II. «УРАЛЬСКИЕ ГОРЫ — ИСТОЧНИК БОГАТСТВА РОССИИ»

II. «УРАЛЬСКИЕ ГОРЫ — ИСТОЧНИК БОГАТСТВА РОССИИ»

Экзамены закончились в августе. Всей компанией, одетые в новенькую форму младших горных офицеров (шихтмейстеров), прогуливались только что окончившие корпус по опустевшим улицам Петербурга.

Необычно тихо на Невском, совсем мало народу в Летнем саду, и это было досадно: хотелось, чтобы все знали, видели, что они уже больше не учащиеся, а самостоятельные люди. Скоро они отправятся ка места назначения, начнут новую жизнь — займутся разведками недр родной земли, будут строить новые плотины и домны, устанавливать паровые машины… Впереди большая творческая работа.

Окончившие получили назначения на Урал и Алтай, но некоторые, — это были сынки видных сановников, — не собирались покидать столицу.

«Избави боже от этих прогулок», — цинично заявляли они.

— Тогда зачем вы учились, к чему вам химия, металлургия, геогностика? К чему вам эти премудрости? — вспыхивая, говорил Павел Аносов, когда они проводили время в какой-нибудь ресторации.

— А это для того, чтобы заводских поучать уму-разуму, — вызывающе, явно для того, чтобы задеть своего друга, говорил один из выпускников, Девио.

И Аносов в самом деле шумел, волновался, доказывал, что вот из-за того к нам все больше и везут из разных стран «варягов». При этом он косил взглядом в сторону Гризгофа, одного из выпускников корпуса — полуангличанина-полунемца, человека бездарного, но страшно заносчивого.

Прошло несколько недель. Павел стал готовиться в путь на Урал, в Златоуст, куда получил назначение.

У Аносова не оставалось больше никого из родных или близких. Дед умер еше r августе 1813 года. Эту печальную весть сообщил Павлу управитель Камско-Воткинских заводов Нестеровский.

Переписываясь после этого с Нестеровским, Павел привык делиться с ним всеми своими радостями и горестями. А когда Нестеровскому случалось бывать в Петербурге, он обязательно навещал Павла Аносова.

О смерти деда Аносова — механика Сабакина — в «Новой Санкт-Петербургской газете» писали:

«Сей почтенный старец, восприняв бытие свое в земледельческом состоянии, с самых юных лет имел превеликую склонность к механическим занятиям, через редкие природные дарования свои достиг, наконец, до отличных познании в механике…В последние годы жизни своей находился он при вновь заводимом оружейном заводе… Будучи в сем заводе, изобрел для заводского действия многия отличные, полезные и служащие к облегчению сил человеческих машины…»

Павел Аносов никогда не расставался с газетой, в которой были напечатаны эти строки. Он мечтал стать таким, как дед: изобретать, проникать в тайны земли, приносить как можно больше пользы своей родине.

Когда Аносову предложили поехать в Златоуст, он ни словом не заикнулся о том, что Нестеровский зовет его к себе на Камско-Воткинский завод, где ему, конечно, были бы созданы наилучшие условия.

…Как окончивший корпус с золотой медалью, Аносов получил на обзаведение 500 рублей. Это было тогда немалой суммой. Павел не был расточительным — деньги ему не часто перепадали, и он хорошо продумал, что купить, на что их потратить. На первом месте среди других покупок было приобретение микроскопа.

Микроскопия была модным увлечением. Но не для забавы, как тогда смотрели на это дело, решил Павел взять с собой микроскоп.

Молодой Аносов, конечно, знал, что его великий соотечественник Ломоносов впервые применил микроскоп для своих химических занятий. Отправляясь в новый, неизведанный край, Аносов брал с собой микроскоп, намереваясь использовать его как орудие науки, для познания природы.

Покупка микроскопа была не простым делом. Не то, чтобы эти приборы были редкостью. Нет, и в Петербурге и в Москве можно было в любом книжном магазине купить и увеличительные стекла и микроскоп. На Невском находилась большая лавка англичанина Фрэнсиса Моргана, который широко рекламировал в петербургских газетах имевшиеся у него «собственной работы разные инструменты, а именно: телескопы грегорианские и ахроматические, зрительные трубки карманные, подзорные трубы, микроскопы разных сортов, стекла для чтения, очки…» К Моргану и отправились Павел Аносов и его близкий приятель Илья Чайковский, тоже выпускник Горного кадетского корпуса.

