ГЛАВА ШЕСТАЯ Инспекторское место Ф. К. Тетерникова

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Инспекторское место Ф. К. Тетерникова

Бытия моего не хочу,

Жития моего не прерву…

Ф. Сологуб

Знали ли мы, молодые поэтики, перед чем сидим и с кем чай пьем?

А. Белый[565]

В 1899 году в жизни Сологуба наступили перемены. Он получил место учителя-инспектора Андреевского городского мужского четырехклассного училища, располагавшегося на углу 7-й линии Васильевского острова и Днепровского переулка (д. 20/2).

Должность инспектора была введена в 1828 году Уставом русских гимназий в помощь директору, главным образом для поддержания дисциплины; одновременно этим же уставом в числе дисциплинарных мер было введено телесное наказание. Особое значение место инспектора получило в период министерства И. Д. Делянова (1882–1897) в связи с проводимой им политикой жесткой регламентации жизни школы — усиления внутреннего и внешкольного надзора и дисциплинарных репрессий, ужесточения экзаменационного контроля. Дополнительные меры были предприняты министром, чтобы затруднить доступ в гимназии «кухаркиным детям».

Сологуб стремился получить место учителя-инспектора народного училища, а после своего назначения настолько вошел в должность, что, по воспоминаниям современников, как будто бы оставался в ней до конца дней. Инспекторство, педагогическая служба, «невозмутимый и важный вид» учителя[566] — неотъемлемые черты сологубовского облика, о которых упоминают практически все мемуаристы. Марк Талов, например, писал о первой встрече с поэтом:

В глаза, прежде всего, бросилась лысина и сердитая бородавка как раз над левым усом. Небольшая, аккуратно и полуовалом подстриженная, седоватая бородка. Под насупленными бровями довольно полного лица сквозь подернутые молнийными отсветами стекла пенсне иногда вырывался взгляд холодных глаз. Словно ощупывая меня, он пробивался к самому сердцу. Сологуб казался мне строгим директором гимназии (до своего выступления на литературное поприще он был инспектором городского училища). «И этот человек, — подумал я, — с бородавкой на щеке, с брюшком, неужели же это и есть тот самый Сологуб, стихотворения которого так очаровали мой слух своей несказанной напевностью?»[567].

Из отчета инспектора Андреевского училища Ф. К. Тетерникова в Дирекцию народных училищ Санкт-Петербургской губернии за 1899 учебный год (14 января — 7 ноября) следует, что собственно педагогическая его нагрузка составила 210 учебных часов[568] (он преподавал физику и геометрию, этим предметам всегда отдавал особое предпочтение[569]); остальное время занимала административная работа.

Педагогический совет, возглавляемый инспектором, обсуждал циркуляры по учебному округу, рассматривал просьбы родителей об освобождении платы за обучение, распределял даты письменных и экзаменационных работ; обсуждал результаты переводных испытаний учащихся, успеваемость и снижение оценок за поведение[570], курировал плотницкие работы, производимые в училище, приобретение учебных пособий, утверждал покупку приборов для уроков физики и естествознания, комплектование библиотеки.

П. П. Перцов вспоминал:

Нуждаясь в средствах, Сологуб должен был отдавать много времени и сил неприятной ему службе — особенно неприятной потому, что она заставляла его вставать рано и ограничивать ночную работу, которую он очень любил. Он завидовал мне, имевшему возможность вести как раз такой образ жизни, о котором он мечтал. «Когда разбогатею, — говаривал он, — прежде всего буду жить ночью и спать днем»[571].

Свой досуг Сологуб посвящал литературным занятиям, главным образом поэзии. К 1899 году он был автором более 1500 стихотворений; около 1000 из них были написаны в период с 1892 по 1899 год; опубликовано из общего числа было не более трети. За годы инспекторства он написал еще около 500 стихотворений[572].

