Глава 9. Горы

Глава 9. Горы

Мое первое знакомство с высокими горами происходило под руководством однокурсника Лины по философскому факультету МГУ Кирилла Волкова. Они вместе готовились к кандидатскому экзамену. Об этом очень незаурядном человеке я должен написать. Старше меня на год, он встретил войну уже в армии, в артиллерийском дивизионе, приданном пехотному полку. Отличался дерзкой храбростью. Однажды случилось так, что отступавший полк не сумел вывезти его пушку из внезапно захваченного немцами села. Однако отступление по фронту остановилось километрах в двух от этого села, где посередине улицы красовалась брошенная пушка. Были у нас в начале войны быстроходные, крошечные танки с одним водителем-пулеметчиком и почти без брони. Их называли танкетками. Вот на такой танкетке средь бела дня Кирилл влетел в село, на глазах у остолбеневших от изумления немцев выскочил из нее, прицепил пушку и увез в расположение своего полка...

В один из первых месяцев войны он был контужен и без сознания взят в плен. Из лагеря военнопленных бежал. Его поймали, приговорили к расстрелу, но в какой-то сумятице не расстреляли, а отправили в концлагерь, находившийся в самой Германии. Кирилл сумел организовать групповой побег и оттуда. Беглецы прошли ночами почти всю Чехословакию, но были обнаружены крестьянами и выданы немцам. На этот раз его упрятали в «лагерь уничтожения» Гроссрозен. Из него убежать оказалось невозможно. Но зато этот 19-летний русский мальчишка создал в лагере тайную организацию сопротивления, о которой рассказали немецкие коммунисты после освобождения. Благодаря чему его не только не отправили у нас в «места отдаленные», а позволили поступить в Московский Университет. Впрочем, по его окончании (с дипломом отличника) он не получил направления на работу и лишь с трудом устроился преподавателем логики и психологии в одну из окраинных школ Москвы.

Почти неподвижные черты его бледного лица производили впечатление сдержанной и сильной воли. Впрочем, в дружеской компании он был не прочь пошутить и попеть туристские песни. И вообще, несмотря на всю твердость характера, в душе был романтиком. Подружившись, мы, кроме гор, часто ходили с ним в подмосковные походы. Домашней постели он предпочитал ночевку в палатке у догорающего костра. Физически сильный, не умел сочувствовать слабости других и вообще, казалось, не знал чувства жалости. Оно и понятно после всего, что ему пришлось пережить за три года пребывания в немецких концлагерях. Его было страшно будить. Он вскакивал, озираясь, с расширенными от ужаса глазами, и лишь через пару минут приходил в себя. Нравственная сила Кирилла, пожалуй, яснее всего проявилась перед смертью. В начале восьмидесятых годов (он уже был директором школы) у него обнаружилась тяжелая сердечная аритмия. После бесплодной попытки лечения электрическим шоком врач больницы, по настоянию Кирилла, сказал ему, что жить осталось не более двух лет. Он оставил работу и в компании с одной только Женей, своей женой, посвятил эти годы смелым туристическим походам по стране. Летом они забирались (с солидным запасом лекарств у Жени) в верховья северных уральских рек и на байдарке спускались по ним через безлюдные леса, оба готовые к неожиданному и мгновенному концу. Умер он, однако, в московской больнице ровно через два года, запретив жене присутствовать при его последних минутах.

Таков был наш командир. Это слово здесь следует понимать в самом что ни на есть буквальном смысле. Участники высокогорного похода выбирают самого опытного и сильного из них командиром еще до начала подготовки к выходу в горы. И на этом демократия кончается. Командир назначает маршрут, проверяет снаряжение каждого из участников похода, составляет меню питания на все дни передвижения по горам, где на пути не встретится ни одного населенного пункта. Дает указания по закупке продуктов — наименьшего веса при максимальной питательности. Основу их составляют мясные консервы, концентраты супов и каш, сухофрукты, сахар и чай. Черные сухари каждый сушит для себя сам. Кроме этого, запасают аскорбиновую кислоту в таблетках и на случай особо трудных ситуаций — шоколад.

В горах власть командира абсолютная. Никто не смеет отступить ни на шаг в сторону от пути, по которому он ведет группу, или отстать от нее. Командира утверждает Совет московского клуба туристов, прежде чем дать группе официальное разрешение на прохождение маршрута. Это разрешение служит пропуском для лесников и инспекторов горно-спасательной службы, пункты которой разбросаны по всему высокогорью страны. Оно же возлагает на командира уголовную ответственность за все несчастные случаи, которые могут произойти в походе. С горами не шутят! Этот закон добровольно принимают все участники похода. Принимают потому, что из печального опыта других туристов знают, что за легкомысленное поведение в горах нередко расплачиваются жизнью. (По каждому случаю гибели в горах проводятся следствие и суд.)

Командир все время наблюдает за самочувствием всех членов группы. Перераспределяет груз в рюкзаках, если замечает, что кому-то идти труднее, чем другим. Это принимается беспрекословно и тем, чей рюкзак облегчается (гордость изволь оставить внизу), и тем, кто получает добавочный груз. Все понимают, что темп движения определяется по слабейшему. И если этот темп окажется слишком медленным, группа может не успеть спуститься с перевала через ледник к границе леса. А это означает «холодную ночевку», без костра и горячей пищи. После чего продолжение спуска станет вдвое опаснее.

Тот первый поход с Кириллом по трудности своей был пустяковым по сравнению с моими последующими опытами. Главный Кавказский хребет мы пересекали в его западной, относительно невысокой части — по Санчарскому перевалу, практически бесснежному. Высокогорные ледники мы видели лишь издали, на востоке. Но это была первая встреча с горами и потому запомнилась особенно ярко.

