1913 год
1913 год
411. С.Н.Булгаков — В.Ф.Эрну[1282] <9.01.1913. Москва — Рим>
Дорогой Владимир Францевич!
Посылаю Вам рецензии на Сковороду из санктпетрбургской газеты "Русская Молва". Отчего нет от Вас известий? Получили ли мою закрытку? Поздравляю Вас с Новым годом. У нас Новый год омрачен тем, что 2-го января на льду, на коньках разбился Федя, получил сотрясение мозга и до сих пор в постели. Сейчас опасности нет, но первые часы предполагалось внутреннее кровоизляние и приходилось бояться всего. Привет Евг <ении /> Давыдовне.
Да хранит Вас Матерь Божия!
Любящий Вас С.Б.
412. Е.Ю.Рапп — В.Ф.Эрна[1283] <Начало 1913 г. Москва ? />
Дорогой друг!
Едва могу написать Вам несколько строк. Писать нельзя. Доктор не позволяет, но мне так хочется, чтоб Вы вспомнили обо мне. Работой по металлу я себе искалечила руку. Три месяца два пальца не сгибаются. А Вы, наверное, думали, что мне не хотелось писать Вам! И думали так неверно! Потребность говорить с Вами была напряженной, больше, чем прежде. Я переживаю что-то трудное. И часто не знаю плохо ли или хорошо. Я жду Вас с доверием и нежностью. И тогда расскажу.
Москву я еще не видела, и, кажется, не увижу. Улицы, дома, Кремль не чувствую реальным живым. Призрачно извилистые линии. Хочу увидеть картины и статуи и предчувствую их мертвенность. Я знаю, что Вас интересуют люди. Я видела их и много, и очень мало. Мне кажется, что все ушло внутрь, нет живого выявления. Все, что вовне бессильно и вяло и как будто ненужно.
Здесь устраивался вечер поэтов. Конечно, был Вячеслав Иванов, Аделаида Казимировна, были молодые поэты — Станевич[1284] и Анисимов[1285] — религиозно-мистического направления. Их стихи мне было особенно трудно слушать. Я не чувствовала напряженности, концентрации духа, всецелого отдавания. И все казалось тенью, глухим эхом, неживым прикосновением к Богу.
Вячеслав Иванов мне понравился меньше, чем когда-либо. Он ускользает, переливается многими цветами. Он и очень православен, и штейнерианец, и католик. Он как-то слишком стоит перед людьми, а не перед Богом.
Вера[1286], я видела ее первый раз, мне понравилась больше, чем я ожидала. Она сказала, что обожает Вас и, быть может, это привлекло меня к ней. У нее утомленный вид, но Лиле[1287] она говорила, что чувствует себя хорошо, спокойно, что ее брак — продолжение брака матери. Булгакова я не видела. Его сын болен, и он нигде не бывает.
Рачинский был и очень подчеркивал себя охранителем Церкви. Но разве Церковь нуждается в охранителях?
Петровский на меня произвел впечатление заколдованности. О, это очень жутко!
Евгении Казимировны нет. Она во Флоренции ухаживает за больной белле соеур. К Рождеству собирается приехать.
В доме очень говорят о книге Флоренского[1288]. Я еще не прочла. Книга занята. Но успела во время отсутствия Ники пробежать одну главу и показалось, что я в низкой, сводчатой церкви, где мерцают драгоценными камнями лампады, где душно от ладана и истонченных византийских линий, и где жажда глубокого, беспредельного, живого простора небес. Не знаю, может быть, увижу небо, когда прочту больше. Ник пишет статью о Флоренском[1289] и против обыкновения очень мало говорит о нем.
На днях дочь Веры Степановны будет читать реферат о двух религиозных типах: арийском и семитическом. Будет Новоселов, Кожевников и много разных людей. Я Вам опишу подробнее, и если меньше будет болеть рука.
Боба[1290] очень ен вогуе. На вечере поэтов имела успех. Гершензон ее хвалит. Советует создавать стихи, находит, что она прерафаэлит в поэзии[1291].
Ну, вот и все! Мне хотелось написать Вам еще об одном замечательном человеке, который прожил здесь три дня, но мои пальцы не могут писать совсем.
До свидания! Моя душа Вас ждет, потому что ей нужно опереться на Вашу силу ясность, и отдохнуть.
Поцелуйте нежно Евгению Давыдовну и Иринку.
413. Г.А.Рачинский — В.Ф.Эрну[1292]<10.01.1913. Рубанка — Рим>
10 января 1913 г. с. Рубанка
Дорогой Владимир Францевич!
Во-первых, от всей души спасибо за посвящение "Сковороды". Еще до получения Вашего письма я увидал его в корректуре и до слез был тронут этой лаской ко мне. Я знаю, как Вам дорог Сковорода, и тем глубже я чувствую силу любви, заключенной в этом даре. Этим мое имя навсегда связалось с той борьбой за Слово Отчее, которой Вы себя посвятили. Я плохо умею на письме выражать свои чувства, но крепко, крепко обнимаю и нежно Вас целую. — Книгу я прочел в корректуре, перед тем, как отдавать листы в печать. Может быть именно от этого способа чтения у меня получилось более сильное впечатление от личности Сковороды и его религиозного пафоса, чем от его философии, которая у меня не сложилась в голове в цельную и оригинальную систему. Но дело в том, что я, по складу моей души, больше сконен любить и ценить в мысителях этот личный и религиозный пафос, и то, что я не вижу стройной и, с историко-философской стороны, оригинальной системы, для меня дела нисколько не портит. Навидался я этих стройных и оригинальных систем в истории философии, от которых, как от козла, — ни шерсти, ни молока. Но все же чувствую, что окончательного суждения произнести не могу; когда изгладится первое впечатление, перечту книгу с новой точки зрения.