Лавочник-англичанин любезно предложил молодым людям разные, богато украшенные микроскопы, но не требовалось большого труда, чтобы за украшениями и фальшивой позолотой рассмотреть крайне низкое качество изделий английского негоцианта.

В книжных магазинах тоже ничего хорошего найти нельзя было — все одни игрушки для праздных людей. Тогда юноши решили обратиться в мастерские Академии наук. Там делали микроскопы, которые были лучше английских и немецких, но частных заказов не принимали. Через смотрителя лаборатории кадетского корпуса Аносову удалось добиться, чтобы для них специально сделали два хороших микроскопа. Изготовили их скоро, да и обошлись они почти вдвое дешевле, чем у Моргана.

И вот уже все готово. В почтовую карету погружен сундук с вещами, ящик с драгоценным микроскопом, книги по горному делу и металлургии, тетради, дневники и списки[4] ранних стихов Пушкина, который окончил Царскосельский лицей в то же лето, что Павел Аносов Горный кадетский корпус.

Почтовая карета неслась по только что открытому шоссе между Петербургом и Москвой. В который раз молодой Аносов передумывал свою столь быстро пролетевшую петербургскую жизнь!

В первые минуты после отъезда тоска сжимала сердце: когда-то он будет еще любоваться Невой, петербургскими дворцами? Окажутся ли там, на Урале, куда он направляется, настоящие друзья, найдет ли он должное приложение своим молодым силам?!

Желание быстрее окунуться в работу было так сильно, что Аносов отказался от искушения задержаться в Москве. Он только побывал на Красной площади, чтобы посмотреть недавно установленный гут памятник двум великим россиянам — Минину и Пожарскому.

И вот Аносов опять продолжает путь на восток. Позади Ока, Волга. Наконец — предгорья Урала.

В Уфе Аносов тоже пробыл всего несколько дней.

21 декабря 1817 года шихтмейстер[5] 13-го класса Павел Аносов прибыл в Златоуст. Надо сказать, что в чине Аносова обошли. Как окончившему корпус с большой золотой медалью, ему должны были присвоить 11-й класс. Кто здесь «постарался», об этом история умалчивает.

Лишь за четыре года до приезда Аносова Златоустовские заводы выделились в самостоятельный горный округ. В состав его входили собственно Златоустовский завод, затем — Саткинский, Кусинский, Артинский чугуноплавильный и железоделательный и Миасский медеплавильный заводы, а также многочисленные железные рудники и леса.

История возникновения на Южном Урале узла горнозаводского производства подробно описана самим Аносовым в составленном им «Статистическом описании округа Златоустовских горных заводов по 1838 г.»⁶.

Название этого труда не совсем точно определяет его содержание. Это не только «Статистическое описание», а скорее экономико-географический и исторический очерк промышленного района огромного народнохозяйственного значения.

На первых страницах своего труда Аносов дает точное определение географического положения горного округа:

«С северо-востока на юго-запад проходит главный хребет Урала в четырехверстном по прямой линии от Златоуста расстоянии. Ближайшие к нему возвышенности или отроги гор по ту или иную сторону состоят из пород первозданного образования: слюдяного сланца, кварца, глинистого сланца, известняка, последний с гнейсом и гранитом составляет отклоны хребта».

Затем Аносов описал породы, из которых составлены сопки Таганая, Юрмы, Уреньги, Александровской, Зюрат-куль, горы Косотур, Мышляй, Наземские, Ильменские и др.

«Все горы, — отмечает дальше Аносов, — разрезаны по всем направлениям различными углублениями или впадинами, логами, долинами, дающими начало ручьям, источникам, рекам и речкам, которые, наполнив котловины, составляют озера, иногда на значительном возвышении, как Зюрат-куль… Главная из рек по Западную сторону Урала — Ай выходит из болота между хребтом его и горою Уреньгою и течет на север продольно долиной до Златоуста, откуда, переменяя свое направление, многими извилинами, впадает в реку Уфу.

