Вместо заключения: День Победы или День Скорби?

Вместо заключения: День Победы или День Скорби?

День Скорби? Но ведь День Победы! В самой страшной войне… Войне, в которой символические пророчества последней главы Евангелия Откровения Иоанна Богослова, волновавшие людей на протяжении тысячелетий, вдруг стали зловещей реальностью. В библейских текстах описываются знаки конца света. Что ж, все они воплотились в мрачную действительность – чадящие человеческой плотью печи Освенцима, Майданека, горящая от огня вода, апокалипсические бомбардировки и многие миллионы, миллионы жертв. Сколько их!

Спросите у своих родных. Почти нет семьи, не понесшей утрату в войне. Многие села совсем опустели: из сотни мужиков вернулись трое-четверо – и те израненные. Это были молодые люди в самом расцвете лет. Это была самая кровопролитная война в истории человечества. Ценность человеческой жизни она свела до минимума.

Считали – так надо. Война… Сами рвались в бой, не жалели себя сами. Но ведь у нас не жалели людей и в Гражданскую, и в двадцать девятом, и в тридцать седьмом, не жалеют и сейчас. А уж на войне сам Бог велел не жалеть: победа-то важнее. У нас всегда важнее всего какие-то результаты, а не люди. Людей в России навалом, хватит…

Но правда в том, что на защиту Родины встал весь народ. Сейчас мне думается, что коммунистическая идеология вряд ли играла решающую роль в этом всеобщем подъеме. Хотя война и велась под привычными уже лозунгами и призывами, хотя и кричали порой солдаты «За Родину, за Сталина!», но не за Сталина, разумеется, мы воевали. За Отчизну. И если честно признаться, то меньше всего вспоминали Сталина и его сподвижников. Чаще вспоминали Господа Бога, и особенно в самые страшные минуты. Еще до войны в стране стали поминать «великих предков». И Сталин в преддверии ее возлагал больше надежд на русский патриотизм, чем на идеологию. Нельзя сбрасывать со счетов издревле живущее в людях чувство любви к Отечеству и извечное стремление защищать свою землю. И тут был бы Сталин, не было бы его – русский солдат воевал бы так же мужественно, как воевал во всех войнах, которые приходилось вести нашей стране.

А с другой стороны, думаю, нельзя не учитывать роли Сталина в Великой Отечественной войне. Это все-таки он, Сталин, силой своего характера и ума сумел приобщить к борьбе против фашизма прогрессивные силы человечества. В борьбе с фашизмом имя Сталина было знаменем, а деяние его гранитной плитой улеглось в здание военной истории.

Великая Отечественная – это такой критический момент в истории, когда Россия явила величайший образец взрыва духовной энергии, когда люди не помышляли ни о чем другом, как только об Отечестве. Немцам казалось: шаг, только шаг остался до кремлевских стен. Это был момент, когда сотни тысяч своими телами загородили крошечное пространство, и его не смогли протаранить немецкие танки. Да ведь об этом с такой болью пишет маршал Жуков!

В последнее время много находится людей, которые злопыхательски упрекают нас в неумении воевать, особенно в 1941 году. Можно согласиться: да, не умели. Но скажите, какой еще народ на земле, перенеся страшную Гражданскую войну, обескровленный чудовищными массовыми репрессиями, потерявший цвет армии и интеллигенции, сумел не только выстоять, но и разгромить лучшие армии вермахта? Уже в сорок первом, бросаясь в бой на врага подчас с одной винтовкой на троих, с единственной гранатой, люди верили, знали – победа будет за нами.

Перебирая свои старые письма к матери и письма своих подруг, я удивляюсь: сколько же в них спокойствия, какой-то примиренности со смертью. А было нам по восемнадцать – двадцать. Разве забыть такое? Во всех письмах с фронта в тыл и с тыла на фронт – вера в победу, готовность отдать за нее жизнь. Не клялись в любви к России, не били себя в грудь – просто умирали за нее. Вот этой бы скромности и негромкости чувств нашим новоявленным патриотам, большинство из которых еще ничего не сделали для России существенного. За всеми их заклинаниями больше видится любви не к России, а к самому себе – русскому, будто бы это какая-то особая заслуга.

Мы знали тогда только одно – пришел враг, родная земля в опасности, ее надо защитить. Перед огромной и всеобщей бедой, которой обернулось лето сорок первого, забылись, а может, и простились трагедии, принесенные сталинским режимом. Этот народный патриотизм недооценил Гитлер, рассчитывавший на миллионы недовольных – на жертвы коллективизации, на детей раскулаченных и репрессированных. А они воевали так беззаветно, так храбро, словно только в бою могли снять горькие наветы со своих родителей.