Дела у нас в издательстве в этом году замялись: за восемь месяцев вышла только одна книга, а потому и продажа была сравнительно ничтожная, и денег у нас мало. План на будущее таков: до весны 1913 г. выйдут 1) Зейпель, 2) Соч <инения /> Чаадаева, 3) Флоренский, 4) 2-ой том Дюшена, 5) "Русские ночи" Одоевского, 6) Сборник статей священника Щукина, 7) переводная брошюра Вл. Соловьева и 8) и 9) две брошюры — Карпова об основаниях натурфилософии и Дурылина о Китеже. На эти восемь изданий понадобится еще около 10 тысяч (ибо Флоренский и Чаадаев огромны, в особенности — первый — около 50 листов), а кредит на 1912/1913 год почти весь исчерпан. Весь расчет теперь на продажу. На 1913/1914 год мы имеем 1) Леруа, 2) "Гоголя" Зеньковского[1293], 3) Вашу диссертацию, 4) "Достоевского" Волжского (в старом виде, но все же, как и "Гоголя", в двух выпусках)[1294], 5) диссертацию Аскольдова[1295], 6) Вендланда[1296], 7) и 8) две небольшие вещи Бугаева о Фете и о природе у Пушкина, Баратынского и Тютчева[1297] и ряд брошюр: Вашу о Розмини[1298], Волжского о Сарове[1299], Фаминского об английских модернистах, Фаминского о Ньюмане[1300], переводную, порученную Макшеевой; всего, следовательно 13 номеров, что потребует около 12 тысяч (проставляя расходы, я не считаю расходов коммерческих, которые за два года потребуют около 6-и тысяч). Затем впереди: Августин, Баадер, Эриугена, Пордедж, Плотин, Шеллинг[1301] и библиография русской философии работы Ященко[1302]. Мы надеемся по весну 1914 года продать книг на 12 тысяч, но все же за покрытием 10 тысяч 1912/1913 года и 12 тысяч 1913/1914 года у нас не хватит тысяч шести, и они падут на кредит 1914/1915 года. В этот расчет включены и приняты во внимание необходимые авансы переводчикам по тем изданиям, которые еще готовятся и не попадут в две первые очереди, составленные из книг более или менее уже готовых и потому не терпящих отлагательства. Как видите, планов и работ — масса, причем, мы принимаем все меры, чтобы заказанные брошюры не превышали двух с половиной печатных листов по 40 тыс <яч /> букв. Затем у нас есть весьма важное предложение Гершензона. Чтобы Вы могли судить о нем, посылаю Вам копию его письма Маргарите Кирилловне (верните эту копию, если можете, она нам очень будет нужна в делах). Мы обсуждали проект Гершензона в принципе, и он нам показася желательным и приемлемым[1303]; конечно, весь вопрос в подробностях. Денег на него сейчас, как видите, нет, но он очень привлекает Маргариту Кирилловну, и, может быть, она найдет возможность как-нибудь его вдвинуть, не нарушая нашего бюджета. Вот пока все, что у нас в планах. Целую ручки у кумы и крепко целую крестницу[1304]; надеюсь, что она продолжает быть беллина; очень бы хотелось посмотреть на нее!
Храни Вас всех Христос! Жена шлет Вам свой сердечный привет. Душевно Вас любящий
Григорий Рачинский
Пишу из деревни, куда приехал отдохнуть на три недели. Через два дня еду опять в Москву на работу.
414. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[1305] <13.01.1913. Бегичево — Москва>
<… /> Что новенького сообщить про меня, дорогая моя? Ничего почти, все тоже; только вот то новенькое, что написал разом предисловие к Соловьеву, где кроме объяснения значения этого труда как итога целой умственной жизни, есть очень много тонкой дипломатии, идущей от сердца, по отношению к сотрудникам "Пути", к которым нужно было определить отношение, так как моя книга в политической своей части во многом направлена против них. Думаю, что эту тонкую и деликатную задачу я разрешил так, как ты бы хотела, по крайней мере льщу себя надеждой на это, ибо об этом думал и старался <… />
415. С.А.Аскольдов — В.Ф.Эрну[1306] <20.01.1913. СПб — Рим>
20 января 1913 г.
Дорогой Владимир Францевич!
Посылаю Вам две рецензии о Сковороде. Розанова, несмотря на все усилия, не разыскал. Через два дня еду в Москву читать реферат в РФО "Время и его религиозное значение" — реферат по существу чисто философский[1307]. Проблему времени развиваю в духе Бергсона[1308], но с некоторыми добавлениями и с полемикой против понятия времени как числа и 4-го измерения. Жалко, что Вас там не будет. Кажется, нет в Москве и Бердяева. До меня дошли слухи о каком-то будто бы разрыве его с москвичами, хотя и не принципиальном.
Пока будьте здоровы и благополучны. Кланяюсь Евгении Давыдовне.
Любящий Вас С.Алексеев
Неужели от Сковороды не осталось ни одного портрета, его очень не хватает в Вашей книжке.
416. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[1309] <10.02.1913. Бегичево — Москва>
<… /> Отвечаю на полученный от тебя сегодня обвинтельный акт <… />
"Я не люблю Булгакова" — это неверно. Я его очень ценю и ему симпатизирую. Все, что могу сказать, это, что общность наших занятий не способствует, а наоборот препятствует еще большей между нами близости. И в этом не я один виновен, точнее говоря, оба невиновны. Он говорит, что я "всем нутром" не понимаю Соловьева и даже неспособен его понять; я же со своей стороны не могу переварить превращения Софии во вселенскую хозяйку. Не спорю, сближение между нами все-таки может произойти вопреки этому, но как же тыхочешь, чтобы именно это служило элементом сближения?
"Я не смею больше любить Северцова[1310]". Каюсь, — виновен, все-таки люблю больше. И может быть этому способствует и то, что такого препятствия к близости нет. Нет того острого взаимного отрицания и взаимного оскорбления в той области, которую особенно горячо принимаешь к сердцу.
"Я не смею говорить с «Пометой» о каррикатурности булгаковских фантазий на соловьевские темы" и «Помета» не смеет его ругать. — Увы, виновен я, но она виновна только тем, что у нее есть эстетический вкус, которого у Булгакова нет вовсе. Кстати, выражение "вульгарные мысли" в отношении к нему употребил в разговоре со мною С.А.Котляревский, а не я.
