Ваучеры

Ваучеры

Во избежание досадной путаницы я хочу сразу сделать небольшое отступление от темы и рассказать о происходившей тремя годами позже «ваучерной приватизации». Ее тоже бранят нередко. Особенно ее разработчика А. Чубайса, говоря даже, что он «ограбил» народ. Смешно — все граждане СССР получали ваучеры бесплатно! В большой статье, опубликованной в «Известиях» 29 сентября 92-го года Чубайс подробно разъяснил сущность и процедуру приватизации. Все ценное, что принадлежало государству: вся промышленность, рудники, электростанции, самолеты и так далее — создано на деньги государственного бюджета. А эти деньги — результат труда всех граждан страны, от главного инженера крупного завода до домохозяйки. Б`ольшую часть всего своего материального богатства государство намеревалось безвозмездно передать в частные руки всех граждан страны. Оставив за собой только оборонные, космические и еще некоторые стратегически важные производства, а также учреждения культуры, науки, образования и здравоохранения (это и есть «приватизация»).

Все, что подлежало такой передаче, было оценено путем инвентаризации в ценах 92-го года. Сумма разделена на число граждан. Получилось около 10 тысяч рублей. Эта цифра и была проставлена на билетах (ваучерах). Зная стоимость имущества каждого предприятия по этой оценке, специально для него напечатали определенное число акций (операция «акционирования»). Скажем для простоты: столько акций, во сколько раз стоимость данного предприятия больше чем 10 тысяч рублей, то есть по одной акции на ваучер. Все эти акции собрали в одном учреждении, названном «Госкомимущество». Для приватизации будущий собственник должен был передать этому учреждению число ваучеров, полностью покрывающее стоимость предприятия, считая каждый ваучер за действительные 10 тысяч рублей. Некоторые льготы, в плане первоочередного приобретения акций, получали сотрудники предприятия. Но если у них вместе с членами семей и друзьями ваучеров не хватало, то оставшиеся акции Госкомимущество могло в том же порядке обмена на ваучеры передавать любым гражданам СССР. Если у кого-то из них имелась сотня ваучеров, он получал сотню акций. (Быть может, ему вручила для реализации свои ваучеры сотня граждан — это никого не касалось.) Что же дает каждая акция?

Ежегодно чистая прибыль предприятия или часть ее делится на общее число акций, и каждый акционер, в соответствии с числом имеющихся у него акций, получает свою долю прибыли, так называемый «дивиденд». В основном это должны быть работники предприятия. Но и все прочие акционеры, участвовавшие в его выкупе. На практике возникали проблемы. Что делать со своим ваучером врачу, учителю, государственному служащему, колхознику? Как узнать, какое предприятие будет прибыльным? Как включиться в его приватизацию, если оно расположено далеко? А ваучеры действительны один год. Проще всего ваучер продать. В подземных переходах метро появились молодые люди, покупавшие ваучеры за те же 10 тысяч или немного дороже. Они были агентами предприимчивых граждан, которые знали, куда стоит вкладывать ваучеры. Когда у них набирались тысячи ваучеров, они ехали на перспективные и дорогие предприятия с немногочисленным персоналом, который не мог набрать нужное количество ваучеров, и становились влиятельными акционерами. Не только ежегодно получали солидную сумму дивидендов, но начинали играть заметную роль в управлении предприятием. Всеми делами акционированного предприятия распоряжался совет директоров из 10-15 человек. Каждый директор либо избирается большой группой «рядовых» акционеров, например работников предприятия, либо назначается «крупным акционером», владельцем большого «пакета» акций. При голосованиях в совете каждый директор имеет число голосов, пропорциональное числу акций, которые он представляет. Совет директоров назначает генерального директора — руководителя предприятия. Большие партии акций фигурировали в торгах на бирже. Покупая их, крупными акционерами данного предприятия могли становиться другие предприятия или фирмы, в том числе иностранные. Акции можно было прикупить и у рядовых акционеров. Если кому-то удавалось таким образом собрать более 50 % всех акций данного предприятия («контрольный пакет»), он становился фактически его хозяином.

Для тех, кто не желал продавать свои ваучеры, стали создаваться так называемые «инвестиционные фонды». Туда можно было отдать свой ваучер и получить квитанцию. Работники фонда объясняли, что будут вкладывать собранные ваучеры в приватизацию нескольких перспективных предприятий. Какие-нибудь из них наверняка окажутся прибыльными, будут выплачивать фонду дивиденды. А фонд будет ежегодно выплачивать каждому владельцу его долю...

Но как проконтролировать рядовому вкладчику, какую сумму дивидендов получил фонд? Как узнать, сколько вкладчиков в нем участвует? Конечно, все эти цифры фондом ежегодно публиковались. Но насколько им можно было верить? Некоторые фонды оказались просто жульническими. Они вдруг исчезали из своей штаб-квартиры, и неизвестно было, где их искать...

