И. М. Губкин ИЗ БРОШЮРЫ "ДОВЕРИЕ НАРОДА — ВЫСШАЯ НАГРАДА"

И. М. Губкин

ИЗ БРОШЮРЫ "ДОВЕРИЕ НАРОДА — ВЫСШАЯ НАГРАДА"

Известие о Великой Октябрьской социалистической революции застигло меня в Соединенных Штатах Северной1 Америки, куда я летом 1917 года был делегирован Временным правительством для изучения нефтяных месторождений.

В г. Биллингсе я прочитал в газетах телеграммы об Октябрьском вооруженном восстании. Газеты вышли с аршинными заголовками: "Большевики у власти! Временное правительство низложено!" Американцы терялись в догадках, что же произошло в Петрограде. Газеты только сбивали читателя с толку, называя большевиков не иначе как "экстремистами".

Вскоре я попал в Оклахома-сити, где происходил съезд геологов всех штатов Северной Америки. Узнав о присутствии на съезде русского, американцы пришли ко мне и сказали:

— Расскажите, что происходит у вас в России?

Меня самого волновали вести, приходившие из-за океана. Так как газеты недоговаривали и врали, приходилось самому дорисовывать картину событий на далекой родине. Февральская революция, говорил я себе, свергла царизм. Но что изменилось? К власти поперли Колупаевы и Разуваевы, Гучковы и Рябушинские. Большевики свергли и изгоняют теперь буржуазию.

Надо было решать: с кем быть? Мысли — неясные и туманные — налетали одна на другую. Просьба американцев застигла меня врасплох. Но я согласился выступить. Речь я начал на плохом английском языке и закончил на русском. Во время речи ответы на мучившие меня вопросы пришли сами собой, и все стало на свое место, все стало ясно.

— Взоры всего мира, — говорил я, — обращены сейчас в сторону моей родины. Люди спрашивают себя: что произошло, что происходит в России? Что за зарево видно на горизонте? Коллеги! Вас хотят уверить, что это — зарево огромного разрушающего пожара, в котором гибнет культура. Неверно! Взгляните в сторону революционной России, и вы увидите на горизонте не зарево пожара, а зарю восходящего солнца, свободы и счастья. Над Россией взошло солнце новой жизни, солнце нового мира. Труженики отныне сами будут управлять своей судьбой, своим трудом и жизнью.

Волнение и энтузиазм, с которым я говорил, передались и аудитории. Переводчик перевел речь с не меньшим жаром.

Съезд устроил колоссальную овацию, — это была овация, обращенная к Октябрьской революции.

Мне уже не сиделось в Америке. Хотелось поскорее домой, в Россию. Но в Америке было еще много дела.

В нашей делегации начались распри. Член делегации Фосс, наживший в России круглый капиталец и переведший его за границу, обвинял меня и инженера Сняткова в большевизме. С Фоссом мы разругались. Он остался в Америке. В вашингтонском посольстве Временного правительства нам со Снятковым не хотели давать наших материалов, но у нас предусмотрительно были заготовлены копии, и мы уехали в Россию.

В Стокгольме бежавшие из Петрограда белоэмигрантские барыньки пугали нас всяческими страхами, визгливо советовали не ехать в "страну анархии", закатывая глаза, предсказывали нашу гибель. Вся эта чертовщина мало подействовала на нас.

Весною 1918 года, обогнув Европу, мы на тралере прибыли в советский Мурманск. Пролетарская революция была на подъеме, дел у молодой власти — масса, и все же у представителей Мурманского Совета нашлось время встретить приехавших ученых, помочь им достать теплушку для привезенной из Америки геологической библиотеки и архива, а самих ученых усадить в купе международного вагона. Я никогда не забуду волнения, которое я испытал, ступив на родную землю, волнения, возросшего при виде ласкового и заботливого приема, оказанного нам…

В Петрограде меня ожидало распоряжение Высшего совета народного хозяйства выехать в Москву. В комнате № 434 II Дома Советов ("Метрополь"), куда меня поселили, впоследствии образовался советский Геологический комитет в противовес старому Геолкому, не признававшему Советской власти (не забудьте: то было время саботажа старой интеллигенции).

Я с большой горячностью стал работать в новом Геолкоме.

Сделал доклад в ВСНХ об американских нефтяных промыслах. Меня пригласили помочь организовать нефтяной главк. Я охотно согласился. Главконефть был образован декретом за подписью Владимира Ильича Ленина, я вошел в коллегию главка. Немного позже я стал работать и по сланцевой промышленности…

Мне трудно найти слова, чтобы нарисовать хотя бы в отдаленной степени похожую картину творческого горения на работе того времени. В Главконефти мы, правда, сидели в шубах и перчатках, но работали, твердо веря, что и Баку, и Грозный, и Эмба, занятые тогда белыми, будут скоро нашими, советскими.

Но пока суд да дело, Республика задыхалась без горючего. Мы занялись сланцами. Как председатель Главного сланцевого комитета, я послал экспедицию в район Ульяновска. Летом 1919 года мы сами поехали проверять, что сделано на месте. Кстати сказать, на месте разработок ничего не было, и по дороге (мы ехали на пароходе "Верочка") мы насобирали тачек, лопат, топоров.

