Глава восьмая «ДЕНЬ»
Глава восьмая
«ДЕНЬ»
С закрытием издаваемого Чижовым «Вестника промышленности» из славянофильских печатных органов в 1861 году продолжала выходить лишь еженедельная газета «День». Она стала преемницей журнала «Русская беседа», прекращенного в 1860 году на 2-й книжке. Оппозиционный характер публикаций «Дня» (газета выступала с резкими по тону статьями против засилья бюрократии, с требованиями созыва Земского собора, отмены смертной казни, в защиту свободы слова и печати) привел к тому, что в июне 1862 года ее издателю-редактору И. С. Аксакову по Высочайшему повелению была запрещена издательская деятельность. Непосредственным поводом к отстранению Аксакова от редактирования «Дня» стал его отказ назвать автора корреспонденции о положении православного духовенства в Виленской губернии.
Аксаков предложил Московскому цензурному комитету передать право на издание газеты Чижову, своему ближайшему единомышленнику. Но комитет не поддержал кандидатуру Федора Васильевича, о чем М. П. Щербинин известил министра народного просвещения А. В. Головнина 11 июня 1862 года: «Я считал бы себя не исполнившим священного долга совести, если бы не предупредил Ваше Высокопревосходительство, что, по мнению моему, заносчивый тон и вредное направление газеты „День“ нимало не изменится с передачею ее от Аксакова Чижову. Убеждение это основано на том, что издававшийся сим последним журнал „Вестник промышленности“ и газета „Акционер“, в редакции которой он участвует постоянно, отличались крайнею резкостью суждений и стремлением выставлять существующий порядок вещей в невыгодном свете. Таковое направление, вызывавшее неоднократно замечания Главного управления цензуры и обратившее однажды неудовольствие Государя Императора, не может, кажется, служить ручательством в том, что газета „День“, имеющая круг читателей гораздо обширнее, чем „Вестник промышленности“ или „Акционер“, и подлежащая, следовательно, условиям гораздо более исключительным и строгим, издавалась бы под редакцией г. Чижова вполне безукоризненно согласно цензурным требованиям».
Через три дня, 14 июня, препровождая в Петербург А. В. Головнину прошение Аксакова и Чижова о передаче Федору Васильевичу газеты «День», Щербинин вновь предупреждал: «…ненормальный порядок дела… продолжится и при новой редакции… Газета сохранит свое знамя, свое направление, и в ней изменится лишь имя редактора…»[383]
Увещания Щербинина возымели действие. Головнин не утвердил кандидатуру Чижова в качестве редактора «Дня». Узнав об этом решении и не будучи информирован о его мотивах, Чижов в письме к Головнину дал волю своему негодованию: «Вашему Высокопревосходительству угодно показать скорость и необдуманность общей нашей радости о том, что будто бы с уничтожением юридического существования крепостных отношений они уничтожились в понятиях и действиях нашего так называемого передового общества»[384].
Спустя месяц в ответ на письмо Головнина, разъясняющее причины, по которым деятелям славянофильства, «вредного направления, подрывающего государственные устои», было отказано в их ходатайстве, Чижов с вызовом декларировал незыблемость своих убеждений: «Если („Вестник промышленности“. — И. С.) был враждебен, то одному, враждебному России»; «Преданная вся безусловно России, газета „День“ твердо и безуступчиво стояла за сохранение коренных основ русской жизни от всякого вредного и чуждого ей влияния»; «…я всегда был самым искренним последователем того направления, которого органом была газета „День“ и которое Ваше Высокопревосходительство в Вашем письме официально принимаете за вредное направление… Насколько достанет слабых сил моих, я весь принадлежу и буду принадлежать этому направлению, кто бы и в какой бы степени ни считал его вредным»[385].
С 1 сентября 1862 года, после трехмесячного перерыва, «День» был возобновлен под редакцией Ю. Ф. Самарина. Он числился официальным редактором газеты до конца года. Стремление Юрия Федоровича «благоразумно вести газету» привело к тому, что «День» сильно обмельчал по своему содержанию и круг его читателей резко сузился (в первую половину 1862 года, до приостановки, газета была достаточно популярна в либерально-оппозиционных кругах и имела 4000 подписчиков при тираже более 7000 экземпляров).
4 октября 1862 года И. С. Аксакову было возвращено право редактировать «День», и он с начала следующего года попытался возродить интерес к газете, а заодно и упрочить ее материальную базу путем совместного издания «Дня» с чижовским «Акционером». В 1864 году в «Дне» был введен специальный экономический отдел под редакцией Чижова, необходимость в издании «Акционера» отпала, и он был упразднен.
