Глава 14 «Березина»

Глава 14

«Березина»

А дела на фронте между тем разворачивались со скоростью ночного бомбардировщика. Ориентиры и цели менялись в зависимости от просветления и скорости соображения главных закоперщиков войны и ведущих исполнителей «божьего промысла».

Обе воюющие стороны считали себя правыми в своих благородных намерениях установить мировой порядок по социально-экономическому признаку. Только одни исповедовали право вершить судьбами народов по принципам Ницше, идеальной голубизне крови, якобы изначально бушующей в жилах великогерманской касты, а другие взяли на вооружение идеи Карла Маркса, положив в основание мирового порядка равенство в материальной обеспеченности, которая тоже изначально заложена в крови плебса. Одни верили в дух, другие поклонялись плоти. Силы идеального и материального мира веками боролись с переменным успехом за свое право управлять человечеством, пока не схлестнулись в итоге на «Прохоровском поле», когда выкормыши Ницше во главе с его лучшим учеником Адольфом Гитлером не выдержали своего наступательного порыва и застряли в оборонительных сооружениях «сталинцев», намертво вставших на защиту своих амбициозных рубежей обустройства мира на принципах материального равенства.

Правда, принципиальная разница в позиции «сталинцев» и «гитлеровцев» оценивалась союзными державами той и другой стороны неоднозначно. Запад во главе с Черчиллем и Рузвельтом защищал материальное благосостояние своих народов в настоящем, а Восток во главе со Сталиным отстаивал свое материальное благополучие в будущем. Так или иначе, но Запад не спешил с открытием второго фронта на западных границах Третьего рейха, поэтому на востоке настоящие сталинцы придумали десять сталинских ударов по гитлеровцам и один из них назвали «Багратион».

К этому удару, разработанному штабом Рокоссовского и одобренному ставкой Верховного Главнокомандующего, подключались местные, второстепенные, третьестепенные и даже отдельные параллельные проекты избиения дрогнувшего и отступающего противника. Один из таких отдельных прожектов назвали «Березина». Он заключался в том, чтобы ввести немецкое командование в заблуждение относительно отдельных частей и подразделений гитлеровцев, попавших в «Бобруйский котел» в результате успешного наступления советских войск на Первом Белорусском фронте.

В лесах западного побережья реки, вошедшей в легенду еще со времен бегства Наполеона из Москвы, скрывалось действительно много физически и морально придавленных солдат и офицеров вермахта, обреченных на пленение. Эти войска надо было как-то вызволять из окружения. Наученное горьким опытом под Сталинградом, немецкое командование решило спасать войска по воздуху. Но фронт катастрофически отодвигался все дальше и дальше от берегов Березины, поэтому решено было оказывать помощь тем подразделениям, которые не утратили радиосвязь с командованием и могли организованно продвигаться на запад, поближе к линии фронта. Таким подразделением оказался 36-й полк охранной дивизии. Но попав в безвыходное положение, полк рассеялся, а подполковник Шерхорн, возглавлявший объединенную группировку войск, сдался в плен.

Разведуправление Белорусского фронта решило воспользоваться благоразумием подполковника и его помощников, согласившихся подыграть советским разведчикам. С помощью фальшивых радиограмм Шерхорн попросил помощи от вермахта: сбросить продукты, боеприпасы, медикаменты в условленном месте. Такая помощь была оказана. Ночью тяжелый транспортный самолет сбросил на парашютах необходимый груз, который попал, разумеется, в руки армейского «СМЕРШа». Операция преследовала цель как можно больше выудить диверсантов, оставленных немцами в лесах Белоруссии.

Командование центральной группой немецких войск настолько уверовало в возможность спасения попавших в беду, что всерьез решило выручить «героический полк», согласившийся на эвакуацию.

