в чем поймать. Позавчера был вечер у Герцык, где выступали в высочайшем присутствии моего друга-маэстро 5 поэтесс[1655]. Вяч<еслав /> был очень сдержан и "слез" не было. а я уже приготовил чистый платок. Читала стихи свои Крандиевская[1656], мне ее представили как невесту А.Н.Толстого. Оказывается "Алешка" уже бросил осеннюю свою любовь и воспылал к Крандиевской. Последняя же очень "небесного" направления, судя по стихам и по виду, и "Алешке" придется несколько себя перекрутить <… />
551. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <8.02.1915. Москва — Тифлис>
8 февраля 1915 г.
<… /> Я очень рад, что тебе понравилась моя статья[1657]. А вот "Зюзючке"[1658] не понравилась. Написала мне длинное письмо с критикой, но с "любовью". Я ей сейчас же в нескольких словах ответил примирительно, не отдавая своих позиций.
<… /> Бердяевы приехали третьего дня, но до сих пор мы не виделись. Сегодня он читает лекцию в "Войне и Культуре" о душе России[1659]. Мы все идем и встретимся там. "Посмотрим, что выйдет".
<… /> На днях со всей "фамилией" (впрочем без Лидии) были у "стратега"[1660]. Очень "фешенебельная" квартира, роскошный ужин с водкой и Шабли, отдельный закусочный стол. Вячеслав был в восторге от водки, выпил четыре рюмки и просидел с "фамилией" до 5 часов, мы же с "профессором" (Булгаковым) благоразумно ретировались в 12 1/2 ч., потому что на другой день у нас были лекции. У стратега два портрета: один большой углем, сделанный Ульяновым[1661] — великолепный, тонкий, характерный, Балтрушайтис "в идее и сущности" — другой поменьше, в красках, сделанный Пастернаком[1662]. Хорошо схвачено сходство, но немного фотографично. Ты насчет меня не беспокойся. Я действительно много пишу, но с большим удовлетворением и потому почти без усталости. Теперь работаю над "Время славянофильствует"[1663]. Опять замешал густо. Меня в газетах почти везде и много ругают. Бюро вырезок исправно присылает мне все новые и новые шедевры для коллекции. Бердяев в фельетоне о Ницше[1664] опять меня сильно выругал, еще не зная моей статьи против него. Так что "Налет Валькирий" вполне им заслужен. <… />
552. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <11.02.1915. Москва — Тифлис>
11 февраля 1915 г.
<… /> Какие у тебя чудесные братья! Как хорошо написал Оник — один восторг. Чистые, великолепные души! Сегодня пришел стратег взволнованный. Вячеслав еще не встал и мы с ним вместе пережили восторг перед этим изумительным корпусом ген. Булгакова[1665]. Мы с ним сошлись на том, что этот эпизод — неувядаемый лавр и наша величайшая духовная слава. Это сверхчеловеческий героизм: 9 дней пробиваться через кольцо немецких полчищ, не спать, может быть, не есть, и без дорог, главное, почти без надежды, прокладывать себе путь назад. И только расстрелявши снаряды, положить оружие. И при этом вести пленных; и все же остатки пробились. Это какое-то чудо героического напряжения воли, — я думаю немцев должна взять оторопь-испуг — и без растерянности в немцах нельзя понять того, что они со своими сотнями пулеметов, орудий и тройными силами не могли в 9 дней физически уничтожить какие-то 25 тысяч, окруженных со всех сторон. Гинденбург хотел ускорить русский Седан, а вышли русские Фермопилы[1666]. А Н.А.Бердяев только два дня тому назад читал о "бабьем" в русской душе, и публика аплодировала… С Н<иколаем /> А<лександровичем /> мы встретились на лекции. Поцеловались, поговорили. Л<идия /> Ю<дифовна /> была больна и не пришла. Потом с Вяч<еславом /> звонились к ним в часов 91/2 — они сказали, что устали и ложатся. Вчера пришел Н<иколай /> А<лександрович /> и пригласил нас к себе на завтра. С ним поговорили немного. Сначала о пустяках, а потом Вяч<чеслав /> стал говорить в открытую, но деликатно. Н<иколай /> А<лександрович /> был сдержан, но немного растерян. Вот завтра придется говорить гораздо больше. Я решил всячески воздерживаться от споров п<отому /> ч<то /> с Н<иколаем /> А<лександровичем /> они совершенно бесплодны. Если начать ему уступать, он празднует "победу", если же диалектически его побивать — он приходит в раздражение, волнуется и просто кричит. Я устраняюсь и буду смотреть, как будет разговаривать Вяч<еслав />. Он искусен и дипломатичен.
