Вечный голод, или святая порнография

Вечный голод, или святая порнография

И вечный голод по теплу

неувядающего тела.

Михаил Армалинский

I wanna fuck you —

you already know.

Akon, «Konvicted»

Впервые опубликовано в General Erotic. 2007. № 151.

В народном, а не коммерческом варианте своей песни Akon использует слово fuck вместо love. «Я хочу тебя ебать, и ты это знаешь», – зазывно поскуливает он, тем самым срывая дырявую и аляповатую маску с очаровательного лика похоти, маску, которую общество приучило нас напяливать.

Сей жест Akon-a есть пример песенной порнографии, но практична ли она? Значит ли это, что, услышав fuck вместо love, самка с большей готовностью раздвинет ноги? Что ж, если её мучит похоть, то это заставит сильнее раскручиваться её ебальную фантазию, что много лучше, чем если в неё бросит очередной букет цветов романтический влюблённый, который не решается удовлетворить с ней свою похоть, не говоря уже о похоти самой самки. Если же это самка, которая просчитывает, за сколько и каких «зелёных президентов» этот fuck продать, то она быстрее назовёт цену в денежных единицах или обозначит социальную жертву (женись, купи и пр.). Непременно найдутся и такие, которые оскорбятся заменой love на fuck, – это женщины, запрашивающие непомерные цены, что становится возможным лишь из-за подавленности их сексуальных желаний.

Итак, юная, ещё не торгующая собой девушка, а лишь следующая своей свежеиспечённой похоти, откликнется на этот призыв радостно и быстро. Уж, во всяком случае, на призыв Akon. Недаром groupies состоят из таких юных девушек.

Использование в песне слова fuck является также примером отметания залежалых лжи и мифов, чем, среди прочего, занимается порнография, ибо всякая песня, кроме гимна и марша, есть песня о стремлении к совокуплению. Даже песня без слов, как мы знаем, – это всё тот же призыв самца к самке (или наоборот) перестать ломаться.

Так что не зря Akon «пел как пел» (В. Соснора). Слово fuck из песни не выкинешь.

Задача общества – спрятать истину, даже познав которую человек всё равно позволит себя обманывать, но не на том уровне, каком угодно обществу.

Многоточие отсчёта

В течение последних лет двадцати я то тут, то там писал о порнографии, которая прежде всего интересует меня феноменологически. Этим я вовсе не пытаюсь откреститься от её «эмпирической» привлекательности. При любом взгляде порнография всегда завораживающа (в особенности та, что изображает твои любимые действа). А ежели мужчину порнография вдруг перестала интересовать, то это лишь значит, что он секунду назад кончил. И весьма вероятно, при помощи той же порнографии.

Цель изобретения слова «порнография» – иметь в распоряжении псевдонаучный и юридический термин, используя который можно запрещать или ограничивать отображение сексуальности под благовидным предлогом охраны детей и нравов. В XIX веке и начале XX этот перечень охраняемых объектов включал ещё и женщин. Так что только одни героические мужчины вступали в бой с этим бесчисленноглавым драконом. К середине XX века многие женщины из охраняемых превратились в охранниц и стали биться с порнографией даже отчаянней мужчин.

К великому счастью, несмотря на кровопролитные битвы, потребление порнографии растёт. Наверно, потому, что слишком уж много тайных перебежчиков в этой затяжной войне. Ими являются старики и дети, мужчины и те же женщины.

Определение, что же является порнографией, зависит от упаковки, в которую уложены «безнравственные» изображения. Так, учебник анатомии может тоже кому-то представиться порнографией – уж мне в детстве точно это представилось. А если, к примеру, взять описания женщинами ощущений оргазма из научной книги Фишера Женский оргазм[74] и поместить их в журнале с голыми бабами, то текст этот без сомнений посчитают порнографическим.

Если абсолютно одно и то же воспринимается или отторгается моралью в зависимости от упаковки, то можно ли всерьёз заниматься какими-либо определениями? И принимать всерьёз половую мораль?

Однако надо бы мне всё-таки определить, что я, а не кто-либо другой, понимаю под словом «порнография». Именно отысканию определения порнографии и посвящено наибольшее количество усилий социологов, да и законодателей, последние лет сто. Сколько лбов набило шишки, колотясь о стену, якобы разделяющую порнографию и эротику, порнографию и натурализм, порнографию и непристойность. Но самое смешное, что в реальности стены этой не существует, а каждый «лоб» выстраивает для себя свою стенку, в тщеславной надежде, что о неё будут биться и другие. И другие бьются, часто с большим энтузиазмом, чем сам «строитель».

Но так как стены эти – лишь словесные, то они могут быть тверды только для тех, кто слова предпочитает сексу. Я же собираюсь не строить стены, а ломать их и в процессе этого не буду пытаться составлять списки Шиндлера, включая в них эротику и позволять отсылать порнографию в крематорий цензуры или ставить её к стенке уголовного кодекса. Я предпочитаю уничтожить геноцид по отношению к сексу и установить сексуальную демократию, где все ебут всех. А вот Нюрнбергский процесс над истязателями и убийцами секса провести следует, чтобы повесить их за те места, над которыми они сами измывались.

Так как моё отношение к порнографии привечающее, то и определение её мне мило самое широкое и всеобъемлющее. Даже такое определение гонителей порнографии, как: «мне достаточно посмотреть, и я знаю, порнография это или нет», я тоже считаю вполне правомерным. Оно из-за своей произвольности вызвало смех и негодование у людей, которые бились за легализацию эротики. Человек считает порнографией всё, что ему кажется вызывающе сексуальным. И пусть считает.

