ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Даже если и было что–то, чего можно стыдиться,

но это была правда, ставшая известной, я не стану жаловаться.

Я очень люблю правду.

Бриан Эпштейн. «Подземелье звуков»

1

Когда я, Питер Браун, впервые увидел Бриана Эпштейна, он был не просто чужаком в чужой стране, а аномалией, загадкой для своей семьи, чудовищным недоразумением для самого себя — он был гомосексуалистом. Теперь такие вещи стали достаточно обыденными в крупных городах мира, но тогда, в мрачном северном рабочем городе Ливерпуле, сын известной еврейской семьи Бриан Эпштейн чувствовал себя уродом. Подавленный тем, что казалось ему нескончаемой чередой социальных и академических неудач, снедаемый чувством разочарования и поражения, Бриан искал физического удовлетворения, но искал самым печальным образом.

Как–то вечером, когда ему было 25 лет, он сел за руль своего сверкающего кремово–коричневого автомобиля и поехал в предместье Ливерпуля, в общественный туалет, где бывал довольно часто. За рулем роскошного автомобиля Бриан Эпштейн совершенно не походил на тех людей, которые знают подобные заведения. Красивый молодой человек, худощавый, вьющиеся каштановые волосы тщательно уложены — было в нем что–то от патрициев. Как правило, он носил костюмы, сшитые у портного, рубашки фирмы Турнбулл и Ассер и шелковый шейный платок. Царственные манеры и элегантная одежда делали его старше своих двадцати пяти лет. Бриан припарковал машину, заглушил мотор и стал ждать, нетерпеливо постукивая пальцами по бамперу, пока на улице не появился мужчина, одетый так, как одеваются портовые рабочие. Мужчина на секунду задержался у входа в туалет, а затем вошел. Бриан тщательно запер машину и пошел за ним. На сей раз его постигла неудача. Бриана жестоко избили и бросили на полу в уборной. Деньги, часы и бумажник пропали.

Всхлипывая, Бриан бросился к машине и направился к огромному дому своих родителей. Он был в ужасе от того, что придется как–то объясняться с ними. Сначала Бриан кинулся к матери, Куини Эпштейн. Высокая привлекательная женщина, обладающая острым умом и несгибаемой волей, она, казалось, не остановится ни перед чем и сможет защитить его от всех бед. Но на сей раз проблема оказалась слишком сложной даже для Куини. Едва он закончил излагать свою версию инцидента, как зазвонил телефон. Обидчик Бриана из общественного туалета выяснил, что Бриан из известной семьи, и понял, что его молчание может стоить дороже, чем часы или бумажник. В общем, за молчание о наклонностях Бриана мужчина требовал деньги.

Куини Эпштейн немедленно связалась с Рексом Мейкином, семейным адвокатом. Мейкин был маленьким юрким человечком с кривыми зубами и протезом вместо уха, он много лет жил с ними по соседству. Циничный и резкий, Мейкин и раньше улаживал несколько дел Эпштейнов. «Стирал их грязное белье» — так он это сформулировал. Куини с Брианом отправились к нему, и Бриан поведал Мейкину свою историю. Адвокат настоял на том, чтобы Бриан пошел в полицию и заявил о случившемся.

Перепуганный Бриан повторил свою жалостливую историю детективам ливерпульской полиции. Те велели Бриану идти домой и ждать телефонного звонка от вымогателя. Бриан должен был согласиться заплатить любую сумму, которую тот запросит, и устроить встречу как можно скорее.

Поздно ночью в пустынном ливерпульском районе Уайтчэппе–ла Бриан ждал шантажиста. Через несколько минут после назначенного времени человек из туалета пересек улицу и приблизился к Бриану, Эпштейн подал условный сигнал детективам, они тут же вышли из укрытия и арестовали вымогателя.

Судебный процесс чуть не погубил Бриана. Слабым утешением для него было то, что на процессе он фигурировал как «мистер X», такова в Англии судебная традиция защиты жертв шантажа. В соответствии с показаниями Бриана, мужчина, оказавшийся женатым докером с криминальной биографией и предрасположенностью к «чрезмерной застенчивости», был осужден за шантаж и приговорен к тюремному заключению. Когда его вели из зала суда, он клялся отомстить Бриану, как только окажется на свободе. Эпштейн был на грани физического и психического срыва. Суд постановил, что ему нужно показаться психиатру, но Бриан знал, что это не поможет. Никто не сможет определить, кто он такой или что он такое, и менее всего — он сам.

2

Бриан Эпштейн был гордостью двух богатых еврейских семей. Его мать Малка Хайман — хорошенькая дочь известной семьи из Мидлжнда, которой принадлежала знаменитая компания «Шеффилд Кабинет Лтд.», занимавшаяся производством обеденных и спальных мебельных гарнитуров по умеренным ценам. Получив образование в частной школе, Малка была переименована в Куини на английский лад. Несмотря на английское образование, она осталась настоящей добропорядочной еврейкой и, как всякая благополучная еврейская девушка, в восемнадцать лет вышла замуж за перспективного еврея с севера на 11 лет старше ее. Гарри Эпштейн был также из богатой семьи, занимавшейся производством мебели. Его дед Исаак Эпштейн, польский эмигрант, в начале века открыл первый в Ливерпуле мебельный магазин. Благодаря льготным условиям кредита многие ливерпульские семьи стали обладателями стула, или дивана, или пианино, которые принадлежали компании «И. Эпштейн и сыновья».

