Ужас перед школой: предчувствие неизбежного

Ужас перед школой: предчувствие неизбежного

Больные дети редко преуспевают в делах общественных.

Они с детства избегают состязаний со сверстниками, поскольку проигрывают им физически. Они не знают радости победы в честной борьбе, а потому борьбы не любят. И еще — они не любят всяких общественных учреждений и заведений, потому что именно там поддерживается дух публичности. Куда лучше они чувствуют себя в родительском доме, куда привыкли еще в детстве убегать, уклоняясь от борьбы и драки. Только здесь, в родительском доме их покидает чувство заброшенности в чересчур суровый мир. Покидать это убежище они не хотят. Сама мысль об этом вызывает у них ужас.

Один из эпизодов детства запомнился К. Ясперсу особо, такого ужаса он не испытывал ни до ни после этого:

«Я был в столовой, когда вдруг понял, что однажды мне придется пойти в школу. Я ворвался в переднюю, где мой отец как раз принимал гостя, и стал заклинать его: “Ведь мне же никогда не нужно будет идти в школу! Никогда!”[50]

Ни в какой школе Калли Ясперс не бывал ни разу. Значит, он знал о школьных порядках только из домашних разговоров. Едва ли родители обращались к нему, пугая школой. Скорее, они обсуждали школу в своих, взрослых разговорах, к которым мальчик прислушивался. Отец — либерал не одобрял школу как царство муштры и зубрежки, грубого соперничества и навязываемого единообразия. Всего этого в родительском доме не любили. Заодно со школой здесь не любили и армию, за те же казарменные порядки. К. Ясперс вспоминал, как отец однажды захотел познакомить его с каким?то мальчиком. Но Калли отказался наотрез: «Нет, я вовсе не хочу знакомиться с ним, ведь он — сын офицера». Отцу — банкиру пришлось успокаивать его, уверяя, что среди офицеров тоже бывают вполне приличные люди.

Ужас, испытываемый Калли Ясперсом перед школой, объяснялся не только суровостью этого наказания, но и его неотвратимостью. Школы было не избежать. И в школу Калли Ясперса все же отдали. Он, как и всякий экзистенциалист, всячески противился своей злой участи, выдумывая причины, чтобы в ненавистную школу не ходить. Первые несколько недель его приходилось провожать до дверей этого отвратительного образовательного учреждения, чтобы «защищать от чужих собак и от полицейских»[51].

Отличником К. Ясперс никогда не был, но учился неплохо. Об этом можно судить объективно. Ведь в ту далекую пору демократия еще не достигла сферы культуры и не утвердила здесь полного равенства отличников и двоечников. Отличники еще были отличниками, а двоечники двоечниками. В каждом классе ученики знали, кто у них идет первым в учебе, а кто последним. Биографы свидетельствуют, что в первые школьные годы К. Ясперс обычно держался шестым среди тридцати своих одноклассников, а в последние годы — третьим. Во время сдачи экзамена на аттестат зрелости его письменные работы оказались столь хороши, что его освободили от устных экзаменов.

Несмотря на вполне приличные достижения в учебе, К. Ясперс всегда очень боялся провала. По его воспоминаниям, без каких?либо усилий ему давалась только математика, предмет, который считался отнюдь не самым важным в гуманитарной гимназии с лингвистическим уклоном. Языки шли значительно тяжелее. А сочинения на уроках немецкого он и вовсе писал с несказанным трудом[52]. Но дело было даже не в трудностях при освоении предметов. Просто с детства — по нездоровью — у К. Ясперса был немалый опыт неудач: тело отказывало в самый неподходящий момент, и провал происходил даже тогда, когда его ничто не предвещало. Постоянная возможность неожиданной неудачи держала в напряжении.

Но К. Ясперс справился с трудностями вполне достойно, о чем свидетельствует документ, выданный по окончании гимназии:

«Велико — герцогская гимназия Ольденбурга, аттестат зрелости,

19 февраля 1901.

Оценки:

Очень хорошо Хорошо

Удовлетворительно

Неудовлетворительно

Карл Теодор Ясперс, 19 февраля 1901. Родился 23 февраля 1883 года в Ольденбурге, исповедания евангелического лютеранского, сын директора банка Ясперса из Ольденбурга, учился в гимназии 9 лет…

I. Поведение и прилежание — очень хорошо и хорошо.

II. Знания и достижения

1. Религиоведение. На уроках показал хорошее понимание, хорошо

2. Немецкий язык. Читал классиков с хорошим пониманием и интересом и показал устно и письменно хорошие навыки. Его экзаменационное сочинение было хорошим, хорошо

Латынь. Как в грамматике и в стиле, так и в чтении показал хорошие результаты. Письменную работу можно оценить на «хорошо». хорошо

Греческий язык. Он показал в целом хорошее понимание содержания [произведений] писателей. Его экзаменационная работа была хорошей, хорошо

Французский язык. Достижения в классе были удовлетворительными, иногда — лучше, письменную экзаменационную работу можно было назвать хорошей, удовлетворительно

Английский язык. Достижения были удовлетворительными. удовлетворительно.

