Прощание с Санкт-Петербургом

Прощание с Санкт-Петербургом

Над Санкт-Петербургом — теплая, августовская ночь. В темно синем небе, как яркая кокарда на офицерской фуражке, овальная луна. Она высвечивает фасады зданий, бронзу памятников, золотые купола и кресты соборов, Неву, над которой разводят мосты, редкие фаэтоны. Подпоручик Крутень слушает, как затихает огромный город. Всего лишь вчера он, выпускник Константинов-ского артиллерийского училища, впервые надел новенький мундир темно-зеленого цвета с красным кантом, получил кортик, пистолет. Получил и назначение. Впереди самостоятельная жизнь, долгая армейская служба. А сейчас — ожидание чего-то необыкновенного впереди, радостное предчувствие встречи с близкими.

Ярко светятся окна училища. Там заканчивается бал. Кажется, что гром духового оркестра распирает стены. Его товарищи самозабвенно кружатся в последнем вальсе. Сегодня для них счастливый день.

Последние звуки музыки обрываются, и из дверей училища выпархивают разгоряченные пары.

Мимо Нвграфа проходит с девушкой товарищ по отделению Борис Азбуки", бросает на ходу:

— Подпоручик Крутень, как всегда одинок и задумчив? Философствуете? Бросьте свои химеры, пойдемте с нами — ведь прощаемся с Северной Пальмирой.

— Спасибо, друзья, — кланяется Крутень, — я лучше побуду здесь.

Прощальным взглядом окидывает здание, старые пушки у ворот. Воспоминания обволакивают, как туман в осеннюю погоду.

Он явился сюда почти три года назад из Павловского военного училища, где оказался по выбору отца-офицера, но артиллерия была для него интереснее летного дела, и он настоял на переводе в Константиновское.

Невысокого роста, худощавый, даже щуплый на вид, он оказался на левом фланге, замыкающим. Кто-то из товарищей подсмеялся:

— У вас в Павловском все такие богатыри?

— Их там для петербургской гвардии готовят — гвардейцы должны быть рослыми и бравыми, — подхватил другой.

Евграф болезненно переживал насмешки, но никогда не подавал вида. Так поступил и в этот раз. Зато на первых же уроках заставил товарищей взглянуть на себя совсем другими глазами.

…— Неужели никто из будущих господ офицеров не найдет правильного решения? — насмешливо вопрошает преподаватель Иван Платонович Граве.

— Разрешите мне, господин штабс-капитан.

— Пожалуйста, юнкер Крутень.

Евграф выходит к доске, быстро пишет на ней формулы, цифры, выводит уравнение.

— Так можно?

— Не только можно, а должно. Молодец, Крутень! Вам высший балл.

Он любил точные науки — математику, механику, аналитическую геометрию, артиллерийское черчение. Не из прилежания, а из глубокого интереса подолгу сидел над книгами, конспектами, готовясь к занятиям, особенно к экзаменам. И всегда получал самые высокие оценки.

Особенно увлекла его артиллерия. Преподаватель излагал ее историю, и ему виделась Пушечная изба в Москве, где отливали первые русские орудия Степан Петров, Андрей Чохов, Игнатий, так и дошедший до нас без фамилии, другие мастера пушечных дел. Увидев впервые старинные пушки, страшно удивился: "Неужели из таких стреляли?" Как же время изменило и артиллерийские системы, и способы их применения а бою!

А потом наступил май, и курсанты вместе с командирами выехали в лагеря под Красное Село. Здесь было весело, интересно, хотя и трудно. Под руководством офицеров обучались пешему и конному строю, гимнастике, фехтованию. Ему особенно нравилась верховая езда и гимнастика. Он хорошо сидел в седле, старался как можно быстрее научиться брать препятствия. Когда юнкера ради забавы устроили "вольные" скачки, Крутень опередил многих. За четыре лагерных месяца окреп, подрос, раздался в плечах. Мускулы от усиленных гимнастических упражнений налились. Теперь он мог потягаться со многими товарищами, гордящимися своей силой и ловкостью.

…Кони мчатся по плацу. Надо проскакать четыре круга. Кто придет к финишу раньше? Евграф, нагнувшись к шее своей лошади, изо всех сил старается обойти соперников. Кажется, конь понимает его, вытягивается в струну, послушный воле седока. На последнем круге вырываются вперед двое: Крутень и Жорж Кругликов, привыкший первенствовать везде и всюду. А вот ему-то меньше всего хочется уступить победу! И Евграф в азарте, в упоении соперничества еще подгоняет Аркадию. Обе лошади пересекают финиш одновременно в одно и то же мгновение.

