Гестапо ликвидирует гестаповцев

Гестапо ликвидирует гестаповцев

Рейхскомиссар Эрих Кох, «правитель Восточной Пруссии и Украины», большую часть времени проводил в Берлине или Кенигсберге. Там у него были промышленные и сельскохозяйственные предприятия.

Заместителем Коха по оккупированным территориям Украины был Пауль Даргель, являвшийся также статс-президентом так называемого правительства этих территорий. Даргель постоянно находился в Ровно, откуда он совершал инспекционные поездки в Киев, Николаев, Днепропетровск и другие города.

Пауль Даргель отличался крайней жестокостью. По приказам Даргеля и Коха в Ровно за время оккупации было расстреляно 102 тысячи советских граждан, то есть больше, чем все население этого города на то время.

Было решено казнить Даргеля как военного преступника. Осуществление операции поручили группе в составе: Николай Кузнецов (Грачев), Николай Струтинский и подпольщик Иван Калинин.

Кузнецов хорошо понимал опасность предстоящей операции. Ее осуществление требовало от участников не только высокого мастерства, смелости, мужества, но и готовности к самопожертвованию, к сознательному подвигу во имя Родины. Перед отправлением на задание Кузнецов оставил в отряде письмо в запечатанном конверте, которое просил вскрыть только в случае его гибели.

Вот что мы прочли в его письме, писал впоследствии Дмитрий Медведев:

«25 августа 1942 года в 24 часа 05 минут я спустился с неба на парашюте, чтобы мстить беспощадно за кровь и слезы наших матерей и братьев, гибнущих под ярмом германских оккупантов.

Одиннадцать месяцев я изучал врага, пользуясь мундиром германского офицера, пробирался в самое логово сатрапа – германского тирана на Украине Эриха Коха.

Теперь я перехожу к действиям.

Я люблю жизнь, я еще очень молод. Но если для Родины, которую я люблю как свою родную мать, нужно пожертвовать жизнью, я сделаю это. Пусть знают фашисты, на что способен русский патриот и большевик. Пусть знают, что невозможно покорить наш народ, как невозможно погасить солнце.

Пусть я умру, но в памяти моего народа патриоты бессмертны.

«Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету!»

Это мое любимое произведение Горького. Пусть чаще читает его наша молодежь…

Ваш Кузнецов».

Операция, получившая условное наименование «Дар», готовилась всесторонне и тщательно.

Служащей рейхскомиссариата Вале Довгер Кузнецов поручил изучить распорядок дня генерала Даргеля, установить, когда он прибывает на службу и когда заканчивает работу, выяснить, кто из охраны его обычно сопровождает, каковы особенности его поведения. По всем этим вопросам Валя собрала довольно обширную информацию.

Разведчики выяснили, что каждый день ровно в 13 часов 30 минут генерал отбывает из канцелярии в свой особняк на Шлоссенштрассе. На этой улице жили лишь высшие чины оккупантов. Местным жителям появляться там было категорически запрещено. Даргеля обычно сопровождал его адъютант в чине майора, который постоянно имел при себе красную сумку.

Кузнецову до той поры довелось видеть Даргеля всего один раз и то издали, на трибуне во время празднования дня рождения Гитлера. По городу генерал ездил в длинном черном лимузине марки «опель-адмирал», имевшем номер «R-4», но на обед он всегда ходил пешком.

А. Лукин и Т. Гладков отмечают, что предобеденная прогулка Даргеля от работы до дома имела своеобразный ритуал. Сначала на улице появлялись личные телохранители генерала – плечистый фельдфебель и и гестаповец в штатском. Охрана внимательно осматривала Шлоссенштрассе, и лишь после этого из здания канцелярии выходил сам Даргель. Он шествовал важно, размеренным шагом, не отвечал на приветствия встречных офицеров и солдат.

Впереди генерала шли два эсэсовца в штатском, а в двух шагах сзади следовал адъютант. От рейхскомиссариата до особняка Даргеля было около трехсот метров.

Иван Калинин, один из участников покушения, работал личным шофером у гебитскомиссара Ровно доктора Бера и имел доступ в его гараж. 20 сентября 1943 года он похитил из гаража «опель-капитан» серого цвета новейшей марки.