В начале 1930–х годов, когда Гарри и Куини поженились, магазин расширился и занял большое здание на Уолтон Роуд, слившись с компанией «Норд энд Мьюзик Стор», где продавались ноты и музыкальные инструменты. В качестве приданого Куини получила замечательный дом с пятью спальнями в Чайл–дуолле, самой лучшей провинции Ливерпуля.

Именно в этом огромном доме с мягкими коврами и вышколенной прислугой, пылающими каминами и чувством значительности 19 сентября 1934 года родился

Бриан Эпштейн. С этого дня для Куини больше никто не существовал. Хотя она и любила своего второго сына Клайва, родившегося двадцать один месяц спустя, но он не вызывал у нее такого восхищения, как Бриан. Когда начались бомбежки, детей перевезли в другой красивый дом в относительно безопасном районе Сауспорте. Бриан вырос испорченным, капризным, нервным ребенком, маменькиным сынком и воплощением Маленького Лорда Фаунтле–роя. Он рано стал тяготеть к изысканной роскоши и уже маленьким мальчиком получал удовольствие от красивой одежды и дорогих ресторанов. Куини заметила, что у него слегка косит один глаз, и тут же уложила его в госпиталь на операцию, а это был период самых страшных бомбежек Ливерпуля. Подруга Куини сказала: «Вокруг взрываются бомбы, неужели тебя беспокоит косоглазие?» Но косоглазие делало Бриана неполностью совершенным, и Куини всякий раз это осознавала, глядя на него. В госпитале она проводила все ночи у его изголовья, в то время как на город падали бомбы, и спала, сидя на стуле с жесткой спинкой, рядом с кроваткой Бриана.

Когда Бриану было десять лет, его исключили из ливерпуль–ской частной школы за то, что он рисовал неприличные картинки. Куини защищала своего талантливого сына, утверждая, что он всего лишь делал эскизы для танцевальной программы, но тем не менее ее попросили забрать мальчика. Втайне она была этому рада, так как была уверена, что Бриана исключили потому, что он еврей. Куини повсюду видела симптомы антисемитизма и в Бриане развила эту манию, ставшую лейтмотивом его жизни. Когда Бриан чувствовал себя неуютно из–за своего пристрастия к гомосексуализму, он во всем обвинял антисемитизм и реагировал очень бурно.

Сменив несколько школ, из которых его забирали со скандалом, к пятнадцати годам он учился уже в седьмой. Наконец, он попал в Рекин, школу в Шропшире, где увлекся театром и, кажется, на время почувствовал себя счастливым. Но и из Рекина Гарри с Куини получили от него письмо, в котором он сообщал: «Я понимаю, что вам это может не понравиться, но я решил оставить школу и стать модельером». «Вы даже представить себе не можете, — говорила Куини, — какое впечатление это письмо произвело на Гарри. Он ужасно расстроился». Тем не менее Куини защищала сына и потребовала, чтобы Гарри разузнал, как устроить Бриана к ведущему парижскому модельеру. Однако дело обернулось иначе. Разъяренный Гарри предъявил Бриану ультиматум, заявив, что он будет работать в семейном мебельном магазине на Уолтон Роуд. Худой розовощекий юноша считал себя обреченным работать продавцом в мебельном магазине за пять долларов в неделю, и это было для него страшнее смерти. Но судьба распорядилась иначе. 9 декабря 1952 года Бриан получил повестку в национальную армию. После обучения в Алдершоте благодаря нескольким звонкам родителей влиятельным людям его перевели служить в Лондон. В Лондоне жила сестра Куини, тетя Фрида. Бриан приезжал к ней на обед каждый понедельник, а по вторникам звонила Куини, чтобы получить подробный отчет о его делах. Не прошло и десяти месяцев, как майор обнаружил то, что позволило ему сократить срок службы Бриана. Обеспокоенная состоянием здоровья Бриана, Куини позвонила офицеру и потребовала объяснить, за что увольняют ее сына. Офицер дал уклончивый ответ: «По психическим мотивам». «А что с ним конкретно?» — допытывалась Куини. Офицер сочувственно понизил голос: «Эх, бедняга…»

Неприкрытые факты, подтверждающие, что Бриан гомосексуалист, потрясли Куини. Бесполезно было отрицать собственную вину, ей пришлось расплачиваться за это всю жизнь. Гарри же еще сильнее привязался к младшему сыну Клайву, который успешно служил в армии. Куини заявила: отныне все, что захочет Бриан, будет принадлежать ему.