По приказу Гитлера с южного фронта вызвали лучшего диверсанта Третьего рейха Отто Скорцени, командира особого диверсионного 502-го егерского батальона абвера. От генерала Йодля он узнал, что в лесах Белоруссии продолжает сопротивляться группировка войск, насчитывающая свыше двух тысяч солдат и офицеров, уцелевших от разгрома под Бобруйском и нуждающихся в помощи. По замыслу матерого диверсанта в советском тылу решили сколотить фиктивный стройбат из бывших советских военнопленных, прошедших обучение в диверсионных школах абвера.

К нему должны были примкнуть офицеры и солдаты Шерхорна под видом немецких военнопленных, якобы двигающихся к линии фронта для строительства оборонительных объектов. Операцию закодировали под названием «Волшебный стрелок». Изготовили фальшивые документы и ночью сбросили на парашютах специалистов в помощь подполковнику для выбора оборудования посадочной полосы.

Намерившись без шума захватить приземлившиеся немецкие самолеты, советская сторона приняла решение задействовать на случай сопротивления ночные бомбардировщики. Подстраховать спецслужбу поручили командованию 4-й воздушной армии, рассредоточенной в этом направлении. Спланировать действия бомбардиров и подобрать место предполагаемого приземления транспортных самолетов противника приказали Федорову как наиболее смелому и опытному организатору военных экспедиций.

На аэродром ночных бомбардировщиков Иван Евграфович прикатил на своей любимой «Эмке», ознакомился с личным составом полка и устроил соревнование между летчиками: кто точнее всех сбросит вымпелы на поляну в лесу, отмеченную на карте.

Лучше всех сработали летчики эскадрильи молодого командира, чем-то напомнившего ему Анатолия Серова, сослуживца по Испании. Назначив его своим ведомым, Иван Евграфович решил проверить его в деле.

Днем они на двух бипланах облетели окрестности одинокого монастыря на взгорье и дважды заходили от излучины реки на условленный объект — полевой аэродром предполагаемого врага. Вечером молодой командир произвел контрольное бомбометание с повторным заходом на цель. Федоров, круживший над объектом где-то выше, опередив бомбардиров на обратном пути, встретил пилотов с нескрываемым восхищением:

— Здорово поработали. Пащевского ко мне. Ага, идет. Поздравляю. Глаз у тебя — первый класс. Как звать-то? Геннадий Анатольевич, говоришь? Достойная смена Анатолию Константиновичу. Браво. Это я тебе говорю, однополчанин героя испанского неба. Понял?

— А кто такой Анатолий Константинович? — осмелился задать праздный вопрос молодой командир, окрыленный похвалой загадочного полковника.

— Как кто? Разве вам в училище не говорили о нем? Какое оканчивал? Когда?

— Чкаловское, в сорок втором.

— А-а, тогда простительно. Не до имен было инструкторам. Анатолий Серов. Был такой летчик-истребитель, комбриг. Погиб при загадочных обстоятельствах, обучая Полину Осипенко полетам вслепую. Но… ближе к делу. Будьте готовы. Ваше командование получит конкретные указания, что и как. Желаю удачи. До встречи, — и полковник, ответственный за воздушную операцию, растворился в темноте на подходе к штабной палатке.

А в это самое время Гитлер вызвал к себе Скорцени с докладом об операции «Волшебный стрелок», проводимой под патронажем гросс-адмирала Канариса.

После августовского путча вождь национал-социалистической партии чувствовал себя неважно, потому недоверчиво уставился покрасневшими глазами на подтянутого, сухощавого диверсанта, соратника по партии. Испытав сокрушительный удар по психике вследствие развала новой «голубой» оборонительной линии по Днепру и получив в придачу августовскую зуботычину в результате покушения, он разуверился в искренней преданности к нему ближайшего окружения и потому сомневался в любых начинаниях военного толка.

В душе он согласился на поражение в войне с могущественной коалицией великих держав. Ему казалось: вся планета окрысилась на его геополитические замыслы во имя мирового порядка под знаменем национал-социалистической партии, и он готов был схватиться за любую соломинку, лишь бы выиграть время для осуществления бредовой идеи любой ценой достойно выйти из кровавой игры, поссорив противников друг с другом и на обломках военного содружества демократических держав удержаться на плаву, заключить, если не коварный, коллаборационистский, то хотя бы — компромисный мир. С этих тактических позиций он все еще верил в изворотливость и способность своих спецслужб.

