ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Саша сидит около дома на сучковатой изгороди, нетерпеливо болтая босыми, загорелыми до черноты ногами, и сердито поглядывает вокруг. В лужицах воды и на мокрой траве радостно сверкает солнце. С противоположного берега Вырки доносятся звонкие ребячьи голоса — наверно, завыркинцы ловят рыбу. Умытое дождем небо тоже веселое, голубое. А на сердце у Саши темная ночь. Ничто окружающее не радует его. Ни на что не глядят глаза. Ласкаясь, подошел Тенор, Саша прогнал его. Только Громиле, когда тот высунул свою лобастую черную голову из конуры, Саша пожаловался:

— Не записывают меня…

Громила зевнул и пошевелил похожими на лопухи ушами. Очевидно, это означало: не беспокойся, примут.

А произошло вот что.

Возили ребята землю на тачке, возводили насыпь. Другие волокли обрезки узкоколейных рельсов, жерди с соседнего огорода. Ребята строили свою железную дорогу. Была она похожа на настоящую железнодорожную магистраль, которая строилась рядом, в Песковатском.

По замыслу Саши, железная дорога должна была кольцом пройти между буграми и замкнуться в тоннеле, прорытом в откосе. Через овражек предполагалось возвести мост из еловых кругляшей.

— Вот здесь построим будочку для сторожа… — фантазировал Саша. — По бокам поставим телеграфные столбы… Правда, интересно?.. Вот только проволоки бы достать.

Замыслы, один увлекательнее другого, рождались во время работы. Все шло хорошо, пока не стали досаждать старшие ребята, вмешиваясь в строительные дела.

— Не так роете… Не сюда возите землю… Плохой мост строите…

А беловолосый и настырный Филька Сыч, осмотрев Сашино сооружение, презрительно сплюнул в сторону и заявил:

— Ты в школе сперва поучись! К двум прибавить два, знаешь, сколько будет?.. А сосчитать до ста сумеешь?.. Тоже строитель!..

Загнал он своими словами Сашу в тупик, заставил задуматься.

— Подумаешь, школьники… — ворчал Саша, — я и сам в этом году в школу пойду.

— Не примут, — сомневались Егорушка и Серега. — С восьми лет принимают. А тебе только восьмой пошел.

На Сашу они глядели теперь свысока. Каждому из них уже исполнилось по восемь лет.

— Нет, примут, примут, — упрямо твердил Саша, не желая уступать.

Чтобы разрешить спор, пришлось обратиться к матери, но и она подтвердила — в школу записывают только с восьми лет. И, видя, что Саша сразу помрачнел, предложила:

— Сходи сам, попроси учительницу, может быть, примет.

Сказала она это шутя, но Саша принял всерьез и стал действовать быстро, решительно. Надев праздничную рубашку и тщательно пригладив буйные черные вихры, он повязал на шею для большей убедительности красный пионерский галстук, который Надежда Самойловна купила в подарок племяннице, и отправился записываться в школу. Обратно Саша вернулся мрачным, как грозовая туча.

— Учительница не записывает… — пожаловался он. — Требует, чтоб ты сама пришла… — И задергал за платье мать: — Ты хорошенько попроси. Она тебя послушает.

Надежда Самойловна пошла к учительнице с неохотой, думая, не слишком ли рано отдавать сына в школу. Тем более и здоровье у него неважное после перенесенных недавно болезней — кори и скарлатины.

И вот теперь, дожидаясь мать, Саша сидел на изгороди, взъерошенный и сердитый, как воробей.

А мать, как нарочно, долго не возвращалась. Саша видел, как она вышла из дома учительницы, но по пути останавливалась, заговаривала то с одним, то с другим.

— Откуда только эти разговоры берутся?.. — сердился Саша, передвигаясь на изгороди с одного места на другое. Он передвигался до тех пор, пока не свалился. Потерев ушибленную коленку, он не вытерпел и отправился матери навстречу. За ним поплелся было Витюшка, потянулись и собаки, но Саша моментально вернул всех обратно.

— Мешаетесь только… — упрекнул он.

— Записали, — успокоила его Надежда Самойловна. Ласково потрепав сына по голове, она с грустью добавила: — Кончились, Шурик, твои гулевые денечки. Теперь будешь трудиться…

Саша вихрем помчался к ребятам.