Когда истек срок действия ваучеров, часть крупных предприятий оказалась выкупленной на ваучеры не полностью. Оставшиеся необмененными акции таких предприятий переходили в собственность государства, которое, в лице Госкомимущества, становилось акционером всех этих предприятий. Оно имело право продать акции по договорной цене любому покупателю. Большие пакеты акций крупных предприятий продаются до сих пор на специальных аукционах.

Что же получилось в результате ваучерной приватизации?

Государство избавилось от заботы обо всех предприятиях, не являющихся для него стратегически важными. Приватизированные (полностью или частично) предприятия получили своих заинтересованных в успехе хозяев в лице акционеров и представляющего их совета директоров.

Если хозяева оказывались скверными, то в силу конкуренции (оптовый рынок товаров уже образовался) предприятие было обречено на ликвидацию или продажу другому хозяину. Государство могло счесть целесообразным помочь предприятию через процедуру банкротства и присылки своего толкового временного управляющего.

Если же первоначальные хозяева были хороши или после продажи предприятие попадало в хорошие руки, оно становилось конкурентоспособным, перед ним открывались перспективы развития. Таким образом, ваучерная приватизация расставила все по своим местам. В отличие от «прихватизации», которая в большинстве случаев имела самые печальные последствия.

Но вернемся в 90-й год. Резкий скачок инфляции, порожденный реализацией явно неудачных законов о предприятиях, создает дефицит товаров первой необходимости. Особенно плохо с продовольствием. Полки продуктовых магазинов в течение дня пустуют. Время от времени что-то где-то «выбрасывают». Тут же выстраивается очередь, к примеру, за сахаром. По талонам и не более 2-х килограмм «в одни руки». Великая удача, если ты оказался рядом и талоны при тебе. Сахара хватает на пару часов... В очередь за мясом записываемся с вечера. Драгоценный список передают друг другу дежурящие всю ночь очередники — чтобы кто-нибудь не уничтожил список и не составил другой. Это при том, что вовсе неизвестно, будет ли мясо утром в продаже. В ожидании новых сюрпризов с ценами все производители придерживают свой товар — от колхоза до целой области. Не выполняют ни обязательных поставок государству, ни договорных обязательств. Вот моя дневниковая запись от 23 сентября 90-го года:

«Москва фактически подвергнута экономической блокаде. Исчезли все крупы, яйца, нехватка сахара и мяса. Овощи поступают с перебоями... Моссовет доблестно сражается, организуя добровольные, оплачиваемые «натурой» рейды горожан на уборочную кампанию. На беду вот уже полтора месяца сплошной дождь, каждый день моросит. Картофельные поля потонули... Кем-то явно был организован кризис с сигаретами. Потом — с хлебом: три или четыре дня его почти не было. На дверях многих булочных с утра висел плакатик: «Хлеба нет».

Вот еще одна запись того же года:

«...Народ обозлен на экономистов, которые в печати предлагают все разное. А тем временем саботаж аппаратчиков наращивает экономические трудности. Повсюду обнаруживают переполненные склады с дефицитными товарами, которые не поступают в продажу. Тысячи составов стоят неразгруженными, а железные дороги задыхаются от нехватки порожняка. Закупленное по импорту не на чем доставить в Союз, тем более развезти по его огромной территории. Надо бы передать это дело торговым кооперативам. Но, опираясь на дремучую ненависть к ним, массы нашего народа (долой спекулянтов!), законодатели, профсоюзы и местные власти всячески препятствуют их образованию. Еще 3 октября 89-го года ВЦСПС организовал по этому поводу митинг в Лужниках. Работяг привозили на автобусах. За участие в митинге предоставляли «отгул». Текст плакатов был разослан по предприятиям: «Наживаются, ничего не создавая!», «Скупают дефицитные товары» и так далее. ВС обсуждает предложение ВЦСПС запретить кооперативы». Хаос!

Ничего удивительного, что на этом фоне Горбачев не оценил степень новой опасности, угрожающей подорвать все государственное устройство. Я имею в виду организованную преступность. К тому же в это время уже разгорелась война между ним и Ельциным — было не до рэкетиров. Пусть ими занимается милиция и другие правоохранительные органы! Это была серьезная ошибка. Во все времена были шайки воров и банды со своими атаманами. Организованная преступность — нечто другое. Хотя основной сферой ее деятельности обычно являются рэкет и торговля наркотиками, теперь преступное сообщество несравненно более многочисленно, члены его специализированы — от разведчиков до профессиональных киллеров. Руководство — многоступенчатое. Рядовые исполнители не знают главу всего сообщества. Одна такая организация может терроризировать целый район или небольшой город — всех его предпринимателей, кооператоров, торговцев, общественные службы. Вот, к примеру, начало статьи Г. Рожнова под названием «Крыша», напечатанной в «Огоньке» (май того же 90-го года, № 19):

«В Воронеже событие: убит Брычев Вячеслав Михайлович. Славик. Брыч. Женат, молод, судим. Мясник центрального рынка. Похороны едва не державные. Траурный кортеж — десяток автобусов, семьдесят два легковых автомобиля. Отдельно — оркестры, венки, горы живых цветов (в начале марта!). На перекрестках вместо милиции — крепкие мальчики в кожаных куртках. Могила — на юго-западном кладбище, где уже не хоронят даже номенклатуру. В дни похорон и поминок — никаких комедий в кинотеатрах, никакой порнухи в видеотеках, пирушек в ресторанах — траур! Венков на могильном холме уйма, а на лентах надпись одна: «Славику от друзей».

