Глава VIII ТЕРУЭЛЬСКИЙ ВЫСТУП

Глава VIII

ТЕРУЭЛЬСКИЙ ВЫСТУП

1937 год для республики завершался вихрем событий. Правительство переехало из Валенсии в Барселону. Теперь здесь находился и главный штаб ВВС. К концу октября прекратил существование Северный фронт. Пал последний его бастион — страна шахтеров Астурия. Франко уверовал в скорый захват Мадрида и торопился сосредоточить силы на Гвадалахарском направлении для наступления на столицу.

Уже несколько дней и ночей генерал Рохо и Штерн не выходили из штаба, разрабатывая новую наступательную операцию, которая должна не только спасти Мадрид, но и ликвидировать самый опасный участок фронта — Теруэльский выступ. Подобно острому клину, он глубоко вдавался в территорию республики, создавая угрозу рассечения ее на две части. Министр обороны Прието, уже давно не веривший в возможность сопротивления, махнул рукой на деятельность генерального штаба, и Рохо был рад, что Прието хоть не мешает.

По распоряжению Рохо к Теруэлю скрытно подтягивались войска. Замысел предусматривал отсечение тремя ударными группировками Теруэльского выступа, окружение города, выравнивание линии фронта.

Штерн информировал Птухина о замысле операции и изложил задачи авиации в ней. Они были слишком большими для малочисленной авиации и слишком трудны условия их выполнения. Необычно сильные морозы и обильные снегопады прибавляли лишние заботы и без того вымотавшимся вконец людям. Иногда снега наметало столько, что без очистки аэродромов невозможно было рулить, не только взлетать.

— Мартин, что делать? Если мы не наладим очистку взлетной полосы, можем сорвать операцию.

— Надо поговорить с людьми, летчиками, механиками. Все должны понять, что иного выхода у нас нет, как самим в ночь перед полетами расчищать взлетную полосу.

Люди собрались в большом каменном помещении на краю аэродрома. Все толпились у трех наполненных углями тазов. Для углей специально жгли недалеко от помещения костер. Оттирая замерзшие уши, испанцы шутили, что это русские привезли с собой мороз, которого не помнят даже старики.

Никто не заметил, когда исчез испанский механик Томас Паласон. Но в самый разгар обсуждения сложной обстановки он вдруг появился и, пробравшись к Птухину через толпу, привел за собой громадного роста пожилого испанца. Паласон объяснил, что сам он уроженец здешних мест, а это его отец — алькальд [Алькальд — староста общины] деревни, расположенной рядом с аэродромом, хочет говорить с генералом Хосе.

— Пусть летчики отдыхают ночью, и пусть генерал Хосе не беспокоится. К утру весь аэродром будет вычищен крестьянами нашей деревни.

Он говорил о присутствующих в третьем лице и говорил медленно, спокойно. От этого появилась твердая уверенность — за аэродром беспокоиться не надо. Свалилась гора с плеч. Птухин с волнением тряс грубую и громадную, как лопата, ладонь алькальда, говоря слова благодарности на смешанном русско-испанском языке.

Когда все стали расходиться, к нему с Агальцовым подошел еще один механик, и протянул лист бумаги, на котором был изображен автомобиль с длинными усищами, как у кота.

— Что это? — недоумевая, спросил Птухин.

— Эта машина чистит снег. Вот впереди две метлы, привод от колес сделать нетрудно… — торопился объяснить механик, видимо, боясь, что его не станут слушать.

— А что, Хосе, — вспомнил вечером Агальцов, — конечно, его «автоматическая метла» не чудо техники, но отрадно, что люди беспокоятся, думают, ищут выход из трудного положения.

В самый разгар подготовки операции, не выдержав нагрузки, свалился Сиснерос с подозрением на инфаркт. Теперь вся ответственность за действия авиации ложилась на плечи Птухина. Несколько поправившись, Сиснерос попросил генерала Хосе навестить его.

Командующего трудно было узнать, так он осунулся. Настроение его было подавленным.

— Мой генерал, я знаю вашу занятость, ценю ваше время, но уехать, не попрощавшись, считал бы бестактным.

