КАТАСТРОФА

КАТАСТРОФА

Вожди социал-демократии торжественно обещали сделать все, чтобы предотвратить войну. Рабочие верили им. Разве пролетариат недостаточно силен, чтобы выбить из рук поджигателей войны тлеющий фитиль?

Захочешь ты — рукой могучей

В миг остановишь все колеса![30]

Немецкие рабочие достаточно часто доказывали своим хозяевам справедливость этих слов, да и русские братья как раз в это время бастовали во всех концах огромной Российской империи.

Клара Цеткин неутомимо укрепляла веру рабочих в партию и в собственные силы. Она не только писала многочисленные статьи, но и ездила из города в город, с одного собрания на другое. В своих ярких, хорошо аргументированных речах Клара разоблачала сущность старой, придуманной капиталистами лжи о несправедливом распределении колоний. Жадные до наживы, они видели в войне единственную возможность добиться передела колоний, но чтобы обмануть народ, величали войну «патриотическим деянием». Клара говорила всему трудовому народу, что только ему и никому иному придется пожертвовать решительно всем, чтобы оплатить счет войне.

Но никакие, даже самые горячие, усилия Клары и самых стойких вождей пролетариата, не в состоянии остановить надвигающейся лавины. Политическая атмосфера в Европе была накалена до предела — и тут в июне 1914 года раздались выстрелы в Сараево. Это, как его называет Клара, «бессмысленное покушение» двадцатилетнего парня послужило сигналом великой бури. Жаждущие завоеваний державы используют покушение на австрийского престолонаследника как повод к войне. 1 августа 1914 года мир облетела страшная, едва постижимая весть: Германия объявила России войну! Приближается 4 августа — день несмываемого позора для партии немецкого рабочего класса. Социал-демократическая фракция рейхстага единогласно голосует за предоставление императору военных кредитов. Как Кларе Цеткин, так и многим простым людям, верившим в свою партию, этот день приносит жесточайшие разочарования. Все без исключения партийные руководители оказались людьми, нарушившими свою клятву!

После этого позорного события прошло несколько недель. У дверей своего дома Клара Цеткин села в пролетку. Лошадь пустилась легкой рысью. Звонко и четко стучат копыта по мостовой; и под этот размеренный, успокаивающий шум Клара погружается в размышления.

Устало сидит она в углу пролетки. Последние дни были очень тяжелыми. Высокая температура и сердечные припадки отняли у нее много сил. Только что, несмотря на протесты родственников, она с трудом поднялась с постели. Сегодня, 2 сентября, в день Седана, Карл Либкнехт будет выступать в Штутгарте! Ура-патриоты из руководства партии преднамеренно выбрали эту дату, чтобы на массовых собраниях воодушевить рабочих идеями войны. В каком ужасающем болоте очутилась партия! Что же скажет Карл Либкнехт?

Клара Цеткин вспоминает Августа Бебеля. Он всегда предупреждал о болоте. И надо же было случиться, чтобы он, лучший и самый неустрашимый борец времен позорного закона против социалистов, умер 13 августа прошлого года, незадолго перед великим испытанием, выпавшим на долю немецкой социал-демократии! Клара уверена, что Бебель, несмотря на некоторые уступки оппортунистическим элементам, которые он допустил, все же соблюдал бы решения, принятые в Копенгагене и Базеле. Под монотонный стук копыт Клара вспоминает былое. Она была очень занята работой, когда неожиданно получила известие о смерти Бебеля. Вместе со скорбью об умершем ею вдруг со стихийной силой овладела мысль о собственной смерти. Не были ли и ее дни уже сочтены? Только она одна знала, сколько сил стоит ей заставить слабеющий организм справляться с таким множеством обязанностей! Но она быстро взяла себя в руки: что за смешная слабость попусту тратить время на мысли о собственной смерти! Ведь ее сердце еще бьется, ведь еще пульсирует кровь в ее жилах, и теперь как раз был решительный момент, чтобы уберечь человечество от грозящего преступления, от войны. Сейчас, когда смерть Бебеля оставила в рядах мужественных, самоотверженных борцов страшную зияющую пустоту, надо было еще с большей решительностью высоко держать знамя!