Как и в пору самостоятельной издательско-редакторской деятельности, Чижов стремился привлечь к сотрудничеству с газетой «День» видных экономистов своего времени. Когда Самарин сообщил о своем намерении отправиться в Париж, Федор Васильевич попросил его исполнить следующее поручение: «Познакомьтесь, пожалуйста, с Порошиным (Виктор Степанович), он был когда-то профессором политической экономии в Петербурге, когда я был профессором математики. Он прислал в „День“ статью и обещает свое сотрудничество… Особенно он предлагает разбор иностранных книг о России. Дело бы очень хорошее, оживляющее газету; но я так давно с ним расстался, что не могу определить, может ли он по своим убеждениям быть сотрудником „Дня“. Человек он весьма чистый, но этого еще не достаточно»[386].
В 1864–1865 годах в экономическом отделе «Дня» было помещено большое число статей по вопросам финансов, промышленности и торговли. Прежде всего они касались ликвидации бездорожья, исправности и удобства путей сообщения, от которых зависели благоустроенность и процветание страны в целом.
Приняв эстафету от «Вестника промышленности» и «Акционера», «День» на своих страницах вновь и вновь возвращался к проблеме строительства железных дорог и не уставал доказывать, что в этом важном и нужном для России деле «лучшая надежда — на себя, прочнейшая опора — на силы собственной страны и собственных своих деятелей»[387]. Вместе с тем, по мнению «Дня», развитие железнодорожного транспорта вовсе не избавляло от необходимости рачительного отношения к сухопутным и водным путям сообщения, а, напротив, требовало «усиления и улучшения их… настойчивее и безотвязнее». Более того, попечение о надлежащем состоянии дорог следовало возвести на степень забот первостепенных, ибо нередка еще была на Руси постыдная практика, когда хлебу сознательно давали гнить из-за невозможности продать его: перевозка оказывалась намного дороже цены товара[388].
Но были и отрадные факты, говорящие о постепенном расширении внутреннего рынка. Так, Чижов сообщал, что «торговый мир прошлого (1864. — И. С.) года» явил событие «весьма утешительное… Это привоз хлопка из наших восточных пределов… Несколько лет тому назад мы делали только попытки привозить бухарский хлопок; теперь бухарский, персидский и вообще азиатский, во множестве названий, вместе с нашим дербентским, появился на нашем рынке сотнями тысяч пудов»[389].
Со времени принятия таможенного тарифа 1857 года русские предприниматели не переставали выражать свое недовольство разорительным для них ослаблением «заградительного барьера» и не оставляли надежд на его пересмотр. Рупором их протекционистских требований в 1864–1865 годах стала газета «День». В самом начале 1864 года Чижов поместил в ней статью своего старого киевского друга Н. А. Ригельмана «Об экономическом состоянии Юго-Западного края»[390]. Как и два десятилетия назад, Николай Аркадьевич продолжал сотрудничать со славянофильской прессой, заинтересованно читал «толковые статьи» в «Вестнике промышленности» и «Акционере» в пору их издания и теперь, в письмах к Чижову, требовал таких же дельных публикаций от «Дня», не уставая критиковать «поэтические увлечения» редактора газеты Аксакова.
В одной из пространных корреспонденций Ригельмана, опубликованных «Днем», он на конкретных примерах показывал, как понижение таможенных пошлин сказалось на состоянии малороссийской промышленности. «Еще не так давно, — писал он, — было время, когда даже достаточные люди носили у нас белье из русского холста, не говоря уже о постельном и столовом, которое было почти исключительно отечественного производства. Теперь русского холста нельзя увидеть даже на прислуге; в русских лавках нам предлагают не иначе как силезские полотна под названием „голландского“, немецкие скатерти и салфетки. Это следствие понижения тарифа. Какая польза в том, что мы имеем белье несколько тоньше и красивее, когда все наши полотняные фабрики прекратили производство и пустили по миру тысячи людей?»
Таким же разрушительным образом, продолжал Ригельман, тариф сказался на «шерстяной фабрикации» и свеклосахарном производстве. А все потому, что правительство пошло на поводу у петербургских фритредеров — книжного поколения «экономистов-пустоцветов», которые только и могут, что щеголять фразами, вычитанными в иностранных сочинениях, не имея понятия о действительных потребностях страны. «Нужна перемена во взгляде на нашу отечественную промышленность и на значение внутренней и внешней торговли», — заключал, подводя итог своим рассуждениям, автор[391].