У каждого человека существует своя граница терпимости к приоткрыванию половой жизни. Когда эта личная граница пересекается, то у человека возникает защитная реакция, и он в страхе или ненависти выкрикивает «нарушителю границы», как ему кажется, самое страшное оскорбление: «Эй ты, порнография!»

Но ужас начинается тогда, когда этот испугавшийся обладает властью заставлять других придерживаться тех же границ. Тем более, что если вчера для него изображение обнажённой женской ляжки казалось порнографией, то сегодня, попривыкнув к ляжке, он возмущается изображением обнажённой груди.

А поэтому я прежде всего устраняю все границы в изображениях половой жизни. Вот!

Изображать можно всё, но делать можно далеко не всё. Приносить человеку боль против его воли в сексе нельзя, и потому я запрещаю снимать или фотографировать людей, которым приносят боль. Однако описывать боль словесно или делать компьютерные изображения приносимой боли, то есть плодить вымыслы там, где никто живой не страдает, – это я разрешаю.

То же самое и с детской порнографией. Изображай сколько хочешь, но чтобы там не участвовали реальные дети, которым приносят страдания. И так со всем остальным. Ведь в том-то и смысл демократического общества, что слово и дело разделяются и не приравниваются одно к другому. А вот в тоталитарных обществах слово и дело – одно и то же и потому там за слово карают так же, как и за дело.

Главное при определении порнографии, это осознать, что порнография – всего лишь изображения реальной и сфантазированной половой жизни. К примеру, парочка установила камеру на треножник, навела объектив на себя в кровати, включила запись, и понеслась их половая жизнь на видео увековечиваться. Вот вам образчик реальной порнографии.

А фантазий может быть сколько угодно – уж не знаю, за какую взяться. Ну вот такая: актрисе во влагалище засаживают цистерну с жидкостью, а когда она симулирует оргазм для камеры, то из влагалища выплёскивается ниагара якобы женских соков. Столько радости для любителей потопа!

Так что порнография как изображение реальности и фантазий половой жизни включает в себя, по моему определению, всё, что хоть как-то и кому-то представляется сексуальным. И таким образом, эротика не обособляется от порнографии, а является её незначительной, но неотъемлемой частью.

Ведь целью попыток выделения и обособления части порнографических изображений в эротические является намеренье внести в ряды цензоров смятение с помощью невнятности определений и за это время успеть протащить какую-то группу порнографических изображений в область дозволенного. Меня же для определения порнографии критерий дозволенности не интересует, поскольку он лжив своей относительностью не только во времени, но и в пространстве. Так, в мусульманских странах порнографией считается изображение открытого лица женщины, а для американской кинопромышленности – изображение лобковых волос. В то же время в художественной фотографии они (не лица, а лобковые волосы) успешно проскакивают. (Нынешняя порнография, а за ней приличные женщины разрешают это противоречие, сбривая волосы на лобке, – порнография всегда была пионером сексуальной моды, ведь именно порноактрисы стали первыми делать искусственные груди, а потом это подхватили все женщины, то же и с губами, в которые всаживают шприцы силикона или ещё чего, чтобы сделать их чувственными.)

Так неужели следует обращать внимание на то, что законодатели и моралисты указывают, на какие изображения смотреть можно, а на какие – нельзя. Единственный научный аргумент, который можно им противопоставить, – это: «Fuck yourself!»[75]

Если порнография – это отражение половой жизни, то отношение человека к порнографии есть отражение его собственной половой жизни и представлений о ней. Первое отражение – всегда прекрасно, другое – далеко не всегда.

Расклад по полочкам

При зудящем желании классифицировать порнографию можно её раскладывать по прогибающимся полочкам, подобным тем, на которых разложили саму половую жизнь.

Одна классификация – по типам секса (в зависимости от того, какие полости и чем заполняются), а затем продолжить – по типам участников (мастурбация, гетеро-, гомо-, некро-, зоо-, педо– и т. д.).

Можно зайти с другой стороны и классифицировать порнографию по степени её реалистичности, а именно: актёристая, самоделка, съёмка скрытой камерой и синтетика (мультипликация, компьютерные изгаляния и т. и.).

Для меня самое интересное – это съёмка скрытой камерой, потому что в ней удаётся увидеть тщательно охраняемую от общества личную жизнь. Когда люди не знают, что за ними наблюдают, они ведут себя наиболее непринуждённо, то есть ты наблюдаешь их истинных, а не в маске, которая сразу напяливается, когда человек узнаёт, что за ним следят, тем более во время сексуальных игр.

Порнография в данном случае выступает как метод обобществления личной жизни (privacy).

А если за парочкой, которая наблюдает, тоже следит скрытая камера, то за ними сможет наблюдать наблюдаемая парочка. И таким образом, все будут под наблюдением друг друга, но не ведая того.

Порнография может вписаться и в нравственные схемы, засевшие в умах людей, склонных держаться за поручни условностей. Так, муж и жена, снимающие свои совокупления на видео, а затем просматривающие их, по мнению многих, остаются в пределах «допустимого», потому что они, производители и потребители порнографии, остаются в рамках верности друг другу. Однако ситуация существенно (а для многих несущественно) меняется, если две супружеские пары обмениваются своими видео, – это уже ход на устранение личной жизни.

Есть разделение порнографии на soft core и hard[76] core. Произошло оно, по-видимому, из-за того, что в soft, где пизда и хуй в действии не показываются, можно сниматься с мягким хуем, лишь имитируя половой акт, тогда как в hard, где только о хуе и пизде речь, уже никуда не спрятаться от камеры и требуется хуй твёрдый.