Поэтическое имя Сологуба уже пользовалось некоторой известностью[573], тем не менее вследствие свойственной ему застенчивости он старался быть в тени от широкой литературно-общественной жизни и всячески уклонялся от выступлений на публике. 8 ноября 1898 года он писал П. И. Вейнбергу:

Очень извиняюсь перед Вами в том, что, может быть, не совсем своевременно пишу Вам о совершенной невозможности для меня участвовать в литературном вечере 15 ноября, по многим причинам. Прежде всего — катаральное состояние горла, обычное у меня в это время года и обыкновенно длящееся долго, будет препятствовать мне читать публично. Да и вообще, я думаю, что в настоящее время мне не подобает участвовать в таких вечерах: во 1) читаю я плохо, не обладаю громким голосом и ясным произношением, и совершенно не привык к каким бы то ни было публичным действиям, до такой степени, что никогда не решаюсь читать даже в небольшом кругу знакомых, т. к. прихожу при этом в совершенное замешательство; во 2) самое появление мое на эстраде не может представить для публики ни малейшего интереса, потому что я не пользуюсь в ней никаким успехом. И проза и стихи мои или вовсе не печатаются в журналах, или печатаются неохотно; изданные мною самим книги не находят покупателей, самое имя мое известно разве только весьма небольшому числу людей, чрезвычайно внимательно следящих за всем, что появляется в печати. При таких условиях являться пред публикой было бы с моей стороны большою дерзостью[574].

Вместе с тем, будучи много пишущим поэтом, Сологуб нуждался как в дружеском отклике, так и в профессиональной оценке своего мастерства. В ближайшем литературном окружении он мог читать свои произведения без стеснения. Переезд на казенную инспекторскую квартиру дал ему возможность собирать у себя друзей и истинных любителей и ценителей поэзии.

Сохранилось немало воспоминаний об этом периоде жизни Сологуба — о поэтических чтениях, которые он устраивал по воскресеньям в Андреевском училище. В идиллических тонах вспоминала о быте и бытии брата и сестры Тетерниковых З. Гиппиус:

Он жил с сестрой, пожилой девушкой, тихой, скромной, худенькой. Сразу было видно, что они очень любят друг друга. Когда собирались гости (Сологуба уже знали тогда), — так заботливо приготовляла чай тихая сестра на тоненьком квадратном столе, и салфеточки были такие белые, блестящие, в кольце света висячей керосиновой лампы. Точно и везде все было белое: стены, тюль на окнах… Но разноцветные теплились перед образами, в каждой комнате, лампадки: в одной розовая, в другой изумрудная, в третьей, в углу, темно-пурпуровый дышал огонек. Сестра, тихая, нисколько не дичилась новых людей — литераторов. Она умела приветливо молчать и приветливо и просто говорить. Я еще как будто вижу ее, тонкую, в черном платье, часто кашляющую: у нее слабое здоровье и по зимам не проходит «бронхит». После чаю иногда уходили в узенький кабинетик Федора Кузьмича (он всегда писал свое имя с «фиты»). В кабинетике много книг и не очень светло: одна лампа под зеленым фарфоровым абажуром (в углу лампадка тоже бледно-зеленая)[575].

С очерком З. Гиппиус перекликаются воспоминания Н. Г. Чулковой:

Квартирка их была маленькая, в три комнаты, но поражала необычайной чистотой и порядком. Было как-то холодновато в этой квартире с очень скромной, по-казенному расставленной мебелью. Но зато в столовой кипел самовар, стол был уставлен всякими редкими и тонкими закусками и сластями, до которых Федор Кузьмич был охотником и знатоком. Хороший сыр, ветчина и колбасы, фрукты и сласти, какие-то необыкновенные сорта варенья — княжевика, куманика и другие, привезенные с севера, каких у нас не бывает, или грибки и мед и печенья. Всё это радушно предлагалось в изобилии, и хозяева не упускали случая подложить на тарелку гостя того или другого лакомства. После чая Федор Кузьмич приглашал гостей в свой кабинет, такой же холодный и сухой, и читал сам свои стихи и других поэтов просил читать. Немного монотонно было это чтение, но никогда не было скучно. Это был стиль этого дома и его хозяев. К Сологубу хотелось пойти на вечер. Сологуб мог зло высмеять за неудачное произведение или слово, но мог быть и любезным и даже нежным[576].

Современники были склонны идеализировать «андреевский» период жизни Сологуба, противопоставляя его следующему, символом которого стал брак с Ан. Чеботаревской и салон на Разъезжей (д. 31, кв. 4). В 1925 году П. Медведев записал: «Три периода в жизни Сологуба: I — Вас<ильевский> Остр<ов>. Маленькая мещанская квартирка. Горбунья сестра. С<ологуб> никому не известный. Вечера — поэзия и поэзия. II — А. Н. Чеботаревская. Дешевый шик — модерн и помпа. С<ологуб> сбрил бороду и стал великим. Слава. Внешнее. Вычуры. Изломы. Жесты. III — Теперешний»[577].

