САД
САД
Дивизию, пожалуй, надо было назвать комсомольской: самому комдиву едва-едва минуло двадцать семь лет. Но… не назвали. Просто 20-я САД. Строго официально. Неофициально — кто что придумает: кто — «детский САД № 20», кто — «смешная» вместо «смешанная», потому что сформирована она была из двух истребительных полков, одного бомбардировочного и одного штурмового, хотя о специальных самолетах-штурмовиках в то время и шепотом по секрету не говорилось ни в узких, ни в широких военных кругах.
ИЛ-2 появится потом, в июне 1942 года. И сразу станет чуть ли не легендарным.
— Вот разделывает он эти ихние танки… Как бог черепаху, — будут рассказывать потом восхищенно очевидцы.
— Ага, я тоже однажды наблюдал такую картину. На колонну «тигров» или «пантер» они всего вчетвером налетели, так те, веришь ли, ребята, сами начали на спину переворачиваться: лежачего не бьют…
— «Тигры» для «горбача» семечки: «фердинанды» напополам раскалывает, а у тех броня двести миллиметров толщиной.
«Горбачом» ИЛ-2 прозывался не за сходство с китом: сутулила самолет кабина стрелка. Звали его еще «утюгом» — за непостижимо низкий бреющий полет.
— Придумай немцы такую оказию — русский Иван оглоблей сбивал бы их.
Не придумали ни немцы, ни итальянцы. И так, наверно, и осталось загадкой для их авиационных конструкторов, за счет чего советский «ильюша», держится в воздухе, имея полетный вес, превышающий расчетную подъемную силу. Такими феноменальными способностями обладает только майский жук, но хрущ — существо живое, а у этой железной болванки с крыльями откуда что бралось…
Тыловые фрицы звали русский самолет-штурмовик летающим танком. Да он и предназначался для борьбы с танками ползающими и по огневой мощи не уступал им, а даже превосходил. Одни противотанковые бомбы чего стоили… И русский летающий танк наводил ужас с таким же успехом на немецкие прифронтовые аэродромы, на мотоколонны, на склады, на железнодорожные эшелоны, на речные и морские суда…
Если тыловые немцы звали ИЛ-2 летающим танком, то фронтовые — черной смертью. Откреститься от этой смерти нельзя было никакими крестами: ни на корпусах танков, ни на фюзеляжах «мессершмиттов», ни на стволах зенитных пушек. Танковые пулеметы его не брали, пушки для стрельбы по воздушным целям для танков не рассчитывались, «мессера» атаковать сверху не решались из боязни врезаться в землю, а зенитки и подавно ничего не могли с ними поделать: «ИЛы» ниже их дульных тормозов летали.
Потом, когда появятся реактивные снаряды, ИЛ-2 будут звать еще и летающей «катюшей».
Потом и 20-ю САД (только один А. И. Покрышкин собьет 59 самолетов, но это потом) будут расшифровывать как снайперская авиадивизия, а пока…
А пока роль штурмовиков суждено было исполнять стареньким И-15, И-15(бис), И-153, И-16… И пока в дивизию была собрана вся обстрелянная и необстрелянная молодежь. И командиром назначен двадцатисемилетний генерал-майор авиации Александр Степанович Осипенко…
И не случайно по боевой и политической подготовке его дивизия значительно превосходила аналогичные авиасоединения:
«С первого дня войны, — писала газета «Красная звезда», — летчики части Героя Советского Союза Осипенко храбро сражаются с врагом. Под их ударами уже нашли свою гибель 126 неприятельских машин…»
Да, только за первый месяц Великой Отечественной 20-я САД двумя полками сбила в воздушных боях 126 вражеских самолетов, почти вдвое больше количественного состава этих истребительных полков. За триста дней войны 20-я САД совершит более 20 тысяч боевых вылетов, собьет и уничтожит 420 немецких стервятников.
Десять летчиков этой дивизии будут в числе первых Героев Советского Союза, а капитан Анатолий Морозов 7-го июля 1941 года первым таранит вражеский истребитель, сбив его.