После приезда с Волги наши химики сделали разгон сланцевой и сапропелевой смол. В октябре 1919 года мы с бутылочками сланцевого бензина, керосина и других нефтеподобных продуктов пошли к Владимиру Ильичу. Секретарь предупредил:

— Только, пожалуйста, не больше пятнадцати минут!

В кабинете Владимира Ильича, помню, стоял письменный стол, около него — два глубоких кожаных кресла, а позади — шкаф с книгами.

Владимир Ильич поднялся из-за стола, вышел к нам навстречу, усадил.

Началась беседа. Как человек несколько экспансивный, я во время разговора встал, сам не замечая, как я увлекся рассказом о будущем сланцев. Владимир Ильич попросил показать, где находятся сланцевые месторождения. Мы подошли к карте и простояли у нее два с половиной часа — беседа велась и о нефти, и о сланцах, и о сапропелях. Ленин внимательно слушал, задавал вопросы, вникал в детали — он искал выхода из топливного кризиса.

В конце беседы Владимир Ильич сказал:

— Вот вам мой телефон, вот телефон секретаря. Когда нужна будет помощь, обращайтесь ко мне непосредственно.

Обаятельная простота Владимира Ильича, поразительная эрудиция, умение выслушать человека и направить его мысли в нужное направление никогда не изгладятся из памяти каждого, кому выпало огромное счастье — видеть и разговаривать с отцом Великой Октябрьской социалистической революции.

Ленин видел и знал все, он ничего не упускал из виду. Раз заинтересовавшись топливом, Ленин уже не бросал этой проблемы, а постоянно возвращался к ней, искал решения вопроса, направлял работу ученых и практиков.

Я неизменно посылал Владимиру Ильичу журнал "Нефтяное и сланцевое хозяйство". Каково же было мое изумление, когда я получил письмо Владимира Ильича, из которого увидел, что Ленин находит время читать наш сугубо специальный журнал! Письмо гласило:

"Главнефть тов. Губкину 3. VI. 1921 г.

Просматривая журнал "Нефтяное и сланцевое хозяйство", я в № 1–4 (1921) наткнулся на заметку (с. 199) "О замене металлических труб цементным раствором при бурении нефтяных скважин".

Оказывается, что сие применимо при вращательном бурении. А у нас в Баку таковое есть, как я читал в отчете бакинцев.

От недостатка бурения мы гибнем и губим Баку.

Можно заменить железные трубы цементом и пр., что достать все же легче, чем железные трубы, и что стоит, по указанию вашего журнала, "совершенно ничтожную" сумму!

И такого рода известие вы хороните в мелкой заметке архиученого журнала, понимать который способен, может быть, 1 человек из 1 000 000 в РСФСР.

Почему не били в большие колокола? Не вынесли в общую прессу? Не назначили комиссии практиков? Не провели поощрительных мер в СТО?

Пред. СТО В. Ульянов (Ленин)"[143].

Письмо Владимира Ильича меня чрезвычайно обрадовало и в то же время пристыдило. Мелкая заметка действительно была похоронена где-то на задворках журнала и напечатана петитом. Я поспешил достать номер американского журнала "Mining and Metallurgy", из которого была перепечатана заметка, и увидел, что речь шла пока что не о практическом опыте, а о предложении. Написал об этом Владимиру Ильичу. Он снисходительно отнесся к моей ошибке:

"В Главнефть тов. Губкину

10/VI 1921.

Т. Губкин! Ваше письмо и выписка вполне разъясняют дело. Раз это только предложение, — конечно, дело меняется. Насколько помню, эту самую важную часть английского текста в русском журнале опустили.

Надо выработать точные меры помощи Баку и внести в СТО, следя за их выполнением.

С тов. приветом. Ленин"[144].

…Мои избиратели, оказавшие мне высокое доверие, вправе интересоваться не только тем, где я работаю, но и тем, чего я добился как ученый, что я сделал, участвуя в борьбе партии за социалистическую индустриализацию страны. Я могу рассказать избирателям о работах по изучению Курской магнитной аномалии, о нефти на востоке СССР и о многом другом.

Курская магнитная аномалия была открыта лет сто пятьдесят назад. Этому явлению ученые долго не придавали значения. В девяностых годах Курской магнитной аномалией заинтересовался московский профессор Лейст.

В течение почти двадцати лет Лейст вел магнитометрическую съемку районов аномалии. К этому времени уже не один Лейст заинтересовался, почему вместо севера и юга магнитная стрелка в Курской губернии, в местах аномалии земной коры, начинает шалить настолько, что изменяет нормальное положение иногда даже на 180°.

В чем искать причину этого явления? Лейст утверждал в наличии в земной коре больших залежей железной руды.

