Я. Я. TEH-KATE

Я. Я. TEH-KATE

Работа И.П. Павлова и встречи с ним

По окончании университета, пробыв 2 года за границей, в 1914 г. я вернулся в Петербург, где и обосновался. Практическая деятельность врача меня мало привлекала, и я с первых же шагов моей медицинской «карьеры» начал присматриваться, где бы и у кого начать научную работу.

Выбор пал на лабораторию И. П. Павлова. Откровенно гово ря, это произошло совершенно случайно, но эта случайность впо следствии имела для всей моей жизни решающее значение. Здесь, я думаю, будет небезынтересно рассказать о моем перво визите к Ивану Петровичу.

В лаборатории Института экспериментальной медицины на Лопухинской Иван Петрович встретил меня очень любезно, обра тившись ко мне со словами: «Ну, милостивый государь, что же вы, собственно, от меня хотите?» Я высказал мое желание рабо тать по пищеварению, но Павлов к выбору моей темы отнесся отрицательно, заявив, что его в данный момент интересуют ис ключительно условные рефлексы; если это меня интересует, то я могу начинать у него работать хоть сейчас. Этим закончилось мое первое знакомство с Иваном Петровичем. Обдумав его предложение, я переменил мое намерение, решив попробовать поработать с условными рефлексами.

В это время у Павлова работало очень мало постоянных со трудников, так как большинство из них было призвано на вой ну или исполняло врачебные обязанности в лазаретах, а поэтому бывало в лаборатории только урывками. Как мне показалось, Иван Петрович был очень доволен моим решением начать рабо ту в его лаборатории, особенно ввиду того, что я, как иностра нец, был освобожден от всяких воинских обязанностей.

Каждое утро Павлов регулярно приходил в Институт экспе риментальной медицины, а днем шел в Военномедицинскую Работа у И. П. Павлова и встречи с ним 385 академию, и эта аккуратность, доходящая до педантизма, меня всегда поражала. Его живейший интерес, проявляемый к теку щим работам, удивлял меня своим постоянством. Когда он захо дил ко мне во время опытов, то проявлял много внимания, входя в мельчайшие подробности, высказывал свое мнение, различные предположения и строил целую теорию. Но мысли Ивана Петро вича в этот период кроме любимой им науки были заняты также другим важным событие м— войной. Он был великим патрио том, в лучшем смысле этого слова, и поэтому каждое поражение или успех русских волновали его до глубины души. Его интерес к вестям с фронта был так велик, что каждый сотрудник старался сообщать ему все сенсационные новости с фронта, полученные частным образом. При этом особенно замечательно было то, что он реагировал на все со свойственной ему страстностью, иногда разражаясь ругательствами по адресу немцев или русских, смот ря по обстоятельствам.

Получив определенную тему, я начал работу. Как я уже ука зал выше, в это время все три лаборатории Ивана Петровича (в Институте экспериментальной медицины, Военномедицинской академии и Академии наук) работали по условным рефлексам, которыми он так глубоко интересовался. Его ежедневные посе щения сотрудников и интерес, проявляемый к каждому в отдель ности, были колоссальным стимулом в работе. Он входил во все подробности и радовался каждому удачному опыту; если же опы ты не удавались, то на него это действовало угнетающе.

Как я уже заметил, посещения Павловым сотрудников были стимулом к работе, и я бы сказал больше — это были уроки любовного, внимательного отношения к науке, которым был про никнут Иван Петрович, а его сотрудники и ученики заражались его живым энтузиазмом. Каждое его посещение вносило всегда какоето движение, заставляло больше и глубже думать о рабо те, а его возможные предположения и теории заставляли интен сивно работать мысль.

Отношение Павлова к сотрудникам и ученикам было таково, что каждый в его лаборатории чувствовал себя как «дома» — лучшей характеристики не придумать. Бывало нередко, что Иван Петрович вспылит на кого-нибудь со всей горячностью своей молодой натуры, но его гнев никогда не был продолжитель ным. Очень часто после такой вспышки он как бы невзначай за ходил к обиженному, узнавал об опыте, о собаке, ничем не на поминая о случившемся.