Время защиты наконец определилось. Она назначена на 1-е марта. Я прочел это в "Русск<их /> Вед<омостях />". Придется теперь скорее кончать "Время славянофильствует" и приниматься за составление "речи" перед защитой. Впрочем, она должна быть коротенькая, на 20-30 минут, не больше. Мой "Кант-Крупп" все еще продолжает вызывать раздражение. Сегодня в "Р<усских /> Вед<омостях />" появилась скучнейшая статья "Виноват ли Кант?" с большими цитатами, не относящимися к делу и с маленькими ругательствами, относящимися ко мне <… />
Мария Михайловна страшно радуется твоим письмам и приносит их мне с сияющим лицом. Если бы мы не были уже мужем и женой, она наверное бы нас поженила! <… />
553. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <15.02.1915. Москва — Тифлис>
15 февраля 1915 г.
<… /> Третьего дня мы, наконец, выбрались к Бердяевым. Когда пришли, было маленькое напряжение, но потом Л<идия /> Ю<дифовна /> отвела меня в отдельную комнату и прямо сказала, что ей было бы очень больно думать, что какая бы то ни было полемика между нами может как-нибудь отразиться на наших личных дружественных отношениях. Я на это поцеловал ей ручку и сказал, что я об этом и думать не мог и очень рад, что и она с Н<иколаем /> А<лександровичем /> думает почти так же. Натянутость сразу прошла, и мы разговаривали потом, как всегда — "в простоте и дружбе". Оказывается больше всех переволновалась Е<вгения /> Ю<дифовна /> из-за моей статьи. Мы сошлись на том, что спорить с Н.А. не нужно, ибо он совершенно одинаково со мной сознавался своим дамам, что очень любит меня в "домашней обстановке" и любит вести со мною разговоры о "котах и собаках", а вот в спорах я невыносим. Так что у нас все быстро выяснилось, а в это время Вяч<еслав /> очень удачно разговаривал с Н.А., так что у нас образовался мир, который, надеюсь, не нарушится. За ужином Л<идия /> Ю<дифовна /> читала свои стихи русские и французские. Она неожиданно для себя и для супруга стала читать французские стихи и очень недурные. Тут Н.А. с широкой детской улыбкой признался, что его дамы сыграли с ним шутку: Л.Ю. прочла ему свое первое стихотворение, как стихотворение Верлена. Н.А., прослушав, сказал: "Да, да! я вспоминаю, это у Верлена находится в сборнике…" Тут дамы захохотали, и целый вечер Н.А. пребыл в совершенном конфузе и молчании. Воображаешь, сколько наговорила в этот вечер, воспользовавшись его полным "выбытием из строя" — Евгения Юдифовна! <… />
У меня личная полоса головокружительная: во-1) предстоит лекция публичная "Время славянофильствует", 2) 18-го должен выступить на докладе Здзеховского о Польше; в 3) 1-го марта защита. Кроме текущие занятия в Университете и "публицистика" <… />
554. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <19.02.1915. Москва — Тифлис>
19 февраля 1915 г.
<… /> После вчерашнего вечера решил не заниматься сегодня и вот сажусь беседовать с тобой. Против всякого моего ожидания вечер сошел очень хорошо. Здзеховский был интересен, хотя и застегнут на все пуговицы. Князь был трогателен глубокой взволнованностью. В иных местах его речи голос дрожал и почти слышались слезы. Добрый и хороший он человек. Я хотя написал свою речь заранее, говорил "свободно" и не так, как написал, пользуясь докладом Здзеховского. Вдохновения никакого не чувствовал и сам собою остался недоволен. Но почти все выражали мне свое удовлетворение. особенно горячо похвалила меня Маргарита Кирилловна. Она теперь вообще относится ко мне с личною дружественностью. Очень сердечно говорил Булгаков. Так что заседание все удалось, и многочисленные поляки, сошедшиеся на заседание, воочию увидели, как дружественно относятся к ним русские, из глубины, а не из политики или расчетов. Было радостное возбуждение, после которого я хорошо заснул и проснулся с ясной головою, несмотря на то, что добрался до постели лишь к 2-м часам (вообще же живу регулярно). В "Русском С<лове />" ты прочтешь отчет Жилкина[1667], а из "У<тра /> Р<оссии />" я вырезку тебе приложу.
