1. Путешествие — проба человека
1. Путешествие — проба человека
Три брата, детство и юность которых протекали на берегах седого Яика, полюбили чудесную реку так, что и после, уже взрослыми, рассеянные по разным городам страны, ежегодно в течение нескольких лет приезжали на Урал и проводили здесь свои отпуска.
Как прекрасна, многолика эта река! В верховьях (до Ириклы) скалистые берега, узкие глубокие ущелья, сползающие к широким, таинственно тихим плесам, шумливые перекаты. Все это ничуть не похоже на Урал среднего течения. Здесь он, одетый зелеными поймами, змеится, играет среди обширных степей, поочередно бросая свои воды от яров-обрывов к галькам-пескам и снова от песков к ярам. За Уральском, круто повернув к югу, река становится «степеннее»: она уже не змеится, не играет, а прямо, словно убегая от томящего зноя, несет свои воды к Каспию. И чем ближе к морю, тем обнаженнее ее берега. Раскинутые вокруг степи к концу лета бывают выжжены зноем, и все живое жмется к реке. Какое раздолье здесь — на громадных озерах, старицах, заросших камышами, в непролазных зарослях поймы — для дичи и крылатых хищников!
Братья, влюбленные в свой Яик, ежегодно соблазняли в эти поездки кого-нибудь из столичных друзей.
Так, в 1929 году был «соблазнен» Толстой, Алексей Николаевич.
На лодке он плыл по Уралу около двух недель и после частенько вспоминал эту поездку. Собирался писатель повторить поездку в 1933 и 1934 годах, о чем говорят его письма-записки к главному организатору таких путешествий — моему брату. Но поехать ему на Урал больше не пришлось. В 1934 году Толстой прислал участникам поездок телеграмму из Детского Села:
«Горячо вспоминаю солнечную реку, великую тишину и первобытное счастье среди людей, в одиннадцатую экспедицию поеду во что бы ни стало. Алексей Толстой».
Свою единственную поездку по Уралу Толстой описал в очерке «Из охотничьего дневника».
Рассказала о путешествии и Л. Н. Сейфуллина в небольших зарисовках: «Счастье в природе», «В ненастный день». В книге Валериана Правдухина «Годы, тропы и ружье», в главе «Последний рейс по Уралу на лодке» также описана одна из наших экспедиций.
Все они по-разному описывают не только то, что видели «своими глазами», но и то, что каждый по-своему пережил.
Обычно в города из таких поездок все участники возвращались «обновленными», бодрыми и как бы помолодевшими. Да и как не помолодеть на солнечной реке, в тесном общении с природой, когда солидные люди зачастую превращались в детей!
К сожалению, фото не удались, но вот на одном из снимков можно видеть, как все участники экспедиции на необитаемом острове изображают «парад-алле» чемпионата французской борьбы. Алексей Николаевич шествует под кличкой «Турок Абдула». Лидия Николаевна в роли арбитра сидит в кругу борцов и произносит обличительную речь: «бесстыдники, большие дураки», но заметно, что сам «арбитр», хотя и отвернулся от борцов, не может удержаться от смеха.
Или… вот другой снимок, где один из членов экспедиции осторожно тянет на песчаный берег двадцатикилограммового осетра, а полукругом тревожно сторожат, готовые ринуться на рыбину, другие участники — Толстой, Валериан, Липатов, Калиненко: «Ой, не сошел бы, красавец!..»
Красавец не сошел. И тут же на берегу состоялась торжественная церемония: вручение рыбаку приза за самую большую пойманную рыбу. Готовились шуточные речи. Конечно, в речах преобладала тема о превосходстве рыбака над охотником. «Хотя охотники и рыбаки, — сказал кто-то, — относятся к одной категории людей, которые обычно издавна именуются вралями, но… и безнадежный враль может нечаянно быть правдивым. Ну кто, в самом деле, в Москве поверит рассказчику, что пойман на удочку осетр весом в один пуд десять фунтов?!»
