Полки идут на запад

Полки идут на запад

1

В первых числах января 1944 года 2-й Украинский фронт перешел в наступление. С упорными боями он прошел от Днепра больше ста километров. Понтонеры оказались в глубоком тылу. 7-му батальону было приказано разместиться в небольшом поселке вблизи крупной железнодорожной станции Знаменка. Зима стояла теплая. Днем на дорогах снег таял, и марш опять был не из легких. Только по ночам дороги подмерзали, и машины шли легче.

К новому месту прибыли глубокой ночью. Неприветливо встретил понтонеров поселок, где половина домов была сожжена. К счастью, хорошо сохранились постройки большого кирпичного завода. В его сушильных сараях разместились все понтоновозы и механизмы технической роты.

Рядом оказался лесной массив. Местные жители рассказали, что это Черный лес, в котором базировались партизаны. Они в свое время держали в напряжении железную дорогу и станцию Знаменка. А когда началось форсирование Днепра, оказали существенное содействие нашим войскам, нанося удары по немецким гарнизонам с тыла.

На опушке леса оказались остатки лесозаготовительной базы. Здесь в штабелях было много сухого тонкомера из твердых древесных пород. В батальоне снова развернулись работы по приведению в порядок всей техники, изготовлению деревянных элементов парка. Работали теперь только днем, без прежней спешки. Героев Советского Союза одного за другим отпускали на побывку домой.

В последних числах января наши войска перешли в наступление. Оно для немцев было неожиданным, так как началось в условиях небывалой распутицы. В результате мастерства и героизма наших воинов 17–18 февраля окруженная в районе Корсунь-Шевченковского группировка врага была окончательно разгромлена.

Создалась благоприятная обстановка, и наши пехотинцы в сопровождении танков и артиллерии на конной тяге и за гусеничными тягачами, преодолевая все трудности распутицы, упорно двигались на запад.

Но понтонеры сильно отстали. 7-й батальон через двое суток марша по раскисшим дорогам остановился: кончилось горючее. В грязи застряли машины остальных понтонных батальонов.

В этих условиях находчивость проявил Борченко. По его приказу понтонеры разобрали брошенный амбар, соорудили из бревен сани-волокуши. Уложили на них бочки с лигроином и соляркой, одну треть комплекта понтонного парка, штыри, скобы, топоры и пилы.

Необычный караван тронулся в путь. Подоткнув полы шинелей под ремень, за тракторами с волокушами шли, меся грязь сапогами, понтонеры трех батальонов. Четвертый остался на месте со всеми колесными машинами. Растянулась бригада на марше чуть ли не на два километра. Но на разлившийся по-весеннему Южный Буг вышла вместе с передовыми стрелковыми батальонами.

По реке еще плыли льдины, а пехотинцы на рыбачьих лодках, на плотиках из плетней переправлялись на другой берег. Помогли им и понтонеры, выделив четыре десантных понтона. Немцы не ожидали внезапного выхода наших войск к реке в распутицу, не успели занять подготовленные по правому берегу окопы и другие оборонительные сооружения.

Пока фашисты приходили в себя, Борченко разведал удобное место и начал строить мост. Пришлось разобрать по бревнышку колхозный деревянный клуб и срезать половину столбов электроосвещения — все равно электростанция была разрушена. Понтонеры уже начали вручную с плотов и понтонов забивать сваи, когда противник опомнился. Его самолеты появились над переправой. Борченко предвидел это и заранее распорядился выкопать на берегах щели. По сигналу «Воздух» почти все понтонеры успели причалить к берегам и укрыться в щелях. Только панически боявшегося бомбежек врача Ксенофонтова, перебегавшего из одной щели в другую, сразил крупный осколок. Он замертво упал на прибрежную гальку.

Через три часа после бомбежки по мосту открыли движение. Первыми по нему переправлялись артиллерийские подразделения с пушками на гусеничной тяге. Потом «студебеккеры». Эти машины с ведущими задними и передними колесами были способны двигаться по любым дорогам.

Но после Южного Буга дороги начали подсыхать, и передовые полки быстро дошли до Днестра. И на этой преграде не задержались. Вышедшие к реке вместе с ними саперы успели построить деревянные мосты на рамах и сваях. По одному из них через Днестр переправился батальон Корнева и вошел в город Сороки, откуда начал свой боевой путь в первые дни войны.