Еврейский язык.

История и науки о земле. С общим теоретическим пониманием он соединял совершенно отрадный личный интерес к предмету и приобрел широкие и прочные знания, очень хорошо

Математика. Достижения в классе постоянно были хорошими, экзаменационная работа очень хорошей, хорошо

Физика. Достижения, в особенности, письменные работы, были хорошими, хорошо

Гимнастика, удовлетворительно Рисование.

Пение.

В соответствии с этим экзаменационная комиссия выдает ему аттестат зрелости, поскольку он сейчас покидает гимназию, чтобы изучать право.

Ольденбург, 19 февраля 1901 Велико — герцогская экзаменационная комиссия Доктор Руд. Менге, правительственный комиссар; Штайнворт, директор, Рейнхардт, Аман, Эйлерт, Рамзауэр»[53]

* * *

Очень неуверенные в себе, но крайне честолюбивые ученики чаще всего специально затевают конфликты со своими наставниками. Для них невыносима сама мысль о личной, персональной неудаче, которую придется признавать открыто. Искусственно спровоцированный конфликт с наставником позволяет переложить всю вину на него — это учитель плохо научил, потому что плохо разбирается в предмете, да и вообще человек вздорный и скверный. Предчувствуя возможную неудачу, такие ученики просто не пойдут на экзамен, предварительно не ославив своего учителя на всех углах как полного профана и негодяя. Тогда окажется, что неудачник — вовсе не ученик, а учитель. Впрочем, в такого рода противостояниях вина редко лежит только на одной из сторон.

В каждом из таких конфликтов надо разбираться отдельно.

В гимназии у Карла Ясперса возник непримиримый конфликт с директором.

В этом не было ничего удивительного: почва для конфликта была подготовлена еще в родительском доме, да и сам директор гимназии прямо заявлял, что ненавидит в сыне демократический дух его отца, банкира Ясперса. Слово «дисциплина» было для Ясперса ругательным. Возможно, его неудачи с изучением языков объяснялись именно тем, что он не мог настойчиво и упорно заучивать неинтересный ему материал, осваивая словарный запас. Языки давались К. Ясперсу тяжело. Он чувствовал себя неудачником. А всякий неудачник хочет переложить часть вины за свою неудачу на других…

Но и директор гимназии Штайнворт не был ангелом. Порой он принимал просто чудовищные педагогические решения. Ему не надо было прилагать многих усилий, чтобы сделаться в глазах К. Ясперса воплощением всего ненавистного, что соединялось в его уме с понятием публичной школы.

Во — первых, именно директор сформировал ненавистный К. Ясперсу дух гимназии — смесь слепого повиновения властям (кайзеру и великому герцогу) с корпоративным высокомерием филологов, которым всегда славилась Германия (и от которого, добавим, пострадал молодой Ф. Ницше). Классическая филология превозносила себя до небес, объявляя царицей наук и единственной хранительницей традиций античной культуры. Античные авторы рассматривали всю историю человечества как деградацию: первым был «век золотой», в который правили боги по божественным законам; потом они передали правление лучшим из людей, но не богам; наконец, к власти и вовсе пришли всякие недостойные типы.

Представители классической филологии, предметом которой была вся культура античного мира (включая языки, во плоти которых она существовала), взирали на все современные знания свысока — как на результат многовековой деградации человечества. Вся последующая культура представлялась им каким?то убогим «новоделом». В результате классическая филология подавала себя как науку наук, хотя в ней давным — давно уже не делалось никаких великих открытий, зато величайшее значение придавалось зубрежке и поклонению авторитетам. Именно такой дух и культивировал в своей гимназии директор Штайнворт.

Во — вторых, этот педагог совершил явный промах: желая, чтобы его гимназия походила на университет, он решил создать в ней что?то наподобие студенческих союзов. Но вот союзы эти он решил сформировать сам, в отличие от студенческих корпораций, которые складывались на добровольной основе. Мало того: при создании ученических союзов директор главным критерием отбора сделал общественное положение родителей. Хотя высокое положение отца — банкира позволило бы К. Ясперсу принадлежать к союзу, объединявшему сливки гимназии, он — как сын главного ольденбургского либерала — с негодованием отказался вступать в какой?либо ученический союз. В ответ директор потребовал, чтобы члены всех трех ученических союзов, то есть все ученики гимназии без исключения, объявили Карлу Ясперсу бойкот, не дружили и не общались с ним.

