3
3
Они ушли, а Вагнер не сразу вернулся к своей работе: он сидел за столом, вспоминая и размышляя.
Надо писать так, как бог на душу положит. Никаких предвзятых теорий, никаких правил, вы развить то, что чувствуешь, вот и всё.
Легко сказать. Любой неопытный юнец выражает свои чувства наудачу; Вагнер и сам был некогда таким юнцом. И что же? Высказываясь в жару, в лихорадке, которые он ошибочно называл вдохновением, он был бесконечно далек от истинного чувства. Как мучили его эти первые непонятные поражения!
Теперь он знает, в чем дело. Он не выражал свои чувства тогда, в юности, он просто описывал их. А описания — это гибель для искусства. Сказать: «Я вас люблю» — вовсе не значит выразить любовь. А в искусстве убедить еще труднее.
Здесь нужны годы работы, учения, вся жизнь без остатка, вся воля без малейшего отвлечения. Чтобы заслужить право на вдохновение, надо изучить все правила, овладеть всеми теориями и потом отбросить их. Работаешь трудно, мучительно… как вол, — да, это верное сравнение, чувствуешь, что вот-вот грохнешься на землю, и вдруг в один благословенный миг отделяешься от земли — скользишь, летишь и начинаешь сочинять так, «как бог на душу положит».
Только не оставляйте меня, милые призраки. Я хочу быть на корабле, где Изольда проклинает море и рассвет, а верная служанка Брангена боязливо смотрит на свою госпожу, не понимая ее гнева.
— Госпожа так бледна… Но скоро все кончится. Вот уже виден берег.
— О чем поет этот матрос, Брангена? Вели ему замолчать.
— Он поет о тоске и о родине. Но его песня светлеет. Уже виден берег.
— Ах, зачем ты говоришь мне об этом!
— Госпожа, ведь это большая честь — сделаться королевой Корнуэльса!
— Я потеряла свое царство, Брангена. Я даже не обрела его.
А ветер свистит.
— О чем он поет, этот матрос? Вели ему замолчать. И позови ко мне Тристана. Этот трус не показывается мне на глаза.
— Он не трус, госпожа. Он храбро сражался.
— Ах, что ты знаешь! Зови его, Брангена, и налей нам вина. Того, что я приготовила этой ночью.
— О!
— Не медли. Берег уже близок…
— Госпожа так бледна…
— Перестань! Скоро я буду еще бледнее. И скажи матросу, чтобы он замолчал.
Но песня матроса звучит громче, оттого что близится берег.
Тристан:
— Ты звала меня, госпожа?
— Да. Ты у меня в долгу. Ты это знаешь?
— Да.
— Я еще не получила выкупа за голову Морольда. И за свою хитрость и коварство ты не понес наказания.
— О, я глубоко наказан.
— Я простила бы то, что ты обманом спас свою жизнь. Но то, что ты пришел сватать меня за другого, притащил меня, как добычу, на этот остров…
— Не как добычу, госпожа. Исландский король дал согласие.
— А я?.. Ты молчишь. Хорошо, забудем вражду. Выпей из этого кубка за будущую королеву.
— Я повинуюсь.
— А, ты повинуешься? А если я скажу, что в этом кубке отрава?
— Тогда я повинуюсь вдвойне.
— Смотри, я не лгу! Я никогда не лгала, Тристан!
— За будущую королеву Корнуэльса!..
— Мне половину! Мне!
И она выхватывает кубок из рук Тристана и жадно пьет. И он не мешает ей в этот миг их высокого счастья.
Но — о, горе! — они остаются жить.
Потому что жалостливая Брангена заменила напиток смерти любовным напитком, который исландская королева предназначила для жениха и невесты. Брангена совершила двойное вероломство. Но к чему твой напиток, девушка? Что может быть сильнее взгляда? Зачем любовный напиток тому, кто уже опьянен любовью? Ты хотела поджечь пожар?
— Нет, госпожа, я хотела спасти вас!
А на берегу уже толпятся люди, встречающие корабль. И матрос громко поет хвалу земле.