Конст. Эрберг вспоминал:

Он любил читать свои стихи и любил собирать у себя по воскресеньям тех, кто не прочь был их слушать. — Сологубовские чтения привлекали к нему многих. Тут были и писатели-модернисты, и писатели-знаньевцы, и просто люди, любившие Сологуба за большой талант, несомненность которого признавали тогда еще немногие. Со временем число слушателей и друзей Сологуба увеличилось, притом значительно, так что маленькая квартира его на 7-й линии не вмещала всех его воскресных посетителей.

Теперь трудно вспомнить, кто бывал у Сологуба чаще, а кто реже. Вспоминаю поэта Влад<имира> Вас<ильевича> Гиппиуса, историка Павл<а> Елис<еевича> Щеголева, Вяч<еслава> Иванова, историка Богучарского, Аким<а> Львов<ича> Волынского, Тэффи, Г. И. Чулкова, Л<еонида> Евг<еньевича> Галича, Юр<ия> Никандр<овича> Верховского, А. А. Блока, Л. Вилькину (жену Минского), П. Н. Ге, Зин<аиду> Афан<асьевну> Венгерову, Серг<ея> Митр<офановича> Городецкого, Ос<ипа> Ис<идоровича> Дымова, Александра Кондратьева, Сергеева-Ценского, С. Л. Рафаловича, художников Конст<антина> Андр<еевича> Сомова, Мстисл<ава> Валер<иановича> Добужинского, также Бор<иса> Зайцева, Дм<итрия> Цензора, Корнея Чуковского. Наездом бывали Андрей Белый, Максимил<иан> Волошин, Минский[578].

Он же о салоне на Разъезжей: «Серьезные литературные чтения у Сологуба времен Андреевского училища постепенно сменились застольными (нередко очень остроумными) с речами хозяина на литературные и общекультурные темы. Но собиравшееся в обширной столовой смешанное и многолюдное общество было слишком шумно и слишком занято ужином (особенно артисты, приехавшие после спектакля), для того чтобы по достоинству оценить эти речи и спичи Федора Кузьмича»[579].

Из стройного хора мемуаристов резко выбивается экстравагантный голос А. Белого:

…вспоминается Василеостровская квартира Федора Кузьмича, в которой я бывал в 1905 году и в которой меня охватывал ледяной ветерок, отчего я старался как можно меньше бывать на этой квартире; там к чаю из темных коридоров выходила в скромном, темном, — бледно-бесцветная, пресная, ничем не замечательная… «Федор Кузьмич» в юбке — без глаз Ф. К., без печати интеллектуализма: сухая, как спичка, чухонка, с морщинками на брысом, бледно-мертвом лице (белые ресницы, бело-желтые, жиденькие, гладко зачесанные волосы, будто смасленные): одёр, кожа да кости; <…> кривенький сдерг вниз тонкой бело-желтой губы (отчего делалась морщиночка у носа) этого серо-матового существа, — в мое подсознанье входил олицетвореньем того именно озноба жути, который в наивности я себе называл «скукою» квартиры Федора Кузьмича; это и была… «сестрица». Слушайте: так ведь сидела-то, разливала нам чай… — сама Не-до-ты-ком-ка![580]

Однако никакие воспоминания и «голоса» не передают той подлинной атмосферы, в которой изо дня в день жил Сологуб, работая над романом «Мелкий бес» и создавая лирические шедевры двух лучших поэтических сборников: «Собрание стихов. Книга III и IV. 1898–1903 г.» и «Пламенный круг. Стихи, книга восьмая».

Понять, чем была наполнена повседневная жизнь писателя, дают возможность протоколы заседаний педагогического совета училища за 1899–1907 годы, проходивших под председательством инспектора Федора Кузьмича Тетерникова. Цитирую некоторые из них в извлечениях[581].

Протокол № 89

Педагогический Совет от 4 октября 1899 г. <…>

Ввиду того, что, по наблюдениям служащих в училище лиц и живущих в нем, училищное здание оказывается непрочным: стены дома оседают и на них появляются трещины, полы и потолки тоже оседают и оказываются очень зыбкими; дом трясется при проезде по мостовой, Совет признал необходимым пригласить для осмотра училищного здания архитектора, который мог бы объяснить: можно ли считать значительными или небезопасными все перечисленные недостатки училищного дома, а также указать: возможны ли в верхнем этаже его какие-либо перестройки и изменения в расположении комнат, для того, чтобы лучше приспособить их к нуждам училища.

