Жизнь молодого Ясперса: тотальная абсурдность или полная осмысленность?

Жизнь молодого Ясперса: тотальная абсурдность или полная осмысленность?

До сих пор в этой книге жизнь Карла Ясперса представала перед нами просто как череда событий. И даже в таком виде она представляет интерес— для человека любопытного. Однако Гераклит из Эфеса заметил, что многознание мудрости не научает: мудрый должен уметь постигать стоящий за фактами смысл.

Можно ли постичь смысл, который стоит за фактами жизни Ясперса?

Это — задача непростая.

Смысл в свою жизнь вносит сам человек. Его жизнь не «складывается» сама. Человек сам «складывает» ее, определяя ее смысл выбором своих поступков.

Но, к сожалению, не только он один задает смысл своей жизни.

Этим же заняты и все другие люди, с которыми он взаимодействует. Они — родители, наставники, начальники, авторитетные товарищи — тоже всячески пытаются задать смысл его жизни. Даже если и не ставят перед собой такую задачу.

Ведь всякий, с кем я общаюсь, видит меня и смысл моей жизни по — своему. Я для него — всего лишь эпизод в его собственной жизни. Но этот эпизод всегда имеет в ней некоторый смысл. Каждый человек, с которым я общаюсь, наделяет меня своим смыслом. Иногда он не считает нужным сообщить, какой смысл он видит во мне. Иногда, наоборот, всячески пытается донести до меня этот мой смысл с помощью своих слов и поступков или радикальнее — с помощью бумажных директив и инструкций.

Настоящий бюрократ — реформатор настолько нагл в своем крайнем простодушии, что свято верит — именно он сможет легко определить надлежащий смысл жизни для всех других людей без исключения; просто у него пока не хватает времени на всех. Глупее такого бюрократа только философ — просветитель, который с порога объявляет предрассудками мысли всех прочих людей и начинает эти предрассудки искоренять, исправляя все человечество сразу.

Люди непрерывно навязывают друг другу свои смыслы жизни. Все время идет борьба разнонаправленных воль. Один хочет одного, другой — другого, а в результате, по правилу «сложения сил», получается то, чего не хотел никто конкретно. Сложение множества разнонаправленных смыслов жизни и воплощение их в социальной материи дает в итоге бессмыслицу. Получается тот бытовой абсурд, с которым все мы сталкиваемся ежедневно. Политик привык воспринимать такой повседневный абсурд как нормальное, привычное состояние и каждый день прилагать сизифов труд, чтобы обуздать хаос и энтропию. Политику некогда выяснять, откуда этот бытовой повседневный абсурд взялся, ему надо производить очередные преобразования хаоса, реализуя политику как искусство возможного.

Но у историка философии — иная задача.

Он должен распутать итоговый клубок наличного хаоса, разделить и проследить нити, ведущие к исходным смыслам. Он начинает с того, что получилось, и движется вспять, проясняя изначальную диспозицию желаний и устремлений. Историк философии должен выявить, от пересечения каких индивидуальных смыслов жизни возник тот общий абсурд, со смыслового обуздания которого начинается каждый наш день.

Что представляет собой жизнь каждого человека — и, в частности, жизнь К. Ясперса, о которой написана эта книга?

Это череда актов, посредством которых человек, сознательно или бессознательно, пытается утвердить себя в общении с другими, доказать словом и делом собственную правоту, настоять на своем и отстоять свою точку зрения. Все прочие делают то же самое, в результате чего возникают жизненные ситуации как столкновения опредмеченных смыслов.

И каждой из таких жизненных ситуаций человек придает свой собственный смысл, вписывая ее в свою собственную, индивидуальную картину мира.

Каждый человек исходит из того, что он прав.

Каждый человек исходит из того, что он способен видеть мир как целое.

Каждый человек исходит из того, что он понимает, куда движется общество, в котором он живет.

И на этом общем фоне каждый постоянно делает такой выбор, который должен характеризовать его как достойного, заслуживающего уважения человека.

Даже преступники, рассказывая о своих преступлениях, изображают себя как достойных людей, павших жертвами злодеев и обстоятельств. Великие бездельники и лентяи, а также трусы, желая выглядеть достойными людьми, изображают себя великими мудрецами. Только они постигли общий смысл вселенной, ибо невероятно умны. Но вот папа и мама учили в детстве, что при любом столкновении интересов должен уступить тот, кто умнее. Потому они ничего и не стали делать в жизни, уступая всем — ведь они были умнее всех.

Каждый человек предлагает окружающему миру свое видение космоса, общества и себя самого. Теперь он обречен стоять на своем — доказывать правильность своего мировоззрения. Отстаивать свой взгляд на мир человеку придется постоянно, всю жизнь. Эпизодические демонстрации своего видения космоса и человечества в нем здесь не помогут. Потому что доказывать свою правоту придется не только периодическими публикациями, но и ежедневными поступками.