Какого бы класса порнография ни была, она интернациональна, она не признаёт границ между странами и народами и демонстрирует единство всех людей. В порнографии не нужно знание иностранных языков – язык похоти знают все.

Добрые дела порнографулечки

Как половая жизнь является основой нашей сознательной и особливо подсознательной жизни, прямо или косвенно влияя на все области нашей деятельности, так и порнография (отражение половой жизни) есть многофункциональный феномен, напоминающий (либо в лоб, либо деликатно) об этой основе. Вот некоторые из этих функций (фикций-фрикций).

Прежде всего порнография стремится исполнить великую романтическую мечту Фауста об остановке мгновенья, поскольку оно и впрямь прекрасно. Какое мгновение имел в виду Фауст, сомнений не вызывает. Это мгновение может быть как твоим (смотри изображение собственного совокупления), так и чужим (бери чужое) – порнография предоставляет неограниченный выбор таких мгновений, движущихся или стоячих, то есть неподвижных.

Эйнштейн, пытаясь доступно изложить теорию относительности, приводил пример ускорения времени: когда проводишь время с любимой девушкой, часы пролетают как минуты (см. с. 398). Порнография (отражающая суть провождения времени с любимой девушкой) и позволяет приостановить время, которое так быстро унеслось. Более того, вернуть время вспять (с помощью перемотки). Недаром же я писал, что «время – записывающее устройство».

Первые доисторические рисунки и скульптуры были не чем иным, как попыткой остановить мгновенье – они изображали стоячие хуи (которые, по большому счёту, стояли лишь мгновенье), а также всегда гостеприимные пизды и вечные совокупления – то есть попытка остановить мгновенье существовала испокон веков. Наскальные рисунки были наскальной порнографией.

Развитие технологии позволяло совершенствовать «остановку времени», то есть делать её более реальной и зримой: с наскальных рисунков и каменных фаллосов и вагин перешли на папирус и мрамор, а затем на холст и бумагу. Потом последовала фотоплёнка, электромагнитная плёнка и силиконовые чипы – изображение становится неотличимо от реальности, а часто даже лучше или фантастичнее его. Порнография первая хватается за последние достижения науки и техники для достижения наиболее зримой остановки времени, и наступит день, когда порнографический образ и реальный образ станут неразличимы.

Порнография позволяет человеку познать себя, ибо она – зеркало.

В древний, дозеркальный, период люди не знали, как они выглядят, пока кто-то не догадался посмотреться в своё отражение в воде. Затем стали смотреться в полированные поверхности, пока не изобрели стекло и не покрыли его амальгамой. А потом появились рисунки, фотография, кино и т. д. – новые способы отображения жизни, и прежде всего – половой.

Без зеркал мы бы не могли видеть собственное лицо, спину, затылок, шею, зад. В дозеркальной древности каждый человек был для себя внешне неизвестен и, только глядя на других, мог делать предположение, что и у него нечто похожее на лице – глаза, уши, нос, рот. Но какие? Этого человек никогда не мог увидеть без зеркальных поверхностей. Разве что узнать на ощупь. Таким образом в древности по отношению к себе человек был частично слеп.

Подобное происходит и с половой жизнью – человек слеп по отношению ко многим скрытым своим желаниям и возможностям, пока он не узнает их отображёнными порнографией. Узнавание своих желаний – и есть значительная часть познания. Мудрецы явно имели в виду порнографию, призывая познать самого себя.

Порнография – это мечта использовать красивых женщин бесплатно и по-всякому. А когда кончил, закрыл журнал или выключил телевизор или пошёл на другой сайт, то никаких: обязательств, никаких уговоров до и времяпровождений после. Так что порнография есть воплощение не только сексуальной мечты, но и социальной.

Когда-то научатся делать плотские создания, которые можно будет вызывать воображением, фантазией, материализовать их, устраивать реальные совокупления всех видов, и потом все эти объекты похоти будут исчезать вместе с желанием. То есть желания и фантазии будет вполне достаточно, чтобы из воздуха явились материализованные женщины-мужчины и с послушной страстью робота, неотличимые от человеческих существ, не оставляли ни одной фантазии неисполненной. Порнография и реальность совместятся.

Первые попытки создания идеального партнёра для женщин осуществлялись с помощью искусственных хуёв, а затем и вибраторов. А для мужчин с помощью искусственных пизд и кукол в натуральную женскую величину. Резиновые надувные женщины наряду с весьма точными копиями в полный рост из других материалов служат делу воплощения мечты. Японцы, не сомневаюсь, разработают первыми ебальный робот. А генетика сулит сладкое будущее с помощью создания людей, специально выведенных только для ебли, причём любого типа красоты и в любом количестве. Это будут существа с прекрасной человеческой плотью, которые будут жить только для любви – романтическая фантазия молодости получит весьма конкретное воплощение. Так порнография реализуется в живых существах.

Другая торжествующая функция порнографии – это демонстрирование эстетического абсолюта. Половые органы и их совокупление вызывают самые сильные эмоции восхищения, критерием силы которых является острое желание подражания (желание оказаться на месте изображений).

То, что обществом представляется как самое безобразное, грязное, ужасное и греховное, при буквально ближайшем рассмотрении оказывается самым прекрасным и чарующим.