Совет также постановил:

1) На основании циркуляра Г. Управляющего Министерством Просвещения за № 18789 поставить в рекреационном зале бюст (считая его портретом) Пушкина, приобретенный на юбилейное торжество, и определил для него место на одной из стен залов от входной двери, где теперь книжный шкаф;

2) Признал полезной и целесообразной мерой наказания для определенных случаев оставление учеников после уроков на основании 14 § Инструкции для городских училищ, Педагогический Совет постановил учредить дежурства преподавателей для наблюдения за остальными учениками и руководства их занятиями, считая эти дежурства особым трудом; для записи имен оставленных, причин оставления, срока, на который оставлены, постановлено завести особую книгу; для руководства преподавателям и для определения ученикам определены следующие правила оставления:

Ученики остаются после уроков:

1) За незнание урока или неисполнение письменной работы; при этом, по согласованию с преподавателем, предлагается оставаться и тем из учеников, которые затрудняются исполнением уроков не по лености или нерадению, но по слабости подготовки, по пробелам в знаниях вследствие пропуска уроков по болезни и т. п.; они могут пользоваться помощью и указанием преподавателей; это добровольное оставление не будет считаться наказанием;

2) за крупные шалости и более важные пропуски, каковы, например: непринесение в класс дневников, тетрадей и других необходимых учебных предметов или книг, лазанье по стенам, беганье и возня в гимнастическом зале, нарушение порядка в классе: подсказывание, разговоры, списыванье, приношение в класс посторонних вещей, назначенных для шалостей или для недолжного употребления.

При этом Совет определил считать названную меру наказания строгою и не употреблять ее без большой надобности.

Для объявления ученикам постановлено: подтвердить запрещение оставаться во время перемены в верхнем и нижнем коридоре и в классе, и напоминать правило, что после звонка они должны немедленно идти в класс.

Председатель Педагогического Совета — Федор Тетерников.

Члены: В. Чернышев, П. Никонов, И. Никифоров.

Протокол № 93

Педагогический Совет Андреевского городского училища в заседании 20 декабря 1899 года, в составе инспектора училища Федора Кузьмича Тетерникова и преподавателей Д. Г. Старикова, П. Г. Никонова, П. А. Лауберга, А. И. Серебрякова и В. И. Чернышева рассмотрел ведомости пропущенных преподавателями уроков за 1-ю половину текущего года и обсудил успехи и поведение учеников за 2-ю четверть учебного года.

Постановили уменьшить балл за поведение до 4-х ученикам IV-го класса: Григорьеву (шалости, неуместные объяснения преподавателю, неношение формы), Голубеву (неношение формы, непокорность), Новинскому (употребление грубых выражений, нарушение порядка в классе); III-го класса: Мачигину (частные случаи неисправности в обращении с учебными вещами, разговоры на уроках, грубость), Михайлову Вл. (не спокоен на уроках: смеется, разговаривает, — не сознается в проступках), Павлову (самовольно взял для пользования чужую вещь), Пейпо (ложь), Сапожникову (разговоры в классе, курение), Сетгу (самовольный пропуск урока и попытка обмануть), Степанову Сергею (бьет товарищей, мычал в классе, шалил, дурно вёл дневник); II-го класса: Алялеву (неношение формы, курение), Зенову (шалости и разговоры на уроках, шум, возня, непосещение уроков немецкого языка), Кадыкову (неведение дневника, небрежность в выполнении работ, возня в зале, разговоры в классе), Курганову (обман, шалости на уроках), Никитину Тимофею (смешил товарищей на уроке, отпирался), Папилину (разговоры и подсказки на уроках, шалости и занятия посторонним делом), Яковлеву Павлу (не показывал дома замечаний, не вел дневник, разговаривал и шумел в классе, самовольно остался в классе на перемену); I-го класса: Афанасьеву (прогуливал уроки), Васильеву Вас. (рассек камнем лоб товарищу), Данилову (многие шалости на переменах и уроках, смеялся в лютеранской церкви), Кузьмину Федору (частные шалости на переменах и в классе), Левшову (шалости в училище и на улице), Леонову (шалости на улице и на уроке, непослушание), Михайлову М. (угрожал побить товарища, другого назвал грубым словом, сказал дерзость), Орлову (неоднократно лазил на гимнастические снаряды, чем нарушал постановления Совета, шалил на уроках), Софронкину (шалости на уроках и переменах); Степанову (дурно ведет себя на уроках и в перемены, ослушание, не давал подписывать замечание), Федорову Федору (дрался в классе, шалил на уроке), Коверскому (непослушание и шалости).