Река Ай в весеннее полноводие делается судоходною, тогда по ней сплавляются все тяжести Златоустовского, Саткинского и Кусинского заводов в коломенках[6] реками Уфою, Белою, потом Камою и Волгою в Нижний Новгород. Она (р. Ай) принимает в себя реки Кусу, Сатку и множество ручьев и речек, большею частию в течении своем быстрых. С речкой Тес-мою, выходящей из болот у подножья горы Таганая, с северной стороны составляет пруд, разливающийся весною по долине на 6,5 в длину и 2,5 версты шириною…»

Таким образом, природные условия весьма благоприятствовали обоснованию в этом месте горнометаллургического производства. Здесь были и богатые рудные ископаемые, и леса, вода, служившая в то время главной двигательной силой и средством транспорта. Маленькие речушки Сатка, Ай и другие давали выход продукции завода на просторы Волги, в центр России.

История Златоустовского завода начинается с 1754 года, когда указом императрицы Елизаветы Петровны тульским купцам Ивану и Василию Мосоловым разрешено было построить железоделательный завод на Урале. Они выбрали место у подошвы горы Косотур, в узком ущелье, образовавшемся вследствие прорыва высокого уральского хребта Уреньги рекой Ай.

Мосоловы «закупили» у башкир землю — за огромный участок на реке Ай было уплачено всего 20 рублей.

«И за ту проданную нами — башкирцами ему Мосолову вотчинную свою землю со всеми угодьи по договору деньги, что подлежало, мы — башкирцы у него Мосолова 20 рублей все сполна взяли» — так написано в сохранившейся полуистлевшей записке башкир.

На реке Куса угодья оказались более «дорогими». Там за такой же участок заплачено… 50 рублей. Позднее, указывает Аносов в своем «Статистическом описании», все земли Тебелецкой волости были закортмлены (то-есть арендованы) у населявших эту волость башкир «на условии кроме Златоустовского завода никому оной не продать». К концу 1754 года были построены дом заводчика, контора и кузница. Доменную печь пустили лишь спустя семь лет — в 1761 году; она давала 106 пудов чугуна в день. Косотурская домна была относительно небольшой.

Недолго хозяйничали купцы Мосоловы у горы Косотур; спустя восемь лет они продали завод тульскому же первой гильдии купцу Лариону Лугинину. При нем Косотурский завод стал одним из самых крупных на Южном Урале. Но Лугининым «не повезло». Менее чем через четыре года после приобретения завода — в сентябре 1773 года — началось пугачевское восстание.

Беспошадно эксплуатируемые рабочие из крепостных, а также из местного населения только и ждали приближения пугачевских войск, чтобы к ним присоединиться. События развертывались стремительно.

4 октября Пугачев подступил к Оренбургу и начал его осаду. Отдельные отряды под командой Зарубина (Чики) и Хлопуши двинулись в горнозаводские районы. К Златоусту они подошли спустя два — два с половиной месяца.

Вот что писал в своем донесении 29 декабря 1773 года находившийся в Челябинской крепости воевода Веревкин генералу де-Колонгу:

«К неописуемому всей вверенной мне провинции несчастью и великому бедствию явился ко мне Ситкинского и Златоустовского тульского купца Лугинина железных заводов приказчик Моисеев, который объявил, что крестьяне тех заводов безизъятно числом более 4 тысяч человек взбунтовались и самовольно предались известному государственному бунтовщику и самозванцу казаку Пугачеву, присланному от злодея атаману Кузнецову с казаками и уфимскими башкирами в количестве 25 человек.

Этим вором-атаманом не только в заводе Саткинском денежная казна до 10 тысяч рублев, но и пушек двенадцать, пороху до пяти пудов и кроме того заводчика и фабрикантов домовое имение разграблены без остатку. И на Златоустовском тож учинено, только чего именно ограблено оный приказчик за убегом не знает»⁷

Более подробные сведения о том, что произошло с лугининскими заводами, есть в материалах Берг-коллегии. К приходу пугачевцев завод состоял из трех цехов: доменного, передельного, медеплавильного. В годы, предшествовавшие пугачевскому восстанию, на заводах выплавлялось мели около 1 800 и чугуна до 140 тысяч пудов, мастеровых было триста шесть человек.

Рабочие с энтузиазмом встретили пугачевские войска, сразу присоединились к ним, захватив с завода 40 пушек и 90 пудов пороха.