В заключение обещаю тебе, что постараюсь быть не только мил, но и нежен с Булгаковым и буду либить его, но любви к его литературным упражнениям ты от меняне требуй: этого органически не могу. Вообще же, к чему ты начинаешь этот разговор, когда ты знаешь, что я из книги моей вытравляю всякие следы каких-либо нападок на него? <… />
417. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1311] [? 1913. Москва — Михайловское?]
<… /> Завтра у нас боевое заседание в "Пути". Я очень воинственно настроена, Рачок даже испугался моей энергии. Поддержанная тобой, я хочу завтра многое высказать Булгакову! <… />
418. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[1312] <13.02.1913.Москва — Симбирск>
Дорогой Александр Сергеевич!
Отчего нет от Вас вести? Пишется ли Саров и Д <ивеевск /> ий? Здоровы ли Вы и Ваши? — Имею сообщить Вам печальную весть: наш авва серьезно болен, у него Мамонов находит болезнь сердца (миокардит), он лежит пластом, мамаша волнуется, ему нужен санаторий, она слышать не хочет, вообще положение тяжелое. Помолитесь о нашем друге и учителе!
В Москве Н.А.Бердяев. Мы встречаемся внешне хорошо, но остается какая-то дальность и отчужденность. Это и естественно: пишет он свое "творчество" и на нем уперся, хотя, верится, что это больше упорство, а не подлинная его сущность. Был в Москве В.В.Зеньковский. Встретились мы хорошо, и все прежнее изгладилось окончательно. Но возникли новые трудности уже реальные: работа о Гоголе, при содержательности и глубине, по форме оказалась очень плоха. Пришлось поговорить и с ним, и он впал в подавленность, особенно от разговора с Григорием Алексеевичем; не знаю, чем кончится, захочет ли и сможет ли он еще поработать над формой. Он сам признает, что не обращал на нее никакого внимания.
Если бы Вы были здесь, я показал бы Вам, о чем говорю, на примерах. Теософия все ползет и ползет. У меня был значительный разговор о ней с Петровским. Приходится теперь читать все это… Не помню, писал ли я, что на Святках у нас разбился Федя, но обошлось. Храни Вас Христос!
Любящий Вас С.Б.
419. С.Н.Булгаков — В.Ф.Эрну[1313] <18.02.1913. Москва — Рим>
18 февраля 1912, Москва, Зубовский б., д. 15.
Дорогой Владимир Францевич!
Простите, что давно не писал Вам, был трудный и хлопотливый месяц. У нас в семье сейчас благополучно, чего и Вам от души желаю. Федя выздоровел. В "Пути" продолжает печататься начатое и принятое. Ваше заявление я передал. По смете, составленной Григорием Алексеевичем, уже принятые вещи занимают почти все место, и даже не на один год. Но приедете, сами увидите, и тогда будем вместе обсуждать, что можно вставить и на какую очередь.
Вы спрашиваете, отчего я не пишу в "Богословском Вестнике"? Оттого, что вообще ничего не писал это время, хотя чувствую долг пред о. Павлом Александровичем. Читаю "Богословский Вестник" с большим интересом. Читаю и Ваши "Римские письма"[1314], и чувствую, как много я теряю от того, что не пережил Рима и Италии. Но теперь у нас опять надвигаются семейные осложнения: тяжело (т.е. безнадежно) болен в Крыму брат Елены Ивановны, так что возможно, что на Пасху поедем в Крым. Думаю, что увижу Италию уже с детьми…
Приехали сюда Бердяевы. Мы встретились внешне хорошо, но чувствуется отдаленность и отчужденность. Николай Александрович не заходит без зова, как заходил бывало. Пишет свою "Филисофию творчества"[1315], но о ней мне еще не приходилось говорить. Надо известные вещи пережить и словами их не обойти. Я, во всяком случае, исполнен добрых чувств и искренно к нему расположен. Может быть, я и преувеличиваю эту отчужденность.
Все больше приходится останавливать внимание на теософии, которая все ползет и ползет. Не знаю, чувствуется ли для Вас эта особенность настоящего сезона. Говорить об этом бегло не стоит, отмечаю лишь в качестве протоколиста.
Григорий Алексеевич, слава Богу, здоров (между прочим, и в этом последнем смысле), но у меня есть относительно его чувство какой-то его непрочности (в смысле здоровья).
Не порекомендуете ли Вы мне основных сочинений Росмини и Джоберти[1316], которые существуют в немецком или французском переводах. По-итальянски мне читать их трудно, а познакомиться хотелось бы и даже нужно, ввиду хода моей собственной работы.
В Религиозно-философском Обществе прошли в этом полугодии доклады Аскольдова[1317] и Зеньковского[1318]. Я не очень доволен ими, хотя заседания были оживленные. Предположены и еще доклады. Не познакомились ли Вы с сочинениями умершего недавно о. Астромова[1319], русского католика, который считал себя вдохновителем Вл. Соловьева?
Прощайте. Христос с Вами. Привет Евгении Давыдовне от нас обоих.
Любящий Вас С.Б.
420. С.И.Гессен — Вяч.Иванову[1320] <27.02.1913. СПб — Рим>
СПб. Таврическая, 35.
27 февраля 1913 г.
<… /> Это коллективная просьба к Вам от редакции "Логоса". Вы заметили наверное, что из числа ближайших сотрудников "Логоса" ушли Н.Лосский и С.Франк. Лосский потому, что не хочет раздражать своих московских друзей (Изд-во "Путь"), которым он отказал в ближайшем сотрудничестве. Франк потому, что считает "Логос" партийным органом нео-кантианцев, узурпировавшим наименование международного ежегодника по философии культуры. О Лосском говорить нечего. Его мотивы отчасти личные и вполне понятные. Он нам вполне сочувствует и будет продолжать сотрудничество у нас, тогда как в "Пути" не будет и сотрудничать. Но он не хочет, чтобы его считали в борьбе "Логоса" и " и "Пути" взявшим сторону "Логоса": это не соответствует вполне действительности и не желательно для него по личным мотивам.