По возвращении Бриана из армии они открыли для него отдел в семейном магазине Хойлейк, где он мог продавать мебель, поставляемую из Лондона, и расставлять ее спинками к витрине. Благодаря предпринимательскому таланту и хорошему вкусу Бриана магазин пользовался огромным успехом. За год доходы почти достигли доходов магазина на Уолтон–стрит. Эпштейны вздохнули с облегчением и несколько успокоились по поводу Бриана, как вдруг он ошарашил их очередным широкомасштабным проектом. Теперь он хотел играть. Он всегда любил театр и знал многих актеров «Плейхауза», известного ливерпульского театра. Однажды вечером в баре, куда часто наведывались артисты, Бриан познакомился с Брианом Беффордом, молодой звездой, и тот уговорил его поступить в училище для артистов. Несколько недель спустя Бриан бросил магазин и стал слушателем Королевской Академии Драматического Искусства в Лондоне, пожалуй, самой знаменитой из английских артистических школ. Бриан даже сам удивился, что его приняли.

Он оказался усердным студентом, не без таланта, но раздражал учителей своей эмоциональностью. Временами его так захватывала роль, что он начинал безудержно рыдать. Хотя он легко ладил с другими студентами, ему не понравился артистический мир, и он чувствовал себя одиноко среди артистов. Проведя две недели в Стратфорде с «Роял Шекспир Компани», Бриан совершенно разочаровался в этой профессии. «Они ужасны, — писал он позднее в автобиографии, — и я думаю, нигде больше нет ни таких фальшивых отношений, ни такого грандиозного лицемерия, достигающего вершин искусства».

Тем не менее Бриан проучился в Академии три семестра и мог бы остаться на четвертый, если бы не попал в затруднительное положение. Его застал в парке полицейский и, проследовав за ним в общественный туалет, арестовал за «приставание». Когда Бриан позвонил Куини и сообщил об этом, она твердо решила, что подобный ужас никогда их не коснется. Рекс Мейкин немедленно выехал в Лондон, тихо уладил дело и отправил Бриана домой. Бриан провел несколько дней в Ливерпуле, но стал настаивать на возвращении, чтобы успеть на занятия к следующему семестру в Академии. Накануне отъезда Куини стала умолять его остаться в Ливерпуле, и он со слезами согласился.

Его решение оставить семейное дело созрело, когда Гарри вновь начал расширять магазин и открыл еще одно отделение в центре города на Грейт Шарлот–стрит. На грандиозном открытии Бриан организовал выступление Анны Шеотон — звезды эстрады. Ему достался маленький отдел грампластинок на первом этаже. Бриан любил музыку и уже работал в магазине грампластинок в Лондоне. Он взялся за дело с неожиданным удовольствием. Индустрия грамзаписи стремительно развивалась в связи с изобретением новых типов проигрывателей, мо–дернизированием звукозаписи. Неожиданный ажиотаж вокруг бит–музыки создал огромную аудитерию покупателей–подростков. Бриан гордился тем, что в его магазине самый обширный выбор товаров, и медленно, но верно отдел грампластинок начал разрастаться. К концу года штат увеличился с двух до четырех человек, затем до десяти, и Бриан полностью захватил два этажа. К огромному удовольствию и гордости родителей, отдел грампластинок стал приносить значительный доход.

Личная жизнь Бриана оставалась незаполненной. У него было мало друзей, и никто из них не нравился Куини. Нас познакомили на дне рождения общего знакомого, куда Клайв и Бриан прибыли в черных смокингах после обеда в Адельфи по случаю двадцатипятилетия свадьбы родителей. Несмотря на апломб и непринужденный разговор, я сразу почувствовал, что, если соскрести поверхностный слой, внутри окажется очень несчастный человек. Как только Бриан узнал, что я работаю управляющим в отделе грампластинок у Левиса, он стал настойчиво уговаривать меня перейти на работу к нему и почти каждый день заходил ко мне, пристально изучая мою технику ведения торговли. Наконец он предложил мне более высокое жалованье плюс довольно приличные комиссионные. Мои родители, люди среднего достатка, сказали, что мой переход на работу к Эпштейнам — отчаянный шаг. Пройдя воинскую службу в Королевских военно–воздушных силах и получив профессию управляющего по программе Левисов, я, казалось, обеспечил себе прочное будущее, а теперь бросал стабильную работу, чтобы вкалывать на мелких еврейских торгашей. Меня привели к Куини и Гарри. Гарри отнесся ко мне весьма прохладно, и пришлось приврать ему относительно моего возраста, поскольку он считал, что 22 года — неподходящий возраст для управляющего магазином. А с Куини мы друг другу сразу понравились. Она была величественна, но приветлива — специфическое сочетание еврейской мамы и богатой англичанки, и ей понравились мои хорошие манеры, а особенно то, что она по ошибке приняла за вест–эндский акцент, приписав это моему детству в Бебингтоне.

Общение с Брианом было приятным, но и сильно озадачивало. Он чувствовал себя подавленным и несчастным и часто напивался. В лучшем случае о нем можно было сказать, что он инфантилен. То очаровательный и милый, а то через минуту какая–нибудь мелочь выводила его из себя, он становился пунцовым, сжимал кулаки, и все в страхе разбегались. Еще страшнее Бриан бывал тогда, когда что–либо задевало его лично: он становился холодным как лед, и не было на свете ничего страшнее молчаливого Бриана.