Помню восхитительные волнения подготовки к походу, которая началась еще в январе. Кирилл собрал группу из восьми человек — четверо мужчин и четверо молодых женщин. Все — учителя, кроме Таи, моей приятельницы по учебе в МАИ. Он подробно описал нам весь маршрут по «крокам» — от горного селения лесорубов Архыз до выхода к озеру Рица — так, как будто он уже проходил его. «Кроки» — это подробные описания и схемы пройденных маршрутов, которые каждая группа горных туристов по возвращении из похода сдает в библиотеку Московского клуба туристов. Из комбинаций этих кроков составляют свои маршруты командиры начинающих групп вроде нашей. Опытные группы ходят частично по неизведанным тропам и перевалам, пополняя коллекцию кроков. Маршруты, естественно, бывают различной трудности и опасности. Поэтому совет клуба очень внимательно знакомится с горным опытом не только командира, но и каждого участника группы, прежде чем дать свое разрешение на поход. Наш маршрут был утвержден как поход самой легкой, первой категории. Снаряжение группы — самое примитивное. Единственный ледоруб у Кирилла. Остальные вырежут себе надежные палки уже на месте. Костюмы — обычные лыжные. Вместо горных ботинок с твердой, крупнорифленой подметкой или металлическими зубцами («триконями») — лыжные ботинки, подбитые для увеличения трения кордом от автомобильных шин. Для защиты от горного солнца — соломенные шляпы с широкими полями и резинками под подбородок. Спальные мешки на ватине шили сами. Рюкзаки — «абалаковские», небольшие, лежащие на спине, а не возвышающиеся над головой, как нынешние. Их объема достаточно для нашего минимального груза — в среднем по 25 килограммов у мужчин и 20 у женщин. (Продукты на 15 дней похода, спальники, свитера, шерстяные носки, рукавицы, котелки, топорики, ножи и электрические фонарики.) Сами рюкзаки довольно тяжелые, зато сделанные из такой толстой и прочной ткани, что не боятся зацепления за любые острые камни. Удалось купить две номинально двухместные легкие палатки — «серебрянки». Двускатные, покрытые совершенно непромокаемой тканью серебристого цвета — какого-то авиационного, может быть, парашютного происхождения. Никаких ковриков для подстилки не берем, рассчитывая ставить палатки на слой хвойного лапника или травы. В палатках расположатся по четыре человека, будет тесно, предстоит спать на боку и переворачиваться всем четверым одновременно.

Описывать подготовку к другим походам я не буду. Они отличались, ввиду увеличения сложности, постепенным совершенствованием снаряжения. Со второго похода у нас появилась страховочная («основная») веревка. Потом — грудные обвязки из «репшнура», на которые навешивают металлические «карабины» с пружинными защелками. В них закрепляется или продевается страховочная веревка. Года через три в продаже появились и польские горные ботинки. В последующих походах (уже без Кирилла) ледорубы были у всех участников. Но скальные и ледовые крючья я увидел впервые только в альплагере...

Поездом мы доехали до Черкесска. Потом рейсовым автобусом до станицы Зеленчукской. Здесь цивилизация кончалась. До поселка Архыз мы добирались на порожнем грузовичке по меньшей мере пятнадцатилетнего возраста (марки АМО), на котором возят лес из Архыза по вырубленной в горе дороге. На высоте примерно пятидесяти метров она нависает над бурной и полноводной рекой Зеленчук. Ширина этой дороги такова, что два грузовичка на ней разминуться не могут. Тому из них, кто находится ниже, приходится пятиться задним ходом до ближайшей ниши в скале, сделанной специально для разъезда.

Ехали быстро. Примерно на середине пути, который длился часов пять, остановились на вырубленной в скале довольно большой площадке, в глубине которой стоял маленький магазинчик. Вместе с водителем, чтобы размять ноги, мы зашли в него. И с ужасом увидели, как продавец налил, а наш шофер выпил полстакана водки и, не закусывая, направился к грузовичку. Погрузились и мы. А что нам оставалось делать? Потом в Архызе нам объяснили, что все это в порядке вещей. По узкой горной дороге, все время немного осыпающейся с ближнего к реке края, надо ехать быстро и лихо — без колебаний. Иногда одно или другое колесо с наружной стороны оказывается над пустотой. Такое место надо проскакивать быстро, по инерции, чтобы машина не успела накрениться, застрять и сползти в пропасть. (Кстати, по дороге мы видели внизу, у реки, два или три грузовичка, которых постигла эта участь.)

Ночевали в Архызе, на полу маленькой поселковой школы. Наутро Кирилл повел нас для акклиматизации и тренировки, без рюкзаков, на хребет Абишера-Ахуба, возвышающийся над поселком. Раньше на хребте разрабатывали баритовые рудники, и потому туда вела, петляя по лесу, довольно хорошая и не очень крутая дорога длиной около трех километров. Впоследствии я поднимался по этой дороге много раз быстрым шагом. Но это первое в моей жизни «восхождение» было мучительно трудным. Хотя мы шли медленно, сердце колотилось так, что казалось, оно выскочит из груди, а ноги на половине подъема начали дрожать.

Но вот мы вышли из леса на альпийский луг, сели в высокую траву и, наконец, оглянулись вокруг. Перед глазами впервые открылась картина горной страны. Бескрайний простор! Вздыбленный, словно море, высокими горами, увенчанными белой пеной снежных полей и ледников. Они были далеко, эти горы, и поднимались намного выше нашего уровня. И все же мы почувствовали себя путниками, уже вступившими в пределы нового, ни на что не похожего царства. Восхищенные и притихшие, снова и снова обшаривали взглядами гигантский полукруг изломанного горами горизонта. Это первое впечатление от гор забыть невозможно! Даже сейчас, спустя полвека, оно живо поднимается из глубин памяти...

