Разоблаченная легенда

Разоблаченная легенда

В конструкторских бюро до сих пор разрабатывались типы тяжелых танков, рассчитанных на стойкость против снарядного обстрела. Теперь же все эти работы затормозятся, а возможно, если нас обяжут особенно ревностно реализовывать тип экранной брони, все другие работы вообще прекратятся. Страна окажется вообще без современных танков перед лицом грозящей со стороны фашистской Германии опасности.

Нет, надо все же найти какие-то средства, убедить в том, что принято неправильное решение.

После долгих размышлений я пришел к выводу, что есть только одна реальная возможность – как можно быстрее изготовить танк с «активной» броней и наглядно показать всю нелепость конструкции. Но прежде чем сооружать танк, необходимо вначале создать эту самую экранную броню.

Начальник Автобронетанкового управления, Герой Советского Союза, комкор Павлов ко мне хорошо относился. Я решил обратиться к нему за содействием.

– Вы мне говорили, что по вашему указанию экранированную броню изготовляли. Не можете ли вы сообщить мне что-нибудь о том, как ее изготовляли и какого состава сталь была выбрана для этих целей?

– Я не металлург, как ее готовили я не знаю, а состав стали у нас, по-моему, сохранился, и я вам его перешлю. Ну, а вы-то работы уже развернули?

– Начинаем кое-что делать.

– Не кое-что надо делать, а танк с экранной броней, которую вам поручили изготовить и представить для испытаний.

– Я именно это и имею в виду. Поэтому-то и обращаюсь к вам за содействием.

– То, что у нас имеется, пошлю.

Дня через два анализ стали от Павлова был получен. Это был состав обычной хромоникелевой стали, ждать от этой стали каких-то необычных свойств не было никаких оснований. Вместе с тем работам по экранированной броне был дан полный ход, открыли «зеленую улицу», как говорили в главке и на заводах.

…В программы по отливке стальных слитков включались экзотические составы с использованием почти всех элементов таблицы Менделеева. Слитки раскатывались на листы. Из листов вырезались «карточки». Их закаливали в самых различных условиях, используя все средства экспериментальной техники. На полигонах образовались уже целые горы расстрелянных образцов, но результаты были одни и те. же – ни один из испытанных составов броневой стали даже близко не подходил по своим свойствам к тому, что нужно было получить.

Один из мастеров завода, когда мы встретились с ним на полигоне, сказал мне:

– А не добиваетесь ли вы горячего снега? Надо уж что-нибудь одно – либо вода, либо снег. Вы бы доложили там, в Москве. Жалко добро-то переводить.

Надо еще поговорить с Павловым. Может, он объяснит, как же у него такая броня выдерживала обстрел с любой дистанцпп. Нет ли здесь ошибки? Как они определяли бронестойкость?

Возвратившись в Москву, я вновь направился к Павлову.

– Ну, как дела идут? – встретил он меня вопросом.

– Дела у них, Дмитрий Григорьевич, идут неважно, – сказал один из работников Автобропетанкового управления.

– А из какой винтовки вы вели обстрел экранной брони, когда ее испытывали? – спросил я Павлова. – Может быть, это была не наша винтовка? Может быть, стреляли из французской, лебелевской?

Павлов нахмурился.

– Ты что думаешь, я не умею отличить русскую винтовку от французской? Я может быть, в чем другом не сумею разобраться, а оружие я знаю. Стреляли мы из русской трехлинейной винтовки образца тысяча восемьсот девяносто первого дробь тридцатого года с начальной скоростью восемьсот шестьдесят пять метров в секунду. Так-то.

«Зачем я Павлова обозлил, – промелькнуло в голове, – только этого еще не хватало. Сейчас мне это совсем пп к чему».

А Павлов гневно продолжал:

– Вместо того чтобы тень на плетень наводить да рассуждения о стрелковом оружии вести, вам следовало бы делом как следует заняться.

– Занимаемся, вам это хорошо известно.

– Головой работать больше надо, стрелять-то и без вас есть кому.

Дальше оставаться здесь было нечего.

Все удивлялись той энергии, с какой я занимался «активной» броней, оказывая необходимое содействие и помощь всем организациям, проводившим исследования и опыты. Выезжал на места, тщательно знакомился со всеми работами, немедленно принимал меры для устранения всех препятствий, задерживающих работы. Даже самый придирчивый контролер не мог обвинить меня в том, что не принимаются меры «для выполнения принятых решений».