Косотурский завод сильно пострадал от военных действий, и на его восстановление ушло более двух лет.

Спустя два десятилетия завод перешел от наследников Лугинина во владение к московскому именитому гражданину Кнауфу. Это был крупный и ловкий делец, в руках которого к началу XIX века было сосредоточено десять горнозаводских предприятий.

Но, конечно же, не о развитии горнозаводского дела в России заботился сей «московский именитый гражданин». Недолго прохозяйничав на заводе, Кнауф сумел одновременно и продать завод государственному ассигнационному банку и… остаться хозяином завода.

Меньше чем через год после состоявшейся «продажи» император Павел именным указом повелел «Златоустовские заводы передать в вечное и потомственное пользование…» Кнауфу. По условиям контракта Кнауф обязывался ежегодно выплачивать казне по 100 тысяч рублей, «не считая податей с металлов и печей, а также подушных, оброчных и рекрут»[7].

Однако Кнауф обусловленной суммы ни за один год в казну не внес. Пермское горное правление в 1809 году обратилось к государственному казначею Голубцову с запросом, каким образом взыскивать с Кнауфа обусловленные кон фактом суммы, и получило такой ответ: «О показанных 100 тыс. рублях расчет и взыскание не принадлежит до Пермского Горного правления, поелику в рассуждение оных, по высочайшему указу, сделаны государственным казначеем особыя с Кнауфом обязательства, не могущия быть публичными».

Но, видимо, Кнауф и «особые обязательства» не выполнял, и спустя два с половиной года, в ноябре 1811 года, то же Пермское горное правление получило срочный приказ министра финансов Гурьева о том, чтобы «отобрать бывшие в содержании московского купца Кнауфа Златоустовские заводы», причем причины и поводы не были объяснены.

Для приемки заводов был назначен обер-гиттенфервалтер Клейнер, который должен был остаться их главноуправляющим.

А в 1813 году Златоустовские заводы были выделены в специальный горный округ⁸.

Еще при Кнауфе в Златоуст начали прибывать иностранные мастера. Много иностранцев приехало в Златоуст в то время, когда главноуправляющим заводами был Эверсман. Сам он был сыном военного советника прусской службы, никакими особыми знаниями в горном деле не обладал. В Россию же его выписал Кнауф.

К моменту, когда Аносов приехал в Златоуст, там уже насчитывалось несколько сот иностранных мастеров по производству металла и выделке разных изделий из него. Но Эверсмана уже не было. Он успел достаточно себя скомпрометировать и поспешно ретировался. Управляли округом Фурман и Меджер.

Павел Аносов ехал в Златоуст еще не на постоянную службу, а в качестве практиканта. Согласно положению, воспитанники Горного кадетского корпуса выпускались «не прямо на действительную службу офицерскими чинами, как было прежде, но со званием практикантов. В этом звании они должны были оставаться два года, употребляя это время на осматривание рудников и заводов и для приучения себя к служебному порядку».

Лишь после представления подробных отчетов практиканты зачислялись на горную службу.

Павел прибыл в Златоуст зимой. Вершины Косотура и владычествующего над ними Большого Таганая были покрыты высокими шапками снега. Точно сказочные великаны, окружали они завод, охраняя его от внешнего мира.

Аносов стал присматриваться к людям, к царившим кругом порядкам, и ему начало казаться, что он попал вовсе не туда, куда направлялся. Отъехав от Петербурга в глубь России более чем на 2 тысячи верст, Аносов будто попал в… иноземное царство.

В доме начальника горного округа говорили только на немецком либо на французском языках. Улицы были Большая немецкая и Малая немецкая, причем все дома были почти совершенно одинаковые. Точно такие Аносов видел на картинках, изображавших уголки Баварии или Саксонии. На улице чаще встречались не русские люди, а иностранные мастера в длинных синих сюртуках с бархатными воротниками да старые и молодые немки.

Только рабочие на заводе и военная стража были русскими.

Аносова любезно пригласили к начальнику горного округа, и сам Фурман просил его чувствовать себя у него как дома.

Начальник горного округа жил в особняке, построенном еще Лугининым. Это было довольно массивное двухэтажное здание с широкими балконами. Дом стоял в саду, огороженном великолепной чугунной решеткой.