Выслушав предложение Скорцени заслать отряд диверсантов на базу подполковника Шерхорна и разведать место посадки транспортных самолетов для вызволения окруженной группировки, Гитлер молча посмотрел на Канариса. Руководитель абвера, сохранявший до этого полное спокойствие, оживился:

— Мне кажется, нужно сначала заслать доверенное лицо, убедиться в личности подполковника, встретиться с тайным агентом и условным сигналом доложить мне. При положительном результате можно попытаться эвакуировать хотя бы костяк группировки.

Гитлер взбодрился:

— Я не пожалею сил и средств, чтоб спасти верных сынов отечества. Непосредственно руководить операцией назначаю Скорцени. Майора Фишера, «Макса» этого, за мужество и ценные секретные сведения, разберетесь сами там, представить к награде «Железным крестом». Все. Идите, — устало махнул рукой заметно осунувшийся хозяин «волчьего логова».

Намеченная операция «Волшебный стрелою) набирала темп. Геринг выделил несколько транспортных самолетов. Скорцени заслал своих подчиненных: унтер-офицера СС Пандерса и трех диверсантов из бывших полицаев Белоруссии. Проверка наличия боеспособной части Шерхорна близилась к финишу.

Абвер подключил в подмогу легендарному майору Фишеру под именем «Макс» — Александра Демьянова, кубанского казака, перешедшего по заданию советской разведки линию фронта в начале войны и прошедшего обучение в диверсионной школе в числе пленных, проверенных на благонадежность. Оба они, Вильям Генрихович Фишер и Александр Демьянов были завербованы на Лубянке, успешно внедрились в военную разведку и своей работой на два фронта вошли в доверие как той, так и другой стороны, обманывая даже верховное командование.

В конце октября в расположение «пробирающейся на запад» группировки немцы высадили штабс-врача Ёшке и пилота Вильда, которые доставили инструкцию по приему транспортных самолетов от командующего группой армий «Центр» генерал-полковника Рейнхарда.

Разведчики Белорусского фронта начали готовиться к захвату экипажей самолетов, которые должны были вот-вот приземлиться по плану «Волшебный стрелок». Для подстраховки, на случай сопротивления экипажей, командование фронта задействовало эскадрилью ночных бомбардировщиков капитана Пащевского. Захват самолетов означал конец операции «Березина». В связи с этим разведчики при Верховной ставке решили не подрывать авторитет Демьянова и Абеля, сохранить их в качестве перспективных шпионов на будущее, даже, может быть, послевоенное.

Радисты от имени Шерхорна, произведенного к этому времени немецким командованием в полковника, сообщили в штаб Рейнхарда, что «кольцо» прорвано и группировка благополучно продвигается к Неману.

Для подтверждения реальности продвижения соединения Шерхорна к линии фронта ставка Верховного командования поручила чекистам Рокоссовского подстроить захват штабной машины с «секретными» документами относительно действий советских войск по блокированию соединения Шерхорна и дальнейшему наступлению Красной Армии по направлению к Варшаве. Выбор пал на штабную машину Четвертой воздушной армии. По указке свыше решили подставить белую «Эмку» полковника Федорова. Уж больно мозолила она глаза начальству, отвлекала, по мнению некоторых, командира дивизии от непосредственных задач руководства хозяйством.

По этому поводу в разведуправлении фронта, куда прибыли представители внешней разведки из Москвы, состоялся крупный разговор. Начальник управления, побуждаемый представителями Лубянки, согласился «обротать» Ивана Евграфовича в агенты внешней разведки — поручить Федорову доставку пакета «секретной документации» в штаб фронта, не раскрывая ему всей подноготной запланированной операции.

— Достаточно секретную папку вручить ему в штабе армии и сказать: срочно доставь ее в штаб полка ночных бомбардировщиков, — уверенно развивал план вербовки майор Копировский. — Остальное — дело техники. Главное — втянуть его в эту историю. В Германии его знают, поверят.