На лодках были установлены и другие призы: приз за самое остроумное изречение, сказанное кем-либо в течение дня, приз за самую глупую фразу, за промах-дуплет по летящим хищникам и т. д.
Ночью, после ужина, обычно подолгу засиживались у костра, чаевничали и обсуждали события дня. Кто-то из «провинившихся» за день брался под обстрел. И, конечно, каждый старался внести долю «посильного остроумия» в критику своего ближнего. Что касается самокритики, то она, как это часто бывает, отступала в тень, кусты, подальше от костра, света.
— …Гляжу: она одну, другую куропатку щиплет, а третью швырнет через кусты в Урал. Муки охотника ой как мало трогают талантливую писательницу, — мрачно бурчит Липатов, — у ней и делов-то только: щипать дичь и рыбу чистить. А она все в книжку смотрит. На Урале надо временно перестать быть грамотной, гражданка!..
Лидия Николаевна взрывается, как порох:
— Ну-ну, полегче, несчастный… Три дичины изволил скушать, еле дышишь. А туда же, с замечанием! Хоть бы штаны залатал. Лазишь по терновнику — куропаток пугаешь. Бухало голозадое…
И тут же — спокойно, но решительно — «повар поневоле» заявляет:
— Категорически требую: завтра же дайте мне «кухонного мужика» в помощь. Восемь акул одной не накормить.
— Алексею Николаевичу быть поваренком, — гогочет компания. — Вот и будет «литературная кухня» и «художественная стряпня». Все равно Алексей Николаевич охотник малодобычливый, от него ни пуха ни пера…
Сам избранник хохочет громче всех.
Ничто так не оздоровляет заплесневевших горожан, как дружеские шутки, безобидный смех.
Еще зимой, в Москве, была составлена, одобрена и подписана «Конституция охотников и рыболовов, отправляющихся в поездку по Уралу». Согласно ст. 1 раздела четвертого — самого важного, «все члены экспедиции обязаны настойчиво стремиться к тому, чтобы поездка была сплошным и радостным для всех удовольствием. В соответствии с этим в поездке не может быть плохих настроений, нытья, ссор и озлобленной фракционности. Все неудовольствия члены экспедиции должны высказывать радостно, с веселым смехом».
В этой конституции, составленной в шутливом тоне, были изложены права и обязанности членов экспедиции, а также основы правильной организации туризма на лодках. Правильная организация — залог успеха путешествия!
Невольная близость в лодке, труды по самообслуживанию на стоянках, общие интересы — все это тесно связывает путешественников в одну семью, но это же делает особенно чувствительными и заметными недостатки характеров. У каждого, конечно, есть в характере изъяны. Но все же людей с резко выраженными «дурными чертами» предусмотрительнее в компанию не брать.
Не приведи бог, если в компанию заберется нытик. Тучи черные поползут по небу — нытик торопит «приставать к берегу» и поскорее разбить палатку: «размокнет!» Увидит на берегу пыльные вихри, поднятые внезапно набежавшим ветерком, — суетливо лезет в свой багаж доставать защитные очки. В котел, миску попало неосторожное крылатое насекомое — нытик тоскливо сидит, не притрагивается к пище и с презрительной миной взирает на товарищей, которые легко побеждают такие мелочи, неизбежные во всяком путешествии. Человека не узнать! В городе он весь горел энтузиазмом «бесстрашного туриста», ему и море по колено, он ни о чем не мог говорить, как только о предстоящей поездке. А тут, на Урале, сник: от длительного сиденья в лодке у него спина болит, от гребли плечи ноют, на ладонях наклюнулась мозоль. Солнце, ветер, шум деревьев, плеск легких волн о борта лодки — все это его раздражает, от всего у него голова трещит. Пойдет по поручению капитана ежевику к чаю собирать (ежевика тут рядом — крупная, сизая!) нытик — все руки исцарапает. От всех этих невзгод он готов каждую минуту сбежать на берег…
Неприятны в тесной компании и мелочные, неуживчивые люди. Они из мухи делают слона, и каждый пустяк — у них предлог для словесных баталий.