Павел Аносов с большой настороженностью переступил порог дома своего начальника. И не очень скоро завел он знакомства среди офицеров горного округа. Между ним и местным обществом как будто стала какая-то невидимая преграда.

Нет, не таким представлял он себе место будущей службы.

Фурман рекомендовал Аносову присмотреться к работе иностранных специалистов, предупредив, однако, что ему могут не все показать. Да вряд ли ему и следует особенно вникать во все дела, он еще молод, и работа никуда от него не уйдет.

Здесь можно хорошо провести время, прямо сказали ему, катание с гор на санях — очень большое удовольствие. У немецких же мастеров — симпатичные дочери…

Что касается отчета о дипломной практике, то его нетрудно составить и по бумагам. Так что выходит, что и незачем ему ходить на домны, торчать на плотине, ездить на рудники.

Но не было такой силы, которая могла бы оторвать Аносова от горного дела. Его интересовало все — как устроены плотины, в какие месяцы бывает наибольший приток воды, где и какая залегает руда, как ее лучше обжигать…

Результаты своих наблюдений и исследований Аносов обобщил в дипломной работе, которую он представил в Горный кадетский корпус.

Написанная на плотной, гладкой бумаге очень четко, почти каллиграфически, работа эта заняла около ста страниц текста. Несколько приложенных к ней видов могут служить свидетельством успехов Аносова в рисовании.

«Систематическое Описание Горнаго и Заводскаго производства Златоустовскаго Завода. Составленное Практикантомъ П. Аносовымъ. 1819-го Года»⁹ — так значится на обложке.

Аносов не дает спокойной, бесстрастной фотографии увиденного. За сдержанным тоном описания чувствуется человек большой мысли, стремящийся к действию, ищущий лучших методов производства.

«Чтобы яснее представить горное и заводское производство Златоустовского завода, — пишет во вступлении дипломант, — последуем следующему порядку. Сперва будем говорить о рудниках, потом о лесах, далее о плотине, водяных колесах, доменной фабрике, кричной фабрике и наконец о передельной фабрике или переделе железа».

Аносов подробно описывает сырьевую базу завода: «Руды состоят из бурого железного камня с некоторою частию кровавика. Богатство их не одинаковое, иные дают до 55 процентов чугуна, а другие токмо до 45-ти… Главнейшие посторонние примеси: 1) марганец, 2) кварц, 3) глина и 4) фосфорокислая железная руда. Присутствие ее бывает причиной хладноломкости железа. Впрочем, она находится не во всех рудах и притом в малом количестве».

Так, как бы между прочим, Аносов делает замечание, которое в то время было почти открытием в металлургии, — о влиянии фосфора на качество чугуна.

Дальше дается описание лесных массивов и устройства плотин. «…Не нужно распространяться, — указывает практикант, — на счет выбора места для плотины; скажем только, что Златоустовский завод может оным гордиться — сама природа как бы предназначила сие место для построения завода, поставив естественную плотину (гору Косотур), простирающуюся почти на 1? версты».

Аносов подробно разбирает преимущества и недостатки плотин разного типа.

Много интересных наблюдений и важных выводов сделано Аносовым при изучении работы доменных печей, или, как тогда говорили, доменных фабрик.

«Природа, — пишет Аносов, — как бы предвидела необходимость железа для человеческого рода, распространив металл сей в количестве несравненно большем противу всех прочих металлов: нет ни одной страны, в коей не было признаков железа, и нет ни одного состояния людей, которое бы не имело в нем надобности. Почему же люди познакомились прежде с другими металлами, например с золотом, серебром, медью, а не с железом? Причины искать недалеко: железо рассеяно в природе не в том виде, в каком оно для нас полезно, нужно, необходимо. Мы и по сие время не знаем, существует ли в недрах земли естественное или самородное железо? Мы, как в отдаленной древности, получаем его искусством из оруденелого состояния».

Касаясь процессов плавки, Аносов прежде всего останавливается на подготовке руды перед плавлением:

«Пожог руд предпринимается здесь частию для отделения серы, находящейся в оных местами в виде серного колчедана, частию же для отделения влаги и удобнейшего разбивания оной в куски.