В очерке «С первых часов — в бой!», опубликованном газетой «Советская Молдавия» в июне 1986 года, Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации А. Осипенко с большой любовью напишет о них и о соединении:
«…Наша 20-я смешанная авиационная дивизия была родной семьей многих прославленных военных летчиков. Среди них трижды Герой Советского Союза маршал авиации А. И. Покрышкин, бывший старший лейтенант, а ныне маршал авиации Герой Советского Союза И. И. Пстыго, также геройски сражавшийся в небе Молдавии. В одном ряду с ними стоят и славные красные соколы — Герои Советского Союза капитаны А. Карманов и А. Морозов, лейтенанты М. Галкин и К. Селиверстов, которые совершили ратные подвиги в начальный, самый трудный этап Великой Отечественной войны.
…Бои 41 года были для всех нас, их непосредственных участников, теми самыми боевыми «университетами», которые помогли обрести необходимый опыт, познать и понять сильные и слабые стороны врага, научиться без промаха, тактически грамотно и искусно бить его в воздухе и на земле».
А тогда, в начале 1942 года, А. Осипенко был отозван в Москву и утвержден в должности командующего истребительной авиацией ПВО территории всей страны, затем назначен командиром 8-го авиационного истребительного корпуса Резерва Верховного Главнокомандования, и за период боевых действий летчики его совершили 21 586 самолетовылетов, провели 676 воздушных боев, сбив 735 вражеских самолетов, и уничтожили на аэродромах противника 151.
Отважный и опытный и хорошо изучивший еще в Испании психику фашистских летчиков, А. С. Осипенко применил против них уникальный по своему решению фактор психологического воздействия, приказав покрасить в красный цвет капоты своих истребителей от редукторов до плоскостей, и немцы боялись их, как черти ладана, и до того часто уклонялись от боя с «красноносыми», что гитлеровское командование вынуждено было издать специальный приказ, в котором за сбитый русский самолет с красным носом сулило большую сумму денег и Железный крест. Но все равно не прельщались.
Командованием 20-й САД был использован и такой психологический фактор — сопровождение эшелонов с эвакуируемыми. Зная об этом, вызывались сами те летчики-истребители, чьи семьи вывозились в тыл, и ни одна бомба не упала ни на один из отправленных поездов с мирным населением, покидающим города и села Молдавии. И первым воздушным боем с вражескими пикирующими бомбардировщиками руководил лейтенант Михаил Галкин, командир звена 4-й эскадрильи 4-го истребительного авиаполка, о котором как о лучшем писала впоследствии «Красная звезда»:
«Только майор Орлов и его боевые друзья сбили больше десятка «мессершмиттов», до полутора десятков «юнкерсов» и «хейнкелей»».
И полдесятка из них к тому времени числилось на лицевом счету лейтенанта Галкина.
К нему и направили корреспондента фронтовой газеты, присланного после публикации в «Правде».
Товарищ об авиации знал, похоже, только то, что она летает, но держал форс и лез в такие дебри, путая элероны с лонжеронами, консоли со шпангоутами, струбцины со стремянкой и божий дар с яичницей, что зубы ныли от сдерживаемой улыбки.
— А какой фирмы первый самолет вы сбили? — задал наконец деловой вопрос журналист.
— Какого типа? Ю-88.
— Бомбардировщик, знаю такой. Ну, и как вы его…
— Как? Да почти случайно. Барражирую над заданным объектом, смотрю — летит оттуда.
— С нашей территории?
— Да, возвращался уже… Нашкодил и явно торопится улизнуть: скорость крейсерская, высота меньше тысячи метров. Ну, думаю, хоть бы первый блин да не комом… Пропустил его под себя, пикирую, сближаясь до верного, а он лупит трассирующими, давит на все гашетки. Терплю. Дал короткую, длинную некогда, врезался бы, заложил крутой вираж — и вниз…
— А почему не вверх?
— Вверх он меня стволом пулемета бы проткнул.
— Промазал, значит.
— Не промазал, но и не пронял, у них там броневые спинки в палец толщиной. Отваливаю вниз, делаю разворот и, прикрываясь его же плоскостями, захожу под брюхо. Тут он меня и потерял.
— И все?