А что же я знала на войне? Да ничего, кроме непосильной работы – полетов, непроходимой усталости. Да еще тяжелый фронтовой быт, то в холоде, то в пыльной духоте, бесконечные ночные полеты в открытой, продуваемой со всех сторон кабине По-2, постоянные недосыпы, огонь зениток, прожекторы, вражеские истребители, подкарауливающие тебя… Надо было перебояться. Чем больше человек терпел, тем он лучше воевал. Надо было терпеть все, с чем была сопряжена война, – и голод, и холод, и усталость, и бессонные ночи, и гибель друзей, и страх… Терпеть молча и терпеть так, чтобы притерпеться ко всему этому, а иначе тебе крышка, и не от немецкой пули, а от самого себя: пуля только поставит точку в твоей жизни…

Сегодня о подвигах, победах говорить не принято. Подавай ошибки, потери, разоблачения. Сказать с уважением об армии – предосудительно, по собственному опыту знаю. А судьи кто? Кто обличители? Чаще всего люди, не нюхавшие пороха и не изведавшие, почем фунт лиха. Мы отстояли свое Отечество. И никто не вправе заставить нас стыдиться прошлого. Никто, несмотря ни на какие переоценки нашей истории, не может упрекнуть нас за пережитое. Война оказалась самым главным делом моего поколения. Тот чистый порыв к Отчизне, тот жертвенный свет, горевший в нас во имя ее, готовность отдать за нее жизнь велики и незабываемы.

В этот великий день скорби вспомним и скажем доброе слово о тех, кто в жестоких боях добывал ее, Победу. Поклонимся братским могилам по всей нашей земле, могилам во многих странах неблагодарной ныне Европы. Лежат в тех могилах русские и украинцы, белорусы и татары – сыны всех народов нашей страны. Я видела их в боях – то были подлинные братья и сестры. Ведь никто тогда не думал, кто идет с нами в атаку справа или слева, так же как не думала я, кто в одном экипаже со мной – абхазка или татарка, украинка или белоруска. Все верили друг другу беспредельно и знали: каждый придет на выручку в трудную минуту. И братство это было велико и свято. Сегодня их братские могилы стали немым укором тем, кто в националистическом угаре стал манкуртом, позабыв о нашей единой для всех матери-Родине, за которую и полегли в те могилы миллионы.

Вернувшись с фронта, мы вскоре стали искать друг друга, наводить справки, списываться, организовывать встречи. В мирных днях заставляло нас что-то держаться «до кучи». Чем-то эти дни не отвечали нашим фронтовым мечтам о будущем. Сейчас более или менее ясно – чем. Мы не ждали молочных рек и кисельных берегов. Своими глазами видели спаленные села, руины городов. Но у нас все же появились свои, пусть и расплывчатые, представления о справедливости, о собственном назначении, о человеческом достоинстве. Они удручающе не совпадали с тем, что нас ждало едва ли не на каждом шагу.

Об этом можно писать и писать. Судьбы складывались по-разному. Кому-то достался счастливый жребий. Кто-то вернулся на пепелище. Кого-то ждали. Кто-то оказался нежеланным. Один пил от отчаяния, другой обмывал удачи, третий прикладывался по окопной привычке. Число вариантов беспредельно, и отнюдь не все напасти списываются на общественные аномалии. О случившемся после войны поэт Слуцкий сказал: «Когда мы вернулись с войны, я понял, что мы не нужны». Но при этом многообразии, при несходстве участей и воззрений свой брат, прошедший теми же фронтовыми дорогами, лежавший в тех же медсанбатах и госпиталях, что и ты, должен был тебя понять, тебе посочувствовать. Я не склонна идеализировать сообщество ветеранов. Ему свойственны пороки любых других наших сообществ и коллективов. Оно не чуждо свар, склок, честолюбивого состязательства. Все как у людей. Но убедилась: в трудную минуту немедля поспешат на помощь, примчатся к больному однополчанину, из-под земли раздобудут дорогое лекарство. Найдут слово поддержки. Средний ветеранский возраст сегодня – за восемьдесят. При таком жизненном стаже что значат два-три года службы в одной давным-давно расформированной части? Значат очень многое, хотя и труднообъяснимое. Ведь людей объединяет не кровь, текущая в жилах, а кровь, текущая из жил. Но разве время не утишает боль утрат, не ослабляет память о потерях? Фронтовые годы – годы духовного взлета, братского единения, общих страданий и общей ответственности.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.