Третьего дня у Рачинского был прием — он теперь стал у него ежегодным. Т.к. его квартира мала, он делал прием у своих знакомых Ян-Рубан (певица), жена Поля (пианиста), живущих в том же дворе[1668]. Набралось много народа: князь, Маргарита Кирилловна с сестрою, Шпетт с женою, Булгаков с женою, Вячеслав и еще много других. Вечер вышел чудесным оттого, что пела Ян Рубан и играл Поль. Поль прекрасный пианист (и сам композитор), и его исполнение 5-ой симфонии Бетховена в переложении Листа вышло потрясающим. Но вот кто меня пронзил до глубины — это Рубан. У нее совсем небольшой голос, но исполнение… я не нахожу слов — я в жизни никогда не слыхал такого художественного исполнения. Много выше, артистичнее, первоначальнее, сильнее, чем у Олениной Д’Альгейм[1669]. Уж на что требователен Вячеслав, но и он нашел ее пение совершенным. Дальше был ужин, говорят прекрасный, но я уже во время него мирно покоился на своей постели <… />
555. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <23.02.1915. Москва — Тифлис>
23 февраля 1915 г.
<… /> Вчера должен был написать тезисы к диссертации (4 стр.). Позавчера была лекция в Университете. Сегодня засяду за составление речи перед защитой. Она очень ответственна и потому ее нужно сделать возможно лучше <… />
556. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн[1670] <27.02.1915. Москва — Тифлис>
<… /> Пишу тебе открытку, потому что эти дни исключительно занят. Пишу "речь" и подчитываю всякие книжки. Как только освобожусь, напишу большое письмо. Мне бесконечно жаль, что ты не будешь присутствовать на диспуте, но я утешаю себя тем, что во-1) диспут — страшнейшая чепуха и ерунда, и во-2) экономия от твоего неприезда улучшит нашу жизнь осенью, и кроме того ты не устанешь и сбережешь свои силы <… />
557. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <2.03.1915. Москва — Тифлис>
2 марта 1915 г.
<… /> Должен прямо сказать, что диспут был как диспут, и если что и было особенного, — то не в диспуте, а вокруг него. Уже со вторника прошлой недели М<ария /> М<ихайловна /> вытащила мой сюртук и прочее, чистила, чинила цалзонцини, пришивала пуговицы, и это все незаметно — я узнал о ее самоотверженной работе, когда увидал в день диспута все выглаженным и приведенным в полную боевую готовность. Накануне диспута мы разговаривали с Вячеславом о двух вещах — о Китайском дворце, из коего открывается вид одновременно на весну, лето, осень и зиму, и в коем царит день, ночь, восход и заход, и о Доцтор Сцчманс’е, т.е. о пирушке по поводу получения степени <… /> Вяч<еслав /> требовал, чтобы я либо пригласил Лопатина, декана и моих друзей в ресторан, либо позвал их к нам. Я протестовал самым решительным образом и грозил выброситься из окошка на улицу. Спор был вынесен на суд Г<ригория /> А<лексеевичаа и Сергея /> Н<иколаевича />, которые случайно подошли, и они стали решительно на мою сторону. Диспут вышел очень удачным против всякого ожидания. После щедрых похвал, к которым присоединился и мой второй оппонент, Лопатин в течение двух часов нападал на меня, но корректно, с большим уважением ко мне, и я на каждое возражение легко и без всякого труда отвечал и, как говорит Вячеслав: "удачно, веско и красиво по форме". Когда вся церемония кончилась и декан, вставши, прочел обычные слова о присуждении степени — раздались громкие аплодисменты — публики было много — и мне неизвестной. Все стали поздравлять. Лопатин очень горячо поцеловал меня, другой оппонент последовал его примеру, и неожиданно крепко расцеловался со мной декан, и потом пошли свои. Диспут длился 4 часа, и я, конечно, безумно устал от стояния и говорения. Когда приехали домой, был приятно изумлен трогательною любовью Ивановых. На столе стояли великолепные цветы, коробка конфет; от Сережи[1671] прекрасно сделанный деревянный слон. М<ария /> М<ихайловна /> и Вячеслав сияли и были довольны, как если бы степень магистра получила вся семья. Ну, словом, их любовь какая-то безграничная. Только что я отлежался и выпил черного кофе — прибежал Котляревский прямо с поезда и, поздравив, ушел; затем пришел Балтрушайтис, затем звонил Гершензон с поздравлениями (он упал и повредил бок и не мог придти). Вяч<еслав /> все-таки от себя пригласил на вечер Домначку, Рач<инского />, Булг<акова />, Шпетта и князя. Князь со мной тоже густо расцеловался и очень сердечно высказал всякие пожелания. Он был необыкновенно мил, остроумен, заметно доволен, что попал дружески в нашу среду, и я лично через его присутствие как-то почувствовал привет от покойного его брата[1672], который был настоящим учителем моим. Вообще с князем у нас теперь стали совсем дружеские отношения. Вяч<еслав /> несколько раз говорил мне: "Разве ты не видишь, как он тебя любит?"