Здесь по распоряжению генерала Цирлина была назначена двухсуточная стоянка. Разместив батальон, Корнев подъехал к уютному домику, в котором жил с семьей перед войной. Хозяева ему очень обрадовались. Мешая молдавскую и украинскую речь, стали расспрашивать, где довелось побывать и повоевать Виктору Андреевичу. Расспросили и про семью. Корнев рассказал, что она живет за Волгой. В последнем письме жена сообщила, что дети переболели малярией, но теперь все позади. Корнев переночевал в той комнате, где раньше жил с семьей.

2

На другой день Корнева срочно вызвали в штаб батальона, разместившийся там, где до войны был штаб полка. Во дворе комбат увидел три стоящих рядом «виллиса». «Большое начальство прибыло», — подумал он, машинально одергивая гимнастерку.

Его ожидали генерал-лейтенант Цирлин и незнакомый полковник.

Когда Корнев представился, Цирлин сказал:

— Знакомься со своим новым начальником. Это полковник Фадеев Петр Васильевич.

— Не совсем понимаю: как новый начальник? А вы, товарищ генерал-лейтенант, уходите?

— Не я, а ты. Ты назначаешься командиром двадцать второй отдельной инженерно-саперной бригады шестой гвардейской танковой армии. Полковник Фадеев — начинж этой армии.

Тут же был объявлен приказ о назначении командиром 7-го моторизованного понтонно-мостового батальона майора Сундстрема. Ему была поставлена задача выступить на реку Прут и приступить в районе села Бедерей к строительству постоянного высоководного моста под грузы до шестидесяти тони. Адъютант генерала передал Сундстрему стопку проектной документации моста сложной конструкции на свайно-рамных опорах и перекрытием пролетов в виде подкосно-ригельных ферм. Таких мостов батальон никогда раньше не строил, и на долю Сундстрема сразу же выпало нелегкое дело.

Полковник Фадеев ввел Корнева в курс дола. Бригада должна формироваться на базе прибывшего в армию 181-го инженерно-саперного батальона. Да еще генерал Цирлин разрешил взять Корневу теперь из бывшего его батальона две-три машины, около десяти офицеров и сержантов.

После уточнения некоторых вопросов генерал и полковник уехали, оставив на усмотрение Корнева решать, кого он возьмет с собой на формирование бригады и когда к этому приступит. Только был дан срок окончания развертывания всех батальонов и штаба бригады — тридцать суток.

…В селе, назначенном для формирования бригады, через несколько дней стало очень оживленно. То и дело проходили по улице офицеры, иногда прошагает строй бойцов. Приходят и становятся в тень садов автомашины. В одном из пустующих домов начал сколачиваться штаб бригады. Этим занялся прибывший из резерва фронта начальник штаба подполковник Савельев. Его крупноватая и немного грузная фигура, а также решительное выражение лица производили впечатление властного начальника. И он на самом деле был таким, добивался четкой работы отделов штаба. Корнев не мешал ему, но и сам глубоко вникал во все вопросы формирования бригады.

Проводил беседы с прибывающими из резерва офицерами, решал, кем и в какое подразделение их направить. Несколько раз выезжал во фронтовой полк резерва и подбирал там пополнение. Командиром основного 181-го инженерно-саперного батальона назначил прибывшего из госпиталя после ранения майора Арустамова. А прежнему его командиру майору Калмановичу поручил формировать один из новых батальонов.

Вскоре в бригаду прибыл полностью укомплектованный личным составом 105-й понтонно-мостовой батальон, но без своего основного оружия — без понтонного парка. Командовал им майор Гниденко, знаток техники, но несколько самоуверенный. В 1942 году батальон действовал на Волге, имея на вооружении парк Н2П, но понес большие потери. Получил на вооружение парк ДМП, но и он весь был использован при строительстве моста через Сиваш длиною почти полтора километра. Пришлось организовать на Днестре занятия с понтонерами, учить их использовать новый для них парк — тяжелый понтонно-мостовой.

В указанный тридцатидневный срок бригада полностью была сформирована. Полковник Фадеев и подполковник Корнев вместе явились к командующему армией генерал-полковнику Кравченко с докладом о готовности бригады к боевым действиям. Генерал уважал саперов и шутливо-ласково называл их «мои кроты».

— Ого! «Мои кроты» теперь и плавать могут! — улыбнулся он, выслушав офицеров.

Прошло совсем немного времени. 20 августа рассветную тишину разорвал грохот орудий. После артиллерийской подготовки войска 2-го Украинского фронта, еще весной вклинившиеся в северо-восточную часть территории Румынии, начали наступление. Войска фронта двигались в направлении на юго-запад с задачей последующего соединения с войсками 3-го Украинского фронта, тоже начавшего наступление с участка гораздо южнее.