Друзья стоят при прощании молча, прощаются с усопшим без слезинки, в голосе металл: «Мы отомстим. Смерть за смерть!»

Подумать только! Ведь Воронеж немалый город: серьезная промышленность (станки, самолеты, экскаваторы, радиоэлектроника, химия), девять вузов, в том числе университет, четыре театра и т. д. И вот — поставлен на колени!

Еще любопытная статья в том же «Огоньке» (июль 91-го года). Название «Обед у рэкетира», автор М. Корчагин. Действительно, обед в отдельном кабинете какого-то безымянного кафе на окраине Москвы. И беседа. По приглашению некоего, видимо, главаря организации, к которому журналиста доставили «два молчаливых парня в сверкающем «Мерседесе» (это 91-й год!). Цель беседы, — по словам хозяина кабинета, — опровергнуть небылицы, которые пишут о них, рэкетирах... В конце содержательного разговора любознательный журналист заглядывает в будущее:

— Поздно или рано на смену нынешним экономическим отношениям придут чисто рыночные. В связи с этим изменит ли советский рэкет свое лицо?

— Естественно. Мы мгновенно перестроимся. Мы уже будем нуждаться в умной «голове», хорошо разбирающейся в экономике. Это будет человек с чемоданчиком — с переносным персональным компьютером. Он станет нашим мозгом. Будет получать из нашей казны бешеную зарплату, а рэкетиры будут обеспечивать ему безопасность и необходимые условия труда.

— Чем же, к примеру, будет заниматься этот человек?

— Ну, допустим, он будет просчитывать доход того или иного предприятия, выявляя левый заработок. Мы, естественно, задействуем человека из местной бухгалтерии, которого «попросим» сообщать о всех сделках этого предприятия...

Вот тут-то и «зарыта собака». Та угроза государству, о которой я упомянул вначале. С помощью подкупа, запугивания, шантажа преступные организации начнут проникать не только в бухгалтерии, но и во все сферы управления. У них будут «свои люди» в прокуратуре, в городской администрации, в аппарате правительства, даже в Государственной Думе. Осведомители, пособники, защитники, если потребуется. Это уже называется «мафия». Сегодня о ней мы можем говорить в настоящем времени. Сила и влияние ее огромны. Тогда, в начале 90-х, на стадии организованной преступности их еще можно было остановить. Если и не уничтожить, то рассеять, сломать организации... Упустили!

Впрочем, для этого нужно было иметь настоящую власть. А у Горбачева ее не было, даже в парии. Старое Политбюро после первых шагов нового генсека настроилось против него враждебно. Так же, как и большинство членов ЦК. Надо отдать дань мужеству Горбачева, начавшего свою реформаторскую деятельность в таком окружении. Окружение это нужно было срочно менять, прежде чем оно сумеет сговориться и скинуть «хозяина», как это удалось сделать с Хрущевым. И Михаил Сергеевич начал действовать. Уже на первом пленуме ЦК после своего избрания он ввел в Политбюро верных, как он полагал, ему людей: Рыжкова, Чебрикова, Лигачева. Затем Шеварднадзе. Со всех постов, включая Политбюро, был отставлен Романов, до него — Гришин, а в январе 87-го года — Кунаев. В июле того же года в Политбюро вошли Слюньков и Яковлев.

Но сил еще было мало. 21 октября 87-го года собрался расширенный пленум ЦК для утверждения представленных Горбачевым тезисов его доклада по поводу семидесятилетия со дня Октябрьской революции. Пленум заставил докладчика дважды переделывать тезисы в плане смягчения критики Сталина и подчеркивания его роли в победе над фашизмом.