Спустя несколько месяцев в двух номерах «Дня» была опубликована статья А. И. Кошелева «О нашем денежном кризисе», в которой также поднимался вопрос о пересмотре таможенного тарифа 1857 года[392]. На этот раз речь шла о необходимости принципиальных изменений в подходе к обсуждаемому вопросу. Предложения Кошелева были в русле традиционных славянофильских понятий о гласном, представительном обмене мнениями по проблемам, имеющим общенациональное значение. «Тариф, — настаивал Кошелев, — должен быть пересмотрен не бюрократически, не в тайне… Необходимо, чтобы это дело было совершено с участием если не всего земства, то, по крайней мере, представителей главных интересов страны»; в противном случае тариф будет обречен, что явится «таким ударом, который окончательно расстроит и даже убьет отечественную промышленность и торговлю».
Кошелев считал, что ситуацию могло спасти образование тарифной комиссии из тридцати — тридцати шести человек, на одну треть составленной из специалистов в области «науки государственного хозяйства» и служащих по финансовому ведомству, на одну треть — из фабрикантов и заводчиков и на одну треть — из торговцев и сельских хозяев. «Таким образом, — заверял славянофильский публицист, — <она> была бы представительницею всех главных интересов страны: промышленности, торговли и сельского хозяйства, и вместе с тем науки, службы и огромной массы потребителей. В этом случае новый тариф стал бы истинным благодеянием для Земли Русской»[393].
Идея, высказанная в статье Кошелева, полностью отвечала убеждениям и самого Чижова. С помощью предложенных мер он собирался добиться не только покровительства отечественной промышленности, но и создать прецедент участия русской буржуазии в управлении хозяйственной и политической жизнью страны. Вскоре, к немалому удовольствию Федора Васильевича, всем сомневающимся в способности русской буржуазии организоваться и занять активную позицию представился случай убедиться, сколь горячо «купечество наше принимает всякий вопрос, прямо относящийся к делу, как оно умеет вести обсуждение общественных вопросов»[394].
Летом 1864 года на рассмотрение русского правительства поступила записка о заключении торгово-таможенного договора между Германским таможенным союзом и Россией. Она была составлена постоянным Германским коммерческим съездом на основании пожеланий большей части прусского купечества относительно необходимости дальнейшего понижения таможенных пошлин; причем России в торговле с Германией отводилась роль аграрно-сырьевого придатка, рынка для сбыта продукции немецких промышленных предприятий.
Записка с самого начала была негативно воспринята в кругах высшей царской администрации, в частности директором Департамента внешней торговли князем Д. А. Оболенским, симпатизировавшим протекционистам. Но так как документ исходил из немецкой торгово-промышленной среды, то было решено, что обстоятельный ответ на нее дадут сами русские предприниматели. С этой целью Департамент внешней торговли разослал сокращенный перевод записки ряду биржевых комитетов страны, предлагая рассмотреть ее с точки зрения купечества. Такое, по словам Чижова, «довольно редкое внимание» весьма польстило самолюбию русских торговцев и промышленников, и они решили воспользоваться запиской Германского коммерческого съезда как поводом для развернутого обоснования необходимости скорейшего восстановления норм таможенных пошлин, существовавших до 1857 года[395].
Роль лидера в этом вопросе взял на себя Московский биржевой комитет. Его члены пригласили на одно из своих ближайших заседаний представителей «московского торгового люда» и обсудили с ними тактику ближайших действий. В итоге Биржевой комитет постановил созвать съезд русского купечества для более полного и компетентного рассмотрения вопросов, касающихся внешней торговли.
Первый купеческий съезд собрался в Москве 14 января 1865 года и стал явлением поистине беспрецедентным. На нем присутствовали 266 московских и иногородних фабрикантов и торговцев[396]. Характеризуя в обозрении «Ход нашей экономической жизни» работу съезда, Чижов с удовлетворением отмечал: «По началу можно надеяться, что обсуждение торговых и промышленных вопросов пойдет цельно и обстоятельно. Очень хотели бы мы, чтобы здесь купечество показало себя сословием, хорошо знающим свое дело, умеющим сосредоточить все свое внимание на нем одном и прямо, практически идти к заданной… цели»[397].
Для руководства купеческими съездами, которые отныне предполагалось созывать регулярно, была избрана постоянная депутация из двадцати человек. В ее состав вошли, наряду с предпринимателями, Чижов и Бабст. Помимо решения организационных вопросов, депутация должна была ответить на записку прусских промышленников, «основываясь на положительных данных и никак не впадая во враждебность взглядов»[398].