Ну вот — дело сделано, и мой Розмини фаит аццомпли.
558. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <5.03.1915. Москва — Тифлис>
5 марта 1915 г.
<… /> На другой день после диспута я получил цветы, очевидно от Домика[1673], а так как вчера был именинник Вячеслав, и Вера преподнесла ему цветы, то у нас теперь полон дом цветов. Карлюкина телеграмма[1674] вызвала всеобщий восторг. Ее стиль нашли чрезвычайно подходящим моему нраву[1675]. Приношу Карлюке почтительную благодарность. На другой день я мог только написать тебе письмо и весь день лежал в полном изнеможении. Друзья накануне разошлись в 21/2 ч., так что от переутомления я даже на третий день ничего не мог делать. Когда я пришел в собственное свое самочувствие на четвертый, я впервые испытал действительную радость освобождения от всяческих обязательных занятий, связанных с диссертацией, и мне стало приятно думать, что вот ближайшие месяцы, по крайней мере, я смогу отдаться собственным работам, а их накопилось многое множество: 1. несколько статей в газеты 2. ответ Бердяеву 3. статьи о Джоберти и пр. и пр. Писание речи и какое-то внутренно связанное состояние поглотило у меня конец февраля, и все у меня остановилось: накопились письма, белья собралась целая груда, стол завалился корректурами и взятыми отовсюду книгами, и после защиты эта "плотина" прорвалась, и я начинаю, кажется, с завтрашнего дня входить в свои берега. Кроме того ложусь рано и начинаю чувствовать себя человеком. Теперь много сил положу на заработок денег — хочу обеспечить ваш приезд; ведь нам нужно будет сделать многое: и рояль перевезти и ковры, и книги из Тифлиса, и кроме того придется прикупить некоторые вещи. Ты не подумай, что для меня думать об этом хлопотно. Наоборот страшно радостно, и я мечтаю, чтоб мы зажили, наконец, все вместе и своим собственным домом <… />
Бердяевы настроены печально. Н<иколай /> А<лександрович /> все лежит, кость срастается плохо. У него постоянно толчется народ и, как говорит Л<идия /> Ю<дифовна />, — он с удовольствием принимает "ванны любви". <… />
559. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <8.03.1915. Москва — Тифлис>
8 марта 1915 г.
<… /> Эти дни я усиленно занимался. Почти до конца написал ответ Бердяеву (должно быть, завтра кончу) и еще 6 писем — сбросил с себя всю почтовую тяжесть одним махом. Курсы[1676] прислали мне телеграмму: "Согласны ли занять кафедру философии. Получено право. Мейер." Я подумал, подумал (в письме предлагают 7 часов по 400 р. т.е. 2800 р. в год) и ответил отказом, но вежливым: "Будущем году не могу". Вячеслав одобрил. Перед диспутом я подал заявление в факультет о желании моем вести на будущий год практические занятия по Платону. Слыхал от Лопатина, что факультет согласился, и я таким образом смогу несколько развернуться и укорениться в Университете. А мысль углубиться и погрузиться в Платона по уши и в греческий язык — для меня мечта <… />
560. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <15.03.1915. Москва — Тифлис>
15 марта 1915 г.