В октябре 88-го года из Политбюро были выведены Долгих, Капитонов, Соломенцев и Громыко. За ними вскоре последовал Алиев, а в сентябре 89-го года — Щербицкий. Особенно мощный удар по своим противникам в ЦК нанес Горбачев в апреле 89-го года. На внезапно созванном, внеочередном пленуме 75 членов и 35 кандидатов в члены ЦК подали коллективную просьбу об отставке и уходе на пенсию! Этому предшествовал простой, но «гениальный» маневр. Все члены пленума съехались в один день и были размещены в отдельных номерах гостиницы «Москва». В тот же вечер каждого из них посетил «некто в штатском» и по поручению генсека предложил подписать коллективное заявление об отставке, пояснив, что если они откажутся, то будут исключены на пленуме и лишатся полагающейся добровольно ушедшим персональной пенсии и прочих благ. Никто не стал рисковать! А Горбачев одним ударом обеспечил себе большинство в ЦК. Одновременно была уволена почти треть аппарата ЦК. Однако борьба с оппозицией на этом не кончилась. Был момент, когда 32 первых секретаря обкома (из 72) обратились в ЦК с предложением снять Горбачева с поста генерального секретаря. Но «поезд уже ушел» — обновленный ЦК отклонил это предложение.

На XXVIII съезде КПСС в начале июля 90-го года, несмотря на жестокие нападки на него в прениях, Горбачев был переизбран генеральным секретарем с убедительным преимуществом: 3411 голосов против 1116. В это время он уже был Президентом СССР — вся полнота власти в стране была в его руках.

Еще 8 февраля 90-го года собрался расширенный пленум ЦК для подготовки съезда. Горбачев предложил на обсуждение пленума весьма радикальную «платформу». В ней фигурировала необходимость отмены 6-й статьи Конституции, где КПСС объявлена «правящей партией». В платформе было сказано, что «партия будет бороться за то, чтобы быть правящей, но путем завоевания доверия масс, а не законодательным закреплением». Признавалась целесообразность создания в стране многопартийной системы. Предлагалось провести прямые и тайные выборы делегатов съезда на альтернативной основе. В новом Уставе партии рекомендовалось введение действительно демократической системы выборов партийных бюро на всех уровнях. В отличие от прежней системы, когда вышестоящая партийная инстанция «спускала» нижестоящей список членов ее будущего бюро...

Текст выступлений в прениях публиковался. Первые из них содержали резкие нападки на платформу Горбачева. Но после выступления секретаря парткома Ижорского завода характер прений изменился. «Голос масс» прозвучал угрожающе: уже несколько месяцев в партию на заводе никто не вступает, а более ста человек из нее вышли. В последующих выступлениях платформу поддерживали, и с несущественными дополнениями она была принята единогласно (!), если не считать одного голоса против, поданного Ельциным.

Задумаемся над предложением Горбачевым столь радикальной платформы и, в частности, над его уверенностью в том, что КПСС, отказавшись от роли правящей партии, может завоевать доверие масс. Конечно, он знал, что, по крайней мере в Москве, множество людей, особенно в интеллигентской среде, горячо ненавидят КПСС. 25 февраля 90-го года в Москве на Зубовской площади состоялся грандиозный митинг (по оценкам милиции, около полумиллиона человек). Над головами густо стоявших людей поднимались сотни самодельных плакатов. Я записал текст тридцати из них, которые мог прочитать со своего места. Половина из них содержала анафемы в адрес КПСС. К примеру, такие: «Вся история коммунизма — это обман, грабеж, насилие, кровь и пот рабов, нищета, бедствие, обожествление негодяев и невежд. К ответу!». Или краткие и категорические: «КПСС — хомут на шее народа!», «Коммунизм — на свалку истории», «КПСС — не для честных людей!» и т. д.

Я склонен думать, что предложения Михаила Сергеевича относительно коренного изменения роли КПСС были искренними и он понимал, что они обернутся новой волной противостояния верхушки партаппарата, которую ему придется одолевать...

Теперь относительно проклятий в адрес партии в целом, звучавших на митинге. Здесь произошло досадное недоразумение. Фактически эти проклятия были адресованы, во-первых, ставшему широко известным преступному прошлому. Массовым репрессиям, осуществленным Сталиным и его подручными в середине 30-х годов и после окончания Отечественной войны. Но ведь подавляющее большинство репрессированных тоже были членами партии. Получалось, что проклятия относятся и к ним. И к тем, пусть обманутым, но искренне верившим в идеалы коммунизма партийцам, которые в первые же дни войны пошли в народное ополчение. Ценой своей жизни они задержали продвижение немцев к Москве до подхода регулярных частей Красной Армии из Сибири. И к тем, кто вступал в партию на фронте, чаще всего перед началом наступления, когда особенно велика была вероятность погибнуть. За что же им проклятия?