Умопомрачительная тяга к порнографии отражает то волшебство, которым являются половые органы и влечение их друг к другу. Как я установил ранее, гениталии – это лик бога (см. General Erotic. 2001. № 38), а потому порнография – это не что иное как иконография. А мастурбация и половой акт при использовании порнографии – это молитва с обращением взгляда на иконостас. Тут срабатывает пословица «Свято место пусто не бывает» – именно от пустоты своей пизды больше всего страдают женщины. В порнографии святое место всегда полнится хуями.

Порнография разрушает стыд – это затхлое убежище от правоты желания, убежище, в которое общество загоняет человека при первом сигнале ложной тревоги за свою стабильность. Бесстыдство порнографии выводит человека на понимание общности желаний, какими бы они ему ни казались индивидуальными и особенными. Другими словами, порнография не лишает человека стыда вообще, а перемещает его во внесексуальную область (а есть ли такая?). Порнография как минимум примиряет с наготой и нормализует её. Стыд же изгоняется в его должную область, туда, где свирепствует обман, страдания, боль.

Общество и родители с детства пичкают нас идеалистическими мифами и ложью о сексе (вечная любовь, секс как высшее проявление любви, необходимость верности, моногамии, вред и стыд «извращений» и пр.). Балансом для этой лжи является порнография, которая развенчивает мифы идеалистические и заменяет их мифами физиологическими, но такими, которые возможно реализовать в жизни. В отличие от идеалистических мифов, годных лишь для искусства.

Главный миф, который уничтожает порнография, – это миф верности: мол, ни с кем другим я «этого» сделать не захочу, не смогу. Так, например, когда «омифологизированная» самка или самец смотрят на совокупления привлекательных особей, то сразу начинают мечтать оказаться на месте порногероев, и тут-то в мифозатравленном мозгу высветляется узнавание универсальности желания – оно с новым партнером только освежается и усиливается.

Или другой миф – романтичности. Что подразумевают под романтическим отношением к женщине? – Отношение бескорыстное, возвышенное, красивое. А на деле это романтическое отношение есть самое практическое и, следовательно, продажное со стороны женщины и меркантильно-лживое со стороны мужчины. Ведь из чего состоит это самое «романтическое отношение»? Из вручения женщине цветов, подарков, из всевозможных развлечений (с обязательным обедом при свечах), из экзотических путешествий, то есть из процесса покупки женщины, подсознательно или сознательно просчитывающей, достаточно ли на неё истратил мужчина денег и энергии, чтобы раздвинуть для него ноги или продаться ему на долгий срок замужества.

А что называется циничным отношением к женщине? Ебля её с первого взгляда (присущая порнографии), без подарков, без денег, а по взаимной похоти. Получается, что похоть и есть самое сильное, бескорыстное и возвышенное чувство, безоглядное и искреннее. Но именно оно порицается обществом, которое натаскивает женщин на обязательность проституции, ибо общество получает свою долю с дохода этой женщины в виде рождения своих новых членов.

Порнография – это учебник половой жизни, живейшее обучение анатомии и физиологии. А часто и психологии. Она также является практическим руководством к разного рода совокуплениям – порнография покажет и научит. Нет ни одного вопроса в области секса, на который не могла бы ответить порнография.

Но учебники бывают плохие, а потому лучшим учебником стала бы снятая скрытой камерой сексуальная жизнь порноактёров в их личной жизни, когда они совокупляются по похоти – тогда всё их умение, не показное, а искреннее и страстное и уж конечно бесстыдное, будет служить образцом для подражания.

Порнография доказывает возможность если не самой свободы, то возможности свободы, то есть отмены всех сексуальных табу – от инцеста до копрофагии, от зоофилии до изнасилований, от педофилии до анально-оральных забав. Как человек, прикованный к одному месту бытом или болезнью, может путешествовать по миру с помощью видео и Интернета, так и человек, прикованный к брачному ложу или к односпальной кровати, может стать завзятым виртуальным развратником.

Причём на огромном экране телевизора увидишь носорога в такой близи и чёткости, а главное – в безопасности, которые и не снились людям, участвующим в сафари.

Возбуждение, в которое вводит порнография, безопасно, ибо мера его всегда ограничена, так как в любой момент может быть усмирена мастурбацией с оргазмом. Этот клапан, встроенный в тело, надёжный и приятный. Подобного клапана не существует с искусственными возбудителями, привносимыми извне: алкоголем и наркотиками – их изображения не могут вызвать удовлетворения желания, а требуются лишь они сами. Неизбежно увеличивая дозы наркотика для получения наслаждения, человек доводит себя до смерти.

То же самое и по отношению к еде, если ты голоден и смотришь на изображения еды, то ничто не излечит тебя от растущего голода, кроме поглощения самой еды. Если возникает сексуальный голод от потребления порнографии, то голод этот легко снимается без вкушения чужого тела.

Порнография – это лучший соблазнитель. Самое отвратительное для меня – это подготовка женщины к принятию решения раздвинуть для меня ноги. А потому я новую бабу привожу в специальную комнату в моём стокомнатном дворце. Комната эта не простая, а золотая. В центре огромный круглый диван (а не кровать, чтобы баба не думала, что её сразу в кровать тащат). Рядом роскошный бар со всевозможными напитками, и перед женщиной оказывается несколько наполненных бокалов, фужеров, стаканов и стопок с разными на выбор «огненными водами». Я извиняюсь, что мне надо отлучиться на полчаса, и оставляю её в комнате. Замок на двери защёлкивается, чтобы не вздумала из комнаты уходить. В одной стене есть дверь в туалет, и я женщине об этом сообщаю, если ей вдруг станет невтерпёж.