Протокол № 103

Заседание Педагогического Совета Андреевского городского училища 1 июня 1900 года. Присутствовали: Инспектор Тетерников, законоучитель о. Ельцов, учителя П. Г. Никонов и А. И. Серебряков.

Педагогический Совет, осмотрев здание училища, нашел, что крыша находится в неисправном состоянии, а именно: железо во многих местах проржавело, и получилось по всей поверхности крыши много отверстий, пропускающих дождевую воду, вследствие чего во втором этаже училищного здания портятся потолки, — подмокает штукатурка. Окраска стен с улицы и со двора находится также в весьма неудовлетворительном состоянии, потемнела от времени, покрылась пятнами, штукатурка в некоторых местах осыпалась, окраска рам и железных подоконников во многих местах облупилась. Вследствие этого Педагогический Совет признал необходимым произвести ныне летом кровельные и малярные работы. <…>

Протокол № 129

Педагогического Совета Андреевского городского училища от 18 ноября 1901 г. Совет под председательством г. Инспектора училища Ф. К. Тетерникова и в присутствии законоучителя Н. Н. Курлова и учителей П. Г. Никонова, В. И. Чернышева, Д. Г. Старикова, А. И. Серебрякова, Е. Г. Григорьева и А. Я. Одинцова. <…>

3) Обсуждалось поведение ученика II класса Андреева Бориса, который получил за поведение в первую четверть текущего года — 3 (в прошлом году за поведение Андреев получил 3 тройки).

Все возможные меры к его исправлению были приняты, но безуспешно. Поведение его не улучшалось: Андреев постоянно шалил в классе, оказывал непослушание, прогуливал уроки, а в последнее время заводил дурные знакомства, писал скверные слова и учил тому же товарищей, чем и оказывал дурное влияние на других учеников класса.

Педагогический Совет от 10 октября предположил его уволить, о чем и было словесно доложено Г-ну Директору народных училищ. По словесному же указанию Г. Директора Андреев, чтобы дать ему возможность исправиться, был оставлен в училище. Андрееву Борису и его матери было еще раз объявлено, что он оставлен только в виде снисхождения до первого важного проступка.

Теперь вновь оказались следующие проступки:

а) Будучи оставлен за шалость после уроков, ушел;

в) 16 ноября научил оставленного после уроков Семенова Бориса уйти из училища. «Уходи, — не узнают, а если и узнают, то ничего за это не будет», — говорил он Семенову;

с) 17 ноября писал на уроке немецкого языка стихотворения, переполненные непечатными словами.

По предложению Г. Инспектора училища мать Андреева взяла его из училища. Педагогический Совет признал меру г. Инспектора необходимою, согласно с установленным ранее постановлением и решил все вышеизложенное внести в протокол и представить его г-ну Директору народных училищ.

4) Сообщено о поведении ученика II класса Денисова, который был замечен в курении. О его проступке было доведено до сведения родителей. Улучшения в поведении Денисова не замечено, т. к. на следующий же день Денисов нагрубил преподавателю.

Педагогический Совет решил объявить Денисову, что если он не улучшит поведение, то будет уволен из училища. <…>

Протокол № 133

Педагогический Совет Андреевского городского училища в чрезвычайном заседании 21 марта 1902 года имел суждение о следующем:

Сегодня в девятом часу утра ученик 4 класса Константин Мошкин самовольно взял топор и на училищном дворе стал колоть дрова; потом передал топор пришедшему после ученику 4 же класса Александру Саурникову. Саурников, ударив топором по полену и не расколов его до конца, взмахнул топором второй раз; в это время Мошкин, стоя сбоку и так, что Саурников его не видел, по неосторожности положил левую руку на полено, чтобы отбросить его в сторону; удар топора, хотя и ослабленный краем наклонившегося полена, причинил Мошкину глубокий, до кости первого сустава разрез среднего пальца и ссадины на указательном и безымянном пальцах.

Педагогический Совет, принимая во внимание, что и Мошкин, и Саурников все время до несчастного случая вели себя отлично, что пострадавший Мошкин первый начал колоть дрова, что он сам по неосторожности подставил свою руку, когда Саурников уже не мог удержать удара, что в поступке Саурникова не было дурного умысла по отношению к Мошкину, что после несчастного случая Саурников обнаружил искреннее и сильное раскаяние, признал Александра Саурникова виновным в том, что по неосторожности причинил товарищу поранение, и постановил:

Объявить Александру Саурникову строгий выговор в присутствии всех учеников училища, обязать его испросить прощение у потерпевшего и его родителей, лишить его права участвовать в играх и развлечениях до конца учебного года и просить о. законоучителя принять надлежащие по его усмотрению меры духовно-нравственного назидания и исправления. Отца Саурникова пригласить в училище для сообщения ему вышеизложенного и настоящий протокол представить Его Превосходительству Г. Директору Народных училищ.