Во-вторых, ненависть митингующих была совершенно справедливо направлена в адрес тех, кто присвоил себе право распоряжаться их трудом, социальным положением, лишал свободы слова, общения, вмешивался в личную жизнь, отделил от всего мира железным занавесом. Против тех, кто использовал народное достояние для создания себе и своим семьям несравненно более высокого уровня жизни, чем у остальных граждан. Кто отгородился высокими зелеными заборами от лживо восхваляемого ими народа. Но ведь это все «номенклатура»: члены ЦК, секретари обкомов и райкомов, их аппарат. Все это вместе составляет едва ли сотую долю 20-миллионной массы рядовых коммунистов. Б`ольшая часть из них вступала в партию, сохранив созданную в течение многих лет официальной пропагандой веру в то, что партия строит счастливое будущее для их детей. Я уже писал об этом в главе 10-й. Некоторые обрели эту веру или надежду после XX съезда. (Булат Окуджава вступил в партию в 56-м году.) Некоторые вступали для того, чтобы защитить хорошее дело, которое они делали для народа. Владимир Лакшин, к примеру, вступил в 66-м году, когда Твардовский добивался его назначения своим заместителем в редакции «Нового мира» (сам Твардовский оставался в партии до конца своих дней).

Мне скажут, что многие вступали в партию ради повышения по службе. Получить заведование научной лабораторией, поехать за границу для участия в какой-нибудь конференции. Грубо говоря, из «карьерных соображений». Но в наши дни, когда каждый молодой человек открыто заявляет о намерении сделать карьеру, вряд ли это заслуживает яростного осуждения. Что же касается рабочих, колхозников, учителей или мелких служащих, то им наличие партбилета, кроме некоторого повышения ответственности, никаких благ не сулило. А таких, по моему глубокому убеждению, в партии было большинство. Позволю себе процитировать еще одну фразу из письма Сахарова и его товарищей руководителям партии и правительства (в 70-м году):

«Демократизация, проводимая под руководством КПСС в сотрудничестве со всеми слоями общества, должна сохранить и упрочить руководящую роль партии в экономической и культурной жизни общества».

Думаю, что Андрей Дмитриевич имел в виду то же самое, что Горбачев в своей программе: «быть правящей путем завоевания доверия масс...» Возможно ли было начать конкретную работу в этом направлении в 90-м году? Думаю, что да, возможно! Для этого было необходимо сурово и конкретно осудить тех, кто был причастен к репрессиям. Как тех, кого уже не было на земле, так и еще живущих. Нужно было осудить и исключить из партии номенклатурных партийных руководителей, кто, хотя и по указаниям «сверху», но ревностно осуществлял неограниченный диктат партии «на местах» и пользовался незаконными привилегиями (не говоря уже о злоупотреблениях). Это можно было сделать в процессе отчетно-перевыборной кампании в КПСС, но не по описанной в главе 10-й системе «сверху вниз», а по принципу «снизу вверх». То есть избрания в индивидуальном порядке членов партбюро на всех уровнях теми коммунистами, которые будут работать непосредственно под их руководством. На этих же собраниях после неограниченных по времени прений по отчету старого бюро можно было бы исключить из партии запятнавших свою честь руководителей. В окончательном порядке, без утверждения «вышестоящими инстанциями».

Что же касается осуждения преступного участия в репрессиях высокопоставленных деятелей партии, то я не считаю целесообразным устраивать публичный суд наподобие Нюрнбергского, как предлагали многие, над людьми по большей части умершими. Вместо этого организовать большую, на несколько дней, международную научную конференцию по истории коммунистической партии СССР, где эрудированные докладчики в доходчивой для широких масс форме оценили бы все, что с нами происходило за 70 лет партийного руководства жизнью страны в различные ее периоды. Доклады широко публиковать в газетах, а наиболее интересные в записи показывать по телевидению.

Важно, чтобы в этих докладах были объективно освещены не только преступления партийного руководства, но также трудовые и военные подвиги рядовых коммунистов, равно как тех из их вожаков, которые заслуживают нашего уважения и благодарной памяти. После такого освещения подлинной ее истории и очищения в ходе отчетно-перевыборной кампании КПСС, в соревновании с другими партиями, могла бы заняться проблемами перестройки (к примеру, борьбой с организованной преступностью и созданием реальной базы для цивилизованных рыночных отношений). Не в порядке распоряжений и команд, а путем личного примера своих членов и ведения постоянной разъяснительной работы во всех слоях общества и на всей территории СССР. Под разъяснительной работой я подразумеваю не общие слова и лозунги, а представления цели, смысла и путей выполнения каждого постановления ВС и Совмина, каждого нового закона сразу после их принятия (чего, увы, не делали ни ВС, ни Совмин, ни профсоюзы). Благо, для такой разъяснительной работы уже существовала всепроникающая сеть партийных организаций КПСС, руководимая из центра. Соревнование партий, включая обновленную КПСС, на реальном поприще активного участия в перестройке и просвещении народа предоставило бы избирателям возможность основанного не на словах, а на деле выбора своих депутатов в представительные органы страны всех уровней, вплоть до парламента.