Поверив объяснениям Лейста и магнитной карте, им составленной, курское земство собрало немного денег и начало бурить у села Непхаева, неподалеку от Белгорода. Пороха у земства хватило ненадолго. Пробурив метров двести пятьдесят и не встретив руды, "инициативное" земство остыло столь же скоро, сколь и воспламенилось мыслью сделать свою губернию промышленной.

В разочаровании курского земства немалую роль сыграл старый Геолком, считавший выводы Лейста нелепостью и всячески поносивший их. Труд Лейста погиб, как погибало при царизме немало выдающихся трудов других ученых.

В 1918 году Лейст уехал лечиться в Германию, захватив с собой все материалы и карты. В Германии Лейст умер.

Ценными материалами Лейста завладел некий Штейн. Увидев, что Советское правительство с первых дней своей деятельности интересуется всем, что может развить и двигать вперед наше государство, Штейн со своими сотоварищами предложили приобрести у него материалы Лейста. Проходимец требовал за эти материалы кругленькую сумму — восемь миллионов золотых рублей!

Тогдашний нарком внешней торговли Л. Б. Красин обратился в Академию наук. Академия образовала специальную комиссию, которая вскоре перешла в ведение президиума Высшего совета народного хозяйства. Комиссия называлась: "Особая комиссия по изучению Курской магнитной аномалии", сокращенно — ОККМА. Я был назначен ее председателем.

Так в 1920 году, когда Красная Армия еще отбивала завоевания Великой социалистической революции от посягавших на нее "отечественных" белогвардейцев и армий международного капитала, молодая наша Республика приступила к разрешению мировой научной загадки, которую в течение полутора веков никто до Советской власти не мог решить.

ОККМА не только повторила работу Лейста, но во много раз превзошла ее. То, что не по силам ученому-одиночке в условиях капитализма, оказалось по силам юной советской науке, опекаемой и оберегаемой рабоче-крестьянской властью. Кроме магнитометрической, мы провели и гравиметрическую съемку. Вместе с магнитной аномалией нам удалось установить и аномалию силы тяжести. Это последнее открытие показало, что на поверхности земной коры (притом на сравнительно незначительной глубине) залегают исключительно тяжелые массы.

Сомнений никаких быть не могло. Надо было срочно проверять наши научные открытия, надо было срочно поставить буровую скважину.

Нам помогло особенно трогательное и волнующее по тем тяжелым временам внимание Советского правительства и лично В. И. Ленина, всегда интересовавшегося проблемой Курской магнитной аномалии. Владимир Ильич Ленин провел через Совет Труда и Обороны постановление, которое приравнивало исследование Курской магнитной аномалии к первоочередным и важнейшим государственным мероприятиям. По этому постановлению работники ОККМА получали исключительное право мобилизации, призывов на службу, получения продовольственных пайков, что было тогда очень важно.

В каких условиях приходилось тогда работать, можно судить хотя бы по такому эпизоду. Как нефтяник, я, используя свои связи и знакомства, добился получения в Грозном бурового станка. Наши товарищи, сопровождавшие оборудование из Грозного, были захвачены в плен бандитской шайкой и трое расстреляны бандитами. Без преувеличения можно сказать, что молодые советские ученые-энтузиасты, не щадя жизни, работали над проблемой, решить которую поручило им наше правительство, наш вождь Ленин.

Летом 1921 года мы заложили в Щиграх буровую скважину, о чем рапортовали Владимиру Ильичу.

Стоило только начать бурение, как на арене снова появился Штейн со своей компанией. На сей раз проходимцы предложили сдать им богатства Курской магнитной аномалии в концессию.

Покойный Красин был сторонником этой концессии. Я страшно волновался и злился.

— Нельзя, — говорил я Красину, — сдавать это дело в концессию. Нельзя!

В Кремле было созвано специальное совещание. Председательствовал Владимир Ильич. Я апеллировал к нему.

— Владимир Ильич! — говорил я, волнуясь. — Через год у нас уже будут результаты. Разве можно сейчас отдавать это в концессию? Давайте узнаем хотя бы, какие богатства таит в себе аномалия.

Ленин сказал:

— Правильно! Пусть наши ученые доведут дело до конца. Притязания иностранцев были отвергнуты раз и навсегда.

Но нам пришлось испытать еще немало волнений. Долото в нашей буровой встретило твердую породу, которую мы прошли с трудом, при помощи ударного бурения. Каково было наше изумление, когда после пропластка железорудных кварцитов в скважине снова появилась мягкая порода — глины с рыбьими остатками. Даже мы, глубоко верившие в существование железа под почвой, и то расстроились; враги же нашего дела — а их было немало — получили повод злорадствовать.

Слегка поколебался и постоянный сторонник работ по Курской магнитной аномалии, тогдашний председатель Госплана Г. М. Кржижановский. После того как мы натолкнулись на глины с рыбьими остатками, Кржижановский, смеясь, спросил меня:

— Правда ли, что ты в КМА рыбу ловишь?

— Да, рыбу ловлю, — ответил я, — а уху будем расхлебывать вместе.

Расхлебывать ухи не пришлось, так как вскоре мы добрались до железа. Советская страна разрешила научную загадку Курской магнитной аномалии.[145]