После еще одного дня акклиматизации в Архызе мы выступили в поход. Наш путь лежал через довольно мрачный хвойный лес и невысокий хребтик «местного значения» к старообрядческому поселку Пхия. На первых же километрах подъема на него меня с непривычки ожидало тяжкое испытание. Я был молод и не слаб. Рюкзак весом в 25 килограмм поначалу показался мне не тяжелым. Но уже через полчаса восхождения по не слишком крутой лесной дорожке я почувствовал, что вес рюкзака по меньшей мере удвоился, что меня совершенно покидают силы и я вот-вот рухну наземь. Оказаться слабейшим в группе очень не хотелось. Наметил себе шагах в пятидесяти впереди какое-то приметное дерево и решил, что дотащиться до него все-таки смогу, а там скажу Кириллу, что мне нехорошо и я должен передохнуть. Достигнув намеченной цели, сказал себе, что все-таки еще иду и, наверное, смогу дойти до виднеющегося впереди на дорожке большого камня... И так, преодолевая из, казалось бы, последних сил один короткий отрезок пути за другим, все-таки дотянул предписанные командиром 45 минут. Существует ли в русском языке более прекрасная фраза, чем «Привал, пятнадцать минут!»? Немедленно рюкзак на землю, сам туда же рядом, ноги на рюкзак, глаза — на клочок синего неба между ветвями... Господи, какое счастье! Всем, кто впервые соберется в высокогорный поход, сообщаю, что самое лучшее в нем — это отдых на маршруте...

Большой привал с ночевкой устроили на берегу лесного озера. Должен пояснить, что организация привала — это еще не отдых, а срочная и ответственная работа (правда, без рюкзака). Первым делом надо поставить палатки. В горах погода меняется так быстро, что ясный вечер может смениться дождем в течение пятнадцати минут. Пока мужчины заготавливают колышки для растяжек, девушки ломают хвою или рвут папоротник и устраивают подстилки под палатками. Ставят и надежно закрепляют палатки растяжками мужчины. Тем временем девушки отправляются на сбор растопочного материала для костра. Лучше всего — тонкие сухие веточки и желтая сухая хвоя. Но не лежащие на сырой земле, а обломанные с засохших деревьев.

Вскоре подходят и мужчины — топориками обрубают толстые сучья с тех же сухих деревьев, а также изготавливают опорные рогатки и перекладину для костра. Девушки возвращаются к палаткам, достают из рюкзаков, согласно указанию «начпрода» (это одна из них) продукты, расписанные заранее на данный день. Разжигают костер. Возвращаются и мужчины с охапками толстых сучьев. Костер переходит в их ведение. Они же приносят воду и подвешивают над огнем котелки (ведра маленькие группы не берут).

Все эти первоочередные операции выполняются без каких-либо указаний и немедленно, даже не сняв ботинки. Каждый участник группы знает, что и в каком порядке надо делать.

Когда костер разгорелся, топлива запасено достаточно (в том числе и на утро), вода греется, можно расслабиться, расстелить спальники, переодеться, сменить ботинки на легкие сандалии или тапочки. Теперь у костра главенствуют девушки. Варят из концентратов два горячих блюда и чай, готовят бутерброды. Дежурных не назначают. Каждый участник похода ищет, где и в чем он может помочь, не дожидаясь приглашения. На привалах, как и на маршруте, господствуют отношения дружбы и взаимопомощи.

Но вот плотный обед (он же ужин) окончен. Девушки горячей водой моют котелки и миски. Мужчины затягиваются первой сигаретой. До чего же она желанна после трудного перехода и обильной еды! Если не очень поздно и не слишком устали, сидят часок-другой у костра. Что-нибудь рассказывают или поют хором (гитару в высокие горы берут редко — помеха)...

Рано утром вышли на подъем к Санчарскому перевалу. Ноги болели, но рюкзак уже не изменял своего веса в пути. Идти было тяжело, однако вчерашнее отчаяние не повторилось. Быть может, еще и оттого, что вышли из леса на каменистую тропу, где нас обдувал прохладный ветерок. Короткий привал делали у нарзанного источника. Это оказалась ярко-рыжая, каменистая площадка не более двадцати метров в поперечнике. На ее поверхности мы насчитали семь небольших кипящих лужиц, из которых выбегали тонкие, прозрачные струйки. Это и есть нарзанные ключи. Самое удивительное, что все они, столь близко расположенные друг к другу, различаются между собой по вкусу. Местные жители приезжают сюда на несколько дней лечиться от разных болячек. Одну из таких компаний мы застали. Они объяснили, что каждый из семи источников имеет свое лечебное действие: «от живота», «от глаза», «от зуба» и прочие.

Потом двинулись дальше. Иногда приходилось пересекать небольшие и некрутые снежные поля. Снег на этой высоте еще довольно мягкий. Идти по нему приятно. Бесснежный перевал взяли легко. За ним мы сразу оказались на роскошном ковре рододендронов — крупных, нежных, бледно-розовых, чайного цвета или белых цветов. Они не только красивы, но имеют еще то немаловажное достоинство, что их древовидные стебли представляют собой превосходное топливо. Поэтому, выбрав на этом ковре ровную площадку, мы, несмотря на относительно ранний час, остановились лагерем на ночлег.