В 13 часов 27 минут Струтинский остановил машину в переулке, так чтобы из-за угла им был виден подъезд рейхскомиссариата. На Струтинском была немецкая военная форма.

Ровно в половине второго из подъезда вышел генерал, а за ним майор. Последний нес под мышкой красный портфель.

– Они, – тихо произнес Кузнецов. – Коля, газ!

«Опель» быстро настиг немцев. Кузнецов, окинув взглядом улицу, выскочил из машины с пистолетом в руке. Сделав несколько быстрых шагов, он оказался за спиной у генерала и его адъютанта. Все произошло в мгновение ока. Генерал, почувствовав неладное, попытался оглянуться, но Кузнецов хладнокровно выстрелил в упор в генерала, а потом в адъютанта.

Кузнецов прыгнул в машину, Струтинский дал газ, и автомобиль рванулся вперед. Все это длилось не более полутора минут. Пока нацисты пришли в себя, «опеля» и след простыл.

Через несколько дней стало известно, что Кузнецов ошибся. Он убил не Даргеля, а имперского советника финансов доктора Ганса Геля и его адъютанта. Гель имел ранг министра и в нацистской иерархии власти располагался гораздо выше Даргеля. Он прибыл в Ровно выкачивать налоги с населения, и Даргель гостеприимно принял его в своем особняке.

Кузнецов был уже в отряде, когда разведчики Куликов и Галузо принесли с собой местную газету от 26 сентября 1943 года. На первой странице крупным шрифтом было напечатано сообщение о гибели доктора Геля и майора Винтера. Кузнецов был вне себя. – Хоть документы проверяй предварительно! – в сердцах воскликнул он.

Между тем и в отряде и в Центре мнение об «ошибке» Кузнецова было полностью противоположным. Ликвидация Геля вызвала в Германии большой резонанс. Гитлер посмертно наградил Геля Рыцарским крестом и публично бросил упрек шефам гестапо Гиммлеру и Мюллеру в том, что они не способны воспрепятствовать «растущему бандитизму в оккупированных городах».

А. Лукин и Т. Гладков пишут еще об одном следствии этой акции возмездия. Дело в том, что на месте казни гестаповцы «нашли» бумажник, подброшенный Струтинским. Этот бумажник был изъят незадолго до покушения у одного пленного эмиссара украинских националистов, прибывшего из Берлина. В бумажнике находились паспорт, членский билет берлинского отделения организации бандеровцев и директивное письмо отделения националистов в Западной Украине с требованием усилить борьбу против партизан.

В отряде содержимое бумажника существенно изменили: добавили 140 немецких марок, – несколько американских долларов, пять фунтов стерлингов, несколько сотенных бумажек советских денег, три золотые десятки Царской чеканки и пригоршню золотых коронок от зубов. Расстреливая мирных людей, националисты вырывали у своих жертв эти «ценности» и прятали по бумажникам и карманам.

Директивное письмо из Берлина заменили на новое, в котором говорилось: «Дорогой друже! Мы очень удивлены, что ты до сих пор не выполнил нашего поручения. Немцы войну проиграли, это ясно теперь всем. Нам надо срочно переориентироваться, а мы скомпрометированы связями с гитлеровцами. Батько не сомневается, что задание будет тобой выполнено в самое ближайшее время. Эта акция послужит сигналом для новых акций против швабов».

Отвлекающий маневр советских разведчиков был задуман и осуществлен весьма искусно. Учитывалось, что гестапо и абвер с недоверием относятся к главарям бандеровцев, которые даже среди других квислингов выделялись продажностью. В частности, у них уже были определенные контакты с проанглийским крылом бандеровцев в Лондоне. Поэтому письмо, найденное на месте казни Геля, видимо, было расценено в гестапо как подлинное. В немецких газетах появилось сообщение о том, что служба контрразведки «вышла на след убийц» имперского советника Геля.

По приказу Кальтенбрунера сразу после покушения было арестовано 33 руководящих бандеровца, включая отдельных сотрудников гестапо и абвера. Все они были немедленно расстреляны, несмотря на заверения в верности фюреру и Великой Германии. Местная полиция в Ровно была полностью заменена на немецкую.