В первый же день в прорыв была введена 6-я гвардейская танковая армия, корпусам которой придали в оперативное подчинение инженерно-саперные батальоны бригады Корнева. Понтонный батальон майора Гниденко оставался в резерве. В таком построении бригада действовала в течение первых дней операции. Большая группировка противника в районе Кишинева и Ясс была окружена и почти уничтожена.

Фронт развивал наступление на Бухарест. На его острие шла 6-я гвардейская танковая армия. Когда она подошла к Фокшанскому оборонительному рубежу по реке Серет, саперы батальонов майоров Арустамова и Калмановича бригады Корнева под сильным минометным и ружейно-пулеметным огнем противника быстро проделали проходы для танков в немецких минных полях.

Продвигаясь дальше, танкисты подошли к городу Бузеу на берегу одноименной реки. На подступах к нему оперативная группа бригады во главе с начальником штаба подполковником Савельевым следовала в общей колонне. Внезапно из-за холмов, поросших лесом, появились низко летящие вражеские самолеты. Началась бомбежка. Штабная машина, в которой ехал Савельев, была изрешечена осколками. Савельев получил серьезное ранение: осколок бомбы застрял в груди в нескольких сантиметрах от сердца. Колонну штаба бригады возглавил заместитель Савельева майор Левитин.

Корнев двигался на «виллисе» за передовым отрядом 9-го гвардейского механизированного корпуса, на танках которого десантом сидели саперы. Танки подошли к реке. Железобетонный мост был цел, но загроможден в панике оставленными немецкими машинами. Но и машины, и мост могли быть заминированы. Не раздумывая, саперы соскочили с танков, бросились в воду, быстро нашли брод. Танки передового отряда преодолели реку, вошли в город, промчались по его улицам, остановились за городом, ожидая подхода основных сил.

Корнев, стоя у моста, наблюдал, как другая группа саперов начала проверять его на минирование. Откуда-то со стороны поселка, раскинувшегося на берегу реки, послышались хлопки минометных выстрелов, а вслед: за ними у моста, разбрызгивая воду, взорвалось несколько мин. В это время, оторвавшись вперед от штабных машин, майор Левитин на «пикапе» Замрики подъехал к мосту. Увидел Корнева и решил подобрать место для стоянки штабной группы. Вправо тянулась улица поселка. По ней и направился «пикап», в кузове которого сидели писарь Дейнего и старшина Гафуров.

Не проехал «пикап» и трехсот метров, как из садика, с левой стороны улицы, раздались автоматные очереди. Где-то впереди застрекотал крупнокалиберный пулемет. Левитин и Замрика выскочили из кабины вправо. Туда же спрыгнули Гафуров и Дейнега. На улице замаячили гитлеровцы с автоматами в руках. Радистка штабной машины увидела это и подбежала к Корневу.

— Немцы там! Окружили наш «пикап»!

Корнев и сам услышал стрельбу, а затем разрывы ручных гранат. Приказал подъехавшему майору Гниденко немедленно выслать в поселок разведку, спешить с машин понтонные роты. Разведчики направились по улице. Их тоже обстреляли. Тогда понтонеры, развернувшись в цепь, стали охватывать поселок, обходя его садами. Немцы прекратили огонь, уехали на нашем «пикапе». Понтонеры пришли на место засады гитлеровцев к небольшому дому. Хозяйка, старая сморщенная румынка, показала, где находится Гафуров. Пуля пробила ему грудь навылет, но он нашел в себе силы забежать во двор. Румынка толкнула раненого на пол маленькой пристройки и сбросила на него стопку перин, лежавших рядом на ларе.

Шофер Замрика, раненый пулей в ногу, отбежал от двора и упал в борозду огорода. Майора Левитина и писаря Дейнего нашли мертвыми чуть дальше. Они отстреливались до последнего патрона. Кругом валялись гильзы, чернели воронки — немцы забросали их гранатами. В сторонке стояла без горючего немецкая самоходно-артиллерийская установка, валялся миномет с пустыми коробками из-под мин. Понтонеры наскочили на экипаж самоходки и минометный расчет, отставшие от своих войск, вступили с ними в схватку.

Гафурова перебинтовали, Замрике Корнев сам наложил шины из двух дощечек, оторванных от штакетника. Раненых погрузили в машину, накрыли трофейным парашютом и отправили в госпиталь.

Всеми делами в штабной группе стал распоряжаться начальник оперативно-разведывательного отделения капитан Седых. Танковая армия, развивая наступление дальше, через некоторое время вступила в Бухарест и Плоешти. Войска 2-го Украинского фронта стали успешно развивать наступление в западном направлении. Некоторые его передовые части вышли к берегам Дуная.

