Десять из Павяка

Десять из Павяка

В декабре 1905 года после нескольких недель пребывания на свободе Макс Горвиц снова арестован. Взяли его в редакции «Курьер Цодзенный» — газеты, которая в течение месяцев революционного мятежа была органом ПСП, и посадили в следственный изолятор на Павяке. В апреле 1906 года ему удалось, буквально не выходя из камеры, организовать одну из самых заметных политических акций — знаменитый побег «Десяти из Павяка». С таким названием в межвоенное двадцатилетие был снят фильм, и тогда же появились многочисленные публикации об этой истории. Главным героем выступает тут Ян Гожеховский — «Юр», будущий муж Зофьи Налковской, один из активнейших членов Боевого отряда ПСП. Естественно, в этом событии он был всего лишь исполнителем, но его роль требовала мужества, от которого в жилах стынет кровь. Однако сама идея дерзкого побега родилась в голове «Вита» — то есть Горвица. Детали предприятия были продуманы им с сокамерником и партийным товарищем Павлом Левинсоном[56], а координатором действий стал находившийся на свободе Феликс Кон. Все трое — представители левого крыла ПСП. И все евреи. Будущие коммунисты.

Несмотря на растущий раскол в ПСП, левые еще продолжали действовать совместно с правыми. Через четырнадцать лет, в 1920 году, Кон с помощью большевистских штыков пытался превратить возрожденную Польшу в советскую республику. Макс как опасный политический преступник сидел в тюрьме. А Гожеховский был главным комендантом Городской милиции в Варшаве.

Не углубляясь в рассуждения на политические темы, не приписывая никому заслуг, как и не отнимая их, я бы хотела изложить эту историю в той ее версии, как она была запечатлена в автобиографии Феликса Кона, а также в повести о Максе его племянника историка Яна Канцевича. Математически точный расчет, детально расписанная акция, число и точность конкретных подробностей составляют детективный киносюжет, в котором — как может показаться — нет и тени правдоподобия.

Макс уже два месяца сидел на Павяке, когда разнеслась весть, что в тюрьму привезли десять человек, которые были схвачены полицией за то, что стреляли в нападавших на толпу казаков: по поручению партии они защищали социалистическую демонстрацию. В Варшаве тогда действовало особое положение, и после короткого разбирательства их приговорили к смерти. Приговор подтверждался генерал-губернатором, после чего их перевезут в Цитадель для приведения приговора в исполнение. Положение выглядело безнадежным. Но именно безнадежные ситуации всегда заставляли Макса мобилизовать силы. Вместе с Левинсоном он продумал план отбить смертников. Естественно, с помощью извне.

Каким-то таинственным образом он расположил к себе начальника тюрьмы, который дал понять, что ему эта работа невыносимо надоела и он предпочел бы удрать за границу, будь у него надлежащие деньги. После небольшой торговли выяснилось, что за десять тысяч рублей он согласится на сотрудничество. Связующим звеном между Максом и товарищами из варшавской организации ПСП стала его сестра Камилка, которая регулярно навещала его вместе с матерью. Юлия терпеливо сносила бесчисленные экстравагантные выходки младшей дочки, давно примирилась с ее политической активностью, не причитала, когда ту арестовывали, без уговоров вносила за нее выкуп, благодаря чему ее выпускали, но продолжала считать недопустимым, чтобы молодая женщина, одна, без провожатых, расхаживала по тюремным коридорам под бесцеремонные взгляды стражи, а потому на все свидания неукоснительно сопутствовала ей сама. Тогда-то и передал Макс Камилке просьбу: пусть как можно скорее к нему придет товарищ «Болеслав» — Феликс Кон.

Кон даже скрывать своего удивления не стал, когда в Центральный революционный комитет, где он нес дежурство, к нему с этим поручением пришла сестра «Вита». Ушам своим не поверил. <…> Вит — испытанный партиец, бежал из Сибири, член Центрального Комитета <…>, звал меня, бывшего каторжанина, живущего на нелегальном положении, за которым гоняется полиция, к себе «на свидание» в тюрьму!.. В первый момент мне даже показалось это просто неслыханным. Но ведь вызывал Вит, серьезный деятель, который взвешивал каждое слово, раскладывая по полочкам любое решение.