Сегодня всякий знает: чтобы доказать что?то, надо повторить это сотню раз с тупым однообразием (это называется «слоган»), Только однообразная словесная формула, бьющая, словно таран, в одно и то же место, сможет пробить стену — или толстую черепную коробку утратившего письменность современника. Сегодня победила революция двоечников, потому что люди сложные — неубедительны. Ведь чем сложнее человек, тем переменчивее его представление о себе, обществе и космосе. Он знает чересчур много, а потому сомневается, колеблется, избегает однозначных суждений. А в результате теряет в убедительности, проигрывая в ежедневном доказывании своей правоты людям, более примитивным.

Задача философии экзистенциализма как раз и состоит в том, чтобы помочь людям сложным и переменчивым отстаивать свои смыслы жизни — в борьбе с простаками, которые навязывают миру свои однообразные мнения. Простаки, как уже было сказано, более убедительны, более успешны в изнурительной борьбе мнений. Натуры примитивные не разбрасываются, потому что у них предельно мало мыслей — и, значит, мало вариантов выбора. Именно потому они нудны и методичны, а стандартность собственного мышления хотят сделать всеобщим идеалом — даже в образовании.

Тонкий психолог А. И. Герцен писал о примитивной жене, которая стягивает вниз, к себе, интеллектуального и развитого мужа:

«Гораздо чаще неразвитая личность, сведенная на мелочь частной жизни, без других захватывающих душу интересов, одолевает; человека возьмет одурь, усталь; он незаметно мельчает, суживается и, чувствуя неловкость, все же успокаивается, запутанный нитками и тесемками <…> Каждая неразвитая женщина, живущая с развитым мужем, напоминает мне Далилу и Самсона: она отрезывает его силу, и от нее никак не отстережешься. Между обедом, даже и очень поздним, и постелью, даже тогда, когда ложишься в десять часов, есть еще бездна времени, в которое не хочется больше заниматься и еще не хочется спать, в которое белье сочтено и расход проверен. В эти?то часы жена стягивает мужа в тесноту своих дрязг, в мир раздражительной обидчивости, пересудов и злых намеков»[81].

Когда А. И. Герцен писал это, университетского образования женщины еще не получали. Потому мужчина с университетским красноречием имел равные шансы в противоборстве с методичной женщиной без высшего образования. Затем ситуация изменилась — противостояние полов было перенесено из семьи в университет. Свою методичность и настойчивость женщина вполне научилась выражать на университетском языке (по крайней мере, имеющим вид университетской латыни). В свою очередь, многие мужчины естественнонаучной и технической ориентации отбросили на протяжении XX века гуманитарные составляющие своей культуры и стали такими же примитивно — нудными в этой сфере, как герценовские домохозяйки; их стали называть хорошими методистами, хотя любой прием, использованный дважды, превращается в метод. Так что все перемешалось, и пол нынче во внимание принимать не стоит. Есть люди тонкие, и есть люди примитивные, настойчивые и пробивные в своем единообразии. Они—?? и имеют преимущественные шансы на победу в установлении господствующих в обществе жизненных смыслов.

Учитывая это, экзистенциализм как философия желает помочь людям более развитым и тоньше чувствующим, научив их стоять на своем. Вначале он заставляет человека четко отличать свое от чужого, подлинное от неподлинного, собственное от навязанного. А потом учит твердо отстаивать это свое, собственное, подлинное в борьбе с другими, нудными и примитивными людьми, тупо навязывающими миру свои тягостные и одуряющие смыслы. К тому же, экзистенциализм не только учит хорошо понимать себя самого. Он учит еще и понимать других — во всем их разнообразии. Существо примитивное может быть только собой. (Сегодня множество попсовых певиц призывают не стесняться этого — «Оставайся сама собой!»; но иного выхода у тех, кому адресован этот призыв, и нет — быть Другими они и не смогут, даже если захотят; они как плохие актрисы, которые умеют играть только самих себя).

Экзистенциализм учит понимать других — как примитивных, так и сложных. Примитивные, стандартные постигаются как неподлинное. Сложные, уникальные — как подлинное. Экзистенциалисту внятно все: и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений, и бесхитростный англо — саксонский эмпиризм. Экзистенциализм учит не просто отличать себя от тупостандартного, как современное российское образование, человека, но еще и позволяет постичь, почему именно он туп, ведь эта его тупость тоже основана на определенном понимании смысла мира. Понять тупого и повлиять на него — значит постичь, какой смысл жизни важен для него и какую картину мира он пытается утверждать своими поступками.

Стало быть, понимающая история философии — это наука вовсе не праздная, созданная из досужего любопытства и склонности записывать за другими. Она актуальна и необходима для современника, который хочет разбираться в жизни — даже тогда, когда она повествует о жизни философов далекого прошлого. Понимающая история философии поможет каждому разобраться в том, какие смыслы он готов утверждать своей жизнью, а также в том, какие смыслы жизни утверждают в мире его враги и возможные союзники.

Понимающая история философии — это основа практической философии жизни и база для практической психологии.

Если согласиться с этим, то мы должны понять, какой смысл хотел утвердить своей жизнью молодой Карл Ясперс. Мы уже видели, что отец навязывал ему один смысл. Мать — другой. Директор гимназии — третий. Склонные к академическим шуткам ученые, валяющие дурака на отдыхе, — четвертый.