3

Как-то ночью Корнева срочно вызвали на командный пункт армии. Командующий, богатырского сложения генерал Кравченко, спокойно поглаживая на голове короткий черный ежик, мягко, по-украински, выговаривая слова, приказал:

— Ты, хлопче, срочно вышли отряд обеспечения движения бригады полковника Овчарова. — Карандашом показал маршрут на листе карты, вырванном, видимо, из какого-то школьного атласа. — Получена шифровка — немедленно повернуть армию на север.

Корнев удивился, что инженерную задачу командарм ставит по мелкомасштабной карте, на которой не определишь ни проходимости дорог, ни характера рек.

Генерал понял его взгляд.

— Нет у нас карт этого района. Самолет штаба фронта разбился, карты сгорели. Новые будут не скоро, а Овчаров выступает через два часа. Проход в Карпатах надо захватить внезапно и очистить от немецких заслонов к исходу суток. Знаю, без карты будет трудно, но надеюсь на твою смекалку.

По дороге в свой штаб Корнев пытался представить, какие препятствия встанут на пути бригады Овчарова. Сколько мостов через реки Южных Карпат? И есть ли броды через них?

«Карта, военно-топографическая карта нужна, черт возьми! — сверлила мозг неотвязная мысль. — Без нее — как в потемках».

На заднем сиденье поглядывал по сторонам пожилой солдат Любанский, то и дело поправлявший большие роговые очки. После освобождения Киева, где он промаялся всю оккупацию, в полевом военкомате не посмотрели, что он преподаватель-лингвист, владеет несколькими языками, направили рядовым солдатом в инженерную бригаду.

Когда подъехали к штабу бригады, разместившемуся в коттедже на окраине небольшого городка, комбриг заторопился в комнату, где находился начальник оперативно-разведывательного отделения — начальник штаба был ранен и лежал в армейском госпитале. Прямо с порога Корнев предупредил капитана:

— О приданных танкистам батальонах не докладывайте. Я сам у них побывал, а вот что делает резервный батальон Арустамова, как готовится к маршу, доложите.

После сообщения капитана, чем занят резервный батальон, сколько скоб, штырей и разных мостовых элементов заготовил тот в запас, комбриг похвалил:

— Молодцы, даром время не теряли.

Начальник оперативно-разведывательного отделения, немного замявшись, доложил:

— Тут у нас небольшой конфликт с нашими новыми союзниками вышел. Зампотех выставил свою охрану на оставленном немцами складе разных автозапчастей и покрышек. А старший в городе румынский полковник, по-ихнему колонэль, тоже на этот склад претендует.

— Что, не смогли договориться?

— Мы тут по двум словарям с колонэлем разговаривали: Любанский был с вами. Решили дождаться вас, колонэль надеется, что нанесете ему визит. Проводить вас оставил своего солдата.

У Корнева сразу созрело решение. Торопливо взглянув на часы, распорядился:

— Передайте зампотеху, пусть не особенно ворошит склад. Арустамову готовить батальон к маршу. Через полчаса я поставлю ему задачу.

…Прошли считанные минуты, комбриг, умывшись и переодевшись, подъехал на трофейном «мерседесе» к воротам виллы колонэля. Сидевший рядом с шофером румынский солдат проворно выскочил из машины и что-то громко сказал садовнику, поливавшему цветы на большой клумбе. Тот, сняв парусиновый передник, побежал к дому и скрылся в двери.

Когда «мерседес», тихо шурша колесами по усыпанной гравием дорожке, обогнул клумбу и остановился у крыльца, на пороге коттеджа появился колонэль в отлично сшитом, скрадывающем излишнюю полноту мундире. Отдав честь, он широким жестом пригласил приехавших пройти в небольшой холл. Там уже были его жена и дочь. Колонэль на немецком языке представился сам и представил домочадцев. Корнев понял его без переводчика и тоже представился:

— Гвардии подполковник Виктор Андреевич Корнев.

Колонэль, улыбаясь, произнес несколько фраз. Не поняв их, комбриг вопросительно посмотрел на Любанского. Тот перевел:

— Он решил, что вы говорите по-немецки, надеется на разговор без переводчика.

— Скажите ему: не могу я разговаривать на немецком языке.

Тогда жена румынского офицера обратилась к гостю. Корнев понял ее вопрос: «Не говорит ли господин подполковник по-французски?» Чувствовалось ее уверенное произношение на этом языке. У Корнева возникла обида на себя: ведь когда-то изучал эти языки, но кое-как, без упорства. С легким отрицательным кивком взглянул на Любанского. Тот ответил по-французски, что подполковник и на этом языке не говорит.