О Франке тоже говорить не приходится. Франк по личным свойствам своего ума и характера обречен на безнадежное смешение определенности философской позиции с узостью и философской расплывчатости и мягкотелости с широтой. "Логос" никогда не собирался стать складочным метом для всяческого рода философических размышлений. С 1-ой же книги он определенно заявил, к чему стремится, и в течение трех лет, думается, не сошел с намеченного пути. Обвинять его в какой-то узурпации прямо смешно. Считать его органом неокантианцев — какой это провинциальный анахронизм! Будто Яковенко, Степун и я (не говорю о немцах) — кантианство! С таким же правом можно было бы нас назвать и платоновцами, и фихтеанцами, и гегельянцами!
Впрочем, Вы лучше другого чувствуете, что "Логос", если и партиен, то партиен постольку, поскольку он неуклонно стоит на стороне чистой философии. Для человека, обладающего философским зрением, уе теперь должно стать ясно, сколь велики по существу расхожения между Яковенко и хотя бы мной: к какому большому разномыслию они со временем неизбежно должны привести.
К сожалению не только Франк, но и Борис Николаевичв своей последней статье в "Тр <удах /> и Дн <ях /> ", забывши все пережитое за последние три года, каким-то непонятным образом игнорируя происшедшее развитие и намечающуюся дифференциацию (признак живой силы!), попытался вернуть спор на старую позицию о схоластике (кантианство) и метафизике, которая в свое время так набила всем оскомину[1321].
Будто между нашей гносеологией и истинной метафизикой есть еще принципиальное различие! Будто происходить от скептической и боязливой гносеологии и бороться с дурной метафизикой значит быть схоластом и методолгом! Нет, даже Борису Николаевичу удается (да и он сам наверное скоро изменит свое мнение) сделать небывшим то, что за это время случилось.
Итак, к чему я это все говорю? Чтобы просить Вас позволить нам поставить Ваше имя на обложке в числе ближайших сотрудников "Логоса" — на место Лосского и Франка. Нам важно поставить имя Вячеслава Иванова — Ваше сочувствие много значит и покажет всем, что мы не партийный, а вообще философский орган. Вспоминая наши беседы, я полагаю, что таково и Ваше мнение. Вы всегда считали "Логос" сознавшей себя философией. Критикуя "Логос", Вы критиковали философию. Вы не принимали "Логоса" постольку, поскольку для Вас вообще не приемлема в последнем смысле философия. Нам важно, чтобы это Ваше мнение, столько раз опрделенно Вами высказывавшееся, Вы ныне подтвердили еще раз Вашим согласием на нашу просьбу. Это и будет соответствовать фактам. Вы дали уже нам Вашу статью и, надеюсь, дадите еще. Мотивы Лосского к Вам не относятся. Из того, что Вы дали нам Ваше имя, никто не заключит, что Вы стали партийным философом — против "Пути", в котором Вы сотрудничаете. Всякий поймет, что Вы сочувствуете "Логосу" условно, как признаете ценность философии в сфере условного. Недовольство Бориса Николаевича философией Вас тоже вряд ли должно остановить. Думается, Вы не последуете зову Штейнера, и Ваше имя, ни в каком посредничестве не нуждающееся посланничество, слишком уверенно в себе и слишком широко чтобы отвергать условную ценность философии. Так как 30 марта выходит новая книга "Логоса", то нам очень желателен был бы Ваш скорый ответ.
Надеюсь, у Вас все благополучно, и Вы довольны Вашим пребыванием в Риме. Я остаюсь здесь до числа 15—20 мая, а затем собираюсь в Германию на лето. С наслаждением читаю Вашу "Нежную тайну"[1322].
Передайте, пожалуйста, искренний привет Вере Константиновне Марии Михайловне.
Сердечный привет шлет Вам искренне Вам преданный
С.Гессен
421. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[1323] <28.02.1913. Москва — Симбирск>
Дорогой Александр Сергеевич!
Очень огорчен состоянием Вашего здоровья. Что у Вас с сердцем? Сообщите точнее. А что до настроения, то ведь всяко бывает, приходится терпеливо нести этот крест своей слабости. Говорю это, конечно, не о вас, но о себе.
В здоровье аввы, слава Богу, произошли улучшения. Я не знаю еще, как это выражается точно медицински, но самочувствие его лучше, разрешено есть, прекратились припадки и перебои, и он повеселел. Однако лежит, и видеть его можно только ближайшим людям, да и то не надолго. Как только встанет, надо гнать его из Москвы, иначе опять свалится.
Рад, что Вы написали Саров, жду с нетерпением рукописи. Когда я передал Гр <игорию /> Алек <сееви /> чу Ваши пожелания относительно гонорара, он сказал, что по его мнению, около желаемого Вами, так рублей 175, можно будет. Но к идее иллюстраций здесь относятся кисло, да и я не уверен, нужно ли это. Ведь такие иллюстрации, как лик преподобного Серафима, нужно дать лишь в очень хорошем, художественном исполнении, а откуда его взять? А ведь на иконе его всякий знает. В значительной мере то же относится и к остальному. Впрочем, м <ожет /> б <ыть /> иллюстраций требует текст, и я слишком рано заговорил, до знакомства с ним.
От Вас <илия /> В <асильевича /> Зеньковского нет еще письма, не знаю, как он решит.
Христос с Вами и Вашими!
У Елены Ивановны умирает в Крыму брат, вероятно, она поедет туда к матери.
Целую Вас. Любящий Вас С.Б.
422. Л.Ю.Бердяева — В.Ф. и Е.Д.Эрн[1324] <7.03.1913. Москва — Рим>
Эрны дорогие! Простите меня окаянную, что так давно вам не писала, хотя всегда храню вас в сердце. Это ведь — главное. Вот уже около двух месяцев, как мы в Москве. Я радостно встретила старушку и живется нам в стенах ее древних — уютно и тепло. Поселились мы там, где живет теперь Евгения Казимировна — у В. С. Гриневич[1325], открывающей Гимназию[1326]. Вот в этой гимназии мы и проживаем все Коммуной. Большой старинный особняк представляет нечто весьма своеобразное по составу своих обитателей. В большой зале собираются самые различные люди, начиная с отца Евгения[1327] и кончая Максом Волошиным[1328]… Мы занимаем две комнаты, куда Ни[1329] втащил свою библиотеку и засел за "справки" для окончания книги своей[1330] <… /> Когда же вы двигаетесь обратно ? Довольно уж вам питаться Италией, а то нам очень завидно. Будем ждать вас. Кто-то сообщил кому-то будто вы, Вл <адимир /> Фр <анцевич /> , приедете в Москву? Правда ли и как — с фамилией или один? Мы пробудем здесь, вероятно, до конца апреля. Нужно ли условиться где и когда увидимся? Шлем вам, дорогие, нежнейший привет, поцелуи и, до свидания в России. Целуем Италию.