Интересно отметить, что, несмотря на все же довольно зна чительное количество сотрудников в трех лабораториях, все ра 386 Я. Я. ТЕНКАТЕ боты, за редким исключением, производились по идеям Павло ва, и нужно сказать откровенно, что он не любил, если ктони будь из сотрудников высказывал свои собственные идеи, к кото рым он, как правило, относился скептически. Сотрудники, сами того не замечая, беспрекословно выполняли его волю, и он действительно талантливо направлял их работу и руководил всеми сложными вопросами, возникающими у того или другого из его учеников. Он был гениальным учителем и руководителем. Но благодаря именно его гениальности и тому, что он сам все глу боко продумывал, его сотрудники как бы лишались самостоя тельности. Это происходило, конечно, совершенно непроизволь но, без малейшего давления со стороны Ивана Петровича.

Вначале я не решался высказывать Павлову свои собственные соображения, боясь вызвать с его стороны отрицательное отно шение, но впоследствии, изучив хорошо его характер, я мог без риска найти подходящий момент, чтобы заговорить о моих соб ственных предположениях и догадках и высказать сложившееся у меня собственное мнение, с которым он часто соглашался.

Эта система беспрекословного подчинения сотрудников воле Ивана Петровича, по моему мнению, имела один недостаток — она лишала учеников возможности проявления индивидуально сти. Но, с другой стороны, она имела свое преимущество, а имен но: благодаря только этой системе Ивану Петровичу удалось при вить такую любовь к науке, такой энтузиазм, как будто бы частица его самого входила в его учеников. Он был примером для всех, сам он совершенно уходил в науку; можно с уверенностью сказать, что его жизнью была лаборатория.

Характерно для Павлова было то, что каждый новый факт в исследовании вызывал в нем взрыв энтузиазма, и он, как юно ша, страстно увлекался каждым новым открытием. Но зате наступало охлаждение, и тогда он со свойственной ему прямоли нейностью начинал критиковать; случалось иногда так, что от вчерашнего увлечения не оставалось камня на камне. Таким был Иван Петрович, которого мы все так хорошо знали.

В 1921 г., когда я с другими голландцами покидал Советскую Россию, Иван Петрович советовал мне не теряя времени заняться научной работой у какого-нибудь известного физиолога за гра ницей. Он по своей инициативе дал мне письма к голландски физиологам проф. Цваардемакеру и Эйнтховену, с которыми был лично знаком. По прибытии в Голландию я не замедлил доста вить письма по назначению. Интерес, проявленный со стороны голландских ученых к письмам Ивана Петровича, был ко лоссальным. Здесь все думали, что Ивана Петровича Павлова Работа у И. П. Павлова и встречи с ним 387 уже нет в живых и даже во многих газетах появились некроло ги по поводу предполагаемой его смерти. Меня засыпали вопро сами о Павлове. Все интересовались его работами, здоровьем и личной жизнью.

На ближайшем общеголландском физиологическом собрании письма И. П. Павлова были прочитаны в переводе и для большей убедительности подлинники проецировались на экране.

После этого собрания в печати появились опровержения о смерти Ивана Петровича Павлова.

После отъезда из Петрограда я был некоторое время в пере писке с Иваном Петровичем, но постепенно с годами связь по рвалась, пока я в 1926 г. на конгрессе в Стокгольме не встретился с ним снова. Мы встретились так, что казалось, будто мы и не расставались, такой простой и естественный подход был у него к людям.

Несмотря на громадную популярность Павлова среди делега тов конгресса, которые в буквальном смысле осаждали его, мне посчастливилось несколько раз побеседовать с ним наедине. Иван Петрович много рассказывал о своих работах, о жизни лаборатории, что меня, конечно, глубоко интересовало. Он расспрашивал меня о положении физиологии в Голландии, ее направлении и жизненности. Он тронул меня своим внимание к моим физиологическим работам и интересовался моими пла нами, так как в это время я окончательно порвал с медициной и занялся исключительно физиологией.