Колонэль, пожав плечами, сказал жене по-румынски несколько фраз.

Переводчик сказал Корневу:

— Он недоумевает, на каком же языке может говорить русский офицер. Хотел пригласить в столовую, но переводчик, рядовой, не может находиться там вместе с офицерами.

Лицо Корнева покрылось румянцем. Захотелось ответить: «Говорить надо на языке страны, выбившей вас из гитлеровской упряжки». Но сдержался, помня, что многие румынские офицеры две недели назад примкнули к восстанию в Бухаресте, свергнувшему фашистского прихвостня Антонеску. Знал о двух румынских дивизиях, сдерживавших в кровопролитных боях натиск врага, пытавшегося нанести контрудар в тыл наступавшим нашим войскам.

В памяти Корнева промелькнуло далекое детство, когда вместе с Сашей Пляскиным бегал он, сверкая голыми пятками, по раскаленным солнцем песчаным улицам Читы. Тогда в городе было много китайских лавочек, парикмахерских и прачечных. По улицам ходили торговцы мороженым и прочей разной снедью. Ребятня усвоила многое из китайской речи. Потом появились японские солдаты. Крутившиеся около них мальчишки стали кое-что понимать и по-японски. Все это молниеносно пронеслось в памяти Корнева, и он, не успев даже как следует подумать, произнес:

— Нило-кохоо. Чже-чин-за? Ян-ю? Ян-хо мию. — Кивнул Любанскому: — Спросите у него: говорит ли он по-китайски?

Когда колонэль недоумевающе развел руками, Корнев сказал:

— Анатаева, нихонг-дэ вакаринаска? Сютке минэ уй. Синтан нипон гудасай? А по-японски он говорит? — велел Любанскому перевести вопрос.

Жена и дочь оживленно затараторили между собой. Колонэль стал горячо высказывать свое впечатление. Переводчик едва успевал перевести только основной смысл его слов:

— Он решил, что вы служили на Дальнем Востоке. Такая встреча очень интересна. Сибирские части прославились стойкостью и храбростью…

— Вежливо дайте ему понять, что у нас есть срочный деловой разговор, — сказал Корнев. — У меня очень мало времени.

Колонэль понял и повел гостей к себе в кабинет. Когда они проходили через столовую, увидели, как за тяжелыми портьерами скрылся еще один денщик в белом переднике, а стол был богато сервирован. В простенках между окнами висел портрет короля Михая, а на более темном куске обоев — какой-то пейзаж, видимо повешенный вместо изображения Антонеску. Все это Корнев приметил за считанные секунды.

Едва гости присели, Любанский перевел просьбу комбрига показать, какие есть у колонэля военно-топографические карты. На письменный стол была положена стопка больших листов. Это были карты всей Румынии, Бессарабии и даже Одесской области.

Корнев просмотрел их, отложил некоторые ближе к себе и сказал:

— Надеюсь, офицер союзной армии одолжит эти листы на одни сутки?

Воспользовавшись неопределенным жестом колонэля, свернул их и передал переводчику.

Провожая гостей, колонэль несколько раз повторил, что пятью из взятых листов он особо дорожит. Нанесенная на них обстановка — память об успешно выдержанных экзаменах по тактике на чин колонэля.

— Обязательно вернем! — заверил Корнев хозяина дома.

Вернувшись в штаб, Корнев не стал, как обычно это делают, склеивать листы карт, а только подогнул у некоторых края и приложил листы друг к другу. Арустамов задачу батальона понял с двух слов. Внимательно изучил по карте маршрут, подсчитал, сколько предстоит преодолеть мостов и, сделав пометки в своем блокноте, доложил:

— Батальон готов к выполнению поставленной задачи.

Тихо вошел только что вернувшийся из штаба армии начальник политотдела Василий Васильевич Скорый. Посмотрев на Корнева, с ним он был в одинаковом звании, по-дружески сказал:

— Я все знаю, только что от члена Военного совета.

Быстро договорились, какие задачи поставить другим батальонам бригады.

Скорый, узнав, у кого и как взяты карты, предложил:

— Я пойду с Арустамовым. Карты возьму с собой, и Арустамов, и Овчаров, когда им будет надо, воспользуются ими.

— Правильно, — согласился Корнев. — Всегда ты, Василий Васильевич, что-нибудь толковое предложишь. Только посмотри за комбатом, чтобы без особой нужды в драку не лез — уж больно горяч. Ну, в путь!..