Утром начали спускаться по хорошей тропе через веселый лиственный лес южного склона хребта. Чистое удовольствие! Пришли в большой горный поселок Псху, расположенный на берегу полноводной реки Бзыбь. Шли вдоль нее с двумя ночевками. Потом поднялись на невысокий хребтик Лакорозитау, где обнаружили обширную пасеку. Вдоволь поели меду. Приветливый пасечник Василь предложил сводить нас в Большой каньон Бзыби. Неподалеку от пасеки, еле поспевая (хотя и без рюкзаков) за Василем, едва заметной тропинкой, вьющейся по очень крутому склону начали спускаться в глубину постепенно сужающейся щели в горе. По мере спуска нарастал шум бегущей где-то внизу и сбоку от нас реки. Спустились до дна расщелины и по нему вышли к самому берегу Бзыби. Оказались на маленькой площадке, где этот шум превратился в такой грохот, что, обмениваясь впечатлениями, приходится кричать друг другу на ухо. Здесь темно. Высоко над нами виднеется узкая полоска голубого неба. А под ногами со страшной скоростью мчится вся сплошь белая от пены мощная река, загнанная в узкое, метра два шириной каменное ложе. Стены каньона точно вырублены гигантским топором. По Бзыби невозможен сплав леса — стволы любой толщины рассвирепевшая река здесь превращает в мочало. Впечатление от каньона очень сильное и мрачное. Выбравшись из него в солнечный мир поверхности земли, вздохнули с облегчением, точно вырвались из преисподней... Пройдя с десяток километров по невысоким хребтикам Лакорозитау и Чхо, спустились в цивилизацию, на асфальтовое шоссе Рица — Аватхара.

Второй поход, который мы совершили под командованием Кирилла летом 54-го года, был намного более трудным и опасным. Но закалка, однажды полученная в горном походе, сохраняется в последующие годы. Так что для меня этот поход оказался физически гораздо более легким. На этот раз нас было шестеро — Кирилл, я и четверо девушек: Лиза, ходившая с нами в первый поход, Таня и Галя — легкие, хорошо спортивно подготовленные и Зоя — крупная, рыхлая, по первому впечатлению вовсе не спортивного склада женщина. Мне она не понравилась. Учительница литературы, вероятно, хорошая и эрудированная, она держалась немного высокомерно, не по-туристски. Как потом выяснилось, Кирилл пригласил ее в наш поход потому, что она предоставляла ему какие-то материалы для диссертации, которую он намеревался написать.

Оснащены мы были так же, как в первый раз, за тем исключением, что мне тоже удалось приобрести ледоруб. Кирилл еще обзавелся альпинистской «основной» страховочной веревкой длиной в 30 метров.

Из Черкесска автобусом приехали на турбазу в Теберду. Оттуда прошли на знаменитую Домбайскую поляну, где тогда находились только три альпинистских лагеря и маленькая гостиница. Говорят, что теперь «Домбай» застроен шикарными отелями и превратился в фешенебельный горный курорт.

Домбайская поляна окружена уже настоящими высокими горами. В нижней ее части возвышается громада Суфруджу, украшенная черным, взмывающим в небо «зубом». Правее и выше нее — красавица Белалакая, опоясанная на середине высоты великолепным белокаменным поясом. Еще выше — могучий Алибекский ледник. Над ним прославленная в туристских песнях вершина Эрцог и гора Сулахат, названная так по имени легендарной каменной девушки, лежащей на ее вершине.

По лесной дороге поднялись к альплагерю «Алибек». Потом совершили прогулку по леднику. С благоговейным трепетом заглядывали в широкие и, казалось, бездонные трещины. Ледник с поверхности белый, присыпан снегом, а внутри трещин лед изумрудно-зеленый.

В первой части нашего похода было намечено пройти Алибекский перевал. Кирилл справедливо решил, что Зое это будет (без акклиматизации) не под силу. Вместе с Таней они должны были спуститься до Карачаевска, оттуда попутным транспортом добраться до Архыза и ждать нас там. Алибекский перевал будем брать вчетвером: Лиза, Галя и мы с Кириллом. Вышли рано утром. Поначалу шли легко. Удобная тропа, петляя по травянистому склону, поднималась не очень круто. Воздух — еще прохладен. Вид на Домбайскую поляну — великолепен. И у нас достаточно сил, чтобы им время от времени любоваться. Но уже часа через три солнце стало палить нещадно. Вокруг ни клочка тени, а тропа становится все круче. Началась «ишачка» — когда бредешь, сгибаясь под тяжестью рюкзака, никакими видами уже не любуешься, а смотришь только на тропу перед тобой и контролируешь дыхание: два шага — глубокий вдох через нос, три шага — выдох через рот до полного опорожнения легких.

Примерно к полудню тропа кончилась, и мы вступили на снежное поле. Надели темные очки — без них сожжешь глаза. Снег сверкает, как растекшееся по склону второе солнце. На этой высоте он плотный и гладкий, обдутый ветрами — чистое зеркало! Подъем крутой и длинный, не «в лоб», а зигзагами — «серпантиной». Высоко над нами едва виднеется перевал: согласно описанию — «между парусом и треугольником». Так выглядят на фоне ярко-синего неба две черные скалы, на которые мы держим курс. Кирилл идет первым, выбивая на каждом шагу ударом ноги «ступеньку». Жара «офигенная». Ковбойка сплошь мокрая от пота, но снять ее нельзя — сгоришь! Я замыкающий. Перед отъездом из Москвы наш командир, на беду, заболел ангиной. В последний день температуру удалось сбить, но значит ли это, что он вполне здоров? Я предлагаю сменить его на тяжелой работе выбивания ступеней. Отказывается. Характер железный! На последнем «передыхе» (торчащий из снега большой камень), видя, что перевал уже близок, а сил у меня вроде даже прибавилось, начинаю от избытка чувств горланить какую-то туристскую песню. Когда закончил, Кирилл вдруг говорит мне: «Левка, спасибо за песню». Тут я понимаю, что ему плохо. Болезнь, видимо, возобновилась. На последний крутой «взлет» к перевалу я выхожу первым. Кирилл молча с этим соглашается. Девочки, не задавая лишних вопросов, идут за мной.