Однако Жорж не желает делить лавры победителя с кем-то.

— Мой Атлас на голову опередил твою кобылу.

— Я этого не заметил, — возражает Крутень. — Мы прискакали одновременно.

Корж подзывает друзей-юнкеров, и те подтверждают его первенство. Спорить бесполезно…

В следующем заезде Жорж, державший повод одной рукой, упал с коня. Сконфуженный, встал на ноги, потирая ладонью заднее место, потом резко ударил кулаком по морде Атласа: "Подвел меня, подлец".

Окончив гонку, подъехал Крутень, спросил:

— Что случилось, лихой джигит? — И добавил: — В следующий раз привязывайте себя веревкой к седлу.

— Погодите, Граф, мы еще с вами схлестнемся на шпагах, — ответил побледневший Кругликов.

…На корте по фехтованию — два соперника. Перед поединком Жорж с врожденной элегантностью разминается, делает эффектные выпады. Евграф стоит неподвижно. По знаку преподавателя противники сходятся. Звенит металл, слышатся отрывистые вдохи и выдохи, восклицания. Высокий, длиннорукий Жорж имеет явное преимущество, ему удается нанести больше уколов противнику, и он произносит с сарказмом:

— Граф, вы не доросли, чтобы соперничать со мной.

— Длинные руки — еще не все, — парирует Крутень. — Хорошо бы к ним голову иметь…

— Господа, господа, — старается охладить разгоряченных соперников преподаватель. — Надо уметь достойно проигрывать и достойно выигрывать.

Евграф огорчен поражением. Ему хочется всегда побеждать, быть первым. И он уверен, что сможет добиться своего, нужны только труд, упорство.

Но главное для него — практические занятия по специальности. Вот он выполняет задачу по военно-глазомерной съемке, первую и вторую стрельбы как показные. Третья стрельба на атаку особенно удается ему, а затем и стрельба на оборону. Он не пренебрегает нм одним элементом учения, каким бы формальным тот ни казался. Все вместе взятое складывается в опыт, который будет необходим в несении службы. Из степ училища он должен выйти хорошо подготовленным.

В сентябре — переезд в Санкт-Петербург, где снова начинаются теоретические занятия. Просторные классы оглашаются звонкими молодыми голосами загорелых, повзрослевших воспитанников. Евграф рад вновь видеть полюбившихся преподавателей, внимательно слушает их на занятиях.

По-прежнему артиллерия увлекает его более других дисциплин. По ней у юнкера Крутеня самый высокий балл. Изучается баллистика. Оказывается, непросто стрелять из орудий, рассчитывая на точное поражение цели. Нужно учесть характер движения снаряда в канале ствола под воздействием пороховых газов, знать особенности его полета, силу сопротивления воздуха и тяжести снаряда. Вычислению этих факторов служит изобретенная теория поправок и таблица стрельбы. Ее твердо усваивает Евграф.

Снова в летние месяцы курсанты в лагерях под Красным Селом. Будущие артиллеристы проходят курс практической стрельбы. Решаются тактические задачи боевого применения артиллерии.

— Портупей-юнкер Крутень, будете командовать батареей, — приказывает подполковник Бутыркин.

— Слушаюсь.

Евграф не ожидал, что первым назовут его. Он волнуется, кажется, забыты все слагаемые меткой стрельбы — и материальная часть орудий, и баллистика, и таблица поправок. Пушки выстроены на огневых пози цнях, замерли, в ожидании расчеты. Солдаты, скрывая усмешку, глядят на растерявшегося юнкера. Они ждут команды.

— Спокойно, портупей-юнкер, — дружески, неожиданно тепло произносит командир батареи Бутыркин, — ведь все знаете назубок, я надеюсь на вас.

Эти слова, этот голос приводят Евграфа в чувство, успокаивают. Собравшись, он четко отдает команду расчетам приготовиться к стрельбе, указывает цель, темп стрельбы.

— Огонь!

Пушки, изрыгая пламя, посылают снаряды по мишеням. Солдаты снова заряжают орудия. Артиллеристы старательно выполняют команды юного командира. Еще залп — и цель поражена. Он не может сдержать улыбки и делает для себя вывод: в трудные минуты надо уметь взять себя в руки, сосредоточиться, отбросить страх и сомнение, проявить твердость и волю. Тогда все получится.