…Разбивание руды основывается на следующем: ежели употреблена будет в плавку руда слишком крупная, то по малому числу точек прикосновения не в состоянии будет скоро расплавляться. Ежели же руда будет слишком мелка, то, слегаясь плотно с углем, будет препятствовать возгорению оного; от чего же жар в печи уменьшится и, следовательно, последует замедление в плавке или, как обыкновенно говорят, «мелкая руда заглушает плавку».

Вот два предела относительно величины руды, между коими должно избрать середину, при которой бы руда, не заглушая плавки, расплавлялась в кратчайшее время. Опытностью многих веков признано выгоднейшим употреблять в плавку руду по среднему содержанию величиной с грецкий орех…»

Аносова занимала не только техническая, или, вернее, технологическая, сторона дела, — он подробно изучал экономическую эффективность тех или иных мероприятий.

Его интересовал, например, вопрос, где обжигать железную руду — на рудниках или у самых доменных печей.

«Пожигая руду при рудниках, — отмечал он, — потребен горючий материал. Между тем, как пожигая ее при доменной печи, горючий материал совершенно не нужен: руда пожигается пламенем, выходящим из доменной печи».

В своей дипломной работе Аносов подробно перечислил «обстоятельства, от которых зависит благонадежность плавки», а также разобрал методы наблюдения за плавкой.

«Мастер и подмастерий, — пишет он, — наблюдают за ходом плавки, руководствуясь фурмою[8]. Они посредством оной смотрят в горн и примечают падающие капли товара».

Ничто не выпало из поля зрения молодого специалиста. Он даже успел заметить, что «в сырую погоду плавки идут не с таким успехом, как в сухую».

Исследованием причин этого явления почти полтора века занимались виднейшие ученые мира. Лишь в наше время (и то не на всех еще заводах) научились вести доменные печи так, чтобы перемена погоды не оказывала влияния на ход доменной печи.

В заключение Аносов приводит экономико-статистические материалы о работе доменного цеха Златоустовского завода за 1818 год.

Столь же обстоятельно описаны кричные фабрики, передел железа и так далее.

Мы не знаем, какой оценки была удостоена эта серьезная, практически ценная работа Аносова, но даже приведенные краткие выдержки могут свидетельствовать о широкой эрудиции и технически зрелой мысли молодого инженера.

Когда срок практики Аносова истек, его определили на службу на Златоустовскую оружейную фабрику смотрителем по отделению украшенного оружия.

Занятия на оружейной фабрике не заслонили для Аносова величественной панорамы Уральских гор. Каково происхождение этих гор? Какие богатства они в себе таят?

Аносов был влюблен в Урал, еще не увидев всех красот его.

В Петербурге, Москве, Уфе и Златоусте Аносов подобрал литературу об этом крае: дневники путешественников, географические и геогностические описания. Но в них было очень мало сведений о южной части Уральских гор, а теперь они воочию предстали перед взором молодого исследователя.

Нал заводом высились вершины Большого, Среднего и Малого Таганаев, за ними — таинственная гора Юрма.

Юрма…

Аносов понимал, что для того, чтобы узнать окружающих людей, надо знать их язык, их обычаи. И после латыни, немецкого и французского он стал изучать башкирский язык. Тогда он узнал, что «Юрма» в переводе означает «не ходи»: «юр» — ходить, «ма» — отрицание.

Аносов решил подняться на Юрму. Он никому не рассказывал об этом своем решении. К подъему он готовился тщательно и настойчиво. Для тренировки он предпринял менее рискованные походы. Аносов побывал на месте, где проходит граница Европы и Азии, поднимался на сопки, лежащие к северу от Косотура, обследовал Косотур и склоны Уреньги.

Из каждого похода он приносил «добычу»: минералы, экземпляры редких растений. Аносова часто можно было видеть склоненным над микроскопом. Рассказывали, что квартира Аносова была завалена камнями и увешана чучелами разных птиц. Свои наблюдения он тщательно фиксировал, на их основе делал серьезные выводы. Впоследствии они вошли в сокровищницу нашей науки как первый труд по геологическому изучению Южного Урала.

Многие читатели только что созданного «Горного журнала»[9] (или, как значилось в подзаголовке, «Собрания сведений о горном и соляном деле с присовокуплением новых открытий по наукам, к сему предмету относящимся») обратили внимание на напечатанную в пятом номере этого журнала за 1826 год статью П. Аносова под названием «Геогностические наблюдения над Уральскими горами, лежащими в округе Златоустовских заводов».