— Записали!.. Приняли!. - кричал он, оповещая весь белый свет о своей радости. — С вами я тоже буду в школе учиться!..

Саша стал заметно важничать. Будущему школьнику не к лицу теперь было гонять по пыльной дороге отпиленный от бревна кругляш или шлепать по дождевым лужам босыми ногами. Купаться идти на Вырку — другое дело. В жаркий августовский день на Вырке плещется вся песковатская ребятня. Там с утра и до вечера стоит такой гвалт и шум, словно на зеленых берегах Вырки обосновался табор цыган.

Покопавшись на строительной площадке своей железной дороги, друзья Саши тоже отправляются на Вырку, снимая на ходу майки.

— Я могу под водой, не вылезая, час проплыть… — хвастается заядлый водолаз Егорушка. Рыжеватый хохолок у него на голове похож на петушиный гребень. — А ты так сможешь?

— Эка-а!.. Хватил… Час? — удивляется Саша, но уступить Егорушке не хочет: — А я больше…

Саша тоже первоклассный пловец и неутомимый ныряльщик. Под водой, не вылезая, он может пробыть если не целую вечность, то немного поменьше. Не уступают спорщикам в ловкости нырять и плавать и остальные дружки Саши: Степок, Левушка, Серега. Жаркая баталия разгорается на широком мелководье Вырки. Пора уже вылезать из воды. Все посинели и похожи на утопленников, но ребята продолжают нырять и гоняться друг за другом.

— Ребята!.. — вдруг сообщает Илюша, взобравшись на заросший зеленым мохом камень. — Наши девчонки пришли купаться.

Глаза у Илюши зоркие. От него ничего не укроется. Неподалеку в заросшем кустами и камышом бочажке плещутся одногодки ребят — девочки во главе со своим атаманом Зинкой.

— Прогнать их! — немедленно предлагает озорноватый Егорушка. Хотя он и меньше всех ростом, щупленький, слабосильный, но всегда неустрашимый и отчаянный в подобных делах.

— Утопить в воде… — советует храбрый на слова черноглазый Серега.

— Да ну их!.. — отговаривает ребят миролюбиво настроенный Саша.

Он знает, как опасно связываться с девчонками, в особенности с задиристой и острой на язык Зинкой. Такого же мнения и Степок. Но воинственно настроенная сторона берет верх.

— Айда!.. — первым командует Егорушка, влезая в камыши и направляясь по мелководью в сторону девочек.

— Тише, тише… — шикают мальчишки друг на друга, давясь от смеха. — Во как они перепугаются!..

Через минуту у песчаного обрыва раздается многоголосый неистовый крик и визг. Похоже, что одновременно визжит десяток поросят, а в воде барахтается большое стадо неведомых земноводных существ.

Рассерженная, рослая не по годам Зинка уже кого-то дубасит, не то Серегу, не то Егорушку. Плавают и ныряют девчонки не хуже ребят. Тоня, увертываясь от Саши, плывет в воде как щука, гибкая и сильная, — ее не скоро потопишь.

Выдержав бой с девчонками, снова наглотавшись до тошноты мутной воды, ребята прежним путем, по воде, не торопясь возвращаются к тому месту, где они купались.

— Братцы!.. А где же наши майки?.. — спрашивает Степок, обозревая опустевший бугор.

— Вот так курочки-петушки!.. — удивляется и Левушка, употребляя свою любимую поговорку. Глаза у него широко раскрыты.

Ребята останавливаются в растерянности. Все исчезло, словно смыло водой.

— Наверно, девки стащили, — догадывается Егорушка, больше всех посиневший от озноба.

— Эй, ты!.. — грозно кричит Степок, заметив в кустах на откосе уже одетую, с мокрыми распущенными волосами Зинку. — Верни сейчас же, слышишь?..

— Не вернем!.. — доносится торжествующий голос Зинки.

«Что же делать?.. — думают ребята, столпившись в камышах. — Не идти же по селу голышами домой. Хорошо Саше, ему близко, а остальным…»

— Отдай, Зинка!.. — надрывается Степок.

В ответ девчонки только смеются. Зинка стоит на обрыве, широко расставив босые ноги и подперев руками бока. Большие синеватые глаза ее горят злорадством.

— А топить больше не будете?.. — спрашивает она.