— А он вам не сказал, зачем?

Сестра Вита, очень на него похожая, тихо ответила:

— Нет. Но чтоб пришли к нему как родственник, вместе с нашей матерью.

С тяжелым сердцем отправился Кон «на свидание», выдавая себя за родственника Макса, и при этом не врал, будучи дядей жены. Сопровождала его моя мужественная прабабушка, которая на Павяке после стольких здесь встреч с вечно сидевшими своими детками, чувствовала себя почти как дома. В комнате свиданий через решетку сын изложил свой замысел.

— Надо прислать управляющему тюрьмой постановление, подписанное оберполицмейстером Мейером, что в такой-то час в тюрьму явится за приговоренными к смерти заключенными ротмистр жандармерии с эскортом и что к этому времени надлежит приготовить тюремную карету и арестантов. Нетрудно будет также подобрать людей для выполнения этого плана: смелых, решительных и что самое главное — сообразительных.

Кон отнесся к замыслу как к опасной авантюре. Во время особого положения в городе полиция была более чем начеку, на каждом перекрестке были расставлены постовые солдаты, по улицам день и ночь гарцевали, патрулируя, казаки.

— Можно и нужно это осуществить, — настаивал Вит. — Несколько портных подгонят мундиры, жестянщик — бляхи на шапки, военные натренируют «полицейских» и «жандармов»… Уверен, что получится.

Ошеломленный «товарищ Болеслав» согласился принять в этом участие.

Задача «Болеслава» на данном этапе — посвятить партийных товарищей в замысел. Найти соответствующих исполнителей. Подготовить роли. С большим энтузиазмом к сотрудничеству подключилась «товарищ Анна» — Зофья Поснер — та, что в предыдущей главе вместе с женой Макса Стефанией прятала у моей прабабки похищенные деньги. В роли ротмистра царской жандармерии согласился выступить Ян Гожеховский. Нервы у него были стальные, он ничего и никого не боялся, но ужасно говорил по-русски. И тогда его пришлось сделать бароном фон Будбергом, прибалтийским немцем на службе у России. Кон поставил ему правильный акцент в двух-трех русских фразах, которые он должен был произнести, забирая заключенных. Самым важным и трудным было слово «пошевеливайтесь!». Но именно оно производило должное впечатление.

Нашлись желающие на роль «конвоиров заключенных» из Цитадели и командующего ими офицера. Партийные портные сняли мерку и великолепно сшили необходимые мундиры, шапки и шинели. Настоящий инструктор на частной квартире обучал будущих «полицейских» муштре. Инструктор и его ученики, сняв обувь, — одни на босу ногу, а другие в носках, чтобы «марш» двенадцати не вызвал переполоха, по приказу разворачивались, выстраивались в две шеренги, маршировали строем в ряд, по двое, по четверо. Все это делалось в абсолютном молчании и сосредоточенности, и только раздававшаяся полушепотом команда прерывала тишину.

Легче всего оказалось подготовить официальное письмо, подписанное оберполицмейстером, с приказом для начальника тюрьмы выдать узников. Партийные печатники с профессиональной опытностью умели сделать любые фальшивые документы со всеми полагающимися быть подписями, штемпелями и печатями. Решили, что для осторожности приказ не станут высылать почтой. Его вручит начальнику тюрьмы барон, а за час до этого в тюрьму позвонит Феликс Кон, который великолепно говорил по-русски, и передаст приказ приготовить заключенных к транспортировке.

Продумано было все до мелочей. Нашли сад на окраине Варшавы, где после освобождения арестантов надо было спрятать тюремную карету. В нужный момент начальнику тюрьмы вручили деньги, чтобы сразу же, после отъезда заключенных, мог успеть на Варшавско-Венский вокзал и оттуда улизнуть за границу. И меня вовсе не удивит, если когда-нибудь выяснится, что эти десять тысяч рублей пронесла моя прабабушка. Например, в пироге со сливами, который испекла для сына.