Однажды вечером после работы мы зашли в местный бар, и Бриан поведал свою страшную тайну. Он рассказал о мужчине, за которым пошел в мужской туалет, и о последовавшем за этим шантаже. Очевидно, он думал, что мужчина выполнит свою угрозу и вернется, чтобы отомстить. Все это его сильно беспокоило.

Куини заметила тревожные симптомы и решила отправить его на отдых. Отпуск совпал с тем временем, когда шантажист должен был выйти из тюрьмы. В начале осени 1961 года Бриан уехал на юг Испании, а когда в октябре вернулся в Ливерпуль, он был похож на человека, стоящего на краю пропасти в ожидании чего–то страшного и страшно одинокого.

3

Как–то в Уайтчэппелский филиал НЕМЗ зашел парень в кожаной куртке и обтягивающих джинсах. Бриану понравилась его внешность, и, вместо того чтобы дождаться, пока парень подойдет к прилавку, он сам подошел к нему.

«Я хочу купить пластинку, — сказал парень. — Она называется «Моя девушка» и записана в Германии. У вас есть эта пластинка?»

«А кто исполняет?» — спросил Бриан.

«Вы о них не слышали. Это группа «Битлз».

После недолгих поисков Бриан выяснил, что эта пластинка записана в Гамбурге Тони Шериданом, подружившимся с битла–ми во время второй поездки в Рипербан. Шеридан короткое время был популярен в Англии как рок–звезда и выступал на телевидении в шоу–программе «Оу, бой». Затем для него наступил тяжелый период, и он стал работать на Кошмидера в Кай–серкеллере. В Гамбурге на фирме «Полидор» он записал пластинку «Моя любимая за океаном», а на оборотной стороне — «Когда идут святые». Битлов пригласили выступать под названием «Бит Бразерз». Им платили по 25 долларов за выступление. Бриан также выяснил, что «Бит Бразерз» ежедневно играют в обеденное время в клубе «Пещера», за углом. Он никогда раньше не бывал в «Пещере», поэтому решил прогуляться и посмотреть.

8 ноября Бриан позвонил в клуб, чтобы заказать контрамарку, так как опасался, что его не пустят в клуб без кожаной куртки и узких джинсов. В костюме и галстуке, он бодро спустился по восемнадцати обшарпанным ступеням в клуб «Пещера». Перед ним открылась невероятная картина. Три туннеля, соединенные кирпичными арками, составляли клуб, заполненный корчащимися подростками. Около двухсот молодых людей толпились в узких проходах, они танцевали, кричали, глотали суп с сандвичами и одновременно слушали рок–н–ролл, исполняемый на сцене.

То, что увидел Бриан на площадке в центральном туннеле, загипнотизировало его. На сцене стояла четверка молодых людей в кожаных куртках и кожаных штанах. Они играли рок–н–ролл и отпускали в адрес друг друга «жеребячьи» шуточки. Бриан неподвижно застыл в тени и стоял, пока не закончилось сорокапятиминутное выступление. Сначала он обратил внимание на красивого мрачного ударника, затем на хорошенького гитариста и, наконец, на высокого костлявого парня, который подпрыгивал и приседал, неистово ударяя по струнам. Затем, довольный и смущенный одновременно, он услышал сладкий голос диск–жокея Боба Вуллера, объявившего, что в клубе находится Бриан Эпштейн. Известие было встречено аплодисментами и воплями, и Бриан отодвинулся еще дальше в тень. Ему пришлось собрать все свое мужество, чтобы протиснуться сквозь шумную толпу к уборной, крошечному помещению за сценой, где он попытался представиться музыкантам. Прежде всего Бриан поздоровался с Джорджем Харрисоном, который спросил с сарказмом: «Что привело сюда мистера Эпштейна?» Но Бриан и сам этого не знал.

Вернувшись в свой магазин, Бриан не мог говорить ни о чем, кроме «Битлз». Он ими просто бредил, с жаром рассказывал о них всякому, кто соглашался слушать. Еще несколько дней он ходил в «Пещеру» и наблюдал за группой. Иногда приходил один, иногда с Алистайром Тэйлором, сотрудником магазина на Уайтчэппел–стрит.

После первой встречи стало ясно, что у Бриана нет ничего общего с битлами, они воспринимали его лишь как владельца большого магазина грампластинок. Он был на шесть лет старше самого старшего из них, и тогда эта разница ощущалась очень сильно. Он иначе говорил, иначе выглядел, у него были иные интересы. Но он мог привлечь внимание своей фамилией Эпштейн, сверкающим новым автомобилем «форд», захватывающим дух заказом двухсот экземпляров песни «Моя девушка» Тони Шеридана и «Бит Бразерз» и тем, что наклеил название группы на витрину своего магазина грампластинок аршинными буквами. И все же один вопрос так и остался без ответа. Чего же все–таки он от них хотел? В глубине души Бриан знал ответ. Он хотел Джона.