И снова Петербург. В дни увольнения он бродит по улицам города, который притягивает его к себе какой-то магической силой. Любуется дворцами, храмами, мостами через Мойку и Фонтанку с их удивительными скульптурами. Подолгу стоит на Дворцовой площади у величественного памятника в честь военных побед России. Он тоже может стать причастным к славе предков, если продолжит их ратные деяния, будет честно служить Отечеству.

Однажды, неожиданно для себя, оказался в Усачевом переулке с его скромными, серыми домами. В одном из них живет его мать — Каролина Карловна. Видно, сами ноги принесли его сюда. Ах, мама, мама! Давно для Евграфа это слово потеряло свою теплоту и нежность. Несколько лет назад, когда он учился в кадетском корпусе, мать бросила их с отцом, вышла замуж за другого, уехала в Петербург. Не стало в родительском доме семейных радостей. Евграф тяжело переживал роковой шаг матери, возненавидел ее. Постепенно ненависть как бы растворилась, ее заменило полное равнодушие к этой, ставшей чужой, женщине, а всю свою сыновнюю любовь и привязанность он перенес на отца — Николая Евграфовича.

Мать, конечно, узнала о поступлении сына в военное училище и однажды явилась к нему сама. Он вышел к ней безразличный, с замкнутым выражением лица, с нахмуренными короткими бровями. Каролина Карловна бросилась к нему, обняла, порывисто поцеловала. Он стоял безучастный, опустив руки.

— Дорогой мой Графчик, — говорила она взволнованно. — Я не могу забыть тебя, ведь ты мой первенец. Ты уже взрослый и должен понять: не сложилась у нее жизнь с Николаем Евграфовичем. Такое бывает. Не казни меня, ради Бога, за это, не обвиняй. Все же я твоя мать.

— Я не обвиняю вас, не имею права обвинять, — тихо произнес он в ответ.

— Ну вот, уже называешь меня на "вы", — заплакала Каролина Карловна, вытирая платочком слеш. — Боже мой! Ты будешь заходить ко мне? Будешь?

— Не знаю, у меня почти нет свободного времени.

— Ах, Графчик, ведь вас, юнкеров, отпускают а увольнение на праздники. Что же ты делаешь в эти дни?

— Читаю, учу предметы, — говорил он, глядя в сторону. — Хочу кончить училище по первому разряду.

— Это хорошо, милый, ты ведь такой способный мальчик…

Свидание с матерью оставило тягостное впечатление Она казалась чужой, а ее торопливая речь фальшивой. Но все же она — мать, и в нем слабым огоньком" а-светилась жалость к ней…

Стоя в Усачевом переулке, он смотрел на окна ее квартиры, не зная, что делать: зайти или нет? Потом резко повернулся и ушел от дома прочь…

Наступила пора последних экзаменов. Юнкера старшего класса волновались. Право выбора места службы зависело от величины среднего годового балла по всем предметам. Крутеню нечего было беспокоиться — у наго всегда высокий балл. Его результаты годовых испытаний: артиллерия — 12, дифференциальное исчисление — 11, интегральное исчисление — 11, аналитическая геометрия — 11, механика — 10, фортификация — 11, тактика — 10, артиллерийское черчение — 12, физика — 11, химия — 11. Сумма баллов 194. Средний балл из научных предметов и за строевые занятия — 10,78.

И когда в училище пришел список вакансий для юнкеров старшего класса, он, по праву выпускника 1-го разряда, выбрал местом службы 4-ю конно-артиллерийскую батарею, которая стояла под Киевом.

Потом наступил торжественный день выпуска. Раздается команда: "Смирно, под знамя! Слушай на караул!" Начальник училища, генерал-лейтенант Похвиснев в парадном мундире обращается к молодым офицерам с прочувственной речью, желает им доброго пути, хорошей службы, успехов…

И вот он — последний, прощальный бал. Немного грустно на душе. Сколько пережито в стенах этого здания старинной кладки. Были и ссоры, и споры. Была и дружба, и высокое единение чувств и стремлений юных юнкеров. Все это осталось позади. Что ожидает его впереди? Найдет ли он счастье и удовлетворение в службе? Выпадет ли на его долю война с ее смертями и разрушениями? Начинается новый этап жизни, новые испытания…

7 августа 1911 года подпоручик Крутень пишет рапорт начальнику училища:

"Доношу, что сего числа я отправился в разрешенный мне двадцативосьмидневный отпуск, по окончании которого отправлюсь к месту моего нового служения в поверстный срок".

Прощай, Константиновское артиллерийское, прощай, Санкт-Петербург!