Глупые же ссоры тушат бодрое настроение членов экспедиции…
Путешествие — это проба человека!
Тут только и узнаешь его характер. В путешествии на лодке хорошее и дурное в человеке расцветает пышным цветом. Чувство товарищества, широкий (не мелочный) подход к людям, к явлениям жизни, уменье не замечать мелкие недочеты в своих ближних и гасить в себе вспышки случайных раздражений, самообладание, выдержка — все это в путешествии выявляется во всей полноте. Туризм тренирует не только тело, но и личность человека. Как часто «большие дети» превращались в «мудрецов»!
В хорошую теплую погоду никому не хотелось спать в палатке. Расходились в сторону от костра и стелили свои постели на чистом, еще теплом песке. Лежа, глядя на темно-голубое небо, на Млечный Путь, стажеры-туристы наслаждались мудрым молчанием и тишиной, разлитой вокруг. Кто-нибудь — как бы только для себя — мог задумчиво произнести отрывистую фразу о смысле жизни, о вечности, о счастье. Всем существом своим ощущая радость бытия, незаметно, как дети, туристы засыпали.
…Крепкий сон выключил счетчик времени, и ночь мелькнула, как мгновенье.
Под утро слышу:
— Пошла, пошла, мерзавка. Спать не дает: стрекочет и стрекочет без устали.
— Это вы кого, Алексей Николаевич? — спрашиваю я спросонья.
— Да вот, сорока уселась на дереве и трещит над самой головой. Любопытствует, сплетница. Слышите? Явно выспрашивает: чьи? откуда? зачем?
В самом деле, зачем мы здесь? Зачем валяемся на песке, покрытые только звездным небом? Зачем сидим у костра, поджав под себя ноги? Едим из общего котла деревянными ложками? Кто пригнал нас сюда, к давно уже утраченной первобытной жизни? Кто?.. Зачем?..
Но сорока молчит. Я говорю:
— А мне только что снился смешной сон. Приснилась сорока на мотоцикле. Мотоцикл трещит, а сорока с важной осанкой катит прямо на меня. Мне не страшно, даже смешно. Так вот где разгадка моего нелепого сновиденья. Разгадка сидит на дереве.
Алексей Николаевич, довольный, смеется:
— Да, наша психика порой выделывает такие фокусы, что становишься в тупик.
— А вот, видите, глупая птица поставила свой эксперимент так просто и четко, что нам «разжеванное» остается в рот положить. Сорока на мотоцикле?! Да ведь это те же сирены, кентавры, фавны. Вся история первобытного изобразительного искусства, вся мифология говорит о способности человеческой психики при известных условиях соединять воедино разрозненные в жизни вещи и явления.
Я припоминаю: 450 лет назад индейцы пришли в изумление, когда на их глазах всадник из экипажа Колумба сошел с лошади, индейцам показалось, что существо разъединилось на две части. До этого они не видели ни лошади, ни всадника.
Обо всем этом свидетельствует участник экспедиции и биограф Колумба Ласказес.
— Да-да, — говорит Алексей Николаевич, — все стало на свои места: наше просоночное сознание до некоторой степени сближается с медленно просыпающимся в течение веков сознанием первобытного человека.
— Ишь, стерва, изогнулась в нашу сторону, — прислушивается к разговору, — смеется Толстой. — Смотрите, смотрите! — кивает он на сороку. — Какая у нее лукавая поза! Сейчас сплетница думает: вот они, голубчики, скоро договорятся до подсознательного.
— И Фрейда за здравие помянут, — шучу я. — Бежим. Омоем наши тела и души в чистых волнах Урала!
Прямо с постели торопливо шагаем к реке — до нее не более сорока метров. Первые лучи солнца только что пробились через лес. Начинается затейливая игра в цветорадугу с вечно юным, жизнерадостным Яикушкой. Бросаемся в ласковые воды и под крик реющих белоснежных чаек сливаемся с общим потоком жизни.
Жить! Жить! Как это хорошо!