* * *

Побывав во всех батальонах, поставив им новые задачи, передав минные поля румынской пехотной дивизии, Корнев заторопился в далеко ушедшую в горы механизированную бригаду Овчарова. Под колеса его машины километр за километром ложилась извилистая пыльная дорога. Она свернула в сторону, и показался мост через горный поток. Он был взорван немцами, но уже восстановлен саперами.

Дежурный по мосту сказал, что батальон Арустамова ушел по маршруту. Корнев поехал дальше.

По краям дороги валялись обгоревшие немецкие транспортеры и машины. В реке на перекате видны были застрявшие трупы в мышиной серо-голубоватой форме. А на небольшом участке более пологого склона высился холмик братской могилы. Два солдата, закинув за спину автоматы, устанавливали сколоченную из досок пирамидку с вырезанной из снарядной гильзы пятиконечной звездой. У Корнева шевельнулось чувство вины: торопясь, не остановился у могилы. Может быть, в ней и его саперы лежат.

Проехав еще через один мост, оставшийся целехоньким, Корнев догнал передовую группу управления мехбригады Овчарова. Наш фронтовой воздушный труженик «кукурузник» уже сбросил на парашютах тюки с картами.

Овчаров и Скорый сидели на камнях, черпали ложками борщ из одного котелка и рассматривали расстеленную на земле карту.

— Присаживайся, ложка по-солдатски за голенищем должна быть, — пригласил Корнева командир мехбригады.

Здесь Корнев узнал о бое, проведенном батальоном Арустамова. Тот любил оружие, обладал навыками прирожденного горца. Зимой и летом ходил в рыжей кубанке, на одном боку у него висел маузер, на другом — трофейный кинжал. В каждой роте батальона Арустамова были подобранные на поле боя два-три противотанковых ружья, сверхштатные ручные пулеметы. Когда интенданты настаивали на сдаче этого оружия, он отвечал им: «Это реванш за сорок первый, тогда одын вынтовка на двоих, тэпэрь двэ на одного». Собрав все пулеметы и противотанковые ружья в одну роту, Арустамов провел ее с мотострелковым батальоном и с минометным взводом через крутую гору ко второму мосту. Немецкий заслон, закрывавший проход через горный хребет, был уничтожен. Взорвав первый мост, они начали отход за второй, собирались за ним опять занять оборону. Когда колонна вражеских транспортеров и машин приблизилась к мосту, ее остановил шквальный огонь мотострелков и саперов, укрывшихся за деревьями, они вели огонь почти в упор. Пулеметы косили пытающихся спастись из подбитых противотанковыми ружьями транспортеров. Минометные осколки поражали укрывавшихся в промоинах и придорожных канавах…

Корнев все еще уточнял подробности боя батальона Арустамова, как раздалась команда: «Воздух!» Над горами появились немецкие бомбардировщики, а с другой стороны, будто крылатые щуки, хищные силуэты «мессершмиттов». Овчаров быстро вышел на полянку, поднес к глазам бинокль.

— Куда вы?! — попытался остановить его Корнев.

В воздухе творилось что-то невероятное: «мессеры» явно ринулись на своих. Бомбардировщики, беспорядочно сбрасывая бомбы, повернули назад. Корнев удивленно воскликнул:

— Что за фокусы?!

— Никаких фокусов, — улыбнулся Овчаров, — бригаду прикрывает румынская авиаэскадрилья. Самолеты у них немецкие, а трехцветные румынские знаки ты и не разглядел.

Остаток дня и почти всю ночь Корнев провел в поездках по своим батальонам. К этому времени батальон Арустамова, миновав горы, вышел на Трансильванское плоскогорье и превратился в отряд минных заграждений. Подходили к плоскогорью и остальные инженерно-саперные батальоны бригады.

Только в конце ночи приехал комбриг в свой штаб. Расположился он в небольшой туристской гостинице, прилепившейся на последнем, северном склоне горного хребта.

Разбираясь в румынских картах, комбриг обратил внимание на нанесенную колонэлем во время экзаменов обстановку.

— Неважно, неважно нанесено тактическое решение, — проговорил он вслух. — Нет в нем ничего оригинального. Тем не менее я благодарен колонэлю: ведь мог сказать, что карт у него нет. А без них Арустамов не углядел бы возможность выхода батальона через гору ко второму мосту. Овчарову туго, очень туго пришлось бы. Много наших бойцов полегло бы.

Корнев свернул карты в рулон и позвал Любанского.

— Возьмите мотоцикл с коляской из разведвзвода и отвезите карты колонэлю. Надо показать, что русские офицеры умеют держать слово.

В этот момент вбежал взволнованный радист.

— Ра… радиограмма, т… товарищ подполковник!

— Что случилось?