Так же как и после смерти Энгельса, уже на следующее утро она была на работе. Она писала некролог и вложила в эти строчки всю ту любовь, все уважение и дружбу, которые она всю жизнь испытывала к Бебелю. Несколько дней спустя у могилы Бебеля она обратилась к покойному соратнику и другу с волнующими словами прощания. По поручению международной организации женщин-социалисток Клара Цеткин возложила на могилу огромный венок из великолепных темно-алых роз как последний привет от женщин, для освобождения которых так много сделал Бебель.

В те чреватые опасностью недели и месяцы не было времени, чтобы долго предаваться скорби. Клара Цеткин, так же как Карл Либкнехт и Роза Люксембург, призывала рабочих оказать отпор германскому милитаризму. Больше чем величайшего биржевого краха боялись милитаристы тех немногих стойких рабочих вождей, которых не могли ослепить ни успехи на выборах, ни места депутатов парламента. Милитаристы хорошо знали, что спаянный единством революционный рабочий класс способен не только зачеркнуть все их планы, но и ликвидировать само их государство. Почему так громко, во все горло кричали господа, требуя новых параграфов уголовного кодекса? Почему они хотели, чтобы каждому, кто призывал рабочих к политической забастовке, предъявлялось бы обвинение в государственной измене? Из-за панического ужаса перед революцией! Обращаясь к этим господам, Клара воскликнула, что никакие баррикады из статей закона не в состоянии остановить катящееся вперед колесо истории.

Пролетка грохочет уже по улицам Штутгарта. Клара так глубоко погружена в свои мысли, что не замечает окружающего. Немногим больше месяца прошло с тех пор, как она с тяжелым сердцем была вынуждена написать: «Случилось самое страшное. Война растаптывает людей, жилища и поля…»

Еще страшнее, чем весть о начале войны, поразило ее известие о единогласном одобрении военных кредитов социал-демократической фракцией рейхстага. Неужели это правда? Нет, это, вероятно, ошибка, которая выяснится. Она не может поверить, чтобы товарищи нарушили клятву оказывать сопротивление шовинистическим войнам. В ночь с 4 на 5 августа 1914 года глубокий стыд перед рабочими и крестьянами Германии, Франции и России — перед всеми стойкими социалистами — мучил Клару. В течение двух десятилетий она старалась посеять в сердцах немецких работниц семена солидарности ко всем народам, семена отвращения к войне и веры в силы партии — и теперь час испытаний оканчивается постыдным банкротством! Разве из всех руководителей партии только одна она придерживается решений II Интернационала? — в отчаянии спрашивала Клара себя в ту ночь. Что после этого поражения делают Роза Люксембург и Карл Либкнехт, Франц Меринг и остальные друзья? Может, Клару просто преследуют галлюцинации? Но известие было достоверным, и ничто не могло его опровергнуть. Что же делать?..

Она видит себя в Штутгарте, в Копенгагене, видит товарищей, торжественно принимающих те самые решения., которые они сегодня с таким же серьезным выражением лица нарушили! В ушах беспокойной и горько разочарованной Клары звучит колокольный звон — глухой, таинственный, предостерегающий звон колоколов Базельского собора… Больше нельзя было тешить себя ни надеждами, ни мечтами — в ту ночь Клара совершенно ясно поняла, что с колокольни Базельского собора прозвучал похоронный звон II Интернационала!

Восемь ударов, прозвучавших с колоколен многочисленных церквей и церквушек Штутгарта, выводят женщину в пролетке из раздумий. Она выпрямляется и просит кучера ехать быстрее. Чаще стучат копыта лошади. На широком, изборожденном морщинами лице Клары снова появляется уверенность. Да, и вслед за той страшной ночью наступило утро! Теперь надо заново собрать воедино самых стойких товарищей. Она обдумала тот путь, на который следует встать. А Роза Люксембург уже пошла по нему, это доказало ее обращение по телеграфу ко всем руководящим членам партии с призывом протестовать против войны. Клара всегда оставалась смелой революционеркой. С радостью, без колебаний ответила она Розе, что готова к протесту и к любому делу. Не много подобных выражений согласия, должно быть, получила мужественная Роза Люксембург.

