Друзья-однополчане

Друзья-однополчане

Одним из первых откликнулся на призыв газет раскрыл тайну Марухского ледника Малюгин Сергей Михайлович. Он участвовал в боях на перевале, занимал должности инженера 810-го стрелкового полка. Он хорошо помнит не только основные события, но и многие детали, фамилии офицеров штаба полка. С. М. Малюгин раскрыл общую картину первых боев, дал нити для поисков командира полка В. А. Смирнова, помначштаба Окунева и других.

– Очень хорошо помню тот день, – вспоминает Сергей Михайлович Малюгин, – когда прибыл в полк, который находился на побережье Черного моря и усиленно готовился к предстоящим боям. Представился командиру полка майору Смирнову. Он строго посмотрел на меня и улыбнулся. Это меня несколько обескуражило, и сам того не замечая, я ответил на вопрос, которого мне не задали: “1921 года рождения, товарищ майор”.

– Отгадал мой вопрос, – сказал командир полка. – Вижу и сам, что молод.

Майор Смирнов не любил долго разговаривать, у него всегда каждая минута была на счету. После короткого знакомства, он отчеканил:

– Итак, товарищ полковой инженер, принимайте дела. Их у вас много. Подчиняетесь мне, работаете в тесном контакте с начальником штаба.

Хотя командир полка был суховат в беседе со мной, но он мне сразу очень понравился.

Направился к начальнику штаба капитану С. С. Стрельцову (С. С. Стрельцов был начальником штаба незначительное время, а затем на его место прибыл капитан Ф. 3. Коваленко).

Он принял меня тепло и ласково. Сказал, что по моей службе накопилось много дел, и тут же познакомил меня со своим первым помощником Михаилом Окуневым, а потом приказал писарю красноармейцу Дмитрию Балагуре сопровождать меня в саперный взвод. На улице встретили лейтенанта с эмблемой связиста. Знакомимся: Александр Журин – начальник связи полка. Он приглашает к себе на жилье...

Идут стрельбы – проверка перед боем. Ежедневно радио сообщает тревожные вести. Наши войска ведут кровопролитные бои. Скорее хочется на передовую.

Все время мы вместе: Окунев, Журин и я. Окуневу я дал кличку Сова, так как он все ночи напролет работает над картами, донесениями, приказами и прочим. Он не остается у меня в долгу, зовет меня Кротом.

– Я после войны поеду учиться в академию,– говорит Окунев, обращаясь ко мне,– а ты будешь зарывать свои траншеи, хода сообщения, землянки и отыскивать мины, которые ставишь сейчас.

Мы крепко сдружились. Дела по службе пошли хорошо. Безмерно рад командир саперного взвода младший лейтенант Иван Лапин – с моим появлением командир полка его больше не вызывает. Лапин не любит быть на глазах у начальства. А взвод Лапина хорош. Вместе с командиром в нем 21 человек, 17 национальностей. Все это не мешало хорошо учиться, дружить. Хуже обстояло во взводе дело с песней. Пели только одну “Ой при лужке, при луне” и притом на разных языках, но на один мотив. Получалось весьма музыкально.

Долго продолжать учебу не пришлось. Вскоре 810-й полк получил боевой приказ: форсированным маршем выйти на перевалы Марухский и Наурский. Немецкое командование спешно выдвигало к перевалам свои войска. На Клухорском перевале 815-й полк нашей дивизии отражал атаки превосходящих сил врага.

До нас доходили сведения, что на Клухорском перевале идут тяжелые бон. В последних числах августа примерно в 4 часа утра стрелковые подразделения полка с ротой автоматчиков и взводом саперов перешли седловину Марухского перевала. На спуске мы были встречены сильным огнем противника, который занимал все господствующие высоты. Продвигались вперед с боем под непрерывным автоматно-пулеметным огнем. К вечеру, понеся значительные потери, мы оказались в полукольце противника.