Гарри с Куини ничего не знали о новой страсти Бриана. Они путешествовали и находились далеко от Лондона, когда Бриан открыл «Битлз», а по возвращении обнаружили, что сын возбужден больше, чем когда бы то ни было. Он усадил их на диван в гостиной и поставил пластинку. Раздался ужасный, непередаваемый звук. Затем Бриан сообщил им потрясающую новость: он будет менеджером этого звука, рок–группы под названием «Битлз». Гарри пришел в ярость и бушевал несколько недель. Бриан пообещал, что это лишь ненадолго отвлечет его от магазина, но ему никто не поверил. Куини тяжело вздохнула и благословила его. Она лучше других знала, что спорить с ним бесполезно. Если Бриану что–то взбредет в голову, его ничто не остановит.

Бриан отправился к Мейкину за юридическими разъяснениями. Сытый по горло дикими планами Бриана, адвокат счел его желание стать менеджером «Битлз» нелепым. Это просто смешно, заявил он, мальчик Эпштейнов безнадежен.

4

Бриан не был безнадежен, Бриан был одержим. Не то чтобы его никто не пытался отговорить, считая это пустой затеей, — его невозможно было отговорить. Очарованный битлами, частично в сексуальном аспекте, частично в музыкальном, он чувствовал почти религиозный экстаз. С ним что–то происходило даже тогда, когда он произносил их имена.

3 декабря 1961 года Бриан устроил официальную встречу с группой. Ребят пригласили в Уайтчэппел в половине пятого вместе с Бобом Вуллером в качестве адвоката группы. Бриан часами думал, как обставить эту встречу, разыгрывал ее как спектакль. Он представлял себе, как четверых молодых людей проведут по магазину, поднимут на лифте и проведут в его современную контору на третьем этаже, это сделает его «личный помощник» Алистайр Тэйлор. Бриан будет сидеть за своим рабочим столом, солидный и сосредоточенный, настоящий бизнесмен. После того как помощник подаст кофе и чай, Бриан объявит о своем желании стать их менеджером. Затем они обсудят контракт. Бриан собирался пообещать контракт с лондонской фирмой звукозаписи и воображал, что ребята будут потрясены и согласятся немедленно подписать с ним контракт.

Но вот наступила половина пятого, а битлов не было. Сотрудники разошлись по домам, оставив Бриана одного в магазине. Уже стемнело, Бриан стоял, спрятавшись за большим агрегатом, и с нетерпением смотрел в окно. Наконец, спустя час, когда Бриан уже собирался уходить, явились Джон с Бобом Вуллером. Очевидно, по пути они уже посетили несколько питейных заведений. Пит Бест и Джордж пришли еще позднее, а Пола так и не было. Бриан, стараясь сдерживаться, попросил Джорджа позвонить Полу домой и узнать, что случилось. Выяснилось, что Пол отправился домой после выступления в «Пещере» и теперь мылся. «Он принимает ванну», — честно сообщил Джордж Бриану. Бриан вспылил: «Это неприлично. Он очень опаздывает». «Зато он очень чистый», — закончил Джордж.

Вскоре выяснилось, что недисциплинированный, но чистоплотный Пол Маккартни — лишь одно из многочисленных препятствий на пути к воплощению мечты Бриана. Пол был настроен очень скептично и настороженно в отношении Бриана, эта ситуация с годами только усугублялась. Он по натуре стремился к лидерству и очень обостренно воспринимал то влияние, которое Джон приобретал в группе. Нетрудно было заметить, как Бриан опускал глаза, встретившись в разговоре взглядом с Джоном. Это беспокоило и раздражало Пола еще и потому, что он всегда считал себя красивым.

Отец Пола с таким же недоверием отнесся к «еврейскому юноше», который, как выяснилось, хотел получать двадцать пять процентов от достающегося тяжелым трудом дохода ребят. Бриан поступил умно, запросив аудиенцию у Джима Маккартни. Он обнаружил, что продавать себя и свои замыслы в отношении битлов гораздо легче, чем продавать мебель в магазине на Уолтон–стрит. Вскоре сбережения старшего Маккартни начали таять под воздействием сердечности и настойчивости Бриана.

Самым крепким орешком оказалась тетушка Мими. Никто не держался так твердо, как Мими. Она знала все о молодом мистере Эпштейне, о его роскошных нарядах и дорогом автомобиле, о деньгах и прихотях и не собиралась скрывать это от Бриана.

«Вас никак не затронет то, что группа окажется лишь искрой в большом пламени. Это для вас не важно, — заявила она, как только он пришел к ней в Мендипс. — Для вас это всего лишь хобби. Если все развалится через шесть месяцев, на вас это не отразится, а что будет с ними?»

«Все будет в порядке, миссис Смит, — горячо заверил ее Бриан. — Я вам обещаю, Джон не пострадает. Только он и важен для меня. Остальные меня не интересуют, но о Джоне я всегда буду заботиться».