— Все. Пытался, конечно, скольжением на левое крыло сбить пламя — высоты не хватило, и на бреющий полет перешел, чтобы, не выпуская шасси, приземлиться, тоже поздно, врезался плоскостью и носом.
— А другие четыре как были сбиты, помните?
— Другие? Других придется, кажется, обождать, товарищ спецкор, — поднялся Галкин со стояночной тормозной колодки.
— А что случилось?
— Да с запада ползет как-то… «Хейнкель». В общем, остальное увидите сами…
По положению готовность № 1 Галкин должен был дежурить в кабине самолета, но ради случая комиссар эскадрильи, сопровождающий журналиста, разрешил летчику покинуть пост, надеясь на его зоркость, и теперь помогал разбрасывать по сторонам маскирующие самолет ветки…
— А почему он не навстречу немцу взлетел? — недоуменно смотрел вслед истребителю товарищ из газеты.
— Во-первых, потому что взлетают против ветра, во-вторых, сначала нужно необходимую высоту набрать. В-третьих…
— Вы знаете, — покраснел специальный корреспондент, — а я ведь еще не писал о летчиках…
— Ничего, напишете. Смотрите, не отвлекайтесь, Галкин вам пересказывать бой не будет…
В-третьих, не досказал комиссар, строжайше было запрещено всем летчикам рассекречивать свои аэродромы, и 20-я САД всю войну славилась таким искусством маскировки, что немецкая воздушная разведка не могла обнаружить их не только на советской территории, но потом и на своей, изученной до квадратного сантиметра. И так и останется загадкой для командования гитлеровских люфтваффе, откуда поднимались на перехват «яки» и «аэрокобры» Покрышкина, принявшего к тому времени дивизию и приспособившего под взлетно-посадочную полосу широкое шоссе, в лесопосадках вдоль которого прятал он свои истребители. С ума сойдешь, а не догадаешься.
А идея эта якобы пришла после того как младший лейтенант Юра Яблочкин спас от явного плена самого Иосипа Броз Тито с его радисткой, посадив связной самолетик По-2 на дорогу и умыкнув окруженных из-под носа уже ликующих в злорадстве фашистов.
Но в этот раз бомбардировщик, видимо, успел засечь, откуда поднялся русский истребитель, и, судя по тому, как быстро развернулся и лег на обратный курс Хе-111, Галкин тоже понял, что шел он налегке с провокационной целью выявить место базирования 4-го авиаполка, и упустить разведчика значило обречь на явную гибель от массированного налета фашистов десятки машин.
Настиг он врага над самым аэродромом и, зайдя так же снизу из-под плоскости, прошил длинной очередью бок бомбардировщика ближе к хвостовому оперению. Но и сам успел поймать несколько пуль левой плоскостью.
— Ладно, зайдем с другого боку.
После вторичной атаки «Хейнкель» дал крен заглохшим мотором, с третьего захода за самолетом потянулся черный шлейф.
— Ага, зачадил.
Горящий самолет резко пошел на посадку и, едва успев выпустить шасси, так ударился о землю, что стойки не выдержали и вместе с колесами разлетелись в стороны.
— Ну, у наших куда крепче ноги, — отметил про себя Галкин, сравнив свою «посадку» на лед Ладожского озера с этой на овсяное поле.
И видя, как из кабин упавшего самолета выскакивает и расползается чудом уцелевший экипаж, среди которого выделялся белым кителем командир, Галкин с пикирования открыл по немецким летчикам огонь:
— Все равно не дам уйти гадам. Ишь, обнаглели, летают тут в белых мундирах, как на парад, — прижимал он пулеметными очередями и держал немцев до тех пор, пока к месту падения горящего «хейнкеля» не пришла автомашина с бойцами батальона аэродромного обслуживания.
Подняли одного фашиста, обезоружили этого в белом, усадили пленных в машину и собрались уезжать, шофер уж и дверцу кабинки захлопнул.
— Да они что… Не знают, сколько человек в экипаже «хейнкеля». Ну, ведь уйдут же, линия фронта рядом… О, бестолочи!