Комната, что золотая, состоит из стен и потолка, которые представляют из себя огромные экраны, на которых после моего ухода начинает показываться порнография. На одной стене soft, на другой hard, на третьей – гомосексуальная жизнь, на четвёртой – оргии и так далее на восьми экранах, плюс потолок (комната-то восьмигранная). Бабе этой никуда не деться от порнографии (в туалете стен меньше, но тоже забиты еблей), и ей остаётся только выбирать, в какую стенку уставиться. Так как вся комната у меня просматривается скрытыми камерами, я легко могу наблюдать за реакцией женщины и прекрасно видеть, как даже «через не хочу» она начинает возбуждаться. Когда я возвращаюсь, все стены освобождаются от порнографии, кроме одной, на которую женщина в тот момент смотрела. Она, с горящим лицом и глазами, поворачивает голову ко мне и видит меня в халате, между полами которого торчит хуй, и она в нетерпении скидывает свои одежды. Спасибо, порнография, за выполнение чёрной работы! Теперь я берусь за творческую…

Функция порнографии – показывать то, на что смотреть якобы нельзя, а поэтому при показе возникает дополнительное чувство торжества. Значит, порнография – это показуха, что и есть сокращённо – порнуха.

Порнография скрашивает вынужденное одиночество, но и может сделать одиночество предпочтительным, то есть обречь на одиночество из-за несовершенства мира, по сравнению с ней. Порнография позволяет избегать необходимости поиска реального партнёра и тем самым освобождает от его несовершенства.

Порнография демонстрирует природу желания, его уязвимость перед оргазмом, его ваньку-встаньковскую суть. Власть порнографии отражает власть похоти – она сильна, но кратковременна. И самое важное, что смерть её так же непродолжительна, как и жизнь.

Казалось бы, можно сказать – думай о сексе и мечтай сколько угодно, но нечего об этом писать, изображать и пр. Молчи в тряпочку и фантазируй. Однако человек рождён для общения и порнография является формой общения между людьми – они делятся друг с другом своими сексуальными делами и мечтами.

Но тут вступает в силу стыд, грех и личная жизнь, разлучающие людей. То есть делиться со всеми своей сексуальной жизнью, мечтами о ней, постыдно, преступно и неприлично. Так вещает общественная мораль.

Запрещая порнографию, общество стремится лишить людей ощущения всеобщего единства, обретаемого через порнографию, выводящую на огромное количество людей, с которыми физически невозможно было бы объединяться сексуально. Таким образом, запрет на порнографию – это всё та же стратегия: «разделяй и властвуй».

Порнография является квинтэссенцией полезности и красоты. И как всё полезное, она может стать вредной, если перебарщивать. Так, красота может стать незаметной, когда её слишком много вокруг, к ней привыкаешь и перестаёшь её ценить, так как сравнить не с чем, и потому время от времени требуется уродство для вспоминаний точек отсчёта. И уродством этим является стыд, запрет и притеснение желаний.

Порнография – это именно то знание, которое различные человеческие общества старались в большей или меньшей степени утаить от человека. А так как знание – сила, то, значит, порнография – это огромная сила, меняющая мир человека. Примером её мощи можно привести использование порнографии в политике. Eliot Borenstein в статье о порнографии в России[77] замечает, что в начале «перестройки» фотографии женщин с раздвинутыми ногами первыми стали появляться в прибалтийских газетах, и это воспринималось как преступление законов, насаждаемых российскими оккупантами, как форма политического протеста.

Таким образом сексуальная свобода связывалась с политической. Сама по себе сексуальная свобода своей основополагающей сутью может стимулировать не только политическую свободу, но и свободу искусства, моральную свободу, свободу общежития, свободу мысли. Так что искоренение тоталитаризма в мусульманских странах и борьбу с терроризмом надо осуществлять не с помощью демократии, а с помощью порнографии. Все мечети, улицы, общественные здания запрудить неуничтожаемой голографической порнографией, осуществить направленную телепередачу совокуплений по всем телевизионным каналам, забивающую все местные передачи. При исламском мужском и женском добрачном воздержании порнография подействует сильнее, чем свободные выборы или ловля Мистера Вина (ибн Ладена).

Первое соприкосновение с порнографией воспринимается как великое открытие. Вот она, истинная эврика! Освобождение приходит от осознания, что можно, оказывается, не только мечтать, а и воспроизвести мечтаемое, что это вовсе не стыдно, раз столько людей этим занимаются в открытую, и что это прекрасно, поскольку этого так сильно хочется. Твори, выдумывай, пробуй – это истинный призыв порнографии.

Порнография несёт и благородную воспитательную функцию, она воспитывает людей в духе экспериментаторства, творчества и терпимости к различным проявлениям секса.

Когда говорят: «Смотри в корень», то в приложении к людям это означает: смотри на их гениталии. В том-то и суть порнографии, что она за тебя смотрит в корень.

Все эти многочисленные функции порнографии мгновенно оскопляются оргазмом, делая её для тебя безразличной, а следовательно, лишая её всякой мощи. Но мощь её возрождается вместе с желанием. Причём порнография через некоторое время сама содействует возвращению желания. И начинается процесс саморазгона: порнография увеличивает желание, а желание усиливает действие порнографии, и все это нарастает до очередного оргазма.

Порнография – это романтика половой жизни, это волшебная сказка секса. А любители порнографии, следовательно, – самые большие романтики.