– Ну, видать, эта броня за сердце вас взяла, – сказал мне как-то один из военных представителей, когда мы с ним поздно ночью возвращались из заводской лаборатории. – Вы что, стали верить в нее?

– Раз принято решение, надо его выполнять, – резко ответил я военпреду.

Выход может быть только один: достать образец той стали, которую Павлов испытывал, – образец брони, которая, по его утверждению, выдержала все испытания.

Надо снова идти к нему и убедить его предоставить нам образец брони – той испанской, изготовленной в Барселоне. Расстрелять его и показать, что они ошибались.

Через три дня после своего неудачного визита к Павлову я вновь направился к нему.

Опять тот же вопрос:

– Ну, как дела?

– Пока что даже намека нет на то, что можно ждать успеха. Все испробовали, а результат один и тот же, – сказал я.

Павлов нахмурился и стал стучать карандашом по столу.

– Вы мне говорили, что испытывали такую броню; может быть, у вас сохранилась где-нибудь хотя бы одна карточка? Нам очень важно получить хоть один образец такой брони, – обратился я к Павлову с мольбой в голосе.

– Это зачем же? Проверять меня, что ли, хочешь?

Я решил схитрить и стал наговаривать на себя:

– Понимаете, мы, по всей видимости, где-то делаем ошибку в термической обработке.

– Но ведь я тебе анализы послал. Зачем же тебе образец? – упрямо повторял Павлов.

– Да анализы мы получили подробные, но ошибку делаем, вероятно, в другом. Нам надо добиться такой структуры металла, какая была у ваших броневых плит. Для этого необходимо сделать шлифы и под микроскопом посмотреть структуру стали. Это очень важно для нас. Я очень прошу помочь нам в этом.

Павлов любил, когда к нему обращались с просьбами о помощи. Он улыбнулся и сказал:

– Конечно, мне такие образцы получить нетрудно.

Я облегченно вздохнул. Образцы будут. Конечно, образцы, которые мы получим, будут не лучше, а, может быть, даже хуже тех, что изготовляли и испытывали мы. Все, что имелось в арсенале науки, нами было использовано. Что же осталось? Верить в чудо?

Через неделю после разговора с Павловым курьер принес мне тяжелый пакет, перетянутый крест-накрест шнуром и опечатанный пятью сургучными печатями. В письме сообщалось, что направляется оригинальный образец броневой плиты, выдержавший обстрел броневыми пулями с любой дистанции.

Наконец-то образец в руках! Теперь необходимо провести сравнительные испытания. Обстрелять полученный образец вместе с образцами броневых плит, изготовленных в институте и на заводах. Результаты должны быть примерно тождественны с темп, что были получены там, в Барселоне. Чудес на свете не бывает.

На основном полигоне, где производились испытания брони, были хорошо подготовленные специалисты. Они скрупулезно записывали все результаты проведенных испытаний. Их записям доверяли все. «Испытания надо провести обязательно на этом полигоне, – подумал я. – Очень важно также создать авторитетную правительственную комиссию для оценки результатов испытаний».

Когда образцы для испытаний были готовы, я обратился к Павлову.

– Надо бы образовать правительственную комиссию для испытания образцов, – обратился я к Павлову.

– А что, получается что-нибудь с вашей броней?

– Не с нашей, а с вашей, – смеясь, сказал я. – Ведь это была ваша идея экранированной брони.

– Помогли вам образцы? – спросил Павлов.

– Конечно, мы в точности такие же сделали, как и ваши – вот теперь надо провести испытания, а после испытаний и производство можно будет начинать. Кого предложите председателем правительственной комиссии?

– Кого же еще, тебя, конечно, – милостиво предложил Павлов.

– Меня председателем назначать нельзя. Я – лицо заинтересованное. Могут сказать, что необъективного человека назначили и он тенденциозно подошел к подготовке решений комиссии.

– Я тебе доверяю, – сказал Павлов.

– Вы-то доверяете, но ведь следует устранить всякие сомнения в правильности заключения комиссии. Ввести меня в состав комиссии следует, а председателем должен быть человек с непреклонным авторитетом. Лучше, если это будет не гражданское лицо, а военный. Ведь будут использоваться танки военными, они и должны дать оценку повой танковой брони.