Пронесся, на бреющем, вровень с бортами грузовика, показав на пальцах, из скольки, и, взмыв вверх, спикировал, на залегших в овсе немецких летчиков.
— А-а, теперь от этих фениморов куперов они уже не уйдут, — успокоился Михаил, заметив бегущих по полю и машущих руками вездесущих деревенских ребятишек.
А на стоянке его дожидался корреспондент и в таких деталях описывал впервые увиденный воздушный бой сменщику Галкина, будто он сам его провел.
— Следите за газетой, Михаил Петрович, «Интервью с показом» будет называться очерк о вас. Поздравляю.
— Не с чем. Вот если бы он на бомбежку летел, тогда бы еще куда ни шло… А этот скорей всего блуданул. Или прогуливался чин какой-то.
— Да, да, да! Нет, не «Интервью с показом» — «Последний моцион» заголовок будет! А?
— Для этих — последний, для нас… В общем, ваше дело писать.
— Тоже верно. Еще раз поздравляю, до свиданья на газетной полосе… Послушайте, а ведь это мысль! «До свидания на газетной полосе», — перечеркнув, перелистнул он очередную страницу новенького блокнота.
«Ну, друг… Сам замаялся и бумагу замаял», — подумать подумал, но вслух ничего не сказал, чтобы не обидеть парня ненароком: сразу мастером еще никто не родился.
И все-таки поспешил уехать начинающий представитель фронтовой прессы, не став свидетелем эпизода, который бы оказался не лишним в его очерке.
Прибегает в землянку оперативный дежурный по штабу полка:
— Галкин!.. Где ты? К Орлову. Срочно.
— Форма одежды парадная? Как на Ладоге?
— Да нет, серьезно комполка вызывает.
Ну, раз «серьезно», то поясной ремень потуже, фуражку кокардой строго против носа, планшетку с полетной картой через плечо, чтобы не возвращаться за ней — наверняка боевое задание предстоит, летчиков-истребителей так просто не вызывают в штабы — перед дверью кабинета большие пальцы рук под ремень, проутюжил складки на гимнастерке, стучит.
— Входи, входи, — голос комполка оттуда.
Вошел. За столом — Орлов, напротив него у стенки на табуретке этот немецкий летун в белом кителе с полковничьими ихними погонами и с Железным крестом у стыка наглухо застегнутого стоячего воротника.
— Товарищ майор, по вашему приказанию лейтенант Галкин при…
— Да вольно, вольно. Я почему тебя и вызвал, что птицу, оказывается, сбил ты настолько важную у них и мнящую о себе, что требует… Понимаешь? Требует показать, кто ты такой. О, наглец. Вот он, — показал рукой немецкому полковнику русский майор на русского лейтенанта. И по-немецки: «Дас ист эр».
— Дизер? Ви альт бист ду? — недоуменно вертел рыжей башкой фриц, не веря ни словам майора, ни молодости лейтенанта.
— И сколько тебе лет — интересуется. Фирундцванцих ему. Понял? Двадцать четыре.
— Так что не очень-то кичитесь…
Кичились.
«Уверовав в свою мощь, гитлеровцы в первые недели совсем не маскировали боевую технику и сажали авиацию очень плотно: по 80—100 самолетов на один аэродром и почти не прикрывали ее зенитной артиллерией. Вот тогда мы и начали менять формы и методы борьбы с авиацией противника на аэродромах. Основным оружием ее стали истребители. Так появились на свет штурмовые комбинированные авиагруппы, состоящие из истребителей разных типов…»[18]
Делая по шесть, по восемь боевых вылетов в день, штурмовали вражеские аэродромы, уничтожая «на корню» их самолеты, наводили ужас и панику на движущуюся маршем немецкую пехоту, сопровождали на бомбометание свои бомбардировщики, охраняли от налетов санитарные поезда и эшелоны с техникой и людьми, патрулировали над объектами и зонами передислокации частей Красной Армии.
На штурмовку прорвавшей нашу оборону немецкой танковой колонны с мотопехотой был поднят почти весь 4-й истребительный авиаполк, и налет его оказался для врага настолько яростным и неожиданным, что авиагруппа не потеряла ни одной машины, хотя Галкин с техником звена и насчитали после приземления «дома» более двадцати пробоин в плоскостях и фюзеляже.