Журнал издавался корпусом горных инженеров. «Издание «Горного журнала», нами начатое, — говорил на заседании, посвященном открытию журнала, председатель ученого комитета, — составит эпоху Российской Горной истории; может быть он послужит к важным и благоуспешным по сей части переменам».

Совсем еще молодой горный инженер Аносов удостоился большой чести. Златоустовское горное ученое общество избрало его корреспондентом «Горного журнала» и учрежденного в Петербурге Ученого комитета по горной и соляной части. Статья о геогностических наблюдениях над Уральскими горами — первый обстоятельный печатный труд Аносова. Впоследствии он опубликует в «Горном журнале» и свои исторические труды о литой стали и булате.

Обратимся же к этому первому опубликованному сочинению П. П. Аносова, перечитаем его теперь, спустя 128 лет после того, как оно было написано, и мы увидим, как свежи и ярки краски, которыми рисует Аносов пейзажи Урала, какими патриотическими мыслями жил молодой инженер.

«Уральские горы, питающие сотни тысяч народа и составляющие один из немаловажных источников богатства России, — пишет автор, — давно уже заслуживали подробнейшее исследование, давно уже надлежало привести в известность состав их, определить взаимное отношение горнокаменных пород, постепенный их переход и образ соединения между собой, дабы тем удобнее достигнуть до главнейшей цели — открытия частных месторождений полезных минералов…»

Так определяет Аносов цель исследований. Дальше он рассказывает о маршруте своего путешествия:

«Началом наблюдений избрал я вершину Урала, находящуюся в девяти верстах от Златоустовского завода, и начну путешествие к Кусинскому заводу, откуда отправлюсь к северо-востоку через гору Юрму к башкирской деревне Мухамбешеват.

…Между сопками Таганая… текут неизмеримой глубины каменные реки, коих твердые капли составляют огромной величины глыбы. Сии нагромождения или так называемые россыпи в иных местах простираются на две и более версты, а каменья их составляющие часто бывают от десяти до нескольких тысяч пудов».

Это не только поэтическое изображение уральских гор. Аносов видит их прошлое, в его воображении встает период образования гор.

Глыбы — это твердые капли.

Из одной этой фразы уже видно, какое огромное влияние на Аносова оказал М. В. Ломоносов.

В своем труде о металлургии Ломоносов писал: «Наклонное положение камней диких к горизонту показывает, что оные слои сворочены с прежнего своего положения, которое по механическим и гидростатическим правилам должно быть горизонтально: ибо неоспоримо, что камни были сперва жидкая материя…»

Очень поэтически, образно, взволнованно описывает Аносов свои впечатления об Урале:

«Поднявшись на вершину Урала, наблюдатель перестает быть в сфере обыкновенного состояния души; видимо, горизонт его, повсюду огражденный склонами гор на низменных местах, мгновенно распространяется столь далеко, что взор его не в состоянии различить отдаленной сини гор от лазурного неба. Пораженный столь мгновенной переменой, он быстро кидает взоры па предлежащую картину, — и узнает дивную Природу.

Он видит перед собой огромные гряды гор, до бесконечности простирающиеся в обе стороны; видит, как оне, то попеременно понижаясь, теряются в долинах, то возвышаясь постепенно, достигают наибольшей высоты; то как гиганты с неприступной крутизной возникают выше прочих.

…Увидев в первый раз всю картину Таганая, я долго оставался неподвижным или лучше сказать не чувствовал моего движения… Я смотрел и удивлялся образованию Таганая и разрушительной силе Природы, давшей ему настоящий вид».

За этим следует описание подъема на Юрму. Гора Юрма лежит в 45 от Кусинского и в 60 верстах от Златоустовского заводов, почти по прямой линии от Уреньги и Таганая.

«Уверения старожилов о затруднениях, которые должен был я встретить на пути к сей горе, еще более возбуждали мое любопытство. И вот я близок к цели моего путешествия, но затруднения пути уже предо мной. Я вижу огромную Юрму, простирающуюся с отрогами своими по течению Кусы, и не нахожу возможности проехать обширное болото. К тому же застигла меня ненастная погода. Я не стану описывать ни тшетных покушений моих, ни того, что я испытал в болотах: скажу только, что прошло три дня, пока я достиг вершины Юрмы.