– Это правильно, – сказал Павлов. – Ну что же, можно назначить генерал-майора Алымова. Ему я доверяю, как самому себе.

Приехав за день до начала испытаний, я привез пять броневых плит – четыре, изготовленные нашими заводами, и одну, полученную от Павлова. О всех деталях испытаний договорился с работниками полигона и стал ждать приезда остальных членов комиссии.

Когда вся комиссия была в сборе, генерал Алымов сказал:

– Посмотрите, он совершенно не верил в эту броню, а теперь заботится о проведении работ больше, чем сам автор предложения.

– Я держусь правила, – ответил я Алымову, – до принятия решения можешь спорить и возражать сколько угодно, а если решение принято – выполняй.

– Это по-военному, – одобрительно произнес Алымов.

– Ну что же, можно приступать? – спросил я Алымова.

– Начнем с самой короткой дистанции.

После первых выстрелов работник полигона, ответственный за испытания, сказал:

– Пробиты все образцы.

Дистанцию увеличили вдвое. Опять пробиты все пять карточек, сообщили испытатели.

Алымов спросил:

– Какие пять? Мы должны испытать не пять, а четыре. – И он направился к месту закрепления броневых карточек. Подойдя к расстрелянным образцам брони, Алымов в сильном раздражении стал кричать: – Кто поставил эту карточку, по чьему распоряжению это сделано?

Он узнал образец брони, присланный мне Павловым.

– Это сделано по моей просьбе, – спокойно сказал я Алымову.

– Зачем вы это сделали? – спросил меня Алымов.

– Вы вместе с комкором утверждали, что ваша «активная» броня полностью защищает от бронебойных пуль с любой дистанции. Теперь видите сами, что это не так и паша броня пробивается так же, как и образцы, изготовленные нашими заводами.

– Не понимаю, что произошло! Почему она пробита, – в растерянности сказал Алымов.

– А я понимаю, – стараясь быть спокойным, произнес я. – Вы ввели в заблуждение правительство. Эта броня и не могла выдержать тех условий, о которых вы докладывали правительству.

– Надо прекратить испытания, – потребовал Алымов.

– Нет, надо их довести до конца и выполнить всю намеченную программу.

Алымов махнул рукой и отошел в сторону.

Испытания были закончены. Журнал стрельб был составлен по всем существовавшим на полигоне правилам, и члены комиссии, включая Алымова, поставили свои подписи под составленными документами. Под расписку я взял с собой одну из копий.

Когда мы вернулись в Москву, ко мне в главное управление тотчас же буквально влетел разъяренный Павлов.

– Это ты что затеял?

Я знал, что битва выиграна, но этот выигрыш может только повредить мне. Броня не принадлежала больше ни автору предложения, ни Павлову. А доложить о том, что произошла ошибка и следует приостановить дальнейшие работы, никто не отважится. Павлов будет теперь на моей стороне, и хоть он сейчас кричит, но у него нет другого выхода, как внести новое предложение. Надо ему в этом помочь.

– А знаете, Дмитрий Григорьевич, – начал я, – не пора ли вообще отказаться от танковой брони, защищающей только от пуль. Независимо от того, выдерживает она пулевой обстрел или нет. Появилась противотанковая артиллерия, и надо создавать защиту от снарядов, а не от пуль.

Павлов насторожился. Это, пожалуй, выход и для него.

– А ведь ты правильно рассуждаешь. Я сам уже об этом думал. Давай об этом поговорим следующий раз, – и он ушел, уже упокоенный.

Через несколько дней при встрече с Павловым я вновь поднял вопрос о новых танках с тяжелой броней, защищающей от обстрела снарядами.

– Создать такие танки нелегко, но если ты поможешь, то мы могли бы быстро приступить к работам.

Павлов усмехнулся и сказал:

– А я ведь тоже не лыком шит. – Он вынул из своего несгораемого шкафа листок бумаги и протянул мне. – Вот смотри.

На короткой записке о необходимости начать разработку тяжелых танков было начертано: «Я – за, Сталин».

Спокойно, но с иронией Павлов спросил меня:

– Ну, как будешь дальше действовать? Решения ждать пли сразу к работе приступишь? Вы, бюрократы, обязательно потребуете официальную бумагу, чтобы с номером была, а мне больше ничего не требуется – я буду действовать.

В душе я ликовал. С «активной» броней было покончено. Теперь танковое производство будет развиваться как следует – все входит в разумное русло.