Ваша всегда Лидия Бердяева.
423. Е.К.Герцык — В.Ф.Эрну[1331] <7.03.1913. Москва — Рим>
7/20 марта
Милый Владимир Францевич! Вы так давно не писали мне, я почти не понимала почему, но все-таки ждала… Пишу сейчас эти два слова только, чтобы спросить, чтоб услышать Ваш ответ, застану ли я еще Вас в Риме — или неужели мы встретимся только в мимомелькающих поездах? В эти последние дни выяснилось, что нам необходимо провести весну и начало лета с больной женой брата за границей, и тогда, конечно, я решаю во что бы то ни стало заехать хоть ненадолго в Рим. Выеду из Москвы через две недели и неделю проведу в Берлине с братом и его женой, а в Риме буду непременно в конце русского марта. Застану ли я Вас хоть немного? Мне бы этого очень хотелось. Чтоб мне радостнее ехалось в Рим, напишите мне хоть два слова еще сюда. Если не трудно будет, приглядите мне какой-нибудь, хоть плохонький, пансион, но близкий к Ивановым, но не на горе, как был наш Кейзер. И конечно недорогой. Так не верится мне, что все же Рим осуществится. О многом хочу говорить с Вами. Живем мы с Бердяевыми особенной и хорошей жизнью. И хоть Вам не писали, но часто поминали Вас. Приветствую и целую Ириночку, Евгению Давыдовну и Ивановых.
Буду ждать от Вас коротких двух слов.
Евгения Герцык[1332]
424. С.М. Соловьев[1333] — В.Ф.Эрну[1334] <10.03.1913. Боголюбы — Рим>
10 марта 1913 г. Боголюбы
Дорогой Владимир Францевич!
У нас в Волынской губернии наступила настоящая весна. Прилетели птицы и цветут первые цветы. Все же с каждой почтой ожидаю от Вас Синтаксиса сводного [?]. Писал Григорию Алексеевичу, что желал бы прочесть мою лекцию "Элинизм и христианство" в заседании Религиозно-философского общества в конце марта[1335].
Здесь Борис Николаевич, и я очень много узнал о теософии и Штейнере.
Двигаться на север думаем 20-го марта и к Страстной неделе перебраться в деревню.
У меня есть мечта: через несколько лет еще пожить во Флоренции и Ассизи.
И я и моя жена шлем сердечный привет Евгении Давыдовне и целуем Ирину.
Ваш Сер <гей /> Соловьев.
Дайте о себе знать, когда будете в Москве.
425. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[1336] <24.03.1913. Спб — Москва>
<… /> Поылаю тебе мою статью, напечатанную в "Р <усской /> Молве". Вызвана она горячим сочувствием Грише[1337]. Он прямо мученик внешней политики и покоя себе не знает ни днем, ни ночью. Возвращаетя домой когда в 10, когда в 12 и ведет, по моему убеждению, глубоко правильную линию. А за все это — отвратительная травля в правой и националистической печати на самой отвратительной подкладке. Сами же лишили нас Константинополя и за это травят дипломатов <… />
426. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1338] [? 03.1913. Москва — Спб ?]
Денег с твоей книги[1339] 610 р. Из них уплачиваю счет в 228 р. за бумагу. Остальные счета уплатим в мае. Книги разошлись всего: за наличные деньги 212 экз., даровых 94 экз. (больше не надо давать), 125 экз. на комиссию и 25 получить по наложенному платежу. Всего 456 экз.
У нас здесь оживленно, в редакции много разговоров. Вчера был С. Соловьев. Он стал гораздо лучше[1340]. Напишу тебе о его лекции[1341]. Бердяев сегодня был. Много толковали о книгах Илариона[1342] и Булатовича[1343]. Вообще, как они все ни плохи, а мне ближе Петербургских обывателей Ковалевских и Петражицких! Говорю это серьезно без личного гнева! Неужели же я в твоих глазах всегда только и руковожусь личным! Неужели в моих мнениях никогда нет объективно правильного? Впрочем, кому, что дорого! Мне дорога Москва и весь ее дух и самая природа около Москвы. Я это испытала, когда посмотрела, проснувшись в окно вагона и увидела чудные места, после Петербургской гнили и холода <… />
427. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[1344] <29.03.1913.Москва — Симбпрск>
Дорогой Александр Сергеевич!
Простите, что заставил Вас беспокоиться, да и меня это непрерывно беспокоило, но я выжидал, когда могу написать Вам в совершенно окончательной форме, и для этого надо было дождаться прочтения Вашей рукописи не мною, но и другими. Но все равно могу Вам уже сейчас сказать, что никакой "занозы" здесь для меня не возникало и что очерк Ваш, конечно, будет напечатан. Единственно, о чем может пойти речь, что — право за редакцией, м <ожет /> б <ыть /> , небольших сокращений, выпусков и под., конечно, без ущерба тому тону и основному настроению.
Мое личное впечатление, когда я читал, было, особенно местами, благодатно и сильно, давало ощущение Сарова (хотя глаз иногда спотыкался о стилистические недосмотры или — все-таки длинноты). Но ведь писать о Сарове вообще задача неразрешимой трудности. "юродивую" я все-таки мало почувствовал, — больше страшно. Относительно иллюстраций и мое личное мнение, и, думаю, еще более редакционное будет отрицательное: иллюстрации должны быть художественны или оригинальны, а иначе это будет смахивать на распространенные дешевые издания, чего мы не хотим. И, затем, кто же не знает лика преподобного Серафима?