На самые уязвимые места немцы поставили пулеметы и посадили автоматчиков и снайперов. Особенно мешал пулемет, обстреливавший большой участок местности. Будь у нас артиллерия, мы легко бы расправились с ним, но у нас вначале, кроме ротных 50-мм минометов, оружия не было. Группа смельчаков во главе с командиром взвода пешей разведки младшим лейтенантом В. Ф. Толкачевым под ураганным огнем все же подползла к пулеметному гнезду н забросала его гранатами. Разведчики принесли командиру полка деталь разбитого пулемета и привели с собой “языка” – сержанта 1-й фашистской горно-стрелковой дивизии “Эдельвейс”. Молодой офицер, командир взвода разведки, стоял веселый и улыбающийся. Держался он мужественно, хотя его только что осматривал врач полка и насчитал на теле несколько десятков ран от осколков гранат.

Склон высоты, по которому мы наступали, был покрыт толстым слоем вечного льда, испещренного трещинами, очень глубокими. Поверху они имели ширину в несколько метров, а книзу сужались. На дне их текла вода.

Однажды к нам пробрались два партизана, молодой парень и девушка с перебитой рукой. Девушке в руку угодил осколок снаряда. Держалась она просто геройски, нисколько не унывала. Партизаны рассказали нам о зверствах, учиненных немцами над нашими тяжелораненными бойцами, попавшими в плен. Они передали нам весь свой запас продовольствия: примерно килограмм сухарей и столько же сахара. Командир полка сложил весь этот дар в котелок, налил холодной воды и размотал. Каждый из нас получил по одной ложке этой кашицы. Мне показалось, что никогда в жизни вкуснее я ничего не ел.

В материалах Государственной комиссии, побывавшей на Марухском леднике, говорится, что вместе с останками одного солдата найден вещевой мешок, в котором обнаружено два котелка с патронами. Это получилось следующим образом. Командир полка отдал распоряжение экономить патроны. Так как никакого транспорта с нами не было, то весь неприкосновенный запас патронов в подразделениях хранился в вещевых мешках лучших бойцов, одним из которых был и этот солдат.

А запас взрывчатых веществ – тротила находился в вещмешках бойцов саперного взвода, командовал который, как я уже говорил, младший лейтенант Иван Лапин.

Он был трудолюбивым и храбрым человеком, за что его очень любили саперы. Никогда не забуду мою последнюю встречу с ним в бою. Смотрю и глазам своим не верю: передо мной стоит бледный как снег Иван Лапин с забинтованным плечом и рукой. Вражеская пуля прошила насквозь плечо.

Лапип потерял много крови и еле держался на ногах. Однако уйти в тыл категорически отказывался. И даже мои уговоры не помогли. Тогда вмешался полковой врач, который, видя тяжелое состояние Лапина, категорически предложил Лапину отправиться с санитаром. Со слезами на глазах младший лейтенант Лапин вынужден все же уйти вместе с санитаром. Лапин поклялся, что быстро поправится и найдет нас. Но увы! Встретить Лапина мне болыпе не пришлось (Лапин прошел всю войну. Живет сейчас в Таласском района Киргизии, село Иваново-Алексеевское, работает главным агрономом колхоза).

Александр Журин обеспечивал связь. С нею было плохо. Радиосредств у нас не было вовсе. Попав в полуокружение, мы совершенно оторвались от внешнего мира. Под нами – ледник, вокруг – гитлеровцы, а над нами небо и непрерывно падающие мины фашистов. Часто мы навсегда прощались со своими боевыми товарищами. Вот только что принесли на носилках нашего переводчика лейтенанта Ротта. Лейтенант пошел вместе с разведчиками и был смертельно ранен в грудь. Переводчик наш стонал и все время просил пить. Скончался у нас на глазах. В штабе отряда осталось людей немного. Командир приказал не рисковать бесцельно. Однако сам он не обращал почти никакого внимания на разрывы мин, держался бесстрашно.

Сидим вчетвером: майор Смирнов, Окунев, Журин и я. Обсуждаем наше положение. Рядом рвется мина: одна, вторая...