Шесть недель спустя за столиком в «Касбахе» Бриан подписал официальный договор с «Битлз», который составил по образцу, присланному ему по почте. Рекс Мейкин был настроен слишком отрицательно и не захотел составлять для него контракт, поэтому Бриан просто заказал на почте стандартный бланк. Фактически этот контракт не имел силы: Полу и Джорджу еще не было двадцати одного года, и требовалась подпись опекунов, чтобы все было законно. А возбужденный подписанием документа, напоминающего брачный контракт, сам Бриан забыл его подписать.

С тех пор как Эпштейн связался с битлами, все окружающие заметили в нем разительную перемену. По вечерам его элегантные костюмы исчезали в шкафу, а на смену им появлялись черные водолазки и черная кожаная куртка — наряд, имитирующий одежду битлов. Бриану трудно было найти менее подходящую одежду, поскольку его элегантность и лоск откровенно проступали сквозь эту маскировку под подростка. Через какое–то время он попытался и причесываться под битлов, но понял, что за его спиной смеются. Он развозил ребят на своей машине на работу якобы по обязанности, но на самом деле просто таскался с ними всюду, очарованный их миром.

В один из вечеров он узнал, откуда битлы черпают такую, казалось бы, неистощимую энергию. Их пристрастие к амфета–мину не прошло после возвращения из Гамбурга, и все, кроме Пита Беста, принимали сильные дозы этих таблеток, покупаемых на черном рынке. Потеряв надежду быть принятым на равных в их среду, Бриан тоже начал вместе с ними употреблять наркотики. Куини не могла не заметить, что, когда он поздно возвращается домой, у него глаза становятся остекленевшими и он все время облизывает губы.

Однако битлы могли изменить внешность Бриана и его привычки проводить вечера, но его душу они изменить не могли. Через несколько недель после подписания контракта музыканты стали получать от него отпечатанные на машинке записки, в которых он в деловом тоне напоминал о времени выступлений. Поскольку было ясно, что Бриан не способен делать замечания по поводу музыкальной части, он стал настаивать на изменении сценического облика группы. В конце концов Бриан лучше, чем они, знал шоу–бизнес, а ребята не совсем тянули на профессионалов. То, что могло развлечь сборище хулиганов на Мэтью–стрит, совершенно не годилось для больших аудиторий, о которых мечтал Бриан. Для начала он уговорил их не есть и не пить на сцене, но ему так и не удалось заставить их не курить. Они не должны были отпускать грубых шуток, дружески похлопывать друг друга, а также двусмысленно переговариваться. Отныне им следовало четко знать, что и в какой последовательности они будут исполнять. Невзирая на мощный протест Джона Леннона, Бриану даже удалось заставить их расстаться со своими кожаными куртками и грубыми башмаками и одеться в одинаковые костюмы. Это было огромным прогрессом в части создания того потрясающего имиджа группы, который впоследствии стал их торговой маркой. Джону была ненавистна эта идея, и он попытался убедить ребят не соглашаться, говоря, что они продают себя. Костюмы и галстуки шли вразрез со сложившимся образом битлов. Удивительно, но Бриан нашел союзника в Поле. Как оказалось, Пол тоже обладал прекрасным чутьем в области шоу–бизнеса, и, что еще важнее, буржуа до мозга костей, он очень заботился о том, что думают люди. Лучше всего Пол разбирался в вопросах внешнего облика и контакта с аудиторией. Наконец группа сдалась, и Бриан заказал для них удобные серые костюмы с бархатными воротниками у ливерпульского портного. Он решил, что теперь битлы готовы к записи.

5

Как только Бриан начал искать возможность подписать контракт со студией звукозаписи для группы, он отправил письмо музыкальному обозревателю журнала «Ливерпуль Ивнинг Экоу», которого звали Тони Бэрроу, и попросил упомянуть «Битлз» в своей колонке, поскольку, по мнению Бриана и газеты «Мерсей Бит», они были самой популярной группой в Ливерпуле. Бэрроу ответил, что не может о них писать, потому что у них нет английских записей, но дал Бриану рекомендацию для кого–то в художественно–репертуарном отделе в «Декке». В «Декке» упоминание НЕМЗ, крупнейшего продавца грампластинок на севере, привлекло к Бриану пристальное внимание; молодой помощник продавца Майк Смит отправился в Ливерпуль послушать группу. На Смита их выступление произвело такое сильное впечатление, что он предложил им прослушивание в студии «Уэст Хэмстид».

Ребят это известие привело в крайнее возбуждение, они были уверены, что слава и успех не за горами. Снежным вечером, накануне 1962 года, они погрузились в фургончик Нила Аспино–ла и направились в Лондон. Нил прежде никогда не ездил в Лондон на машине и, поскольку мела метель, сбился с пути. Ребята просидели десять часов на заднем сиденье фургончика, тесно прижавшись друг к другу, чтобы не замерзнуть, пока не добрались до гостиницы, которую заказал для них Бриан, — двадцать семь шиллингов за ночлег и завтрак. Битлы провели новогодний вечер, слоняясь по замерзшим улицам, осматривая город и гадая, что принесет им завтрашнее прослушивание.