Наконец, в том, что касается идеологии коммунизма, я не вижу оснований для ее осуждения, подобного осуждению нацизма. Нравственная составляющая этой идеологии близка к христианству (я бы добавил, в том его понимании, какое предлагал Лев Толстой). Быть может, учение коммунизма можно упрекнуть в утопичности. Но, во-первых, степень реалистичности любой утопии проверяется временем. А во-вторых, как сказал кто-то из великих, если бы не было утопий, то не было бы и нравственного прогресса человечества. А то прискорбное обстоятельство, что руководители российских коммунистов использовали идеологию коммунизма для прикрытия своих преступных деяний, порочит ее не более, чем инквизиция опорочила христианское вероучение. Припоминаю, что подобные мысли об очищении и сохранении партии, как уже готового отряда для реализации нового государственного устройства, приходили мне в голову еще в 56-м году, после XX съезда и доклада Хрущева.

Теперь займемся отложенным на время вопросом о становлении демократии. С самого начала перестройки широкие слои советского общества были уверены в том, что одновременно со свободой слова, собраний, печати и прочего должен быть осуществлен немедленный переход от тоталитарной государственной системы к демократии. Кое-кто мог бы возразить, что у нас в смысле законодательном уже есть демократия. Почитайте, мол, в Конституции 77-го года полномочия Верховного Совета СССР. Там Вы найдете и утверждение государственных планов экономического и социального развития СССР, государственного бюджета СССР и отчетов об их исполнении. И принятие законов, и внесение изменений в Конституцию...

Критик бы сразу возразил: «А Вы видели, как принимаются эти судьбоносные для страны решения и законы? Весь зал, как один человек, поднимает свои мандаты, голосуя «за»! А разве мы выбираем депутатов ВС? Во время «выборов» в избирательном бюллетене стоит только одна фамилия, конечно же, назначенная высшим партийным руководством. Вот если в бюллетенях будет несколько фамилий кандидатов, притом выдвинутых собраниями народа, тогда у нас будет демократия!».

И только уж очень критически настроенный хулитель советской системы возразил бы: «Нет, не будет! Почитайте-ка более внимательно Конституцию. Вот статья 104: «Депутат осуществляет свои полномочия, не порывая со своей производственной или служебной деятельностью». Его освобождают от работы только на время сессии, дважды в год. А сессия длится, как мы знаем, 2-3 дня. Когда же свободно избранный депутат будет разбираться в предлагаемом на его утверждение государственном плане развития СССР или бюджете, как он сумеет оценить последствия принятия нового закона?»

«Для этого обе палаты ВС, — ответит защитник старой Конституции, — создают постоянные комиссии для предварительного рассмотрения и подготовки вопросов (ст. 125)».

— Но ведь комиссии образуются из числа депутатов, и нигде в Конституции не сказано, что на время работы комиссии ее члены освобождаются от основных служебных обязанностей. Значит, и у них не будет времени для серьезной проработки вопросов.

— Но есть Президиум ВС, избираемый из числа депутатов. Он, как это сказано в статье 119, является постоянно действующим органом ВС.

— Однако в перечне его важных (главным образом внешнеполитических и военных) функций (ст. 121) нет рассмотрения ни планов государственного развития, ни бюджета. Только право в период между сессиями ВС вносить изменения в законы да издавать свои указы и постановления, подлежащие последующему утверждению на сессии ВС. Очевидно, что планы и бюджет, представляемые Совмином СССР, рассматривают всерьез и утверждают соответствующие отделы ЦК КПСС. А Верховный совет своим единодушным голосованием лишь выражает свое доверие высшему органу правящей партии... Это — не демократия!

Поэтому-то изменения и дополнения, внесенные в Конституцию в октябре 88-го года, относились не только к порядку свободных выборов, но и к самому характеру работы верховного органа представительной власти. Теперь граждане на действительно демократической основе должны были выбирать депутатов съезда Народных депутатов (НД). 2250 человек — по 750 от территориальных и национально-территориальных округов и 750 — от всесоюзных общественных организаций. И хотя этот съезд в норме должен собираться всего один раз в год (для окончательного утверждения государственных планов и законов), он из своей среды, с последующей ротацией тайным голосованием, должен избирать Верховный совет (ВС), работающий на постоянной основе. Члены ВС на время своего пребывания в нем освобождаются от основной работы и получают зарплату именно в качестве депутатов. Сессии ВС собираются дважды в год — весной и осенью, но длятся по 3-4 месяца каждая. В перерывах между сессиями депутаты ВС продуктивно работают во множестве постоянных комиссий и встречаются со своими избирателями. На сессиях должны происходить серьезные, подготовленные комиссиями обсуждения представляемых Советом министров государственных планов и бюджета. Бюджет принимается (в трех чтениях) окончательно.

ВС назначает председателя Совета министров и по его представлению утверждает состав правительства. Председатель ВС является высшим должностным лицом СССР. Он же возглавляет Президиум ВС, в состав которого входят председатели обеих его палат и председатели постоянных комитетов. Вот это уже действительно демократическое устройство государственной власти. (Государственная Дума появится после принятия Конституции 93-го года). Возникает только один вопрос: готово ли было в 88-м году советское общество, только что сбросившее бремя тоталитаризма, эффективно реализовать такое демократическое устройство?

