6–12 VI 1915

6–12 VI 1915

Несколько дней ничего не записывал. То некогда, то посетители, то усталость. Вот коротко события этих дней.

Был бой в 53 дивизии, с большими потерями и небольшим отступлением 211 полка. Командиром полка Мамаев, почему начальник штаба называет это сражение Мамаевым побоищем. Говорят, много наших сдалось в плен. Потери – свыше 1000 человек. За ночь мы приняли 447 – рекордный прием. Всё прошло у нас в порядке, без всяких замешательств. В лазарете приемом легко раненых заведует Мизюкова. Очень хорошо управляется, хотя на неё несправедливо много работы выпало сравнительно с другими. Впрочем, справедливость здесь трудно соблюсти. Тот, кто умеет хорошо работать, обязательно получит больше работы, ибо нельзя же рисковать давать поручения в ненадежные руки. Сестры, впрочем, наши все хорошие, хотя многие и мало подготовлены. Андреева всю ночь сидела и утром не была никуда негодной, как бы можно было думать по тщедушному её виду. На её дежурство выпала первая смерть. Это было на второй день открытия лазарета. Принесли безнадежного. Он умирал целые сутки. Андреева, очевидно, не могла примириться с неизбежностью и окружала несчастного участием и лаской, даже когда началась агония. Это был наш первый раненый, и им же открылось наше кладбище. Все провожали. Священник полковой сказал слово. Андреева была вся проникнута происходившим. Затем это повторялось уже неоднократно. 8-го хоронили Вейцлера, прапорщика 211 полка, товарища Окорокова и Милановского. Он тоже привезен был в безнадежном состоянии. Скончался на руках у Ульянищевой.

7-го вечером мы с Сережей и Боссом верхом были в штабе 53 дивизии в Мацкове. Надо было узнать, что будет после «Мамаева побоища». Начальник дивизии очень негодовал на нас, что мы не приехали к ужину, и заказал приготовить для нас особо. Мы отказывались, но были очень рады, что отказу нашему не вняли. Проголодались, да и интересно было сидеть в штабе и наблюдать их работу. Всё происходило за столом. Докладывают, что с наблюдательного пункта такого-то полка усмотрели значительные передвижения германских войск. Догадки – куда, зачем. Требуют точной телефонограммы. По рассмотрении приходят к заключению, что немцы отходят. Приказ – дать несколько снарядов по отходящим. Глубокое молчание. Вдруг оглушительный выстрел. Стекла задрожали. За ним другой, третий. Мне вспоминаются минуты детства. Нина и Катя на охоте. Ржевский нацелился на зайца, а сестры молят Бога, чтобы он промахнулся. Весь красный, Ржевский бросает ружье и обращается к ним с недоуменным вопросом. Он страстный охотник, и это ему кажется глупо и смешно. Но все радуются и смеются, идут на привал, довольные друг другом и собой, не замечая будто бы несообразности – идти на охоту и молить о промахе в зверя. И вот, когда полетели наши снаряды в Кальварию, я спрашивал себя, желаю ли я, чтобы дан был промах. По совести – я не нашел в себе этого желания. В случае попадания – 20–30 убитых и раненых неприятелей от каждого снаряда. Это ужасно, но, быть может, еще ужаснее то, что мы не ужасаемся, что единственное наше спасение в том, чтобы на время не ужасаться…

Попали или не попали, не знаю, но наутро немцы в отместку вновь обстреливали Мацково и вернувшийся туда Пермский лазарет. Убили часового, но больше ни в кого не попали. Приехавший затем фон Резон настаивал на переводе пермяков в другое место, но они не хотят уйти. Прошлый их уход из Мацкова послужил темой для разных неуместных разговоров, и теперь пермяки желают, очевидно, чтобы им было предписано оставить Мацково. Между тем никто им такого формального предписания не дает. Фон Резон рекомендует мне представить сестер летучки «А» к георгиевским медалям. Своих пермячек он представляет. Я же не хочу начинать деятельность отряда с погони за наградами, хотя бы и заслуженными. Невыгодно иметь такого уполномоченного, как я?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.