На следующий день Бриан и музыканты встретились в студии «Хэмстид». Ребята были возбуждены и напуганы одновременно. Они чувствовали себя неуютно в застывшей, похожей на клинику студии. За шестьдесят минут битлы исполнили четырнадцать песен. Играли они пугливо и напряженно, а Пит Бест, однообразно бивший по ударным, — хуже всех. Холодная чужая студия лишила их энергии и вдохновения, с которыми они обычно выступали. В довершение только три песни из исполненных были написаны Маккартни–Ленноном. На этом настоял Бриан. Он заверил, что лучше знает рынок и что в «Декке» хотели бы услышать варианты известных песен. В тот же день Эпштейн вернулся в Ливерпуль, уверенный, что контракт — лишь дело времени, и взбесился, узнав, что «Дек–ка» выставила битлов.

Первое поражение ошеломило Бриана и вернуло его к реальности: быть менеджером рок–группы — дело непростое, лучше привыкнуть к мысли, что от этой идеи придется отказаться. Похоже, отказ фирмы «Декка» был первым из многих. В течение следующих стремительно пролетевших месяцев он сделал сотни телефонных звонков, написал тома корреспонденции и нанес дюжины визитов, но ничто не сдвинулось с мертвой точки. Каждая новая неделя приносила вежливый отказ очередной солидной фирмы звукозаписи. Декка, Пай, Филлипс, Коламбия и Аш–Эм–Ви — все отказали. Но всякий раз, когда Бриан уже готов был признать свое поражение, ему придавал решимость Джон Леннон. Джон очаровал его своими глазами, своим умом, даже своей грубостью. В присутствии Джона Бриан терял голову. Когда Джон говорил, Бриан отворачивался, не решаясь встретиться с ним взглядом. Джон откровенно развлекался той властью, которую приобрел над Брианом, и беззастенчиво пользовался ею. Но это лишь подогревало мазохиста Бриана, и он еще сильнее желал Джона.

6

13 апреля битлы должны были вернуться в Гамбург, чтобы выступать в клубе «Стар», большом ночном клубе Рипербана. Для того чтобы поразить ливерпульских фанатов, Бриан шикарно оформил скромную семидневную поездку в Германию как «европейское турне» и, чтобы выдержать стиль, оплатил ребятам билеты на самолет. Куини и Гарри, уже давно испытывавшие недовольство его расточительностью, были уверены в том, что деньги за билеты никогда не удастся вернуть, и еще больше расстроились, узнав, что Бриан будет сопровождать битлов в Гамбург.

10 апреля, в день отъезда, пришли две телеграммы от Астрид Кирхнер из Гамбурга. «Сту болен». «Сту умер». Сту умер у нее на руках по дороге в больницу в машине «скорой помощи». Для его ливерпульских друзей новость не явилась большой неожиданностью. Многие знали, что он очень болен, только никто не знал чем. Сту выглядел таким бледным и худым, что казался прозрачным. У него были все симптомы опухоли мозга, но специалисты Гамбурга и Ливерпуля не смогли ничего обнаружить.

Лишь два года спустя после его смерти была установлена возможная причина смерти. При исследовании черепа и мозга патологоанатомы нашли крошечную опухоль, прежде незаметную на рентгеновском снимке. Она явилась следствием незначительной травмы черепа, нанесенной, возможно, тяжелым башмаком со стальной подковой.

Пол, Джон и Пит вылетели первыми и на следующий день вместе с Астрид встречали самолет, на котором прибывали Бриан, Джордж и Милли Сутклифф. Бриан, на знавший Сту Сутклиффа, старался всех поддержать и успокоить. Он обратил внимание, что Джон Леннон — единственный, кто не плачет и остается бесстрастным, как никогда. Позднее Джон попросил у миссис Сутклифф длинный шарф, который носил Сту, когда учился в художественной школе.

Горе и шок, вызванные смертью Сту, сменились неоновым миром Рипербана. Клуб «Стар» оказался замечательным местом для восстановления душевного равновесия. Построенный на месте старого кинотеатра, этот зал значительно превосходил по размерам все другие залы, в которых битлам приходилось выступать. В программе музыка чередовалась со стриптизом и выступлениями женщин–борцов. Иногда за вечер через двери клуба проходили 1800 посетителей, и со сцены зал напоминал клубок извивающихся змей.

Во время этих гастролей Джон безумствовал сильнее, чем прежде. Однажды под одобрительные выкрики из зала он вышел на сцену голым, надев на шею сиденье от унитаза. Ночевал он в номере гостиницы напротив клуба, рядом находилась католическая церковь, которая и стала мишенью для его бесконечных нападок. По воскресеньям Джон вывешивал за окно своего номера наполненный водой презерватив, шокируя католиков, идущих на мессу, а как–то утром с крыши помочился на головы трех проходящих мимо монахинь.