Еще прибавлю — по соображениям не тактическим, но религиозным: зачем Вы говорите постоянно о "нетленных" мощах преподобного Серафима, когда Промыслу было угодно, чтобы эти святые мощи были в виде костей? Упоминаю об этом потому, что это существенно, хотя и мимоходно.
Брат Ел <ены /> И <вановны /> скончался, она ездила в Крым на похороны. Остальное благополучно. если не считать периодической хвори у детей, отчасти и у меня самого. Но ничего серьезного не было. А вот, что это у Вас за "порок" сердца? Скажите точнее, чем оно опрочено? Здоровье аввы улучшается. но, конечно, остается инвалидом и большей частью лежит. Теперь большая задача, как восстановить его силы летом.
Пока формально не состоялось редакционного постановления о том, как и когда печатать Вашу брошюру (вероятно, выпустят ее к осени), я не считаю тактичным возбуждать вопрос о немедленной высылке денег, но боюсь, что Вы расчитываете на них к празднику или вообще испытываете острую нужду. Если да, напишите, впрочем, я и так буду говорить с Григорием Алексеевичем.
Не помню, писал ли, что с "Гоголем" Василия Вас <илье /> вича Зеньковского окончательно разладилось, и он отказался (хотя вполне дружески, полюбовно и внутренне мотивировано). Ждем Эрна. Старые и новые болезни дают себя знать, но на то и жизнь.
Да хранит Вас и семью Вашу Матерь Божия!
Любящий Вас С.Б.
428. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[1345] <3.04.1913. Бегичево — Москва>
<… /> Все больше крепнет во мне одна мечта — съездить на Афон и там крепко, со всей силой любви, помолиться за тебя и за себя, чтобы Бог нам помог, поставил и дал силы. И не одно это меня туда тянет. Хочется вообще быть поближе к той духовной жизни, которая там пробуждается. Может быть, скоро удастся.
Читаю книгу Булатовича и все больше чувствую, до какой степени там суть не в богословии, которое у них слабое и неумелое, а в жизни, которое у них слабое и неумелое, а в жизни, которая глубока, возвышена и совешенно не умещается в этом богословии. Подойти поближе к этой жизни, — вот где тепло и радостно.
Родная моя, помни только одно, что я всегда говорил тебе, что нет святой радости без Креста. И если тебе у Креста тепло и хорошо, это значит, что надо сораспяться со Христом, чтобы воскреснуть с Ним <… />
429. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1346] [? 04.1913. Москва — Бегичево]
<… /> Милый мой, чудный мой, если ты мне ни в чем не веришь, то вспомни, что тебе говорил Успенский[1347]! Вот они тоже все видят, как в тебе много жизни, сил и именно молодости; ты переживаешь то, что многие переживают в молодые годы. А у тебя это выходит так особенно удивительно, сочетание молодого, светлого, прекрасного, такая сильная живая, духовная работа, в соединении с зрелым умом и такой глубиной чувств!
Друг мой, радуйся этому, отдавайся этому. Не на Афоне твое место, а здесь, среди людей, в служении духовному развитию молодежи, в раскрытии путей для мысли и чувства! Господи, как это хорошо, как прекрасно и светло! Напрасно ты боишься за меня и думаешь, что я не буду идти дальше, не буду лучше. Я работаю вообще над собой, работаю всегда. Разве можно быть возле тебя и не становиться лучше, не развиваться! <… /> Напрасно ты так все погребаешь: Афон, смерть и старость! Не люблю я этого и никогда не пойду на Афон, никогда не умру, потому что хочу радостной и светлой смерти и знаю, что Бог простит, я ему верю, и старости не признаю, ее нет! Не на Афоне твое место, ты дитя тонкой культуры и должен в ней жить и работать. Неужели не радостна твоя жизнь и деятельность только потому, что пока не все обстоит так, как ты хочешь! Подожди — и это придет, верь только и не убивай жизни, а тогда, я верю и знаю, что все так будет, как твоя душа того жаждет <… />
430. Л.Ю.Бердяева — В.Ф.Эрну[1348] <4.04.1913. Москва — Рим>
Остоженка, Савеловский, 10
Гриневич
4 апреля
Спешим мы все, милый Владимир Францевич, звать вас остановиться непременно у В.С.Гриневич вместе с нами. В <ера /> С <тепановна /> очень будет вам рада и просила меня передать вам ее большое желание принять вас у себя. Комната есть совсем отдельная, большая, удобная, та, где жила Евг <ения /> Каз <имировна /> . Прямо с вокзала приезжайте к нам, ждем с большой радостью вас, милый <… /> Очень рада, что вы тоскуете уже по России и не нужно вас больше ревновать к Италии. Ждем вас все дружно. Патя осведомляется давно уже, Зайцевы (она в особенности) не упускает случая спросить, когда вы наконец приедете. Ну, и все прочие: Булгаков, Рачинский и т.д. Н <иколай /> А <лександрович /> обнимает вас и ждет очень. Я нежно целую ваших дам и очень жалею, что их не увижу здесь. До свидания, милый.
Ваша Лидия
431. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[1349] <6.4.1913. Ст. Пятовская—Москва>
<… /> Посылаю тебе при этом письмо Эрна, очень милое[1350]. Что они все — несмотря на наши споры — ближе мне, чем Ковалевские и К°[1351] — в этом ты совершенно права. Может быть, даже наверное, от большей близости к ним и остроты в споре больше. Сейчас я настроен примирительно по отношению к нему.
Окончательно раздумал писать о Булгакове. Зачем, когда все разногласия и без того до дна высказаны. Письмо Эрну не требует ответа, т.к. я уже писал ему, что решения "Пути" по его делу может состояться только по его возвращении <… />
Не забудь пожалуйста прислать от "Пути" книги Щукина и Карпова. Корректуру в Петербурге получил и исправил. Осталось набрать всего часть "Эстетики" и заключение[1352] <… />
Лурье из Парижа прислал свой отчет об одном № «Вопросов философии». Там два слова о «Пути», где ты названа «Мадаме Моросоща, ун пчилантропе рицче ет ?цлаир?е» и есть глупенькая мысль, что расцвет мистицизма в России объясняется крушением русской революции.