23 апреля 1906 года все приготовления были закончены. Вечером в заранее определенном безопасном помещении собрался «эскорт», одетый в полицейские мундиры. Гожеховский — фон Будберг представлял собой идеальную копию немецкого барона: широкая, расчесанная на две стороны борода, очки в золотой оправе, голубой жандармский мундир с погонами и аксельбантами. В городе было совершенно темно, когда Феликс Кон шел на очередную, оговоренную квартиру. Там набрал номер телефона. В канцелярии тюрьмы сняли трубку и услышали русский голос:

— Говорит полицмейстер города Варшавы. Кто у аппарата?

— Начальник следственный тюрьмы. <…> Слушаю, ваше превосходительство!

— Через час к вам прибудет ротмистр фон Будберг с моим приказом. К этому времени приготовьте к переводу в десятый Павильон следующих заключенных. Попрошу точно записать их фамилии. <…> К прибытию ротмистра все должно быть сделано. Подготовьте тюремную карету. Конвой не нужен: ротмистр прибудет со своим эскортом. Вы все запомнили?

— Так точно!

— Прошу проследить, чтобы все прошло без задержек.

— Слушаюсь! Все будет исполнено.

В два часа ночи к тюрьме подъехали две повозки. Из одной высадился ротмистр с двумя полицейскими, а из другой — еще четыре полицейских. В тюремной канцелярии барон вручил начальнику тюрьмы запечатанный пакет с приказом оберполицмейстера. Уже ждала тюремная карета с ни о чем не догадывавшимся извозчиком. Заключенных разбудили и сообщили, что их увозят в Цитадель. Они были уверены, что на казнь. Когда они появились во дворе тюрьмы, «полицейские» по приказу своего «командира» обнажили сабли, а барон фон Будберг начал грубо орать на заключенных: «Пошевеливайтесь!» Когда их посадили в карету, два полицейских сели рядом с ничего не подозревающим кучером, а фон Будберг с четырьмя оставшимися сел внутрь. Карета выехала за ворота Павяка.

Повернули в сторону Цитадели. Довольно долго ехали в молчании пустынными в этот час улицами города. Когда уже подъезжали к окраине, один из сидевших на козлах «полицейский» крикнул: «Стоп! Ослабло колесо», — и соскочил на землю. Его товарищи поспешили на помощь. Извозчик остановил повозку и спустился посмотреть, что произошло. Ему тут же набросили на лицо платок с хлороформом, связали и впихнули в карету. Его быстро заменили на козлах и погнали лошадей. Лишь теперь арестанты поняли, что к чему.

Все, кроме извозчика, почувствовали себя в безопасности только тогда, когда карета въехала в сад на окраине, недалеко от улицы Жытной, что рядом с Окоповой. Там узников выпустили и тщательно проинструктировали. Одетым в заранее приготовленные пальто надлежало пробраться в оговоренные квартиры друзей, где быстро переодеться и побриться, там же для них были приготовлены и фальшивые документы. Затем железнодорожники-партийцы должны были доставить их на вокзал и перевезти ближайшими поездами — пассажирскими или товарными — за границу. Им были вручены заграничные адреса, где их ждали люди, готовые им помочь.

Полицейские сбросили с себя мундиры, под которыми у них была гражданская одежда, отдали револьверы и исчезли. Тюремную карету со связанным извозчиком нашли в саду рано утром 24 апреля. Арестованные уже мчались к самой границе. А на стенах Варшавы были расклеены заготовленные заранее обращения Центрального революционного комитета ПСП «НАША АМНИСТИЯ». Здесь сообщалось поименно о побеге из Павяка десяти узников. Никто из участников этой акции не пострадал. Никто из властей не догадался о роли Макса. Через две недели в очередной раз он был приговорен к ссылке в Сибирь и снова отправлялся в долгий путь. А добравшись до цели, бежал еще быстрее, чем обычно. Как устроился за границей начальник тюрьмы Деренговский, никто не знает.