<… /> Сегодня я чувствую себя утомленным, потому что вчера случился неожиданный "вечер". Позвала нас к себе Маргарита Кирилловна "на Струве". Он судился (присужден к 2 месячному аресту при тюрьме) по этому повду приехал в Москву[1677],. Собрались без определенной цели, так — чтоб "поговорить". Струве начал застольную беседу словами о том, что сейчас с особой остротой поставлен национальный вопрос. Вокруг этой темы и пошли разговоры. Говорили один за другим Котляревский, Вячеслав, Булгаков, Новгородцев, Ильин, Турбин, Рачинский и твой супруг. Речи чередовались диалогами со Струве и его "ответами". Было очень сердечно, серьезно и хорошо. Весьма возможно, что из этой беседы что-нибудь вырастет, либо сборник, либо постоянный отдел в "Русской Мысли". Разошлись поздновато, но я никак не мог не пойти. Вячеслав очень хвалил меня. Маргарита Кирилловна выразила полную солидарность с тем, что я говорил, а Струве был несколько озадачен, потому что я поставил ему трудные вопросы, о которых он очевидно никогда не думал. Сегодня чудесный день — солнце и мороз — я выбежал прогуляться и подышать чудесным воздухом. Как мороз, я оживаю и уже спешу воспользоваться им, а в сырые дни сижу дома <… /> Теперь время самое горячее, нужно не упускать ни одного дня. Тогда летом я смогу иметь спокойную работу (Данта кончу и о Джоберти писать буду). Сегодня была у Ивановых жена Скрябина, очень милая дама, вся вращающаяся вокруг своего супруга, забросившая музыку и собственные композиции, чтобы жить всецело им[1678]. Она умна и "жертвенна", но впечатление получилось очень грустное. Что-то все-таки неуютное есть в нем, замкнутость в себе, в каких-то больших, но ограниченных сферах; сын необыкновенно развитой и музыкальный (7 лет), все боится "сойти с ума"[1679]. Просто страшно было слушать ее рассказы (она рассказывала просто, почти весело). Как люди ходят над безднами <… />
Позавчера была у меня Люся с Домночкой. Она еще похудела. Одета очень элегантно. С своими компаньонами по найму квартиры расходится. Хочет даже бросить службу в Центральном [нрзб] и ехать на войну. С Домночкой она очень хорошо встретилась. Ивановым всем понравилась. Лидия нашла, что она "безумно красива", как все Флоренские <… />
561. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1680] <16.03.1915. Москва — Москва>
Дорогой мой ангел, спасибо за письмо! Напишу только один раз, больше писать не буду, а то тебе наверно неприятно. Начала говеть, молюсь за тебя! Очень больно, что столько причиняю тебе страдания. Совсем не этого хотела бы!
Я очень рада, что ты все больше приходишь к заключению, что Петроград не Москва и что там лишь небольшая кучка людей тебя понимающих! И все твои Ковалевкие и Петражицкие недалеко ушли! А скептицизм это просто душевная бездарность! Еще очень важное подтверждение моей оценке Петрограда я получила на днях от П.Б.Струве. Он приехал в Москву в пятницу и просил меня на субботу вечер пригласить 8 человек с тем, чтобы поделиться своими мыслями.
Эти 8 человек: Рачок[1681], Булгаков, Эрн, Вяч. Иванов, Котляревский, Новгородцев, Ильин, Гершензон. Все пришли, только тебя так недоставало, что и передать не в силах. Беседа была прямо знаменательная. Очень, очень тебя прошу, позвони скорее Рачку и расспроси его. Струве остался страшно доволен этим вечером и на другой день даже звонил мне и благодарил меня за то, что я отозвалась, и высказал, что он в Петрограде никогда не находил такого удовлетворенья душевного, и такого сочувствия, и понимания!