— Не-ет… — звучат голоса.

— А на своем плоту покатаете?

Ребята соглашаются.

— А назад пятками будете ходите?.. — спрашивает чей-то насмешливый голос.

— Будем!.. — отвечает за всех наиболее догадливый Егорушка.

Минуты две еще продолжаются унизительные для мальчишек переговоры.

Потом вниз с обрыва летят рубашки, майки, трусы…

— Погоди… Мы еще им зададим… — продолжает злиться, одеваясь, Егорушка. — Я ни в жизнь им не прощу…

Саша молчит: сами виноваты.

…Железная дорога так и осталась недостроенной. Подошло 1 сентября — начало занятий в школе. Другие заботы появились у ребят, другие увлечения.

1 сентября 1932 года, как только пастух на утренней зорьке выгнал скотину и мать в избе загремела чугунами и ведрами, Саша был уже на ногах.

На траве густо лежала роса. Поднимаясь из-за леса, тускло желтело, как огромный подсолнечник, солнышко. По всему селу вились из труб дымки. Снизу, из-за кустов, просвечивала и манила к себе Вырка. Но теперь было не до нее.

Возле крыльца суетились Громила и Тенор. Саша объяснял им:

— Сегодня иду в школу…

Собаки, очевидно, тоже радовались. Тенор, повизгивая, терся о Сашины ноги. Громила слегка шевелил черным хвостом.

— Иди умываться, — позвала из избы мать. Витюшка проснулся и, лежа в постели, завистливо поглядывал на брата.

Саша усердно мылил шею, тер загорелые до черноты руки и думал… Что он думал — трудно выразить словами. Мысли текли, как широкая река, не возвращаясь обратно. Вспоминал, что говорил накануне отец: школьники — это вроде колхозники, организованный народ, у них порядок.

Провожать Сашу в школу отправились Тенор и Громила.

Тенор, по непостоянству своего нрава, сразу же застрял на чужих задворках. С громким лаем он стал гоняться за кошкой, позабыв про хозяина. Громила степенно проводил Сашу до крыльца бывшего поповского дома, где разместился первый класс школы, и потрусил обратно.

Большая светлая горница с широкими окнами, заставленная новенькими, блестевшими от краски партами, выглядела нарядно, празднично от развешанных лозунгов и свежевыбеленных стен. Притулившись за партами, ребята робко шептались друг с другом и боязливо поглядывали на черноволосую, строгую на вид учительницу Александру Степановну.

Один за другим подходили ребята, все озабоченные, серьезные.

Первоклассников собралось много — с трудом разместились по четверо, по пятеро за партами.

— Кто умеет читать? — спросила Александра Степановна, когда начался урок.

Ребята молчали, поглядывая друг на друга.

— Кто знает буквы?

Несмело поднялся десяток рук, в том числе и Сашина. Подняли руки и Тоня с Зиной, сидевшие в первом ряду.

Хотя Саша и Серега сели на самую заднюю парту, учительница добралась и до них, показала, как надо сидеть за партой, держать руки, отвечать. Саше это понравилось, а Серега боязливо ежился.

— Давай удерем?.. — предложил он Саше. — Надоело мне…

Серега было боком отправился к выходу. За товарищем поднялся и Саша, наивно полагая, что могут они уйти, когда захотят. Но тут же пришлось подчиниться учительнице и сесть на прежние места.

— Вы теперь школьники, — говорила Александра Степановна. — Вести себя не только в классе, но и на улице должны дисциплинированно.

Быстро прошел первый день в школе, а за ним и другие.

Немного спустя отец Саши Павел Николаевич, встретив учительницу на улице, поинтересовался:

— Все собираюсь вас спросить… ну как мой пострел?.. Дается ему наука?

— Способности у Саши хорошие… — похвалила Александра Степановна. — Мальчик развитый, сообразительный, любит поболтать, пошалить, но слушается.

— А вы построже с ним… — посоветовал Павел Николаевич.

Вернувшись домой, Павел Николаевич сообщил жене:

— Довольна учительша нашим Шуркой… Способности, говорит, у него хорошие…

Саша тоже был доволен учительницей. Он скоро привык к ней и не боялся теперь поднимать руку.

Читать он научился быстро. Но письмо давалось туго. Крючочки, палочки, закорючки, из которых строились буквы, расползались по тетради, прыгали то вверх, то вниз. Впрочем, так было у многих в классе.