Группу на обратном курсе замыкало его звено как наиболее опытное, но командир, показав ведомым «следуйте прямо» где-то на середине маршрута, круто лег на ребро и ушел в сторону.
— Это куда он? — пожал плечами один.
— Увидел кого-то, — так же мимикой ответил ему второй.
Этим увиденным за добрый десяток километров оказался немецкий корректировщик «Хейнкель-126», прозванный «кочергой» за черную окраску и несуразно огромный киль, который позволял ему крутиться над небольшим объектом, засекая координаты с точностью до метра.
Изучаемый «кочергой» объект был, вероятно, настолько важным, а «работа» до того увлекательной, что фашистский пилот не заметил советского истребителя.
— Нет, надо гранаты у пехотинцев взаймы просить, — на шутку перевел Галкин официальный доклад о сбитом им корректировщике. — Вот ведь до чего засушил им мозги этот Геббельс своей брехней, что у нас нет авиации… Подпускают… как дикуши, птица такая, ни куропатка, ни тетеря, середка на половинке. Сидит и смотрит сверху вниз, из чего ты в нее целишься, из ружья или палки. Так дикуши хоть смотрят, тот и ухом не повел…
Из тридцати пяти воздушных боев этот был самым легким и последним один на один: очередная встреча с Ю-88 больше походила на обдуманный маневр, и бой с ним на равных оказался началом боя одного против пяти.
Утро выдалось — в мирное время такие редкость: теплынь, в небе ни облачинки и синева — глаз неймет, а тишина — слышно, как солнце ворочается за горизонтом. Но самолет заправлен, бомбы под плоскостями, задание на штурмовку выдано, взлет разрешен.
«Юнкерс-88» шел встречным курсом и на той же высоте. Тяжело шел. Пропустить — значит дать ему возможность разгрузиться по цели, завязать бой — у самого бомбы, и попади в любую из них вражеская пуля — костей не соберешь.
— А-а, семи смертям не бывать, а одной так и так не миновать…
Из-под немца посыпались бомбы, замигали дула пулеметов.
— Ага, — добавил газку мотору и Галкин, догоняя удиравший бомбардировщик.
Догнал, дал очередь, дал другую — ни даже тебе папиросного дымка от него, только хвостом крутит, норовя избавиться от нависшего над ним краснозвездного советского истребителя.
«Юнкерс» уходил, и преследовать его дальше было уже не на чем: горючего едва-едва хватило бы дотянуть до аэродрома. И садиться придется с бомбами. Делать нечего, повернул обратно. И вдруг о спинку сидения начали плющиться пули.
— Блазнит или на самом деле, — все еще не верилось Галкину, что по нему стреляют. — Не бомбардировщик же тот его нагнал, а других самолетов не было, я бы за…
В лобовом стекле кабины засеребрилась дырка, мгновенно осветив реальность. Бросил послушного «ишака» в крутой вираж — и вот они — пять «мессеров» над головой, а у него подвеска и горючее с боезапасом на исходе.
— Это очень даже интересно получается… Ладно, попробую потягаться. С наглыми по-наглому.
Освободился от бомб, взмыл налегке ввысь — и в атаку на ведущего, резанув по нему трассирующими. Фашист отвалил в сторону, зарыскали, растерявшись, ведомые, стало полегче, но ненадолго: при соотношении пять к одному немецкие летуны были и смелыми, и храбрыми, и настойчивыми в стремлении навязать русскому бой на вертикалях, где Ме-109 над нашим И-16 имел преимущество в скорости, и Галкин, зная это, уходил на крутые виражи, с виражей — в штопор, с трудом выводя из него машину на захлебывающемся моторе и успевая вести обстрел снизу, сверху, на разворотах и при лобовых атаках, которых так боялись стервятники. Но один против пяти — не пятеро против одного: его взяли в клещи, по два «мессершмитта» с боков и «мессершмитт» сверху.
— Все, Мишка, отвоевался…
И вот тут-то и вспомнилась заветная обратная петля.