Сложение этих смыслов — векторов дало неожиданный результат, смысл, которого не хотел навязать Ясперсу никто. Он, конечно, послушал всех — и добавил к их смыслам свой. Что же вышло в результате?

* * *

Все, что можно было узнать до сих пор из этой книги про жизнь юного Карла Ясперса, кажется, ставит в тупик. Да был ли в этой жизни вообще какой?то определенный смысл? Или он, как всякий молодой человек, метался по жизни, бросался из крайности в крайность, а то и вовсе плыл порой, что называется, без руля и без ветрил?

Вспомним: школьник Карл Ясперс обещал отцу пойти в юристы или бизнесмены. Пообещал торжественно, но… оказался в студентах медицинского факультета.

Хорошо. Можно объяснять такой поворот угрожающим состоянием здоровья: что же удивительного, если больной юноша захотел изучать медицину и узнать о способах лечения людей?

Но ведь у Карла Ясперса больными были легкие. Здравый смысл подсказывает: чтобы помогать себе наилучшим образом, ему надо было бы сосредоточиться на изучении легочных заболеваний. Став врачом — пульмонологом, он лечил бы себя — и других тоже. Но юноша не пожелал специализироваться на изучении легочных заболеваний. Он вообще не стал изучать заболевания тела.

Он избрал психиатрию, то есть врачевание души.

Есть ли тут вообще какой?то смысл? Или мы имеем дело с полным абсурдом? Юноша с больными легкими решает отказаться от изучения экономики и права, избирая медицину. Но в рамках медицины он изучает не легочные заболевания, а психиатрию.

Странно. Но это еще не все!

Избрав психиатрию, студент медицинского факультета вдруг принимается изучать состояния девочек — подростков, которые, работая нянями, убивали подопечных детей.

Для чего это ему? Какой в этом смысл?

Девочки — убийцы совершали свои злодеяния потому, что ими овладевала тоска по родному дому.

И это тоже, казалось бы, абсолютный абсурд. Разве мы не привыкли считать, что тоска по родине, которую испытывает человек, оказавшийся на чужбине, — это чувство, характеризующее его с самой лучшей стороны? Если бы это было не так, разве воспевали бы свою ностальгию поэты в столь прекрасных стихах? и разве пели бы песни о своей далекой, прекрасной родине все, кто оказался в разлуке с нею?

А тут тоска по родине рассматривается как причина преступлений.

Кажется, абсурд достигает своего апогея.

Он становится полным, тотальным.

Ничто не связывается ни с чем никакой смысловой связью.

Зачем легочному больному психиатрия, а в психиатрии — изучение переживаний зловещих тинейджеров — убийц? Что это вообще за тема для диссертации? к области какой науки эта тема принадлежит?

Юриспруденция — не юриспруденция, медицина — не медицина, психиатрия — не психиатрия, поэзия — не поэзия, а вообще не — разбери — пойми?что.

Не доказывает ли подобный выбор темы, что ученые вообще берут темы «с потолка»? Не свидетельствует ли он, что человеческая жизнь вообще неразумна?

Ведь мы помним, что К. Ясперс желал потратить оставшееся недолгое время жизни с максимальным эффектом. И что же?

Разве не выбрал он в результате самую неважную для себя из всех самых неважных тем? Тему, абсолютно никак не связанную с его собственной жизненной ситуацией? Неужели исследование взаимосвязи ностальгии и преступлений помогло ему самому хоть немного — в борьбе с его легочным заболеванием? Или, быть может, примитивные сельские девочки, которые убивали грудных детей, представляли какой?то интерес чисто по — человечески?

А может, такой выбор темы свидетельствует о том, что ученый совершенно не принадлежит себе? Что он движется в своей науке, словно лунатик? Что некая непостижимая сила, именуемая научным интересом, властно диктует ему выбор темы, совершенно не сообразуясь с его личными потребностями и особенностями биографии? И эта сила берет его без остатка и влечет неведомо куда? А исследователь потом только сам удивляется выбору своей темы?

* * *

Представляется, что на все перечисленные вопросы можно дать отрицательные ответы.

Нет, жизнь молодого Ясперса вовсе не была бессмысленной. Нет, он вовсе не взял тему для диссертации произвольно.

Все, что он делал, служило решению его собственных жизненных проблем.

Выбор К. Ясперсом темы для диссертации может показаться абсурдным, нелогичным, немотивированным только поверхностному наблюдателю, который не способен вникать в «понятные связи» (В. Дильтей). Но «логика» этого выбора — а во всем есть своя логика, даже в безумии! — вовсе не лежит на поверхности и не открывается первому же взгляду.

Попытаемся же показать, как решается эта загадка — как связана бронхоэктатическая болезнь К. Ясперса с изучением преступлений, совершенных девочками на почве ностальгии?

Но начнем разбираться издалека, опять?таки памятуя о том, что аналогии дают ключ к пониманию многого.