432. С.Н.Булгаков — В.Ф.Эрну[1353] <8.04.1913. Москва — Рим>
8 апреля 1913 г. Москва
Дорогой Владимир Францевич!
Поздравляю Вас с приближающимся праздником и заочно христосуюсь с Вами. Я так давно не имел от Вас писем и, кроме того, предполагаю Вас в пути, что вовсе не уверен, чтобы это письмо достигло назначения. Однако пишу на всякий случай, между прочим, и потому, что последнее время по различным причинам часто и с бепокойством думаю о Вас и ощущаю потребность послать Вам свой привет и теплое рукопожатие.
Мы благополучны. Елена Ивановна ездила недавно на похороны своего брата. Ждем Вас в Москву. Стоит чудная нежная северная весна, а в духовной атмосфере — благовонное веяние Страстной недели. Как я сожалею в эти дни о тех, кто разлучен с православной родиной, а, стало быть, и о Вас[1354].
Передайте Евгении Давыдовне поздравления с праздником, Неля поздравляет обоих.
Да хранит Вас "грядый на вольную страсть" Христос!
Любящий Вас С.Б.
433. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1355] <1913.Москва>
<… /> Мы говеем с Микой и Марусей в церкви Рождества. Так хорошо, тепло на душе, около Христа, так светло и радостно! Так больно, что люди Его хотят соединить с мраком и смертью и страданием! Все это так не свойственно моей душе! Я так люблю мир Божий, так люблю жизнь, все, что нам дано Богом, так благодарю Его за то, что Он создал нас и все нам дал на радость и творчество! Вот в чем моя душа! И только радостной и жизненной любовью ее можно победить, а не отдалением, отчуждением и отворачиванием! Прости меня, что это говорю, но ведь можно же сказать правду. Вот видишь, какие мы разные! Уверяю тебя, что это не значит, что я всей душой не мучусь, что так я грешна перед Богом! Все хотелось бы отдать,чтобы была моя жизнь светла и вся залита солнцем! Ах, как мне горько и больно, что я так сделала, что я не ушла от тебя! Это мой большой грех и искупить его я должна, я это знаю! Но, чтобы я примирилась на том, чтобы делить тебя с ней, то есть, чтобы обе были какими-то подругами — нет, нет, нет — никогда! На это я не чувствую себя в силах. Я отравлю свою душу ужасом и ревностью. Тогда я должна умереть. Так я покачувствую, может быть Бог будет ко мне милостив и даст силы вырвать из сердца эту мою святую, светлую любовь, которая приносит столько страдания, горя и мрака, что ты даже отвертываешься от меня в дни обения с Богом, как от греха! Ах как мне больно! Пиши.
434. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[1356] <13.04.1913. Москва — Симбирск>
Великая Суббота
13 апреля 1913
Христос воскресе!
Дорогой Александр Сергеевич!
Приветствую Вас с радостью пасхальной, да пошлет Вам на сердце Воскресший Свою радость совершенную, Серафимскую радость! Надеюсь, что Вам дано было пережить Страстную неделю без внешних помех. Мне Бог послал это счастье. Страстная пролетела, как мгновение, пережилась как бы вне времени и пространства. Благодатные дни! Я говел со старшими детьми, и это совместное говенье доставило мне особую еще радость, которую Вы знаете. Все: и погода, и настроение, и обстоятельства сединились. чтобы дать праздник душе. Благодарение Богу!
А Вы все-таки так и не написали мне, в чем же состоит Ваша болезнь сердца. Напишите. Когда и как намечается переезд Ваш в Нижний? Мы остаемся в Москве числа до 20-го мая, когда кончаются экзамены Муночки. О поездке по Волге пока не думали, да трудно и загадывать при склонности к простудам детей.
Авва чувствует себя удовлетворительно, но лишь в санаторном режиме. На днях он выбрался из своей квартиры в квартиру своего брата на первом этаже, чтобы не подниматься, а затем выедет из Москвы совсем. Вообще же инвалидность или полуинвалидность его остается не устранена, не знаю устранима ли. Получили ли Вы книжку о С.Щукина, я просил послать. Знаете ли Вы, что спор "об имени Божием"[1357], естественно, очень волнующий авву[1358], который снова выступил здесь как ревнитель православия, имеет такое практически-жгучее (а догматически и тем более) значение? Интересна и своеобразна личность о. Антония Булатовича. Книжку прочтите, да и "На горах Кавказа"[1359] тоже. Непременно.
Теперь о лике преп. Серафима. Я не имел возможности говорить в "Пути" по поводу Вашего предложения — о фотографической репродукции старого, прижизненного еще изображения, но мне самому представляется, что, если может идти речь об иллюстрации, то именно такого рода, думаю, насколько знаю настроение, что и "художественная кислота" "Пути" (отрицательного отношения к которой, впрочем, я совершенно у Вас не разделяю) это примет. Важно узнать точнее, действительно ли это так. Насчет ускорения денег похлопочу и надеюсь иметь успех. А относительно выпуска брошюры весной нельзя поднимать и разговора: весь наш опыт говорит против этого, не забывайте, что нам ведь и без того приходится иметь дело с враждебностью и равнодушием. До осени задерживается уже напечатанная брошюра Дурылина о Китеже, книга Флоренского (впрочем, еще не готовая) и пр.
Вашу тревогу относительно Василия Васильевича Зеньковского я понимаю и, насколько она касается всего происшествия, разделяю, но в частности, Вы здесь находитесь в заблуждении или недоразумении. Ведь работу взял обратно сам В <асилий /> В <асильевич /> и, притом, к моему искреннему и глубокому сожалению, взял по разным сложным личным соображениям, из которых некоторые и не относятся к Гоголю. Работу он взял для переделки после личных переговоров, при которых я допустил неосторожность — предложил Григорию Алексеевичу высказать все откровенно. Тот был по-моему на высоте призвания, но, конечно, сделал В <асилию /> В <асильеви /> чу больнее, чем можно было.