Вот подтверждение! Поставил Струве вопрос об оправдании национализма. Он сказал, что национализм может быть оправдан только на религиозной почве, т<ак /> к<ак /> иначе он становится зоологическим, тем, против чего ты выступаешь! Тебя поминали каждую минуту. Постановка этой проблемы для общественного сознания есть великое событие вообще, а такими людьми как Струве особенно. Я так была воодушевлена и радостно взволнована этим всем впечатлением, что не спала всю ночь. Григорий Алексеевич говрил твоими словами. Струве говорил по-своему, но важно дать в этом направлении как можно больше общественному сознанию, иначе грозит большая опасность.
По-моему, надо сделать все, чтобы воскресить в общественном сознании идею Святой Руси и т<ак /> к<ак /> это религиозный идеал, то никакой опасности немецкого национализма здесь нет. Ты в твоей лекции о Софии это делаешь и оттого она особенно хороша, но надо еще определеннее это развивать. Если бы немцы искали в своем Граале содержания своего национализма, то это было бы прекрасно!
Я оттого так рада, что Струве это провозглашает, что он может привлечь широкие круги интеллигенции. Всех бессодержательнее был Ильин, а всех неопределеннее — Новгродцев и Котляревский. Но и эти культуртрегеры все были сочувственны и соглашались! И этому я страшно рада. Пусть каждый в своей сфере основывается на религии и связывает с ней все! Только это и нужно. Боюсь, ты поймешь меня не так, и я рассержусь тогда до болезни, т<ак /> к<ак /> я очень этим захвачена и не могу, и не хочу всегда рассуждать. Хочу, чтобы без рассуждения провозглашались любовь и обожание к России, и все силы были положены не на равноправие всех народов (это между прочим), а на раскрытие сокровищ и святыни нашей народной души!
Поговори с Григорием Алексеевичем, пожалуйста, т<ак /> к<ак /> я слишком волнуюсь, чтобы быть понятной и ясной для тебя! Будь здоров, пожалуйста.
Я поеду к Троице с Микой в пятницу и в субботу вернусь. В воскресенье 22-го мы с Микой поедем в Михайловское и вернемся во вторник. Напиши мне так, чтобы я получила письмо в воскресенье утром, здесь. Ради Бога прости меня за все, что я тебе причинила, мне очень, очень это больно! Напиши мне! Целую тебя очень крепко миллион раз!
562. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[1682] <19.03.1915. Москва — Бегичево>
Христос воскресе, моя дорогая,
Пишу тебе заранее, уже в Среду, так как очень боюсь, что в нынешнем году почта будет особенно неаккуратна. Дай тебе Бог, чтобы этот праздник был для тебя в полной мере светлым праздником. Ужасно рад твоей блестящей мысли поговеть с твоим Микой у Троицы. Дай Тебе Бог мир душевный и радость в детях.
Ужасно думать о тех, кто даже в этот день не будут избавлены от необходимости убивать и быть убиваемыми в окопах. Дай Бог, чтобы им хоть Пасху дано было встретить спокойно и без боя.
Гармося, моя родная, дай Бог в этот день всем нам легкости душевной, в особенности тем, кто носит на душе большую и уже давно накопившуюся тяжесть греха. Да простится в этот день всякий грех и в особенности тот, который так больно и так мучительно чувствовать, потому что он вкрадывается в самые естественные и в самые сильные человеческие чувства. Ах, как мучительно хочется, чтобы перед Богом было свято и непорочно все человеческое и в особенности наше с тобой, моя дорогая. Моли Бога, чтобы так было и чтобы ничем не омрачалась ни твоя, ни моя душа.
О чем еще писать, моя дорогая; спорить о "национализме" с тобой не хочется, хоть есть тут большое и опасное недоразумение. Да будет свята и велика пред нами всякая народность; и свой народ надо любить всеми силами души; но национализм требует, чтобы мы любили только свою народность, и попытка примирить это с христианством — чистейшее безумие — вопреки уверениям русских немцев — всех возможных Бернгардовичей и Францевичей[1683] на свете. Для них "русская народность" — имущество благоприобретенное; я понимаю, что они из-за нее из кожи вон лезут и стараются — отсюда их национализм. Но для меня и для тебя "быть русским" — это наше родовое имущество; "стараться" нам об этом нечего: все равно, как мы не повернись, мы будем русскими, даже если бы мы заботились о противном. А потому нам национализм в лучшем случае бесполезен, а в худшем — вреден, потому что он стирает всякую грань между нами и теми, кто ради своего народа считает все дозволенным.