Вспоминая о вершине Юрмы, я забываю о трудностях, испытанных мной при подошве ея: с нее я видел восхождение солнца, на ней познакомился я с облаками.

Еще небо покрыто было звездной епанчею ночи, как я проснулся и ожидал рассвета. Вскоре на востоке показался слабый свет, а звезды, постепенно угасая, исчезали; свет множился и горизонт мало-помалу становился видимым: уже можно было различить верхи гор. Мгновенно окинуло багряным заревом восточный горизонт, и я увидел перед собой темный океан, на коем как бы плавали огнистые верхи гор. Недолго любовался я сей картиной: багряное зарево увеличивалось, темный океан исчезал, показывались гряды гор, заря их осветила, — и явилась другая, еще более очаровательная картина.

Багряные ряды гор, сливаясь с темнотой в логах, представляли подобие огненному морю, колеблемому как бы некоей стихией. Огненное море начало исчезать, светлые лучи на востоке распространялись от горизонта по всему небосклону, — и вскоре из-за гор виден стал край багряного солнца. Новая картина!

Солнце, медленно поднявшись на гору, совершало дневной путь свой, а я сожалел, что не мог более любоваться восходом его».

Не из тщеславия Аносов поднялся на Юрму и совершал другие трудные путешествия по Уралу. Молодой геолог стремился возможно полнее изучить его природные богатства, чтобы использовать их для блага родины. Об этом он писал в первых строках своего сочинения:

«Кто знает? Может быть и в России явится горный гений, который из сих частных наблюдений извлечет общие правила и укажет каждому рудоискателю, где он с несомненной надеждой должен начинать свою работу…»

Но «геогностические наблюдения» вовсе не входили в обязанности смотрителя оружейной фабрики. Сослуживцы Аносова сначала смотрели на его путешествия, как на прогулки столичного чудака. Аносов долгое время еще оставался чужим в обществе офицеров.

Отношение к Аносову было двояким: одни его полюбили, другие возненавидели. Аносов заражал своей энергией, неутомимостью, любовью к родине. Любое дело, за которое он брался, он выполнял с исключительным рвением и добросовестностью. С глубоким уважением, а иногда с восхищением относился Аносов к труду искусных мастеров. За это и полюбили сослуживцы молодого горного инженера.

Возненавидели же eгo лишь завистники, лодыри да казнокрады. И было за что, — Аносов никогда не ограничивался своими служебными функциями, ему до всего было дело. Он вводил на фабрике разные новшества и из-за этого нередко ссорился с иностранными мастерами и начальством. Он никогда не проходил мимо каких-либо непорядков и тем более злоупотреблений. И неудивительно, что именно его, молодого инженера, привлекли к участию в работах чрезвычайной следственной комиссии, снаряженной из Санкт-Петербурга для ревизии дел округа, — до высших органов дошли, наконец, сигналы о здешних злоупотреблениях.

Аносову поручили весьма ответственное дело — «производство испытаний по оружейной фабрике относительно определения уроков и употребления припасов». Выполняя это поручение с большим усердием, Аносов установил, что многие дорогие припасы, в том числе ввозимые из-за границы, потреблялись в неумеренных количествах.

Но и тут Аносов не ограничился только исполнением поручения. Попутно он разработал новую модель цилиндрических мехов для кричных горнов и домен. Мехи оказались весьма простыми и очень удобными. Предписанием Департамента горных и соляных дел Аносову объявлена была признательность департамента.

Это было первое изобретение Аносова.

Свободное от службы и других занятий время Аносов проводил преимущественно в доме помощника горного начальника Конона Яковлевича Нестеровского, родного брата управителя Камско-Воткинских заводов, который проявил к нему такое теплое участие после смерти деда Аносова — механика Сабакина.

Нестеровский получил назначение в Златоуст годом позже Аносова. Конон Яковлевич был опытным специалистом с большим стажем.

Молодой инженер делился с Нестеровским мыслями об использовании природных богатств Урала, думами о состоянии горнозаводского дела и планами улучшения оружейной фабрики, где он завоевывал все большее влияние.

В доме Нестеровских Аносов нашел себе подругу жизни. Это была дочь Конона Яковлевича — Анна.