Пока шла работа над составлением обстоятельного и аргументированного ответа, Чижов продолжал публиковать в «Дне» статьи в защиту отечественной промышленности. Их авторами в большинстве своем были сами предприниматели, чье дело несло убытки от иностранной конкуренции. Так, в одном из номеров газеты Чижов поместил «Мнение русского сельского хозяина по поводу германской записки» за подписью Н. П. Шишкова — председателя Лебедянского общества сельского хозяйства, в работе которого принимали участие славянофилы А. И. Кошелев, А. С. Хомяков, Ю. Ф. Самарин. В своей статье известный помещик и агроном полемизировал с утверждениями прусских промышленников о том, будто бы таможенным покровительством было допущено «ошибочное увлечение в затрате капиталов на устройство фабрик и заводов» вместо того, чтобы «употребить их на рациональное усовершенствование земледелия и обработку льна и пеньки». «Тут, — доказывал Шишков, — видно явное своекорыстие, и очень понятно, что Германия желает сколько возможно более свозить в Россию своих произведений».
Весь пафос заключительного раздела статьи был направлен на обоснование необходимости сохранения запретительной пошлины на привозной рафинированный сахар. Понизив по просьбе немцев тариф, правительство способствовало бы снижению добычи «туземного сахара» и разорению русских сахарозаводчиков. «Свеклосахарное производство окрепло, укоренилось в России, оно не требует особого… покровительства или опеки; оно просит только оставить его в покое, не стесняя его»[399].
В апреле 1865 года в газете было помешено письмо некоего безымянного фабриканта из Серпухова. Корреспондент извещал редакцию о званом обеде, устроенном экономистами-фритредерами в модном петербургском ресторане у Демута, и о происходивших там прениях на тему: «Удобно ли настоящее время для понижения таможенных пошлин?» «Большинство трапезников, — сообщал „Фабрикант“, — высказалось за немедленное понижение пошлин, и особенно сильно в фритредерском духе говорили некоторые довольно значительные лица», покровительствующие теоретикам свободной торговли.
Особенно обеспокоили предпринимателя последствия «невинного обеда». Сообщения о прозвучавших на нем застольных речах разошлись по страницам многих петербургских, московских и иностранных журналов и газет, что «сильно встревожило наш мануфактурный округ. Прочтя имена сотрапезников, промышленный люд с полным правом может задуматься и приостановить свои заказы. Рисковать никому не хочется». Пока, писал аноним, судьбы русской промышленности решаются «на обеде у Демута», предприниматели так и останутся «неспрошенными», а их письменные обращения к власть имущим будут продолжать желтеть в правительственных архивах «без употребления»[400].
Спустя неделю «фритредер самой чистой воды из русских» Е. И. Ламанский выступил в «Биржевых ведомостях» с резкой критикой «Дня» и его серпуховского корреспондента, так что Чижов счел нужным напечатать свои разъяснения. То, что сообщения о возможности перемен к худшему в таможенной политике России встревожили «Фабриканта» и заставили его взяться за перо, он счел неудивительным — ведь этот вопрос обсуждался членами высшей администрации и известными экономистами на обеде, носившем оттенок официальности. Изложенная в письме в газету точка зрения, которую редакция не могла проигнорировать, представляла мнение большинства русских товаропроизводителей по весьма близкому всем им делу. Чижов напрочь отметал наветы оппонентов, будто повышение пошлин — это грабеж народа, и отстаивал необходимость временного возврата к протекционистской таможенной политике — неотъемлемой составляющей развития отечественной промышленности и поддержания на должном уровне занятости населения[401].
Примерно в то же самое время Государю Императору было подано прошение от имени сотен рабочих ткацкой фабрики И. Бутикова (только их подписи заняли 55 страниц!). Акция, несомненно, была инспирирована самими купцами и промышленниками, стремившимися воздействовать на правительство с разных сторон. В прошении, в частности, говорилось: «До нас… достигла весть о заключении немецкого договора о привозе из-за границы товаров беспошлинно или с понижением пошлин, отчего наши младенчествующие фабрики, заводы и ремесла должны пасть невозвратно от наводнения европейских товаров, и оттого миллионы русского народа с нашими семьями останутся без пропитания»[402].
«Мнение постоянной депутации московских купеческих съездов» по поводу германской записки вышло в свет в самом конце 1865 года[403]. Основная заслуга в написании и редактировании этого солидного по объему тома принадлежала Чижову и Бабсту. Иваном Кондратьевичем было написано обширное вступление, тогда как Федор Васильевич подготовил значительную часть разделов, в том числе раздел о свеклосахарном производстве. С помощью этой книги Департамент внешней торговли сумел найти веские аргументы для отклонения предложения Германского таможенного союза о предоставлении ему права свободной торговли с Россией.
Однако до полной победы протекционистов над фритредерами было еще далеко. И значительное место в борьбе с «теоретически верной, но практически пока недостижимой» идеей свободной торговли Чижов и его окружение продолжали отводить прессе.