Выступая с речью на похоронах Геля, статс-президент Даргель гневно обрушился на «господ атаманов», упрекая их в неблагодарности по отношению к Германии, которая их «кормит, одевает и дает средства на борьбу с большевиками». На похоронах присутствовали многие высшие нацистские сановники.

Искусные действия Николая Кузнецова и его товарищей не только стоили жизни многим прислужникам немцев, но и окончательно поколебали доверие гитлеровцев к местным националистам.

Было решено повторить покушение на Даргеля в тот же час и на том же месте 8 октября, хотя обстановка в городе осложнилась. После 20 сентября меры охраны в Ровно были резко усилены. На подходах к рейхскомиссариату и вдоль всей улицы Шлоссенштрассе круглосуточно дежурили наряды эсэсовцев на мотоциклах и автомобилях с расчехленными пулеметами. Окрестности города непрерывно патрулировали наряды полиции. Пропускной режим был резко ужесточен…

Струтинский сопровождал Кузнецова и на этот раз. Машина у них была та же самая, что и 20 сентября только перекрашенная в зеленый цвет и с другим perистрационным номером. Они остановились на уже знакомом месте и стали ожидать появления Даргеля. Струтинский сделал вид, что устраняет неисправность в моторе, а Кузнецов стоял рядом.

Увидев Даргеля, Кузнецов окликнул его:

– Господин Даргель?

– Да, да! – Даргель повернулся в его сторону.

Кузнецов выхватил гранату, специально приготовленную для этого случая в отряде испанцем Ивансом, и бросил ее в сторону Даргеля. Прогремел взрыв.

Даргель и его адъютант упали на тротуар. Небольшие осколки впились Кузнецову в левую руку, пока он вскакивал в машину.

На этот раз уйти незамеченными не удалось. Невдалеке от места, где произошло покушение на Даргеля, стоял дежурный автомобиль гестаповцев – пикап. Струтинскому и Кузнецову надо было проехать мимо гестаповцев – иного пути не было. На их счастье, шофер пикапа, напуганный взрывом гранаты, никак не мог завести мотор. Когда же наконец пикап тронулся с места, зеленый «опель» был уже далеко.

Началась погоня.

На окраине города Кузнецов увидел гнавшийся за ними пикап с гитлеровцами. Впереди, метрах в ста, был виден такой же зеленого цвета «опель», как у Кузнецова, идущий в том же направлении.

– Сворачивай влево! – крикнул Кузнецов Струтинскому.

Струтинский так круто повернул машину, что она чуть не опрокинулась. Переулком они вылетели на параллельную улицу и помчались уже в обратном направлении – прямо к лесу.

Гестаповцы продолжали гнаться за «опелем». За городом, на шоссе, они открыли по нему огонь. Пуля попала в покрышку, и «опель» на полном ходу занесло в кювет. Из машины гестаповцы вытащили полуживого от страха майора, избили его и увезли в гестапо. Кузнецов лишь на «зеленом маяке» заметил, что ранен в руку. Осколок гранаты впился ему в предплечье, едва не задев артерию. Рана была опасной, так как от малейшего движения рукой осколок мог порвать артерию, и тогда было бы неизбежно сильное кровотечение.

Доктор Цессарский, приступая к операции, хотел было сделать Кузнецову обезболивающий укол, но Николай решительно возразил:

– Доктор, режьте без укола!

– Почему? Операция очень болезненная. Я должен буду разрезать ткани почти до самой кости. А новокаина у меня достаточно.

– Я должен проверить себя. Кто знает, какие пытки придется вынести, если окажусь в лапах гестаповцев. Поэтому мне надо быть готовым ко всему.

Что касается Даргеля, то ему повезло и на этот раз. Граната, брошенная Кузнецовым, разорвалась на мостовой, у самой бровки тротуара, и взрывная волна ударила в противоположную сторону. Взрывом гранаты были убиты адъютант Даргеля и какой-то подполковник, случайно оказавшийся на противоположной стороне улицы, в него угодила ручка гранаты. Даргель же был тяжело ранен и контужен. Специальным самолетом его срочно отправили в Берлин, на чем и закончилась его карьера «государственного» деятеля.

Но прежде чем потерять сознание, Даргель успел произнести:

– Обер-лейтенант! Обер-лейтенант с Железным крестом на груди.