Работу я читал сам всю со вниманием, неужели Вы могли допустить обратное? Я ее очень ценю, и Гр <игорий /> Ал <ексееви /> ч, но она страдает такою литературною беспомощностью, даже для меня в такой степент неожиданно (писана без всякой заботы над формой, без законченного пана, притом, перваякнига, а ведь это не то же, что статья): повторения, невыдержанность стиля, академизм рядом с психологией. Даже механическое устранение повторений или некоторых страниц облегчило бы от балласта, а изменение плана, какое предложи Григорий Алексеевич, внесло бы существенное улучшение. Если бы Вы имели в руках работу, Вы поняи бы сразу, что просто из любви к В <асилию /> В <асильеви /> чу нельзя было выпускать его в нечесанном виде и давать слишком легкую и обильную пищу зубоскальству, при важности и значимтельности содержания.
На Ваш, столь трудный для решения вопрос: можно ли выпускать Вашего преп. Серафима, отвечу так: я бы не мог, т.е. мог бы написать, но оставить для печатания "после смерти". В сущности, самое важное и нужное для себя я так оставляю или невыраженным, или еле намеченным для себя. Здесь два мотива: один — стыдность, обостряемая еще общим, повальным отсутствием целомудрия (одни Мережковские чего стоят!), а другой — немощь: странно недавно еще, когда был моложе (в религиозном отношении) я мог то, чего сейчас не могу, а чтобы мочь, должен "взойти" на ступень. А что до желаний, то хотел бы мочь только так, от себя, от души, от своего ума говорить, но именно потому, что только этого и только так хочу, больше всего уклоняюсь, надо, чтобы само заговорило, а что может быть, это даже и я знаю. Кроме того, языка, формы, не имею, посконностью доступной мне формы гнушаюсь, а новой не родилось. Но у других, кто может, не кликушествуя и не бесстыдствуя, люблю и ценю: вот например, Флоренский может, отчасти Розанов может (но как старикашка, немножко, как Федор Карамазов).
Можете ли Вы? Написали, — значит, можете. Я не ощущал, что нельзя, и от других не слыхал. Что может быть это иначе, совершеннее сказано, это — да, но это Вы и сами знаете. Потому практический мой совет: выйти из бесплодных сомнений — это оставить: еже писах, писах. Вон я из-за заметки о выборах, где просто по-человечески закричал, никого не уча и не призывая, перемучился: да можно ли, да не кликушествую ли, а как же Вам-то не перемучиться. А ведь, несомненно, для иных, не знаю, сколько их, но они нам и ценны и нужны, именно Ваши-то признания и переживания, вообще такого типа, и нужны. Мне бы хотелось вообще увеличить количество такого рода произведений, но, конечно, доброкачественных авторов.
Вот Флоренский обещается о скитах написать близ Троицы[1360].
Ну вот, конечно, не ответил Вам на Ваш вопрос прямо, но ведь Вы сами знаете, что его переложить нельзя.
Ну прощайте. Да осенит Вас радость Воскресшего! Поздравляю Ольгу Федоровну с праздником. Ел <ена /> Ивановна Вас поздравляет, она Вас особенно выделяет из круга близких мне лиц, говоря, что с Вами чувствует себя просто (а, кроме того, с Павлом Александровичем. Не странно ли? А мне это очень дорого!).
Любящий Вас С.Б.
435. В.С.Гриневич — В.Ф.Эрну[1361] <13.04.1913. Москва — Рим>
На общем собрании нашего особняка вынесено единогласное постановлении о том, что только сей почтенный особняк может явиться достойным приютом для Вас. Но так как Надежда Сергеевна заявила о своем приоритетном праве принять Вас у себя, то ей были представлены все убдительные доводы преимуществ Вашего пребывания под нашим соборным кровом — доводы, которым она не в силах была ничего противопоставить. А посему позвольте мне, всем нам, дорогой Владимир Францевич, обратить к Вам сие красноречивое послание для принесения Вам нашей общей просьбы приехать рямо к нам и провести праздники с нами… Не желая обременять Вас перечислением всех неисчислимых доводов в пользу нашего особняка для Вас — сошлюсь только на один как самый неопровержимый. В особняке нашем проживают Евгения Юдифовна, Лидия Юдифовна, Николай Александрович, Евгения Казимировна (ожидается) <нрзб>. В то же время морозы наступили лютые и всякие ночные передвижения будут прямо для Вас опасны! Итак — просим и ожидаем Вас к нам и горячо радуемся Вашему появлению среди нас. Все мы здоровы и шлем Вам и семейству Вашему наши душевные приветы и пожелания.
До скоро светлого свидания.
За всех
Вера Гриневич
Алекандру Викторовичу наш привет и тоже приглашение остановиться у нас.
436. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <24.04.1913. Москва — Тифлис>
24 апреля 1913 года
<… /> Я страшно устал, слегка простудился и потому прости, что пишу сумбурно. В голове очень шумит. Все как-то кругом ходит и не стоит на месте. В Киеве у нас было три часа. Мы посмотрели соборы, Владимирский и Софийский, благополучно попали на скорый поезд и очень быстро доехали до Москвы[1362]. В Москве нас встретил ужасный холод. В воздухе летали снежинки, дул ветер, я надел на себя редингот, все носки, какие мог, Лидия[1363] все шали.
М-ме Гриневич нас встретила очень радушно. Нашлась комната и для Лидии. С Бердяевыми встреча была сердечная и радостная. Е <вгения /> Ю <дифовна /> не приехала. Сейчас же стал работать телефон. Через несколько часов приехали Булгаков, Рачинский. С Булгаковым пока что без всяких трений. Рачинский необыкновенно хорош, поздоровался как всегда "по-православному", встретились с ним с большим подъемом <… />
Все встречи происходят точно на экране от усталости и слишком большой быстроты. Недавно тут был Сашенька[1364], оставил по себе массу симпатий и воздыханий. О Павлуше[1365] говорят много и все с симпатией. Об издательских делах пока ничего не известно <… />
Мой адрес: Москва, Остоженка, Савеловский пер., д.10, кв. Гриневич, мне.
437. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <27.04.1913. Москва — Тифлис>
27 апреля 1913 года