— Как интересно, мама! — захлебываясь, рассказывал Саша дома. — Мы теперь задачки проходим. Сегодня Александра Степановна спросила: кто решил? Никто еще не решил, а я решил. Раньше всех!

Школьных новостей было много. Егорушка свалился с парты — за это его наказали. Степок во время перемены лаял собакой — тоже стоял у доски. А Зинка подралась с курьяновскими девчонками.

— Непорядок!.. — сердился Саша. — Ее помиловали, а Серегу столбом в угол поставили.

— Значит, за дело наказали, — отозвалась из чулана мать. — Такой же сорванец, как и ты.

— Нет, не за дело, — горячился Саша. — Серегу стукнул по голове курьяновский Витька. Серега пожаловался учительнице, и его поставили у доски…

— Серегу? — переспрашивает мать.

— Да нет, не Серегу, а курьяновского Витьку. Потом Серега донес, что Пузан подговаривает ребят бить Зинку. Его тоже поставили…

— Пузана поставили?

— Да нет же… — сердился Саша, удивляясь, почему взрослые так бестолковы. — Серегу поставили, чтобы не ябедничал. Александра Степановна так и сказала: «Ябедников и лгунов я не люблю. Тот, кто ябедничает и говорит неправду, тот пустой человек. Мужественным, сильным он никогда не будет». Правда, мам?..

— Правильно! — подтверждает мать. — Вот и вы с Витюшкой не ябедничайте друг на друга.

— Я и так никогда не ябедничаю, — замечает Саша.

Он порывается еще что-то рассказать. Но матери некогда слушать — спешит в сельсовет. Вот Витюшка — другое дело. Широко раскрыв круглые доверчивые глаза, он готов слушать старшего брата сколько угодно.

— Хочешь, я буду учить тебя? — предлагал Саша.

Посадив Витюшку на маленькую скамейку и положив букварь перед его носом на табуретку, Саша спрашивал:

— Видишь буквы?.. Ну, теперь разбирайся. Это какая буква?.. А это какая?

Витюшка, нахмурившись, смотрел на буквы, долго думал, шевеля губами, а потом решительно заявлял:

— Не хочу!

— Эх, ты! — укоризненно говорил старший брат. — А еще со мной в школу просишься.

В избу часто забегали Сашины приятели, готовили вместе уроки, играли.

Что вас так мало собралось?.. — серьезным тоном спрашивал отец, появляясь в избе. — Может быть ночевать останетесь?

Павел Николаевич любил порой поговорить с ребятами. Знал он много разных историй. Слушать его было интересно.

— Не спите? — спрашивал отец, забираясь к сыновьям на печку и с наслаждением вытягиваясь на подстилке.

— Расскажи про вчерашнее, — наперебой просят Саша и Витюшка.

Вчера отец рассказывал про свою молодость. Как при царе, в первую мировую войну, забрали его в армию, привезли на фронт. Как, раненный, попал он в плен к австрийцам, как удалось ему убежать.

— Сказочку… — просит Витюшка, забираясь на грудь к отцу и снова сползая на ватную подстилку.

— Про вчерашнее… — требует Саша. Витюшка замолкает.

— Ладно… про вчерашнее, — соглашается он.

— Отправили меня в санитарном поезде в Петроград, — рассказывает отец. — В самую революцию это дело было… — Голос у отца тихий, мягкий, льется спокойно, неторопливо… — Помню, улицы день и ночь кишмя кишат народом, знамена, флаги… Ходили и мы, солдаты, на демонстрацию. Несли кумачовый стяг, написано на нем: «Война — дворцам, мир — хижинам!» Бывало, друг друга спрашиваем: «Ты за кого? За какую партию? За народ или за буржуев?» Ну, ясное дело — солдаты за народ. За буржуев охотников нет… Все за большевиков стояли…

Интересно рассказывает отец, но глаза у ребят слипаются. Уже засыпая, Саша слышит, как за столом отец и мать снова ведут разговор о постройке в селе новой школы. В избе тепло и душно. Пахнет горьковатым дымком от незаглохшего самовара. Тускло горит, чуть потрескивая, подвешенная к брусу жестяная лампа. И снится Саше эта новая школа…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.