События в Ровно привели в ярость рейхсфюрера Генриха Гиммлера. Он приказал снова сменить руководство гестапо и полевой жандармерии в городе. Прежних руководителей разжаловали и отправили на фронт. Шефом гестапо Украины был назначен гауптштурмфюрер СС Ханке, переведенный из Житомира.

В это время в предчувствии поражения фашизма в войне Гиммлер провел 4 октября 1943 года совещание в Познани, на которое созвал эсэсовских генералов и высших руководителей гестапо. На совещании Гиммлер изложил принципы гитлеровской политики в оккупированных районах Советского Союза в связи с изменившейся обстановкой. Этот человеконенавистнический доклад Гиммлера приводился на Нюрнбергском процессе военных преступников в 1946 году в качестве одного из свидетельств фашистского варварства.

«Для нас, эсэсовцев, – говорил Гиммлер, – главный принцип следующий: мы должны относиться лояльно, уважительно, по-братски к людям одинаковой с нами крови, только к ним. Но нас совершенно не касается судьба русских. Будет этот народ процветать или умирать с голоду, касается меня лишь постольку, поскольку русские – рабы нашей культуры. Меня не волнует, если десяток тысяч русских женщин умрет от истощения, копая противотанковый ров, так как этот ров должен быть построен в интересах Германии. Само собой разумеется, что мы не должны быть грубыми и без нужды вести себя по-скотски; мы, немцы, единственный народ в мире, который пристойно относится к животным, следовательно, точно так же мы должны относиться и к животным в человеческом облике. Вместе с тем помогать их развитию было бы преступлением против нашей крови, так как в будущем это создало бы проблемы и трудности для наших детей и внуков. Если кто-нибудь подойдет ко мне и скажет: «Я не могу строить противотанковый ров с женщинами и детьми, так как они погибнут от такой работы, а это не по-людски», – я ему отвечу: «Вы преступник. Если этот ров не будет вырыт, погибнут немецкие солдаты. А они сыновья немецких матерей. Они нашей крови». Эту мысль я хочу вселить в душу каждого эсэсовца как один из самых святых законов Для нашего будущего. Я требую, чтобы таким образом они относились ко всем негерманским народам, особенно к русским и вообще к славянам».

Этот документ имеет номер 1919.

Энергичный Ханке старался действовать в духе рекомендаций своего шефа, пытался оправдать оказанное ему доверие.

Первым делом Ханке приказал провести перепись населения Ровно. На дверях каждого дома были вывешены списки проживающих в них людей. Последняя фамилия в списке была подчеркнута жирной линией, ниже которой следовала личная подпись Ханке, заверенная печатью. Короче говоря, дополнить список новыми фамилиями было невозможно.

Одновременно весь город был обклеен плакатами которые предупреждали, что жильцы данного дома будут расстреляны, если после полицейского часа в доме будет обнаружен посторонний.

Ханке преследовал цель нейтрализовать работу советской разведки и введением «железного порядка» запугать жителей города. Но Медведеву пришла в голову одна занятная идея, которая полностью дискредитировала систему гауптштурмфюрера Ханке.

По указанию Медведева подпольщики сняли с нескольких домов списки и доставили в отряд. Здесь на пишущих машинках за два дня было подготовлено несколько тысяч аналогичных бланков. В верхней части бланка было напечатано всего три слова: «В этом доме проживают». Середина листа была пустая, а в нижней его части была заделана подпись гауптштурмфюрера СС Ханке, заверенная гестаповской печатью.

Бланки списков в течение одной ночи заполнили город. Их расклеили на стенах зданий и заборах, разбросали на улицах, на рынках. Несколько экземпляров было послано по почте в адрес гестапо и рейхскомиссариата.

Идея Ханке была безнадежно скомпрометирована. Теперь каждый владелец дома или квартиры мог вписать в список кого угодно, и проконтролировать это было невозможно.

Ханке был снят с должности и, как и его незадачливые предшественники, отправлен на фронт.

– Всегда приятно слышать плохую весть о плохом человеке, – сказал Кузнецов Струтинскому, читая письмо Вали Довгер об очередной «сече» гестаповцев в Ровно.