Многие пытаются запретить порнографию под предлогом вреда, который она якобы наносит. Однако эта забота вторична, ибо она исходит из желания резко ограничить сам секс, под предлогом, что он вреден, но, так как сделать это невозможно, пытаются отыграться на запрете отображений секса – порнографии.

Отношение к порнографии отражает отношение к половой жизни, а потому все эмоции, связанные с половой жизнью или с её ограниченностью, обрушиваются на порнографию. А потому можно весьма точно определить, какова половая жизнь у данного человека по его отношению к порнографии.

Фраза Достоевского, ставшая расхожей, о красоте, которая спасёт мир, обретает зримое воплощение в порнографии, отображающей идеальную и абсолютную красоту половых органов и их совокуплений. Участие порнографии в спасении мира состоит в освобождении людей от стыда и вины, которую люди испытывают перед исконной красотой. Осознанное принятие полового «эталона красоты» приведёт к устранению «запретной зоны», именуемой «личной жизнью» (privacy), выгороженной для половой жизни. Под предлогом сохранения неприкосновенности личной жизни злоумышленники используют её огороженное пространство для сокрытия в нём своих: уголовных преступлений (шкафы, полные скелетов). То есть люди так яростно охраняют личную жизнь, потому что там, помимо секса, могут быть запрятаны и какие-то совершённые преступления.

Когда с помощью распространения порнографии сами половые органы и половые акты станут предметом открытого и всеобщего восхищения, тогда половая жизнь, как единоличная, так и групповая, станет предметом всеобщего наблюдения и восхищения. Таким образом, приемлемость порнографии будет множить порнографию, делая каждого человека не только её потребителем, но и её производителем. В то же время устранение личной жизни с помощью порнографии будет способствовать раскрытию уголовных преступлений, которые скрывали в подвале «личной жизни». Порнография как метод раскрытия преступлений! Совсем неплохо.

Например, искусство…

Сколько законопослушной гордости у художников, фотографов, киношников, создающих изображения обнажённых тел, когда они произносят сакраментальную фразу, мол, их работы не предназначены для эротического возбуждения, а несут иную, высшую цель. (Будто есть более высокая цель, помимо эротического возбуждения.) А что, если, несмотря на убеждённость творцов в «непредназначенности», их работы всё-таки вызывают эротическое возбуждение у каких-то людей? Что же за чума это «эротическое возбуждение», которого надо так избегать в произведении искусства, и что же делать, если избежать её не удалось? – Рыть могилу забвения для этого произведения уже не искусства?

Но должна ли работа быть обязательно произведением искусства, чтобы повлиять на общество так сильно, чтобы повернуть его развитие в иную сторону? Или усилим вопрос: можно ли создать такое сильно влияющее на общество произведение, основная цель которого именно вызвать «эротическое возбуждение»?

Ответом на этот вопрос явился фильм Глубокое горло (Deep Throat), вышедший на экраны Нью-Йорка 12 июня 1972 года. До этого знаменательного события кинопорнография, разумеется, существовала, но она состояла из кратких ебальных сцен и показывали их в специальных кинотеатрах, куда ходили практически только мужчины, причём малореспектабельные, а если кто поприличнее, то делали они это тайно, будто совершали преступление.

А тут вдруг появляется полнометражный порнографический фильм с забавным сюжетом, начинающийся как обыкновенный художественный фильм, то есть без всякой ебли, но по ходу действия разворачивается история молодой женщины, которая мучается отсутствием сильных ощущений при ебле, и она во что бы то ни стало хочет испытать оргазм. После посещения врача оказывается, что в силу неисповедимости путей господних клитор у этой женщины располагается в горле, из чего следует очевидное решение проблемы – брать хуй так глубоко в горло, чтобы он тёр тамошний клитор и тем вызывал оргазм. Эта анатомическая аномалия делает юную женщину такой чудесной хуесосательницей, что её умению, граничащему с искусством, посвящается значительная часть фильма.

На этот фильм клюнуло голодное общество прежде всего потому, что он вышел в обличии общепринятого фильма и шутливо, а не упёрто показывал радостные половые общения. Впервые респектабельные матроны, матери, молодые и старые женщины в одиночку и с мужьями и любовниками пошли на порнофильм, который показывался в обыкновенных, а не в специально отведённых для порнографии кинотеатрах.

Так же впервые о порнографическом фильме стали писать в газетах и журналах, упоминать на телевизионных шоу и по радио.

После того как толпы, стоящие в очереди на этот фильм, не спадали неделями, в «Нью-Йорк тайме» появилась статья о новом порнографическом феномене. Так впервые самая уважаемая и всемирно известная газета написала о порнографическом фильме. Эта статья буквально стала индульгенцией для интеллектуального высшего общества Нью-Йорка, и высший свет повалил смотреть Deep Throat. Ну а когда стало известно, что Жаклин Кеннеди тоже очаровалась гимном хуесосанию и женскому оргазму, то началась ходынка. Но без жертв среди зрителей, а только среди создателей Deep Throat.

Режиссёром и постановщиком фильма был Gerard Damiano, бывший парикмахер из Queens, женатый и при двух детях. Он любил женщин, а те любили его в ответ, и одним из проявлений этой любви были женские откровенничанья в процессе стрижек и перманента (сперманента?). Вот он и наслушался о массовой женской неудовлетворённости в браке, и решил парикмахер сделать фильмы про еблю, благо он и тем и другим давно увлекался.

В то время единственный доступный путь в кинематографию для простых смертных была порнография. Для многих прославившихся режиссёров порнографические фильмы были первым шагом для того, чтобы попасть в Голливуд. А вскоре на студии Paramount стали сниматься порнофильмы, тихо, без рекламы, тайно – киношники делали деньги.