– Это пристрелка по нашему КП!– крикнул я майору Смирнову. Как по уговору, втроем почти силой тащим командира полка за каменную глыбу и в один голос командуем:

– Ложись!!!

И сразу на нас посыпался град каменных осколков. На месте, где мы несколько секунд назад сидели, насчитываем семь воронок от мин, которые легли точно в шахматном порядке. Отделались легко – у одного не обнаружили четвертой части уха. Командир полка смеется и говорит:

– Это был пример мелкой паники,– и здесь же похвалил нас за то, что вовремя смылись с того места, где сейчас зияли воронки.

Силы наши с каждым днем иссякали. Все меньше и меньше становилось боеприпасов, бойцов. Остатки наших подразделений а штаб полка вели бой в полуокружении, и все находились на одном небольшом плато. Погибших хоронили тут же, у подножия. Трупы обкладывали кусками льда и плитами скальных пород.

Противник усиливал натиск. Командир полка созвал офицеров и объявил приказ командования корпуса – выйти с полукольца, занять главный перевал и оборонять его до подхода подкрепления. Вышли мы с боем вечером и ночью прибыли на Марухский перевал – на самую вершину. Нас со всех сторон окружили автоматчики противника. Воспользовавшись темнотой, пришлось вторично пробиваться боем. Командир полка решил выходить группами по несколько человек и сразу же занимать оборону по восточному берегу небольшой реки. Мне пришлось выходить вдвоем с командиром полка майором Смирновым. У нас с собой было два нагана, автомат и карабин. Пробились мы и еще несколько групп, в том числе вышел и помначштаба полка Окунев. К реке, где мы должны были занять оборону, к великой пашей радости, подходило подкрепление.

Лейтенант Малюгин вскоре был ранен. После излечения ему не удалось снова попасть в свой полк, и он воевал в других частях. В 1943 году он стал коммунистом. Прошел от Марухского перевала на Кавказе до Эльбы в Германии. В 1954 году окончил Военно-инженерную академию имени Б. В. Куйбышева. Сейчас Малюгин командует полком Советской Армии. Это человек, для которого военное дело стало профессией и он по-настоящему влюблен в нее. Ту закалку, какую получил он в годы Великой Отечественной войны, верность воинской присяге, настойчивость в достижении цели, он передает молодому поколению солдат и офицеров.

И они могут гордиться своим командиром. Ранило меня вместе с Александром Журиным (Александр Журин – начальник связи полка – также прошел всю войну до Болгарии, сейчас живет и работает учителем в родном своем селе Большие Ключи Зеленодольского района Татарской АССР),—рассказывал Малюгин,– и вскоре попали мы в то самое селение Дранды, из которого отправились летом к перевалу. Ну, сидим в кустах, ждем своей очереди, чтобы погружаться в санитарный поезд. Показываться никому не хочется на глаза, потому что все тут пас знают как бравых, молодых и симпатичных, а сейчас мы грязные, оборванные и забинтованные. Однако спрятаться не удалось. Увидела нас девочка Тордия – дочь хозяина дома, в котором я проживал, – вскрикнула и убежала.

Через несколько минут из поселка буквально прибежали наши знакомые, гостеприимные мингрелы.

– Вай, генацвале,– воскликнул Тордия,– почему не сказал сразу, что вы здесь? Зачем обижаешь, а?

– Да вот видишь,– пытаюсь я оправдаться и беспощадно шевелю забинтованными руками. Но Тордия не дал говорить.

– Нехорошо, генацвале. Худые вы очень. Кушать вам мясо надо, хороший вино выпить надо, руками работать не надо, только зубами и это...

Он сделал глотательное движение. Тотчас нам поднесли вкусную еду, о какой мы лишь мечтали на перевале, а после стакана прекрасного вина мы вообще почувствовали себя на верху блаженства. Сняло теплое солнце, радостно помахивали ветвями деревья...