Подумаем об избирателях. О том, как им было определяться с выбором своего представителя на Съезд народных депутатов. Пожалуй, все понимали, что в парламент желательно выбрать специалистов: юристов, экономистов, политологов. Но кому известны их имена? 26 марта 89-го года столичные избиратели голосовали за известных писателей, артистов, журналистов, телеведущих. (Я оставляю в стороне списки, представленные общественными организациями на выделенные им 750 мест.) В глухой провинции голосовали за секретарей обкомов и райкомов парии, председателей рай- и горсоветов. Они у всех на виду и, глядишь, в Верховном совете добьются каких-нибудь благ для своего района или области.

Артисты и телеведущие не хотели расставаться со своей творческой деятельностью... Провинциальная номенклатура была вообще против перестройки, угрожавшей ее положению, и создавала мощную оппозицию всем новациям Горбачева. Когда москвичи увидели в прямой трансляции зал заседаний только что избранного съезда НД, первой реакцией многих было восклицание: «Ну и рожи!» Действительно, в большинстве своем на экране были видны раскормленные и тупые физиономии провинциальной элиты. Жажда интеллектуального творчества не читалась в их взорах. Неудивительно, что реформы перестройки на стадии их одобрения новоизбранным ВС в течение всей его первой сессии «буксовали».

Нормальным способом завоевания голосов на выборах высших органов власти большой страны является соревнование различных партий на конкретном поле действий. В странах с давно существующей демократией — по эффективности управления государством, если победившая партия формирует правительство. Или на ниве определенной общественной деятельности, важной для обеспечения благосостояния, безопасности и спокойствия граждан.

В нашем случае Горбачеву следовало одновременно с восстановлением доверия к КПСС всячески содействовать образованию и расширению сферы деятельности других партий. Наверное, нужно было немедленно добавить в Конституцию 77-го года указание на внесение в избирательные бюллетени фамилий нескольких кандидатов, выдвинутых народом. А переход к парламенту, работающему на постоянной основе, отложить лет на 5-6. Фактически бездеятельный парламент старого типа не смог бы помешать Горбачеву в качестве Председателя президиума ВС, а тем более Президента страны, проводить любые реформы. Это была бы слегка завуалированная авторитарная власть. По моему глубокому убеждению, именно такая, притом сильная власть необходима в период перехода от тоталитаризма к демократии. Рушится идеология, служившая фундаментом всех государственных структур, в том числе и силовых. Ее должна временно заменить неограниченная власть одного человека. Способного помешать возникновению хаоса и провести всю законодательную, материальную и психологическую подготовку к установлению демократии и ее основы — свободной рыночной экономики. Одного, потому что действовать в этот переходный период надо быстро и решительно. Как при любой катастрофической ситуации!

В поддержку этой идеи хочу призвать себе на помощь столь уважаемого человека, как Фазиль Искандер. Во время своей беседы в редакции «Известий» 17 января 92-го года:

«...Я абсолютно уверен, — говорит он, — что культ личности нужен, но культ, идущий от души. У народа должно быть ясное представление, что этот человек действительно знает больше других, что он не подведет, что он надежен... чтобы тонущий корабль удерживать на плаву, нужен сильный, уверенный голос капитана. Команда должна чувствовать, видеть: он знает, что делает».

Под упомянутой выше психологической подготовкой я подразумеваю воспитание у большинства граждан страны нравственных качеств свободного гражданина. Недавним своекорыстным или равнодушным рабам тоталитарного режима необходимо научиться честно работать, уважать свой и чужой труд. Уважать законы и общественные интересы. Не лгать, не ловчить, держать слово, ценить собственное достоинство.

Преждевременная, неподготовленная демократия во время коренной перестройки всех общественных отношений выгодна, в первую очередь, преступным и деструктивным элементам. И потому очень опасна! Мы, к сожалению, смогли получить убедительное свидетельство этого.

Способен ли был Михаил Горбачев выполнить такую нелегкую миссию, мы уже не узнаем. Но если бы у него был решительный и энергичный помощник в лице Бориса Ельцина, шансы на успех были бы значительно больше. Увы! Ситуация оказалась прямо противоположной...