К тому времени, когда к Gerard Damiano пришла идея Deep Throat, он уже имел некоторый опыт изготовления порнофильмов, и когда к нему на пробы привели молодую женщину Linda Lovelace и она продемонстрировала своё искусство, состоящее в полной подавленности рвотного рефлекса, то Damiano понял, что нашёл свою путеводную порнозвезду. Буквально за несколько дней он написал свой нехитрый сценарий, и понеслись съёмки. Однако он совершил одну ошибку, за которую ему пришлось дорого расплатиться.

Deep Throat – самый коммерчески успешный фильм в истории кинематографии: его изготовление обошлось в 25 тысяч долларов, а заработали на этом фильме 600 миллионов. Только из этих богатств Damiano ничего не досталось. А всё потому, что в деловые партнёры (ему нужны были деньги на создание фильма) он взял двух приятелей мафиози – Damiano ведь всё-таки итальянец. Так что после того, как на фильм обрушился успех, Damiano вынужден был «добровольно» переписать все права на своих партнёров, иначе бы он оказался с переломанными руками и ногами. Великая хуеглотательница Linda Lovelace (настоящая фамилия Boreman) получила за своё участие в фильме всего 1250 долларов. Плюс славу. Но и славой она не смогла толком воспользоваться. Произошло это потому, что хуеглотательство было её единственным талантом, а разума Linda была лишена основательно, что она неоднократно доказала своим поведением впоследствии. Но это отдельная тема.

Damiano был вполне разумен и вовсе не считал свой фильм произведением искусства ни с точки зрения актёрского мастерства, ни тем более режиссёрского. Это была добрая порнографическая шутка, которая рассмешила (возбудила) всю Америку, потому что в шутке была огромная доля правды.

Следует помнить, что хуесосание в христианской и других антимудацких культурах считалось одним из самых ужасных извращений, часто похуже анального секса. А в фильме ещё мужик женщине клитор лижет, о чём в библиях вообще помалкивают, потому как те мужики, что библии сочиняли, про клитор и не слыхивали – они требовали, чтобы гонимые проститутки им хуй сосали.

Фильм оказался таким успешным, ибо потакал мужской мечте, чтобы для женщины сосание хуя было великим наслаждением, и выдумка, будто в горле у женщины задействован клитор, подтверждала для мужчин, что женщинам сосать хуй должно быть чрезвычайно приятно и, чем глубже ты засаживаешь ей в горло, тем счастливей должна становиться женщина. То есть этот фильм насаждал ещё одну иллюзию и делал мужчин только более эгоистичными в сексуальных отношениях. А мужчинам только это и нужно.

Женщины же, клюя на всякую лестную ложь, небось думали, обделённые наслаждением, что, если попробовать сосать хуй да взять его поглубже, может, и впрямь приятней будет.

Так что после этого фильма хуесосание стало женщин прельщать как нечто самое желанное для мужчины и в то же время страшить, так как многие женщины не умели это делать или не хотели. Они стали спешно учиться, как не задохнуться и подавить рвотный рефлекс, засовывая хуй в горло. Началась народная оральная самодеятельность.

Но клитор пребывал на прежнем месте, а вовсе не переместился в горло из-за фильма. И это по-прежнему для женщин оставалось главной проблемой. Однако о ней впервые в Deep Throat заговорили вслух, причём громко. Женщина-актриса в открытую стремилась к наслаждению и не получала его – то, что было так близко большинству женщин. Linda Lovelace сразу стала символом обыкновенной женщины в поисках законного, причитающегося ей оргазма. А это мгновенно сделало Линду воплощением борьбы женщин за утаиваемые от них наслаждения.

Церковники и прочие хуепиздоущербные тоже не сидели сложа руки (на гениталиях) – начались громкие протесты и суды. Судья в Нью-Йорке признал фильм непристойным и запретил его к показу в городе, торжественно скаламбурив: «Это именно то горло, которое следует перерезать». Судья думал, что подписал смертный приговор фильму, а в действительности лишь вдохнул в него новую жизнь – фильм устремился по городам и весям Америки.

Мафия взялась за дистрибьютерство, продавая копии фильмов в кинотеатры и требуя половину дохода. Один владелец кинотеатра продал дело и вышел из бизнеса, только чтобы не быть связанным с мафией, другого, отказавшегося платить, нашли убитым, у третьего сожгли кинотеатр.

Моралисты каждого города были пронзены заглотанными хуями с экрана в самое сердце. Эта буча материализовалась в многочисленных судах, вспыхивавших в различных городах, где шло Глубокое горло.

Когда суды стали запрещать показывать «Горло», владельцы кинотеатров впервые не подчинились и подали апелляции – слишком велики были доходы, чтобы от них так легко отказаться. И опять-таки впервые на судебных заседаниях и в разговорах в открытую произносились слова «оргазм» и «клитор» – для многих: совсем незнакомые или шокирующие.

На одном из судов защитник убеждал присяжных, что фильм этот образовательный, просветительный, утверждающий, что женщины могут и должны испытывать оргазм. Прокурор же утверждал, что это фильм вреден для женщин, так как учит их неправильному клиторальному оргазму, тогда как правильный оргазм только вагинальный. Следует ли говорить, что прокуратура состояла только из мужчин, делавших своих жён счастливыми, ебя их по минуте раз в неделю, изо всех сил стараясь не прикасаться к клитору, чтобы, не дай бог, те не испытали неправильный оргазм.