— А-арустамов… убит!

Корнев встал, пытаясь расстегнуть ворот гимнастерки, рванул его так. что отлетела пуговица.

— Я выезжаю в сто восемьдесят первый батальон! — бросил он начальнику политотдела. — Передай капитану Седых, пусть выдвигает второй отряд заграждения.

По дороге в батальон, вглядываясь в редеющую мглу, Корнев думал о судьбе военного человека. Около дорожного указателя «До Сибиу 20 км» комбриг велел шаферу повернуть вправо и ехать по узкой гравийной дороге. Через полкилометра въехали во двор богатого хутора. Часовой, еще издали узнав командира бригады, показал рукой на дом, в котором разместился штаб батальона. Подходя к дверям, Корнев услышал знакомый голос:

— Зачем мэдсанбат? Останусь в батальоне. Сам вынымай жэлэзки, мнэ их нэ жалко.

Не веря своим ушам, комбриг быстро вошел в помещение. В плетеном кресле полулежал Арустамов с забинтованными шеей, плечом и грудью. Около него стоял батальонный врач и уговаривал комбата скорее ехать в медсанбат.

— Зачем по радио сообщили, что убит? — сердито спросил Корнев.

Сидевший у окна радист схватил журнал радиограмм, взглянул на записи и охнул.

— Это я виноват, товарищ подполковник. Спутал цифры переговорной кодированной таблицы. Вместо ранен — получилось убит.

4

После того как 6-я гвардейская танковая армия преодолела Южные Карпаты, основные боевые действия 2-го Украинского фронта развернулись на Трансильванском плато. Маневрируя и выискивая слабые места в обороне врага, наши войска перешли 6 октября в наступление. Двадцать три дня среди холмов с рощами и садами, по долинам со множеством ручейков и в отрогах небольших гор шли упорные бои. Пройдя с боями почти триста километров, наши части к исходу 28 октября захватили три плацдарма на Тисе. На один из них навел тридцатитонный мост батальон бригады Корнева.

Нашим войскам открылся путь на Будапешт. Но сражение за него сильно затянулось. В Венгрии произошла смена правительства. Колебавшийся в своих решениях и склонный к капитуляции регент адмирал Хорти был смещен. Опираясь на немецкие войска, к власти пришел заядлый фашист Салаши. Он сменил весь состав правительства. Ему удалось организовать сильную оборону Венгрии. На подступах к ней завязались затяжные бои.

6 января 1945 года гвардейцы 7-й армии генерала Шумилова вместе с танкистами генерала Кравченко внезапно, без артиллерийской подготовки атаковали противника севернее Будапешта. Они стали успешно продвигаться вдоль левого берега Дуная, проложившего на этом участке свое русло с запада на восток и только на подходе к Будапешту повернувшего на юг. Стояла зима, но для наших солдат, привычных к холоду, прямо-таки сиротская. Лежал неглубокий снежок, речки и ручейки затянуло тонким льдом.

Наши войска подошли к реке Грон, впадающей в Дунай напротив города Эстергом. Этот город виделся в туманной дымке на правом, более высоком берегу. Железнодорожный мост через Грон был обрушен. Но по его фермам, торчащим из воды, наши передовые отряды перебрались на другой берег. Потом саперы, разобрав какой-то сарай, оборудовали пешеходный мост. 105-му понтонному батальону было приказано навести мост для танков.

Когда Корнев ночью приехал проверить, как идут работы, то был удивлен и обескуражен: все понтонные машины стояли вдоль заборов поселка на берегу Грона, а майор Гниденко спал в одном из домиков.

— В чем дело? Почему не наводите мост? — строго спросил комбата Корнев.

— А его уже наводят.

— Кто?

— Батальон бригады Борченко, приданный седьмой гвардейской армии.

— Майор Гниденко, я своего приказа о наводке моста не отменял, — сурово произнес Корнев. — Выполняйте!

Тут же как из-под земли появился начинж фронта генерал Цирлин. Он уже знал о случившемся.

Осторожно, в ночной темноте, по незнакомым улицам большого поселка понтоновозы вышли на берег. А к рассвету мост был наведен. Но утром обнаружилось, что он просматривается с купола собора города Эстергом на другом берегу, занятом немцами. Корнев решил срочно поставить вертикальные маски из веток и маскировочных сетей на мосту и подходах к нему. Но немцев, видимо, и не заботил этот мост: они были обеспокоены наступлением 3-го Украинского фронта, форсировавшего Дунай и нацелившегося охватить Будапешт с юго-запада.