Председатель Педагогического Совета — Инспектор Федор Тетерников.

Законоучитель — священник Владимир Галкин.

Преподаватели: Дм. Стариков, П. Никонов, А. Серебряков, В. Чернышев, И. Никифоров.

Протокол № 1

Заседание Педагогического Совета Андреевского училища 12 сентября 1902 г.

Председательствовал инспектор училища Ф. К. Тетерников.

Присутствовали: законоучитель священник В. П. Галкин, Д. Г. Стариков, В. И. Чернышев, П. Г. Никонов, Я. П. Прокофьев, В. В. Шастовский, Н. Ф. Комаров.

Педагогический Совет постановил просить Его Высокородие Г. Директора ходатайствовать перед Учебным округом о разрешении пособия из сумм министерства на постройку флигеля для училища, так как училищное здание в настоящем своем положении представляет много неудобств:

1) Квартира инспектора имеет один вход из классного коридора, так что проходить приходится среди учеников: на случай пожара представляется опасность в том отношении, что со 2 этажа, где бывают ученики 3 классов, ведет всего одна узкая лестница и тогда выход из квартиры будет невозможен[582].

2) При квартире инспектора нет кухни, и она помещается в этаже, в темном, без окон, чулане между классами и залом, так что запах кухни расходится по всему училищу и все приготовляемое там приходится проносить через два классных коридора в I и II этажах (такое темное помещение кухни вредно отзывается на здоровье прислуги инспектора).

3) Нет помещения для сторожей, если не считать за помещение небольшую каморку (пл<ощадь> пола 1/3 кв. сажен) в объеме 2 ? куб. саж., в которой невозможно поместиться 2 сторожам, а зимою даже 3, а потому одному из них приходится платить квартирные деньги. То обстоятельство, что нет помещения для сторожа, не дает возможности нанять хорошего семейного сторожа, и приходится довольствоваться почти мальчиком.

4) Нет помещения для библиотеки и учебных пособий, и шкафы с книгами и приборами приходится ставить по классам и зале; карты и разные таблицы приходится держать в рисовальном классе очень скученными, отчего они портятся.

5) Нет отдельной учительской комнаты, и преподаватели, свободные от дежурства, не имеют возможности отдохнуть несколько минут во время перемены.

6) Нет отдельного для учителей ватерклозета, что представляет большое неудобство для учительниц.

7) Зал слишком тесен для учеников училища; площадь зала занимает всего <пропуск. — М.П.> кв. аршин, но из этого числа приходится на шкафы с книгами и приборами, которые находятся в зале, на рояль и на место за решеткой около иконы 27 кв. аршин, так что остается <пропуск. — М.П.> кв. аршин на 230–240 учеников. В зале очень трудно вести уроки гимнастики, на перемене все ученики с большим трудом могут в нем гулять.

8) Коридор слишком темен, так как окно загорожено перегородкой, отделяющей часть коридора для приемной инспектора.

Ввиду этих неудобств еще раньше здание училища было признано Г. Директором неудобным для училища и его хотели продать с тем, чтобы выстроить новый дом в местности ближе к Галерной гавани[583]. Так как покупщик до сих пор на училищный дом, по цене, выгодной для училища, не находится, да и строить училище в названной местности не придется с открытием нового Благовещенского училища, а в других частях Вас. Острова цены на землю очень высоки, то Педагогический Совет признает возможным выйти из этого затруднительного положения с постройкой флигеля во дворе училища с тою целью, чтобы туда перевести квартиру инспектора и там же устроить помещение для сторожа и кладовую для старых вещей училища.

В настоящей же квартире инспектора возможно будет поместить учебные пособия, учительскую комнату, устроить приемную для инспектора, где бы возможно ему было принимать родителей учеников.

Сторожку и кухню инспектора можно уничтожить, сняв только дощатую переборку, и тогда зал будет гораздо больше и удобнее, а также, уничтожив переборку с существующей приемной инспектора, образуется светлый коридор.