Судья по-соломоновски решил проблему – взял всех присяжных в кинотеатр смотреть «Глубокое горло», чтобы они сами для себя решили, что же на экране происходит. В процессе просмотра присяжные смеялись сексуальным шуткам, и прокурор сразу понял, что проиграл дело, так как социальную значимость – смех – отрицать нельзя. (А социально значимую серьёзность похоти отрицать, увы, можно.) Напоминаю, что социальная значимость выволакивала на свободу любое порнографическое произведение из категории непристойности, которая запрещалась законом. Порнография же как таковая недавно заимела право на существование в специально отведённых местах (в чертах оседлости).

В 1973 году сливки американского дерьма подали в суд на более чем сто человек, причастных к Deep Throaty включая киномехаников в кинобудках, обвиняя всех их в ужасных нарушениях против нравственности. Козлом отпущения сделали Harry Reems, актёра, игравшего роль врача, поставившего Линде этот потрясший общество диагноз. Harry заработал всего 250 долларов на Deep Throat и не имел никакого отношения к производству фильма, кроме того, что обладал удивительной, всегда подручной эрекцией.

Впервые в истории США актёра осудили на пять лет за факт исполнения роли. В защиту Harry выступил весь Голливуд, включая Jack Nicholson и Warren Beatty. Всех осуждённых спасло, что вскоре избрали в президенты Картера, и демократы спустили это судилище на тормозах.

Многие порнографы того времени, и в том числе сам Gerard Damiano, были убеждены, что порнография вот-вот сольётся с традиционной кинематографией. Но этого не произошло, а образовалось ещё большее размежевание, так как изобрели видеомагнитофоны и порнографию поставили на конвейер. Одна постаревшая порнозвезда утверждала, что если сейчас молодёжь идёт в порно за деньгами, то тогда шли в порно из протеста. (Она не учла, что протестовать, как и любить, можно, получая деньги.)

В 1980 году общество любителей кино Гарвардского университета решило поправить свои финансовые дела и для этого придумало пустить Deep Throat Толпа феминисток, ставших бороться против порнографии, пыталась не допустить зрителей в зал, который в дневное время использовался как столовая – феминистки возмущались тем, что люди будут смотреть фильм за столами, за которыми едят, – видно опасались, что зрители станут в течение фильма изливаться на столы и на следующее утро придётся столы вылизывать. И вообще порнография унижает женщин.

После окончания фильма полицейские арестовали двух студентов, обращаясь с ними так, будто они совершили убийство. Все зрители встали и скандировали феминисткам и полиции: Fuck you![78]

Феминистки, которые начинали в авангарде сексуальной революции, принародно снимая и выбрасывая в мусор бюстгальтеры и предаваясь свободному сексу в процессе потребления наркотиков и пожирания горстями противозачаточных таблеток, теперь переокантовались (от слова cunt[79]) и ополчились против порнографии, которая якобы эксплуатирует (использует их богом данные отверстия) и унижает женщин (из стойки «смирно» кладёт их в лёжку «вольно»).

Я же считаю, что если порнография кого унижает, так это мужчин. Она демонстрирует мужские мечты, которые у большинства никогда не исполнятся, а что может быть унизительней, чем когда тебя тыкают носом в то, что тебе так желанно, но чего ты никогда не получишь. Для женщин же порнография просто даёт полезный совет: не строй из себя неприступную фрю, а раздвинь ноги, и сразу на тебя выстроится очередь мужчин и тебя одарят вниманием, без которого ты так мучаешься.

Истинной причиной ненависти феминисток к порнографии оказалась их неспособность к продолжительной сексуальной свободе, которая обязывает их к признанию факта, что они для мужчин – прежде всего сексуальный объект. В какой-то момент такое отношение становится для женщины недостаточным, когда она хочет и становится матерью. Тогда она перестаёт быть сексуальным объектом для мужчины, и у неё возникает острейшая ревность к женщинам порнографии. Вот что пишет женщина-исследовательница о причинах женской ревности (особенно в Штатах), принимающей личину благородной ненависти.

Во-первых, женщины в порнофильмах чрезвычайно привлекательны, молоды, с большими высокими грудями и крепкими задами. Они являются ходячим укором женщинам, которые бьются со своим излишним весом и обвислыми грудями. Обыкновенная женщина оказывается абсолютно не конкурентоспособна с классическими образцами совершенства, которые поставляет порнография. Так осуждение женщин за то, что они работают в порноиндустрии, без сомнения, проистекает из чувства собственной неполноценности и зависти осуждающей.

Во-вторых, женщины в порно всегда сексуально доступны, раскрепощены и легко достигают оргазма – а этого всего как раз и не хватает обыкновенным женщинам. В действительности ли женщины в порноиндустрии такие – это не важно, потому что здесь уже работает имидж. И опять-таки соответствовать ему обыкновенным женщинам практически невозможно…

В-третьих, женщины в порнобизнесе всегда желанны для мужчин, и прежде всего для своих любовников и мужей. А это вызывает зависть у жён, чьими сексуальными и эмоциональными потребностями их мужья, как правило, пренебрегают.

Итак, чтобы произвести сильное впечатление на человека, оказывается, вовсе не обязательно делать это с помощью интеллектуальных заходов, просто надо резко ограничить какую-либо его естественную потребность, например, держать на хлебе и воде в течение нескольких лет, а потом привести этого человека в ресторан и накормить мясом с картошкой. Впечатление, которое будет произведено на этого человека, будет настолько сильным, что останется в памяти до конца его жизни.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.