В эти дни «Равенству» в последний раз было суждено свободно, без цензуры, разговаривать со своими читателями. Газета заклеймила как гнусную, преднамеренную ложь распространяемые буржуазной печатью вымыслы о «германском крестовом походе» против «варварской России и наступающего славянства». «Равенство» опубликовало корреспонденции о героических забастовках, которые с особой силой развернулись на востоке Европы в последние месяцы перед началом войны. «Революционная борьба наших русских братьев и сестер в эти роковые дни сохраняла в мире мир до настоящего времени. Мы не должны быть малодушнее и слабее их. Они продолжают бороться, не боясь ни тюрьмы, ни ссылки, ни даже смерти. Их славная борьба за гарантированные политические права показывает нам на деле, на что способен полный решимости и готовый на жертвы рабочий класс».

Конечно, большинство немецких пролетариев не малодушны, но их предали их вожди. Очень многие штутгартские рабочие порицают это предательство. Вот и теперь у входа в дом, где будет происходить собрание, несколько человек горячо спорят. Они прекращают словесный бой, чтобы помочь «своей Кларе» вылезти из пролетки. Быстрой походкой, без малейшего признака слабости входит ома в зал, битком набитый рабочими, ожидающими начала собрания. Карл Либкнехт идет навстречу Кларе, крепко пожимает ее обе руки и торопится на трибуну.

К нему приковано внимание всех присутствующих. Во многих взглядах Клара видит жажду борьбы. Неужели и Карл Либкнехт будет подпевать ура-патриотам, неужели и он заделался социал-шовинистом? Клара спокойна: она давно знает, что Либкнехт принадлежит к числу стойких борцов.

Нет, оратор не ура-патриот. Этого никто не сможет утверждать. Либкнехт говорит слушателям, что 4 августа он голосовал за военные кредиты исключительно в силу «партийной дисциплины» и что он по-прежнему стоит за решения II Интернационала, направленные против войны. Многие сумрачные лица проясняются при этих словах: Либкнехт не изменил своим убеждениям! Но в зале находятся и такие члены партии, которые во время дискуссии показывают себя «патриотами» и даже видят некий «патриотический подвиг» в одобрении военных кредитов социал-демократической фракцией. «Карл Либкнехт, — писала несколько лет спустя Клара, вспоминая собрание в Штутгарте, — выбил оружие лживых умозаключений из рук тех, кто защищал позицию, занятую руководящими социал-демократами в рейхстаге».

Буря аплодисментов то и дело прерывает речь Либкнехта. Этот революционный пыл штутгартских рабочих вызывает в Кларе такую радость, что она совсем забывает о всех своих тяготах. Либкнехт покидает трибуну под гром аплодисментов. Тогда поднимается широкоплечий пролетарий с энергичным лицом. О чем он будет говорить? Его речь посвящена многим важным вопросам. Он в самых резких выражениях критикует Карла Либкнехта за его поведение в рейхстаге. «Пролетарии и пролетарки, все левые, принимавшие участие в дискуссии, — писала Клара позже, — были единодушны в том, что его голосование за военные кредиты было проявлением половинчатости и непоследовательности. В интересах международного революционного социалистического движения следовало громко и решительно сказать: «нет!..»

Среди рабочих, присутствующих в зале, — сильное возбуждение. По окончании собрания Карл Либкнехт признается в кругу друзей:

— Я вообразил себе, что мне придется отказываться от лавровых венков, а на самом деле получил порядочную взбучку. Но этот урок, преподанный устами рабочих, пойдет мне на пользу. Вы еще убедитесь в этом!

Он сдержал свое слово. Уже 10 сентября 1914 года Роза Люксембург, Карл Либкнехт, Клара Цеткин и Франц Меринг выступают с публичным заявлением, осуждающим проводимую Германией политику войны. Протест «горсточки четырех стойких», как называли этих немногих по-настоящему мужественных людей, заставляет рабочих прислушаться.

А 2 декабря того же года в германском рейхстаге раздается смелое «нет!», сказанное Карлом Либкнехтом против военных кредитов. Это маленькое, но веское слово перелетает через границы Германии. Оно доходит до слуха Анри Барбюса и Ромен Роллана и убеждает их, что Карл Либкнехт представляет собой иную, лучшую Германию.

Клара Цеткин воодушевлена подвигом Либкнехта. Она тоже не бездействует. Она не из робких, хотя всегда соблюдает осторожность. Несмотря на все трудности, Клара в самый разгар войны принимается за дело установления взаимопонимания среди женщин различных стран, за дело, которое пробуждает новые надежды во всех мечтающих о мире людях!