Совет полагает, что постройка флигеля в связи с переделками внутри училища обойдется от 8000–10000 рубл.

Двор от постройки двухэтажного флигеля в объеме от 130–140 куб. саж. не убавится, так как с постройкою флигеля возможно будет срыть старый сарай, который по своей ветхости теперь уже требует перестройки; площадка для игр учеников со срытием сарая даже немного увеличится, так как флигель предполагается строить в той части двора, которая вымощена булыжником и для игр не предназначена.

Если это ходатайство будет признано заслуживающим удовлетворения, Совет просит Господина Директора поручить Окружному архитектору составление точной сметы для этой постройки.

Протокол № 24

Заседание Педагогического Совета Андреевского городского училища 10 сентября 1903 г. Председательствовал инспектор Федор Кузьмич Тетерников.

Присутствовали: законоучитель священник В. П. Галкин, Я. П. Прокофьев, А. Д. Добромыслов, Д. Г. Стариков, А. Э. Линдеман, Э. В. Детерс, И. Ф. Комаров.

Совет постановил ходатайствовать о разрешении провести в училище электрическое освещение, так как в темное время года приходится в классах, зале и коридоре зажигать лампы, как на утренних, так и на последних уроках (уроки по необязательным предметам начинаются с 8 ч. утра и продолжаются часто до половины четвертого часа дня). Керосиновые лампы в столь сильной степени способствуют нагреванию и порче воздуха, что это заметно отражается на здоровье и занятиях учеников. Гашение и зажигание керосиновых ламп среди урока бывает настолько неудобным, что приходится во избежание перерыва урока утром оставлять лампы зажженными до перемены, а на последних уроках зажигать их раньше, чем надо, что усиливает порчу воздуха и вредит здоровью учащихся. Во избежание этих неудобств желательно было бы устроить электрическое освещение, которое, обладая несомненными преимуществами в гигиеническом отношении, допускает более бережное пользование им, вследствие удобного и быстрого зажигания и прекращения света по мере действительной надобности.

Устройство электрического освещения согласно смете подрядчика Никулина, с установкою 50 лампочек накаливания с магистралью и арматурами обойдется в 300 р.

Протокол № 25

Заседание Педагогического Совета Андреевского городского училища 1 ноября 1904 г. Председательствовал инспектор училища Федор Кузьмич Тетерников. <…>

Постановлено, чтобы учеников из училища во время перемен не выпускать за разными покупками, а также предупредить их, чтобы они после уроков немедленно расходились по домам и вели себя в училище прилично.

Г. Инспектор обратил внимание Г.г. преподавателей на то, что в дневниках стали замечаться подделки подписей родителей самими учениками; происходит это оттого, что записи в дневниках ученики часто боятся показывать родителям, одни из самолюбия, а другие из страха, а потому и решаются сами их подписывать. Желательно было бы прибегать к записям в дневники только в исключительных случаях, тогда и подделки сократились бы. <…>

Протокол № 3

Заседание Педагогического Совета Андреевского городского училища 17 марта 1906 г. Председатель — инспектор училища Ф. К. Тетерников. Присутствовали: законоучитель В. П. Галкин, П. Г. Никонов, В. В. Кименталь; В. Ф. Рожевиц, И. Ф. Комаров.

В. Ф. Рожевиц сообщил Совету, что когда он пришел в класс, то заметил на стуле, на который ему надо было сесть, воткнутую булавку. При разборе дела оказалось, что у учеников в классе появилась новая игра: сгибать булавки и подкладывать их под сиденье товарищам. Ученики Нечаев, Медведев и Петровский шалили около кафедры и там оставили булавку, на которую чуть было не сел В. Ф. Рожевиц.

Так как эта игра распространилась в классе, то Совет постановил: всем ученикам выяснить гнусность такой игры, а Нечаева, Медведева и Покровского, как зачинщиков этой игры, отправить домой и принять обратно в училище только после обещания их родителей о хорошем поведении их детей.

Ученикам Храмову, Александрову, Каменскому, как участникам игры, сбавить отметку в поведении.

* * *

Параллельно с «застенной жизнью» инспектора и председателя Педагогического совета Ф. К. Тетерникова в стенах Андреевского училища протекала другая — живая жизнь большого русского поэта Федора Сологуба. Его «воскресенья» наряду с собраниями на Башне Вяч. Иванова («средами») были заметным явлением литературного быта поэтов символистского круга[584]. Со временем они стали пользоваться известностью и за его пределами[585].