Наконец мы на перевале! Как назло, в последние полчаса погода резко ухудшилась. Домбайская поляна вся закрыта облаками, которые проносятся мимо нас клочьями густого тумана. Стало холодно. Заморосил дождичек. Достали свитеры и непромокаемые плащи. Наскоро перекусываем шоколадом. Мы с Кириллом выкуриваем по сигарете — впервые за день: на подъеме, даже во время «передыхов» курение исключается категорически. Однако рассиживаться некогда! Надо спускаться. Долина Аксаута, текущего где-то далеко внизу, сплошь забита облаками. Видимость — шагов десять. Скоро начнет темнеть. Надо найти хоть какую-нибудь площадку, где можно поставить палатку. Добраться до границы леса нечего и мечтать — ночевка будет «холодная». Кириллу все хуже. Он мне говорит: «Левка, начинай осторожно спуск и ищи площадку. Мы пойдем медленно по твоим следам» (Спуск в горах легче, но намного опаснее, чем подъем — быстрее движение, легко поскользнуться или подвернуть ногу, наступив на плохо лежащий камень.) Такое распоряжение командира означает, что он временно передает мне свои полномочия.

К счастью, висящую над пропастью площадку мне удается найти довольно скоро. На ней даже нет снега, а какая-то чахлая травка. Разумеется, она залита водой, но это не беда — дно у нашей палатки непромокаемое. Скликаю товарищей. Вот они появляются из тумана. Быстро ставим палатку. Двумя ее стойками служат опорные палки наших девушек. Колышки для растяжек сделать не из чего, но мы умеем заменять их камнями, которых на площадке множество. Расстилаем спальники. Кирилл ложится. Он совсем горячий — наверное, не менее 40°. Вместе с тем его трясет. Забывшись, он начинает бредить. Его надо напоить горячим чаем и заставить проглотить аспирин. В качестве горючего в нашем распоряжении нет ничего, кроме захваченной мною из Москвы книжки Абалакова «Основы альпинизма». Ее мы штудировали в поезде. Соорудив из камней очаг и сжигая страницу за страницей, удается вскипятить кружку чая, как раз прикончив драгоценное руководство знаменитого альпиниста. Отужинав всухомятку, ложимся и мы. В надежно застегнутой палатке вскоре становится тепло и уютно. Воздуха через ее полотняные торцы поступает достаточно...

Я просыпаюсь первым. Солнце уже встало. Небо опять без единого облачка. Сейчас я — командир. Отправляюсь на разведку. Спуститься в долину прямо от места нашего ночлега невозможно — везде крутые скальные обрывы. Придется делать длинный траверс по снегу, практически не снижаясь до места спуска, которое нахожу примерно в трех часах спокойного хода от нашей площадки. Я это расстояние преодолел часа за полтора, но быстрым шагом, а кое-где и рысью. Нашим девочкам с их опорой на палки придется двигаться медленно, след в след. Ледоруб в случае падения позволяет «зарубиться» и остановить скольжение вниз. Опорная палка в этом плане только помеха. С ней надо идти так, чтобы ни разу не поскользнуться. И это при наших-то подбитых кордом лыжных ботинках. А траверс пойдет по крутому и твердому снежному склону — «фирну». По всей своей длине этот склон выносит на скальные обрывы. Страховочная веревка здесь без пользы — не за что надежно закрепиться.

Спустя годы, достаточно изучив в альплагерях технику хождения в высоких горах, я с ужасом вспоминал этот траверс. К счастью, по своему невежеству и молодости лет мы не понимали всей меры смертельного риска, которому подвергались. Это позволило нам передвигаться спокойно и избежать срыва.

Кириллу к утру стало лучше (или удалось волевым усилием одолеть болезнь), и мы вышли на траверс в тот же день. А что было делать? Мы находились на высоте около трех тысяч метров. Погода в любой момент могла вновь испортиться. Без топлива на нашей мокрой площадке мы бы замерзли. Продолжение этой части похода не заслуживает описания. Ну, был момент на спуске, когда Галка растянула ногу. Но это случилось уже в лесу, на тропе, по которой мы спускались к рудничному поселку. Я отобрал у нее рюкзак и повесил его себе на грудь (Кирилл был еще слишком слаб). Но вниз — не вверх! В поселке передохнули два дня. Потом по мосту перешли полноводный Аксаут и без приключений добрались до Архыза, где нас уже ожидали Таня и Зоя.

Во второй половине похода мы замахнулись на пересечение Главного Кавказского хребта по альпинистскому перевалу Наур, числящемуся по второй категории трудности. Тут проявилась недопустимая в горном походе черта характера нашего командира, которую нельзя оправдать, но возможно понять с учетом пережитого им во время войны. Он далеко не безразлично относился к прелестям женской фигуры. Контуры ее у бедной Зои, когда она облачилась в лыжный костюм (особенно если смотреть сзади) показались ему столь непривлекательными, что он, забыв про свою диссертацию, стал совершенно игнорировать ее самочувствие и способность передвигаться в горной местности.