Борис Николаевич Ельцин на посту первого секретаря Свердловского обкома партии своей энергией, открытостью и доступностью (ежедневные ответы на вопросы граждан в прямом эфире местного телевидения!) завоевал уважение и симпатию населения города и области. В 85-м году переведен в Москву. Был избран секретарем ЦК и первым секретарем Московского комитета партии. Годом позже — кандидатом в члены Политбюро. С первых дней руководства МК он проявил исключительную энергию. Каждое утро объезжал различные районы города. Посещал заводы, предприятия общественного питания, магазины, больницы и прочие учреждения, играющие существенную роль в жизни москвичей. Замечал недостатки и злоупотребления, связанные с их деятельностью. В тех районах, которые, на его взгляд, оказывались неблагополучными, отстранял от должности секретарей райкомов партии. За два года 22 секретаря стали жертвами его бурной активности. Верхушка московской парторганизации была объята страхом и люто ненавидела своего первого секретаря. Естественно, что эта ненависть скрывалась до подходящего момента. И такой момент наступил! В конце октября 87-го года состоялся пленум ЦК. На этом пленуме Ельцин в своем выступлении обвинил члена Политбюро Лигачева в том, что он сознательно мешает перестройке. Горбачев знал о намерении Ельцина и просил не делать этого. По-видимому, для того, чтобы не обострять ситуацию на пленуме. Борис Николаевич пренебрег советом Генерального секретаря партии. После выступления Б. Н. на пленуме разразился скандал. Большинство выступавших резко осудили демарш Ельцина. Настолько резко, что тот просил освободить его от руководства московской парторганизацией. Что именно было сказано на пленуме Ельциным и его разъяренными противниками, несмотря на «гласность», осталось «тайной за семью печатями». Около трехсот студентов МГУ направили в ЦК коллективное письмо с требованием раскрыть эту тайну. Ответа они не получили. Зато просьба Б. Н. дала повод для созыва в начале ноября того же года пленума московского комитета КПСС. И здесь, правильно оценив ситуацию, партийное руководство Москвы дало волю своей ненависти. Все выступавшие «рвали в клочья» своего «шефа». Обвиняли его в самоуправстве, в тирании, попытках развалить московскую парторганизацию. Эти выступления были напечатаны в газетах. Горбачев в своем заключительном слове постарался осторожно защитить обвиняемого, говоря, что у него были и определенные заслуги. Благодаря этому Ельцин не получил партийного взыскания, а был только снят с поста первого секретаря МК. 18 февраля 88-го года пленум ЦК исключил его из числа кандидатов в члены Политбюро.

Вся эта эпопея, включая не лишенную основания критику характера Ельцина на пленуме МК и его отказ последовать совету не выступать на пленуме ЦК против Лигачева, должна бы дать понять Горбачеву, что в лице своего «протеже» он имеет не просто бунтаря, а будущего противника в борьбе за верховную власть в государстве. Он этого не понял! Вместо того чтобы, воспользовавшись ситуацией, отослать Ельцина обратно в Свердловск, Горбачев оставил его в Москве и даже санкционировал назначение заместителем председателя Госстроя СССР в ранге министра.

Демократически настроенная общественность Москвы усмотрела в материалах пленума МК признаки возврата диктатуры партаппарата. А самого Ельцина стали воспринимать как его жертву. Тому способствовали и пошедшие по городу слухи, что Ельцина на заседание пленума МК вытащили больного, после инфаркта. Другие утверждали, что его пытались утопить, сбросив с моста в реку. Утверждение сомнительное, если учесть, что в окрестностях Москвы нет горных рек, а плавать Борис Николаевич, наверное, умел. Короче говоря, Ельцин вдруг стал кумиром и знаменем множества москвичей, ненавидевших КПСС. Неудивительно, что на выборах делегатов I съезда НД в марте 89-го года он получил рекордные 90 % голосов при 85-процентной явке избирателей. Это было, конечно, чисто протестное голосование — в пику КПСС. Но Ельцин, кажется, принял его всерьез, как выражение общенародной любви. С этого момента он оставил «скромный» пост в Госстрое и со всей присущей ему в то время энергией вернулся на арену политической деятельности.

Первым его важным деянием было создание еще до открытия съезда «Межрегиональной группы» депутатов, объединенных радикально демократическими взглядами. Правда, пока она состояла, в основном, из депутатов от Москвы, но была открыта для присоединения единомышленников, избранных от других регионов. 21 мая 89-го года на многотысячном митинге в Лужниках Ельцин выступил с изложением программы работы съезда, выработанной Межрегиональной группой:

Потребовать отчета Горбачева о ходе перестройки. Открыть по этому отчету дебаты без ограничения числа участников и времени выступления. Так, чтобы выступило человек 150-200, которым есть что сказать. Из их числа на конкурентной основе избрать членов и председателя малочисленного Верховного Совета. Съезду не расходиться до тех пор, пока не будут приняты неотложные законы. Конституционно закрепить подчинение КПСС съезду и ВС. Потребовать созыва чрезвычайного съезда партии и переизбрания ее ЦК.

В других выступлениях на митинге предлагалось съезду объявить себя Учредительным собранием и выработать заново всю политическую систему. Вот так, без всякой подготовки — за несколько недель. Интеллигентское нетерпение! И наивность прямо-таки детская. Звучали даже призыва к признанию независимости республик, создания многопартийной системы и прочее в таком же радикальном духе.