В «Философской автобиографии» Карл Ясперс подробно рассказал всю эту историю:

«В гуманитарной гимназии у меня произошел конфликт с директором. Я взбунтовался, отказавшись слепо исполнять те распоряжения, которые казались мне неразумными. Отец с раннего детства приучил меня к тому, что я получу ответ на любой вопрос, и не заставлял меня делать то, смысл чего я не мог понять, даже из уважения к человеку, который отдает распоряжения, хотя оно само по себе обладает немалой убедительной силой. Воспитанный своим отцом, я держался того принципа, что существует разница между порядком на уроке и армейской дисциплиной, без всяких на то оснований распространенной на школу. “Это оппозиционный дух!” — в один прекрасный день торжественно объявил мне директор. Этот дух, по его словам, был свойственен всей моей семье, и, будучи директором, он вынужден был дать ему отпор. Конфликт достиг апогея, когда я отказался вступить в один на трех ученических союзов, созданных с одобрения директора и в подражание союзам студенческим. Я обосновал свое решение тем, что союзы формировались по социальному происхождению учеников и в зависимости от профессий их родителей, а не по принципу личной дружбы. Соученики мои вначале заявили, что поддерживают меня, но на деле осудили мой поступок. Когда один из друзей отправился со мной на недельный поход в горы, союз, в котором он состоял, под угрозой исключения потребовал от него разорвать отношения со мной. Когда друг спросил меня, как ему быть, я посоветовал остаться в союзе. Так он и поступил. Директор заявил: учителя не будут спускать с меня глаз. Я оставался в одиночестве. Мой отец попытался возместить мне утраченное и абонировал большую охоту. Я мог, когда хотел, проводить время в самых различных уголках, отличавшихся великолепием природы» [208–209].

К. Ясперс оказался в полной изоляции. Его репутация в гимназии была ужасной. Он сам признавал это: «Всякий раз, когда возникали какие?то разногласия, я оказывался зачинщиком свары, своевольным и своенравным человеком, который выступал против всех»[54]. Трудно представить себе лучшую школу для экзистенциалиста, диссидента и правозащитника. С тех гимназических времен Карла Ясперса перестала пугать перспектива бойкота и изоляции. Но с тех же пор он научился интриговать, а не вступать в бой с открытым забралом. Свои удары по врагу, директору, он объяснял вовсе не личной антипатией, а требованиями элементарной порядочности и общечеловеческой справедливости.

Война между гимназистом Ясперсом и директором гимназии приняла затяжной, позиционный характер. Непокорному гимназисту грозило исключение. Но директору было непросто разделаться с сыном влиятельнейшего гражданина города. Отец пообещал К. Ясперсу, что в случае исключения он пойдет прямо к министру образования земли. Однако отец не спешил делать это, потому что видел — обе стороны, что называется, закусили удила. Директор, конечно, не отличался большим умом и педагогическим тактом. Но и гимназист Ясперс теперь использовал любой повод, чтобы перечить ему и приводить в бешенство. Скудоумная затея со студенческими союзами была мероприятием добровольным, хотя и верноподданническим. По причине ее необязательности неповиновение К. Ясперса — младшего в верхах могли и стерпеть. Но конфликт быстро распространился и на решение тех вопросов, которые касались вещей обязательных, в частности учебной дисциплины. К. Ясперс уже не разбирал средств, стараясь задеть директора, вывести его из себя, привести в бешенство. Директор, впрочем, постоянно платил тем же.

Последние схватки между директором и гимназистом Ясперсом произошли при подготовке выпускного вечера и непосредственно после него. Директор, по всей видимости, время от времени делавший попытки сгладить остроту конфликта, в очередной раз наткнулся на непримиримость гимназиста. Как это часто бывает у записных борцов за справедливость, возражение последнего было формально правильным, но по сути дела — утонченным издевательством. Учитывая успехи К. Ясперса в изучении латыни, директор решил предоставить ему высокую честь произнесения от имени выпускников прощальной речи на этом языке. Гимназист отказался, заявив: «Ведь мы вовсе не настолько много выучили из латыни, чтобы свободно говорить на ней; эта искусственно подготовленная речь будет обманом публики»[55].