Танкисты генерала Кравченко и гвардейцы генерала Шумилова все дальше уходили от Грона и продвинулись в направлении на Комарно до пятидесяти километров. В эти дни в понтонном батальоне произошла смена командиров. Через двое суток после той ночи, когда Гниденко не выполнил в срок приказ о наводке моста, приехал майор Яковлев с предписанием вступить в командование батальоном. Гниденко был отстранен и отозван в резерв фронта. Так круто поступил генерал Цирлин, возмущенный его проступком.

В ближайшие дни противник начал яростные контратаки. Гвардейцам пришлось немного отойти и занять оборону. Во время отхода 181-й понтонный батальон бригады Корнева был придан арьергардной танковой бригаде полковника Жилина. Воздушная разведка предупредила, что по параллельной дороге колонна немцев пытается догнать арьергардную бригаду и ударить по ней с тыла. При получении этого сообщения Корнев находился в своем батальоне. Вместе с полковником Жилиным оценили создавшееся положение и решили принять срочно ответные меры.

Дивизион противотанковой артиллерии и 181-й батальон на предельных скоростях отошли на восток, переместились к дороге, по которой шли немцы. Выбрали удобные позиции на склоне. Тщательно замаскировали пушки. Саперы установили на дороге и перед фронтом орудий мины.

Когда головная машина немецкой колонны подорвалась на мине, идущие за ней попытались обойти ее и тоже подорвались. В этот момент саперы открыли огонь прямой наводкой по скучившимся машинам. Помогали им и саперы, обстреливая врага из противотанковых ружей, которые находились в ротах по инициативе майора Арустамова. Лишь утром четырем вражеским транспортерам удалось развернуться, скрыться за ближайшим поворотом дороги.

Спустя некоторое время 9-й гвардейский механизированный и 5-й гвардейский танковый корпуса с передовой группой штаба танковой армии во главе с генерал-полковником Кравченко прорвали на узком фронте боевые порядки немцев и вышли в их оперативную глубину. С ними действовали инженерно-саперные батальоны бригады Корнева с небольшой группой управления. Непрерывно маневрируя, корпуса громили тылы врага. Но немцам удалось отрезать штаб и все тыловые органы от передовых частей корпусов.

Наступили нелегкие времена. Горючее было на исходе. Для танков сбрасывали с самолетов горючее, но это были крохи от того, что требовалось. Немцы срочно стали подтягивать силы для ликвидации действующих у них в тылу танкистов и артиллеристов. На направлении их вероятных ударов саперы бригады Корнева быстро поставили минные поля.

Гитлер требовал от своих генералов немедленно уничтожить «танкен банден Кравченко». Но приказ его не выполнялся. Наши танкисты врезались в тылы вражеских колонн, громили их, заправлялись немецким горючим и снова шли в бой. В этой трудной обстановке Корнев со своей небольшой группой управления, возглавляемой капитаном Седых, успешно руководил батальонами, превращенными в подвижные отряды заграждения, тесно взаимодействовал с командирами артиллерийских противотанковых подразделений. Случалось ставить мины на виду у приближающегося врага прямо внаброс. И уж под прикрытием их артиллеристы встречали противника своим губительным огнем.

В большом напряжении, почти без сна и отдыха, в течение десяти дней вели наши воины тяжелые бои. Когда наши войска вновь создали коридор, танкистов вместе с артиллеристами и саперами вывели в резерв для пополнения. Брать Будапешт им не довелось.

* * *

В середине мая 1945 года командир 22-й Фокшанской ордена Кутузова II степени моторизованной инженерной бригады полковник Корнев возвращался из штаба 6-й гвардейской танковой армии. У дороги он заметил указку — на заостренной дощечке нанесены краской две косые черты. Узнал знак. «Седьмой понтонный!» — радостно мелькнуло в голове.

Очень захотелось побывать в родной «семерке».

Через час быстрой езды он был в расположении батальона. Его личный состав стоял в строю на широкой полосе передней линейки, протянувшейся вдоль рядов шалашиков, собранных из плащ-палаток. Майор Сундстрем что-то зачитывал вслух подчиненным.

Понтонеры узнали вышедшего из машины Корнева.

— Батальон, смирно! Равнение напра-во! — скомандовал Сундстрем и пошел строевым шагом навстречу Корневу.

— Товарищ полковник, седьмой отдельный ордена, Богдана Хмельницкого моторизованный понтонно-мостовой батальон построен… для встречи со своим бывшим командиром! — звонко отчеканил он.

— Здравствуйте, дорогие понтонеры!

— Здравия желаем, товарищ полковник!

— Поздравляю с Великой Победой! Вы славно повоевали, чтобы приблизить этот радостный час!