Пришлось мне взять Зою под свою опеку. Даже движение по лесной тропе, часто перегороженной упавшими на нее деревьями, требует немалой физической силы и сноровки. Я шел за Зоей и помогал ей преодолевать эти препятствия. Но особенно тяжело приходилось бедняжке при пересечении горных ручьев. Ширина их обычно не превышает трех-четырех метров, но течение быстрое и переход вброд далеко не всегда возможен. В этих случаях тропу продолжает перекинутый через ручей ствол дерева. Он всегда, даже в солнечную погоду мокрый и скользкий — его поверхность непрерывно орошают летящие от ручья брызги. Идти по такому «мосту» следует по возможности быстро, балансируя руками (чему изрядно мешает тяжелый рюкзак) и переступая через сучки, остающиеся от не слишком тщательно обрубленных ветвей. К тому же быстро текущая вода, которая попадает в поле зрения, вызывает легкое головокружение. Падение в ручей не смертельно опасно — на уровне леса течение не такое бешеное, как наверху, — но неприятно. Зоя не могла решиться переходить по бревну. Она садилась на него верхом и, опираясь на руки, постепенно передвигалась вдоль ствола. С учетом сучков и вообще не слишком гладкой поверхности коры хвойного дерева, этот «подвиг» был, вероятно, довольно мучительным испытанием. Надо отдать ей должное — она ни разу не пожаловалась, даже на крутых подъемах. Из последних сил, но шла молча. Досадуя на задержки, Кирилл наблюдал за Зоиными переправами с явным неудовольствием. Однако несравненно более тяжелыми последствиями могла обернуться его антипатия к ней позднее...

Миновав лес и совершив долгий, утомительный подъем по левому берегу могучей реки Псыш, мы дошли до очаровательного озерка, расположенного на маленьком плато близ ее истока. Там у нас был большой привал, обед и отдых, во время которого мы любовались великолепным, сверкающим на солнце, круто спадающим с горы того же названия ледником. После чего двинулись к перевалу. Это было ошибкой. На подъеме к озерку мы порядком устали, время было за полдень, перевал Наур (2900 метров) даже у альпинистов считается нешуточным. Следовало заночевать на плато и со свежими силами выходить на штурм перевала рано утром. Но командир приказал, и мы пошли.

Под Науром лежит большой ледник, сплошь покрытый слоем фирна, так что он воспринимается как обширное, с довольно крутым наклоном снежное поле. На подъеме к леднику мы видели, что склон его заканчивается обрывом на «бараньи лбы» — гладкие, точно вылизанные скалы, падающие на глубину в несколько десятков метров. Человека, скатившегося по снежному склону на эти «лбы», можно считать уже покойником.

Чтобы подойти к перевальной точке, нам надо было, взойдя на ледник, пройти по нему траверсом несколько сот метров. То есть идти параллельно безмятежному, если смотреть сверху, а на самом деле, как нам было известно, зловещему краю снежного поля. Разумеется, мы старались держаться от него подальше, прижимаясь к черной гряде скал Главного хребта. Но это был не более чем самообман. Дело в том, что при таком наклоне и твердости фирна человек, начавший скользить или катиться вниз, так быстро набирает скорость, что даже с помощью ледоруба может остановиться не ниже, чем через пять-восемь метров от места падения. Без ледоруба он обречен (в нашем случае на гибель) уже через два метра.

Мы шли по всем правилам. Кирилл впереди, выбивая ступени, самый слабый участник похода, то есть Зоя, за ним. В случае ее падения ему нетрудно было бы сразу же задержать ее. За Зоей, не растягиваясь, шли трое девочек. Я, как страхующий, шел последним, метра на два ниже линии их движения. Между мной и Зоей, за которую я особенно боялся, было расстояние метров шесть. Кириллу следовало, поминутно оборачиваясь, наблюдать за самочувствием Зои, соответственно выбирать темп движения, наконец, подбадривать ее — в критических ситуациях это очень важно. Он этого не делал только потому, что ему не нравилась ее фигура! Воистину от тяжелых жизненных испытаний утратившее сочувствие сердце!..

И Зоя упала. Набирая скорость, заскользила вниз. Я бросился вперед и наискось вниз, чтобы перехватить ее не дальше, чем в пяти метрах от общей линии движения группы. В эти короткие мгновения мозг работал удивительно четко и даже спокойно (еще раз спасибо пожарной лестнице во дворе моего детства). Мне надо было упасть на снег рядом с Зоей так, чтобы левой рукой надежно обхватить и в момент остановки во что бы то ни стало удержать ее довольно объемистую талию. Но основное внимание следовало сосредоточить на ледорубе. Падая, я должен был воткнуть его «клювик» до упора в фирн, а рукоятку расположить так, чтобы в момент «приземления» (прифирнения?) навалиться на нее грудью по всей длине. Правая рука при этом должна изо всех сил сжимать головку ледоруба. Все это надо было выполнить совершенно точно для того, чтобы остановить движение вниз не одного, а двух человек, притом довольно увесистых. Если клювик вырвется из фирна, покойниками можно будет считать нас обоих.

Клювик не вырвался и левая рука не подвела!..

Когда мы вышли на перевал, солнце уже начинало садиться. За перевалом лежал длинный, метров на сто, крутой снежный склон. Но, в отличие от своего «визави» по ту сторону перевала, он плавно выходил на горизонтальное снежное плато. Мы мигом, на «пятой точке», как в те скромные времена именовали задницу, съехали по этому склону. Весело и приятно, но, как я потом понял, неосторожно. Из снежного склона могут вытарчивать кое-где незаметные сверху камни. При той скорости, которую мы развивали, встреча с таким камешком могла закончиться раздроблением копчика. В альплагере меня потом научили спуску по крутому снежному склону гигантскими скачками с упором на пятки или сидя на сильно наклоненном вбок ледорубе. (Только не верхом!)

Пока мы бродили по краям плато в поисках удобного спуска, совсем стемнело. Ночевать на плато было нельзя. Ночью в горах на большой высоте и по соседству с ледниками холод «собачий». Наконец Кирилл отыскал спуск по очень крутому каменистому руслу высохшего ручья. Здесь нас выручила страховочная веревка. Луны еще не было, но звезды сияли так ярко, что русло хорошо просматривалось, хотя черные тени и скрывали некоторые его участки. Пользоваться фонариком не имело смысла. В узкой и извилистой расщелине луч его высветил бы не более чем ближайший камень. Выгоднее было иметь свободной одну руку, поскольку второй надо было держаться за веревку. Обвязавшись ее концом, чтобы иметь обе руки свободными для упора, Кирилл спустился первым. Я его страховал. Длины веревки хватило, чтобы пройти весь тот «камин», как такую щель называют альпинисты.