Еженедельно Сологуб вел записи о проходивших на его квартире литературных чтениях — регистрировал участников и программу (кто и что читал). Сохранилась тетрадь посещений 1906/07, последнего года его инспекторства. Открытие сезона состоялось 3 сентября 1906 года. В тот год на инспекторской квартире побывал почти весь литературный, художественный и театральный Петербург. В «воскресениях» участвовали: Л. Н. Андреев, Л. И. Андрусон, Е. В. Аничков, Ю. К. Арцыбашев, С. А. Ауслендер, Л. С. Бакст, П. А. Бархан, А. Белый, Н. А. и Л. Ю. Бердяевы, И. Я. Билибин, А. А. Блок, Л. М. Василевский, З. А. Венгерова, Н. Н. Вентцель, В. П. Веригина, Ю. Н. Верховский, Л. Н. Вилькина, Н. Н. Волохова, М. А. Волошин, A. Л. Волынский, В. М. Волькенштейн, Л. Е. Габрилович, М. Ф. Гнесин, Я. В. Годин, Гольдштейн, С. М. Городецкий, М. Л. Гофман, З. И. Гржебин, В. М. Грибовский, Э. В. Детерс, М. В. Добужинский, О. Дымов, Н. Н. Евреинов, Б. К. и В. А. Зайцевы, Л. Д. Зиновьева-Аннибал и Вяч. И. Иванов, Е. П. Иванов, В. Н. Ивановский, А. А. Кондратьев, С. Ю. и В. Е. Копельман и Е. Ю. Шлесс, М. Н. Корвовская, В. И. Корехин, И. Н. Корякин, А. Р. Крандиевская, М. А. Кузмин, A. И. и М. К. Куприны, Б. М. Кустодиев, Б. А. Леман, А. Э. Линдеман, Н. И. и М. П. Манасеины, П. Д. Маныч, О. М. и В. Э. Мейерхольды, А. Ф. Мейснер, <Л. А.> Моисеев, Е. М. Мунт, С. А. Найденов, О. Норвежский, В. Ф. Нувель, А. И. Орлова, В. С. Попов, П. П. Потемкин, С. Г. Пти, В. Пяст, С. Л. Рафалович, А. М. и С. П. Ремизовы, Савитри, Н. Н. Сапунов, А. Серафимович, С. Н. Сергеев-Ценский, М. П. Соколов, П. С. Соловьева, К. А. Сомов, К А. и В. М. Сюннерберг, Тэффи, В. В. и В. А. Умановы-Каплуновские, Н. И. Фалеев, Д. М. Цензор, А. П. Чапыгин, A. Н. Чеботаревская, К. И. Чуковский, Г. И. и Н. Г. Чулковы, Л. Шестов, B. Ф. Шишмарев, В. А. и П. Е. Щеголевы, И. И. Ясинский.

Среди присутствовавших — крупнейшие поэты эпохи, с восхищением отзывавшиеся о лирике Сологуба, отдававшие ему первенство на Парнасе 1900-х годов. Это ли не высший знак признания таланта?

Но никто из гостей поэта, вероятно, не представлял себе его обыденную и совсем непоэтичную жизнь, в которой он распоряжался, поучал, выставлял баллы, наказывал за дурное поведение, — и сам подвергался наказанию (доподлинно или только в воображении, в данном случае не имеет значения) и слагал об этом стихи:

— Что топорщишься, как гоголь!

Не достать тебя рукой!

А скажи, вчера не строго ль

Обошлася я с тобой?

Вишь, инспектор, важный барин! —

Раскричалася сестра, —

А давно ли был отжарен

Розгачами ты? вчера?

<…>

И в одной из кар домашних

Мне опять пришлось реветь,

А на ссадинах вчерашних

Новая чертилась сеть.

26 мая 1904[586]

«Стоя над этим „страшным случаем“, — возмущался А. Белый, — в котором силы добра и зла так сплетены, что и не расплетешь, — не знаешь, чему содрогаться: силе ли зла (что вот чем окружены: ибо это наша застенная жизнь), или силе добра, что — „тем не менее“. <…> Ибо „сюрприз“ сологубовской жизни есть бросающий в трепет гигантский символ, к нам всем обращенный: чудище стоглавое, озорное стоит и рычит за стеной; мы же говорим: там — все спокойно; оттуда приходит Федор Кузьмич с рассказом о Льве, как разъялись стены и вышел из разъятия зверь; и — „тяжелую на его грудь положил лапу“»[587].