На Бриана очарование Гамбурга с его шлюхами и притонами не подействовало так, как оно, со всей очевидностью, подействовало на битлов. Ему не удалось проследить за бесконечными связями ребят с проститутками, что сказалось на количестве приобретенных ими венерических заболеваний. Эпштейн ясно дал понять музыкантам, что будет контролировать все аспекты их жизни. Через неделю после возвращения в Ливерпуль он занялся вопросами звукозаписи. Несмотря на уйму работы в Уайтчэппеле, он теперь почти каждую неделю ездил из Ливерпуля в Лондон.

Во время одной из таких поездок он решил переписать магнитофонную пленку с демонстрационной записью песен группы на диск, чтобы облегчить прослушивание. Студия звукозаписи «И–Эм–Ай» на Оксфорд–стрит предоставляла такую услугу, и инженер студии посоветовал Бриану показать записанный диск кому–либо из издательских компаний «И–Эм–Ай». Сотруднику издательства диск понравился, и он рекомендовал его своему товарищу, главе фирмы «Ай энд Аш» в Парлофоне, Джорджу Мартину. Бриан договорился о встрече на следующий день. Они сразу же понравились друг другу, и битлы получили в Гамбурге телеграмму, которая впоследствии стала талисманом Бриана: «Ребята, поздравляю, «И–Эм–Ай» просят приехать для записи. Пожалуйста, соберите материал».

«Битлз» подружились с Джорджем Мартином, в котором нашли и учителя, и товарища. Различные трюки с электроникой, которые продемонстрировал Мартин в аппаратной, хотя впоследствии и оказались весьма простыми, делали его похожим на Волшебника Изумрудного Города. Когда прослушивание закончилось, самое большое, что мог сказать Мартин, — это «может быть», и то лишь в том случае, если они избавятся от Пита Беста.

Когда Джон, Пол и Джордж вместе с Питом Бестом садились в фургончик, чтобы отправиться обратно в Ливерпуль, участь Пита была предрешена.

7

Лето 1962 года было неудачным для Синтии Пауэл. Ее мать находилась в Канаде, а Джон все время работал и гастролировал. Она чувствовала себя как в ловушке, не видя никакого выхода.

В августе Синтия забеременела и сообщила об этом Джону. В ответ Джон пообещал, что поступит как добропорядочный англичанин, т. е. женится на ней. Он очень боялся сказать тете Мими о своей женитьбе и молчал до последнего вечера. Мими застонала так, словно ее смертельно ранили. «Ты слишком молод!» — закричала она, отказалась дать свое благословение и не пошла на свадьбу. Когда Джон сообщил Бриану о помолвке, Бриан не смог придумать ничего другого, как весело и галантно поздравить молодых, но был страшно доволен, что тетушка Мими перестала с ними разговаривать.

Двадцать четвертого августа, дождливым серым днем, Синтия Пауэл и Джон Уинстон Леннон сочетались в мэрии. Синтия надела свой самый лучший наряд: алый с черным костюм и блузку с жабо, которую ей прислала в подарок Астрид из Гамбурга. Свидетельницей Синтии была ее золовка Марджери, а свидетелем

Джона — Бриан Эпштейн. Пол и Джордж пришли в строгих костюмах, они смотрели грустными глазами и иногда всхлипывали.

После церемонии свадебная процессия промчалась под проливным дождем в местное кафе «Рис». Бриан выбрал именно это заведение для свадебного торжества, думая, что там их никто не узнает. В кафе не оказалось свободных мест, и им пришлось ждать двадцать минут, пока не освободится столик. Подавали суп и цьшлят. Бриан произнес тост за здоровье молодоженов, поднимая стакан с водой. Он оплатил счет, отметив про себя, что свадебное застолье обошлось ему в пятнадцать шиллингов за каждого.

Бриан очень опасался, что женитьба Джона, а также его предстоящее отцовство разрушат имидж «Битлз» и помешают их успеху. Беременная жена могла вызвать скандал среди поклонниц. На что это будет похоже, если Синтия с пузом будет ждать Джона за кулисами или околачиваться на улице? О женитьбе не стоило упоминать вообще. Синтия страшно огорчилась и обиделась, но согласилась с этим условием. Ее поселили в доме на Фолкнер–стрит и спрятали от чужих глаз. За все время беременности она почти не видела Джона. Группа постоянно гастролировала, останавливаясь в дешевых лондонских отелях. Иногда Джон заходил на Фолкнер–стрит, чтобы взять чистые сорочки и оставить грязные. Во время одного из таких редких визитов Синтия убедила Джона в том, что пришло время помириться с Мими. Однажды они без предупреждения приехали в Мендипс и позвонили в дверь. Когда Мими увидела на пороге молодоженов, ее лицо озарила широкая улыбка, она бросилась обнимать их и пригласила в дом, наготовила массу вкусных вещей. Мими была так счастлива, что предложила Синтии переехать в Мендипс. Снова Синтия поселилась у Мими, но, повинуясь диктату Бриана, продолжала притворяться, что она не жена Джона, а незамужняя беременная студентка, снимающая комнату.