Командир трижды дернул за веревку, что означало приказ всем двигаться вниз. Поочередно, ожидая сигнала об окончании спуска предшественника, чтобы избежать случайного срыва плохо лежащего камня на его голову. Я должен был спускаться последним (без страховки).

В моем распоряжении оказалось добрых два часа. Через час взошла луна. Боже мой, какая волшебная картина открылась перед моими глазами! Во все концы — бескрайнее множество сверкающих снежных вершин, залитых лунным светом, выступающих из абсолютно черных провалов между ними. Любуясь этим великолепием, я на досуге, естественно, начал «философствовать». Высокие горы, — думал я, — это совсем другая страна. Почти другая планета. Равнина (вместе со всеми житейскими заботами) кажется отсюда бесконечно далекой. Земля на равнине, хотя и украшенная светлыми рощами, лугами и цветущими садами, всего лишь почва для их произрастания или для строительства на ней пусть даже самых величественных зданий. Всего лишь почва! А здесь, наверху, Земля — прекрасное и могучее существо, чуть ли не живое! Со своим лицом, вздыбленными формами и капризным характером. Влекущее к себе каждого, кто хоть раз взглянул на это лицо.

Величие и красоту горной страны не может передать никакая фотография или кинолента. Они неспособны запечатлеть восхитительное ощущение близости гигантских гор, сверкающих ледников, прихотливо-крутых скальных вершин или прыгающих по камням белоснежных от пены рек. Твою причастность к ним, ко всей этой необыкновенной, величественной красоте. А сознание поджидающей на каждом шагу опасности (порой смертельной) заставляет сильнее биться сердце, питает чувство гордости и собственного достоинства.

Но вот все участники группы уже спустились. Сигнал веревки призывает и меня последовать за ними. Прощаюсь со столь пленившей меня панорамой и начинаю спуск. Без страховки, но при ярком свете луны. Спускаюсь благополучно. Внизу оказалась вполне сносная травянистая площадка. Хотя мы еще высоко, но это уже южный склон хребта — здесь значительно теплее. Палатку решаем не ставить. Натягиваем на себя свитеры, залезаем в спальные мешки, расстеленные прямо на сухой траве, укладываемся рядком, накрываемся палаткой, как одеялом, и засыпаем...

Окончание похода описывать не стоит — ничего интересного с нами больше не произошло. И вообще, мне кажется, что на примере двух первых походов я достаточно подробно познакомил неискушенного читателя с особенностями горного туризма. Поэтому во второй половине этой главы я ограничусь описанием только нескольких, особо интересных и острых ситуаций, случившихся за все мои многочисленные вылазки в горы.

Еще один высокогорный поход под руководством Кирилла я совершил в 58-м году в составе совсем маленькой группы. Он взял с собой только двух женщин — Майю и Татку, очень интеллигентных и милых, но никогда не бывавших в горах и физически слабо подготовленных. Начинали мы с перевала Джантуган, соединяющего в верховьях одного из отрогов Главного Кавказского хребта две очаровательные долинки — Адыл-Су и Адыр-Су. Обе они выходят к знаменитой Боксанской долине, ведущей к подножию Эльбруса. Нам было известно, что по обе стороны этого перевала, как обычно, лежат обширные ледники. Сам перевал — альпинистский. В верхнем течении реки Адыл-Су расположен альпинистский лагерь, название которого я не помню. В лагере мы узнали, что в это время года (август) перевал Джантуган закрыт, так как ледник, лежащий по другую его сторону, освобождается от снежного покрова и потому непроходим. Но нашего командира это предупреждение остановить не могло.

Мы поднялись тем же берегом реки до «зеленой гостиницы» — ровной травянистой площадки, лежащей у самого подножья переднего ледника Джантуган. Здесь обычно разбивают временный лагерь альпинисты, чтобы из него совершать восхождения на окрестные вершины. Мы тоже поставили там свою палатку и оставались «гостями» в течение двух дней — для акклиматизации наших новичков. Топлива там никакого нет, но на этот раз у нас был с собой бензиновый примус.

С рассветом третьего дня начали подъем на перевал. За один световой день надо было пройти оба ледника, так как ни ночевать на леднике, ни идти по нему в темноте невозможно. По первому леднику шли легко — всю его поверхность, чуть ли не сплошь, покрывают вмерзшие в лед мелкие камешки. Однако подъем оказался довольно крутым, наши женщины не могли идти быстро, так что на перевал мы вышли довольно поздно. Немного отдохнув и перекусив, двинулись вниз по второму леднику. Тут-то мы с Кириллом поняли, чт имели в виду наши консультанты в альплагере и в какую скверную ситуацию мы попали. Этот ледник сверкал совершенно чистым и гладким льдом, сплошь усеянным широкими трещинами. Зимой, очевидно, эти трещины плотно забивает снег, который держится в них до июля. Но сейчас они угрожающе зияли своей изумрудной глубиной. К тому же поверхность ледника имела отвратительный общий профиль: она была (редкий случай) выпуклой. Под перевалом начиналась сравнительно пологим склоном, но примерно от середины ледового поля постепенно переходила в весьма крутой спуск.