Во время Стокгольмского конгресса со мной случилась не приятная история: я попал под автомобиль и получил довольно сильные ранения головы. На другой день, когда я встретился с Иваном Петровичем, после того как мне наложили швы на го лове, он вместо того чтобы спросить меня, как я себя чувствую, довольно сердитым тоном начал: «Ну, милостивый государь, не ожидал от вас такой выходки; столько времени живете за грани цей и от русского разгильдяйства еще не oтделались». На дру гой день, не повидавшись с Павловым, я уехал в Амстердам.

Через шесть лет, в 1932 г., я поехал на Физиологический кон гресс в Рим. Первая встреча делегатов происходила в Остии — в окрестностях Рима. Из списка членов конгресса я узнал, что Иван Петрович будет в Риме, и с нетерпением ожидал встречи с ним. Несмотря на то что со времени Стокгольмского конгресса прошло шесть лет, Иван Петрович моментально меня узнал, и мы во время осмотра раскопок Остии оживленно беседовали на различные темы. Затем все разместились на развалинах старого амфитеатра, чтобы выслушать приветственную речь одного из 388 Я. Я. ТЕНКАТЕ организаторов конгресса. Мы думали для удобства Ивана Петро вича предложить ему сесть в первых рядах амфитеатра, но он запротестовал и высказал желание пойти на самый верх, чтобы иметь возможность как можно лучше видеть развалины старого города. Продолжительная прогулка, видимо, очень утомила его, и на вопрос Всеволода Ивановича, не устал ли он и не хочет ли отдохнуть, Иван Петрович с раздражением ответил: «Ах, что ты там отдохнуть, да отдохнуть, я совсем не устал, а вот жара здесь невыносимая и пить не дают».

Когда мы наконец взобрались на верх амфитеатра, Павлов выронил из рук шляпу, которую моя жена хотела поднять, но он с такой быстротой и легкостью подхватил свою шляпу, что все мы были положительно поражены. Интересно отметить, что его как будто раздражало желание помочь ему как старому че ловеку, ведь мы все хорошо знаем, что Иван Петрович не хотел стариться, не хотел поддаваться старческой слабости и все его существо было проникнуто протестом против естественного от живания организма. Он считал глубокой несправедливостью природы, которая каждую весну одевает деревья новой листвой, совершенно не заботясь о возобновлении сил человеческих. Ве чер, проведенный в Остии, на развалинах старого амфитеатра, надолго останется в памяти тех, кто был свидетелем того, каки живым и занимательным собеседником мог быть Иван Петрович в обществе.

Во время конгресса я каждый день встречался с Павловым. Несмотря на жаркую римскую погоду, он держался очень бод ро. В день его доклада мы не виделись, так как он не покидал гостиницы, и все мы с волнением ждали его выступления. По чти полуторачасовой доклад с прениями очень его утомил, и, когда по окончании я подошел к нему, чтобы поздравить с успе хом, он выглядел очень усталым и взволнованным. Сейчас же его окружили итальянцы, засыпая вопросами, но он попросил передать им, что в данную минуту не может удовлетворить их ответом и просит его извинить.

Вечером того же дня Иван Петрович назначил мне свидание в гостинице, куда я и отправился к назначенному часу. К моему великому удивлению, Иван Петрович с Всеволодом Ивановиче уже ждали меня в вестибюле гостиницы, где мы, выбрав уют ный уголок, расположились побеседовать. Иван Петрович очень интересовался моей работой в Амстердаме, расспрашивал обо всем и обо всех, кого он знал в Голландии, и в конце концов подарил мне свою книгу, собственноручно сделав на ней надпись. Так мы расстались с ним, чтобы потом уже встретиться в Ленин Работа у И. П. Павлова и встречи с ним 389 граде на XV Международном конгрессе физиологов. Эта после дняя встреча навсегда останется у меня в памяти. Прибыв в Эт нографический музей, где, как известно, была первая встреча делегатов, я сейчас же столкнулся в общем зале с Иваном Пет ровичем. Его первые слова были: «Вы уж, наверное, думали, что я умер, а вот еще живу и к тому же чувствую себя великолепно, несмотря на то что перенес столько всяческих болезней». После этой встречи во все время конгресса мне не удалось ни разу по говорить с ним наедине, так как он, будучи хозяином конгрес са, все время был окружен толпой почитателей.

<1936>