Исчез он из виду преследующих до того неожиданно, что те и очухаться не успели, как их ведущий Ме-109 с разнесенным пулеметной очередью «фонарем» клюнул носом и свалился в отвесное пике, из которого так и не вышел.
— Один отмекал… Сейчас второго подловим на удавку Галкина. Подловим?
Но пулеметы промолчали. И поняв, что русскому стрелять больше нечем, немецкие истребители перестроились в «лесенку», опускаясь по ней и решетя беззащитный самолетик, которому оставалось только идти на таран. На таран… На таран? Какой таран, если и горючего «ноль» за стеклом бензодатчика. Садиться на аэродром? Ни в коем случае, с него и товарищи не могли подняться, чтобы помочь…
Ужалили шею осколки разрывных пуль. Потекла по спине противно-теплая кровь. Перебило левую руку, и брызнувшая из раны струя залила защитные очки. Потерялось пространство и координация. Падал неуправляемый самолет, и следившие за боем друзья там на аэродроме из-под укрытий отворачивались, чтобы не видеть момента гибели…
А Галкин сел. Не выпуская шасси. На то же самое овсяное поле, что и сбитый им «хейнкель». И вывалившись из кабины, успел укрыться до того, как фашисты, сделав несколько заходов, обстреляли его живучий и выносливый И-16, но так и не подожгли: в сухих баках гореть было нечему.
В госпиталь Михаила Галкина провожали летчики, оставшиеся без самолетов, технари, штабисты. А старший писарь полка, зыркнув по сторонам, улучил-таки момент, чтобы шепнуть ему:
— Товарищ лейтенант… На вас, — и совсем тихо, — геройская бумага в Верховный Совет послана… Но это пока военная тайна.
«Представляется к присвоению звания Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» лейтенант Галкин Михаил Петрович, командир звена 4 эскадрильи 4-го истребительного авиаполка 20-й смешанной авиадивизии.
С начала боевых действий Красной Армии против германских фашистов совершил 58 боевых вылетов. Из них 20 боевых вылетов на самолете И-153 летал на штурмовку войск и сооружений противника.
Сброшенными бомбами и пулеметным огнем уничтожил большое количество германских фашистов, автомашин, вооружения, боеприпасов и других военных материалов.
45 боевых вылетов совершил на самолете И-16 с мотором, выработавшим свой ресурс свыше 45 часов. За время боевых действий участвовал в 18 воздушных боях, из них более половины боев провел с превосходящим числом истребителей противника. В этих воздушных боях сбил два бомбардировщика типа «Юнкерс-88», два истребителя типа «Мессершмитт-109» и одного разведчика типа «ЦЗЛ-43». В воздушных боях за нашу Родину проявил себя мужественным и отважным воином.
26 июля 1941 года после выполнения боевого задания, при возвращении на свой аэродром встретил двух истребителей противника и смело вступил с ними в бой. На помощь лейтенанту Галкину пришел летчик капитан Филоненко. Вражеские стервятники не выдержали атак наших летчиков и обратились в бегство. Лейтенант Галкин, несмотря на то, что в баках его самолета горючее было на исходе, бросился преследовать истребитель противника, догнал его и атаковал снова. После нескольких метких пулеметных очередей самолет противника стал терять скорость и упал на землю. Лейтенант Галкин благополучно вернулся на свой аэродром. После посадки самолета мотор остановился, в баках не было горючего. На другой день, 27 июля 1941 года, лейтенант Галкин, выполняя боевое задание, встретил разведывательный самолет противника, который разведывал сосредоточение наших частей. Лейтенант Галкин принял решение уничтожить разведчика. При сближении самолетов противник отвернул, стремясь уйти на свою территорию. Лейтенант Галкин стал преследовать его, догнал самолет противника и зажег в воздухе. Вражеский самолет и летчик сгорели, фашисту не удалось доставить собранные сведения в свой штаб.
Командующий ВВС Южфронта генерал-майор авиации Шелухин
Военком ВВС Южфронта бригадный комиссар Алексеев
Утверждаю
Член Военного Совета ВВС Красной Армии армейский комиссар 2 ранга Степанов».