Формула отказа была столь хитроумна, что ее можно было выдать за проявление высокой принципиальности и требовательности к себе, за доказательство стремления к свободе и ответственности — речи следует произносить только от себя, свободно, ничего не вызубривая. Разумеется, выпускник гимназии мог отказаться читать речь, написанную для него преподавателями, — читать от своего имени, благодаря за науку и за свое счастливое детство в целом. Но ведь он, даже недостаточно зная язык, чтобы свободно импровизировать, вполне мог самостоятельно подготовить эту речь. Ведь его учили — и даже выдали аттестат с оценкой «хорошо» по латыни. Если ты такой принципиальный, отказывайся не только от произнесения речи, но и от аттестата…

Ответный удар «ниже пояса» директор нанес во время прощального визита К. Ясперса к нему в кабинет. Он напутствовал ненавистного юношу словами: «Ведь из вас же не может выйти ничего, вы органически больны»[56]. Это был категорически запрещенный в педагогических и академических кругах аргумент против личности. Ведя полемику, ни один педагог или ученый не должен в качестве аргумента ссылаться на физические недостатки оппонента. (Например, говорить: «Кого может интересовать мнение одноногого об устройстве космоса?») Вдвойне подлым было напоминание о болезни юноше, которому врачи долгой жизни не сулили.

Но мы не можем не признать: К. Ясперс умел выводить из себя противников. Сам он, вспоминая свои школьные годы, сказал, что обрел в гимназии ценный опыт. Больше того: именно там он уяснил для себя основную схему развития событий, которая затем повторялась в различных сферах в последующие годы его жизни. В сражениях с директором гимназии «было предвосхищено то, что вынужденно повторялось во многих вариациях в моем существовании»[57]. А именно: вначале К. Ясперс превращал себя в аутсайдера, в «человека стороннего», не желающего принимать участия в игре по принятым правилам, которые стремился дискредитировать; затем он привлекал к себе внимание, со скандалом противопоставляя себя всему сообществу. Будучи членом этого сообщества, он не мог, однако, позволить, чтобы его изгнали из этого сообщества, потому что бунтарство его имело смысл только в рамках этого сообщества и не было интересно никому за его пределами, и поэтому К. Ясперс никогда не доводил конфликт до логического завершения, до схватки или до разрыва, в последний момент находя какую?то хитрую формулу, позволяющую ему капитулировать с сохранением лица. (Сам К. Ясперс называл это — «неоднозначный выход»[58]; у нас еще будет возможность увидеть, как такая хитроумная техника балансирования на грани конфликта использовалась им в науке — для борьбы со сплоченной корпорацией, которая, не раздумывая и не слушая никаких разумных аргументов, упорно держится установившегося мнения.)

Единственное, что мог сделать в этой ситуации отец, — удалить сына с поля боя. Он и сделал это, купив для Карла Ясперса- младшего абонемент на охоту в самых живописных местах. Именно так отдыхал от конфликтов на службе и просто от общения с докучливыми людьми сам отец. Он полагал, что сын тоже сможет залечить в уединении душевные раны. Увы! Больной юноша не смог пойти по стопам мужественного отца — охотника. Приступ слабости застиг его прямо на охоте — в одиночестве. Он даже подумал, что умрет прямо здесь, в лесу. Напуганный этим обстоятельством, К. Ясперс — младший вернулся домой и принялся читать Спинозу, которого считал в ту пору «своим философом».

Этот мудрец толковал свободу как согласование устремлений души с теми возможностями, которые предоставляет тело. Разумное избегание излишеств, вредящих телу, — разве это не есть свобода? Как осознанная необходимость?

Человек здоровый никогда не согласится с подобными рассуждениями.

Не позволяет тебе твое хилое тело ходить в лес на охоту — так, значит, твоя осознанная свобода заключается в том, чтобы сидеть дома?

Здоровый человек, издевательски усмехаясь, заменит спинозовскую формулу «Свобода есть осознанная необходимость» обидными поговорками. По — русски они звучат так:

«По одежке протягивай ножки».

«Каждый сверчок знай свой шесток».

Но и Спиноза не был здоровым человеком.

У него, как и у Карла Ясперса, были очень больные легкие.

А потому Спинозе не оставалось ничего иного, кроме свободы как осознанной необходимости и философии разумного самоограничения.

Когда не имеешь того, что любишь, приходится любить то, что имеешь.

У Б. Спинозы был туберкулез. Он болел чахоткой двадцать лет, усугубляя болезнь табакокурением (что в XVII веке считалось лекарством от туберкулеза). Деньги на жизнь он зарабатывал тем, что шлифовал линзы для оптических приборов. Вдыхание возникающей при этом стеклянной пыли здоровья ему не добавляло.

Если здоровья нет, приходится возводить в идеал умеренность и аккуратность, называя их счастьем.

Диагноз Ясперсу во времена учебы его в гимназии еще поставлен не был.

Но он уже болел, а потому почувствовал родство духа со Спинозой.

Родство дыхания. Родство души. Родство духа.