— Вряд ли он добровольно согласится на этот шаг, — скромно вставил Пащенко, обеспокоенный силовыми методами вербовки.

— Не согласится, так надо его загнать в тупик, подвести под статус-кво свершившегося факта. Человек, пользующийся симпатией Геринга, быстро сделает карьеру. Он же неспроста цеплял ему «Железный крест» на шею. Остальное приложится, — продолжал нести ахинею майор, не задумываясь о последствиях принудительной акции.

— Не выйдет из него шпиона, даже если он, попав в нашу ловушку, благополучно окажется в руках абвера, — энергично подытожил начальник армейского «СМЕРШа» идею лубянского карьериста. Я его знаю. Он рожден летать и совершенно лишен таланта подглядывать в замочную скважину. Не любит он штаны протирать на стуле за письменным столом, а тем более шаркать штиблетами по паркету.

— Ну, ладно. Не будем заглядывать наперед. Поручим ему отвезти пакет, а там видно будет, — заключил глава контрразведки фронта генерал Платов. — На случай провала «принудиловки» готовьте своего человека. И поставьте, пожалуйста, в известность генерала Вершинина насчет… временного использования Федорова в роли связного офицера, да так, чтобы комар носа не подточил, а Федоров не догадался.

Тут же, по телефону, связались с командующим армии. Вершинин высказался против использования боевого командира в шпионских играх. «На это дело у вас должны быть свои кадры, — отрезал он на просьбу главного чекиста фронта. — Впрочем, если он согласится, — на полтона ниже смягчил свою грубоватость командующий (все-таки резкость с чекистами — себе дороже), — то… в пределах его служебных обязанностей — пожалуйста».

Под вечер начальник штаба воздушной армии вручил Федорову засургученный пакет: «Вы опекаете полк ночных бомбардировщиков в секретной операции. Это срочно. Там и вас касается, — ткнул он пальцами в пакет. — Будьте осторожны при ночной посадке».

Не знал начальник штаба, что полковник Федоров прибыл к нему по вызову не на связном самолете, как положено по рангу командиру дивизии, а на своей персональной автомашине, так как штабы армии и дивизии располагались в секторе хорошо сохранившейся дороги.

Выйдя из прокуренного помещения, Федоров уселся в свою верную, еще демидовскую «Эмочку», неотступно следовавшую за ним почти от самой Москвы, и поерзал на кресле, покрутил рукояткой передач.

— Ну как, Дима? — обратился он к ординарцу, восседающему на заднем сиденье с автоматом на коленях. — Домой или к ночным дракончикам покатим?

Так уважительно он называл легкие бомбардировщики, драконившие по ночам передовые позиции противника.

— Вам виднее, Иван Евграфович, — почтительно отозвался Дима Лощинин, прикипевший душой и телом к своему кумиру еще в громовской армии, да так и остался кочующим курьером при командире и телохранителем «Эмочки».

«Да, не легкая это работа — рыскать по ночам вроде крота», — подумал летчик, проворачивая ключ зажигания и в то же время прикидывая: каким путем ему удобнее добираться до аэродрома «дракончиков». До них, как и домой, не более сотни километров. Только влево, а не вправо. Добро бы по асфальту или хотя бы по гравийке; а то ведь придется крутить баранкой и по грунтовке, да через лес, по черт знает каким колдобинам.

Подсчитав так и сяк и удостоверившись, что ехать в дивизию и пересаживаться в самолет — только время терять, Иван Евграфович не стал голову ломать, как выйти из затруднения: просить связной самолет у начальника штаба, значит нарываться на неприятности. Ехать в дивизию — тоже не резон: время не терпит проволочек. Задание срочное.

— Едем на Слоним, — ничтоже сумняшеся буркнул полковник, отбросив крамольную мысль о том, почему ему поручили это дипкурьерское дело, если по уставу на это имеется специальная команда связных, помеченных грифом «совершенно секретно».