Редко какие трещины можно было перешагнуть. Перепрыгивать их нечего было и думать — на гладком льду это смертельно опасно. Оставалось одно — лавировать, обходя каждую трещину. Реальная длина спуска тем самым увеличивалась в несколько раз. А время поджимало! Хоть и вниз, но идти быстро мы не могли: скользко. И вовсе не было уверенности, что мы благополучно выберемся из этого лабиринта. Действительно, после нескольких часов спуска, проведенных в блужданиях между трещинами, мы попали в такое место (небольшая горизонтальная площадка), откуда ни в одном направлении (вбок или вниз) выхода не было. До окаймлявших ледник снизу скал оставалось всего десятка два метров. Но здесь он уже падал круто. Правда, на этом крутом спуске трещин не было. Казалось бы, садись опять на «пятую точку» и скатывайся. Но, увы, скорость, с которой мы в конце спуска налетели бы на скалы, гарантировала переломы всех костей, которые наполняли наши бренные оболочки. Оставался единственный выход — рубить ступени, строить во льду лестницу, ведущую вниз. Попробуйте, уважаемый читатель, вообразить себе, что это за работа! Совсем не то, что делают дворники, скалывая кусочек за кусочком слой льда с тротуара. Здесь надо вгрызаться в толщу сплошного льда, используя не тяжесть массивного лома, а многочисленные и максимально высокие взмахи ледоруба. Причем рубить лед приходится одной рукой ниже того уровня, на котором стоит рубящий. Второй рукой ему надо держаться сначала за руку надежно стоящего на площадке товарища, а потом за уже вырубленную выше ступеньку. Сами ступени должны быть достаточно глубокими, чтобы в них можно было уверенно ставить хотя бы каблук ботинка непривычным к такой эквилибристике женщинам (палкой на гладкий лед не обопрешься). Ступени рубил Кирилл. Мне он подменять его не позволил, опасаясь, что при необходимом для этого дела высоком взмахе ледоруба я не смогу удержать равновесие. Рубка ступеней заняла у него более трех часов, почти без перерывов. Сила и воля нашего командира оказались потрясающими! А что же делали в это время мы, его команда? Перед нами стояла тоже ответственная, хотя и менее трудная задача — не замерзнуть! Причем не замерзнуть в такой степени, чтобы потом при опасном спуске по ступеням уверенно владеть своим телом, особенно его нижними конечностями. Слава Богу, в нашем распоряжении была упомянутая выше маленькая (не более двух квадратных метров), но относительно ровная, продолговатой формы площадка. Выстроившись в шеренгу, мы в течение всех трех часов энергично... шагали на месте. Бедные наши женщины от усталости плакали. Но я был неумолим. «Хотите жить? Шагайте без остановки», — объяснял я им. Когда они переставали понимать смысл слов, я на них кричал и даже ругался нехорошими словами — оскорбленная интеллигентность возвращала им силы. Если и этого оказалось бы мало, я был готов надавать им пощечин. К счастью, до этого не дошло.

Что вам сказать? Мы успели спуститься с ледника до наступления полной темноты. Нашли между скал защищенное от ветра местечко (с ледника всегда дует холодный ветер), влезли в свои спальники, уселись, прислонившись спинами друг к другу и подтянув колени к подбородку, накрылись палаткой. Так продремали до утра. Отогревшись на горном солнышке, начали спускаться дальше, уже по камням, пока не достигли границы леса... Далее все было просто...

Из долины Адыл-Су в Адыр-Су можно пройти еще одним перевалом, тоже альпинистской категории, но попроще, чем Джантуган (в августе). Перевал называется Кой-афган-ауш. Из той же «зеленой гостиницы» надо подняться с правой по ходу стороны переднего ледника Джантуган примерно на треть его длины, затем пересечь ледник справа налево на том же уровне и подниматься к перевалу по не слишком трудному скальному маршруту. Перед самым перевалом метров на пятьдесят лежит крутой снежный «взлет». Но фирн здесь относительно мягкий, в нем не трудно выбивать ногой ступени, и, если вести группу «серпантиной», то этот взлет можно пройти спокойно. Опаснее спуск по ту сторону перевала: он тоже фирновый и крутой. Тянется метров на двести и выносит прямо на скалы. Выбивать ступени на спуске (даже двигаясь «серпантиной») крайне неудобно — для этого опорную ногу надо сильно сгибать и она быстро устает. Лучше спускаться прямо вниз, на каждом шагу всей тяжестью тела вбивая каблук ботинка в снег. Не следует пытаться попасть в след идущего впереди — можно немного ошибиться или чуть неправильно поставить ногу и упасть. Лучше шагать, как описано, по чистому фирну, держась параллельного, но близкого курса к направляющему, отставая от него метра на три, чтобы в случае начала скольжения он мог вас задержать. Впрочем, конечно, лучше сразу же «зарубаться» самому, для чего каждый участник такого спуска должен иметь ледоруб и держать его наготове, а также уметь зарубаться из любого положения. (Я это поясню немного дальше.)

Кой-афган-ауш я переходил уже дважды и знал его превосходно, когда в 68-м году решил провести по нему одиннадцатилетнего сына Андрюшу. Мне хотелось показать ему настоящие горы и, быть может, передать мою любовь к ним. По дороге к этому перевалу (что далеко не все горные туристы знают) можно еще показать новичку такое впечатляющее своим величием зрелище, которого, наверное, нет даже в американском «Большом каньоне». Над «зеленой гостиницей» проходит невысокая гряда, на которую по травянистому склону можно подняться за час. С нее открывается вид на глубокое и широкое ущелье, на всем своем протяжении заваленное хаотическим нагромождением камней. В этом не было бы ничего особенного, если бы не размеры этих «камней». Некоторые из них величиной с пятиэтажный дом, другие чуть поменьше. По-видимому, в незапамятные времена в это ущелье, Бог знает по какой причине, упала с Главного Кавказского хребта, расколовшись на тысячу обломков, целая гора. Глядя на этот первозданный хаос, трудно отделаться от впечатления, что находишься не на Земле, а в сказочной стране великанов.