— Как уехать, куда? — удивился Птухин, для которого отъезд командующего ВВС в такое время казался не оправданным даже болезнью.

— Слышу осуждение в вашем возгласе, но поверьте, я не по доброй воле уезжаю. Официально меня посылает мое правительство лечиться в вашу страну. Но я-то знаю цену этой заботы. Помните, я вам рассказывал, что был другом военного министра Прието? Когда мы с женой вступили в компартию, Прието не мог смириться с тем, что его командующий ВВС — коммунист. Министр и настоял, чтобы меня отправили лечиться в СССР в надежде на то, что после возвращения я уже на стану командующим. Я рад, что вам будут помогать такие честные и преданные люди, как Попурелли [Попурелли — командующий истребительной авиацией республики] и Нуньес Маса [Нуньес Маса — начальник штаба ВВС]. Желаю вам успеха!

* * *

Сухопутные войска еще только сосредоточивались, а авиация уже начала действовать по глубоким резервам противника по плану Теруэльской операции. Сегодня бомбардировочная группа Сенаторова идет на ответственное задание, и Птухин приехал к нему на аэродром Лерида задолго до вылета.

— Понимаешь, Александр, задача у тебя очень сложная. Ты должен провести группу точно по пунктиру, разделяющему Испанию и Францию. Если отклонишься на территорию Франции — скандал, если будешь идти глубже над Испанией, могут обнаружить мятежники. Строго на траверзе развернешься на Памплону. От вашего удара по фашистской дивизии зависит, получат мятежники ко времени начала операции подкрепление или нет. Прикрытия вам не будет, все истребители брошены на поддержку наступления.

С рассветом 15 декабря республиканские войска неожиданно для мятежников начали наступление. Две эскадрильи «Р-зет», прикрываемые истребителями групп Маркиляса, Сарауса и Плещенко, обрушились на окопы противника, расположенные на самой неприступной горе Санта-Барбара. Застигнутая врасплох, авиация мятежников не смогла оказать серьезного сопротивления. К исходу следующего дня завершилось окружение Теруэля.

Несмотря на радостное известие, Штерн, к которому Птухин прибыл на КП фронта, расположенный в железнодорожном туннеле в горе Охос Негрос, был озабочен.

— Хосе, то, что докладывают ваши разведчики о движении войск противника из Сарагосы к Теруэлю, очень тревожно. Несмотря на окружение Теруэля, темп наступления очень низок, фронт легко прорвать, и тогда трудно будет удержать город. Все силы бросьте на уничтожение подходящих резервов.

Оправившись от неожиданного удара республиканцев, Франко гнал войска под Теруэль, снимая их с других фронтов. Изо дня в день увеличивалось число фашистских самолетов в воздухе. Прилетевший с задания Евгений Степанов рассказал, что атаковал какой-то новый самолет мятежников, у которого в кабине, помимо летчика, есть стрелок с пулеметом, прикрывающий заднюю полусферу. Вскоре стало известно, что это новый бомбардировщик «Юнкерс-87».

В разгар боев пришел вызов в Москву командира истребительной группы Ивана Еременко. Птухина это огорчало.

— Не вовремя ты уезжаешь, Иван, — посетовал Птухин, прощаясь с ним.

— Моя бы воля, до победного конца остался. Но ничего, меня есть кем заменить, Гусев не хуже. Волнует появление пикировщиков Ю-87. Что это за птица, сколько их будет, как с ними бороться. Война показывает, что скорость пятьсот уже мала. Нужны пушки на истребителях, надо увеличивать высотность и скороподъемность. И-16 уже устарел, а про И-15 и говорить нечего.

— Да, Иван, вопрос, каким должен быть истребитель, и мне не дает покоя ни днем ни ночью. Нужно, чтобы уже сейчас вступили в сражение советские конструкторские бюро с немецкими. Когда в этих схватках наши КБ выйдут победителями, тогда и наши летчики победят…

Теперь над Теруэлем разыгрывались воздушные бои, каких не видывало небо Испании. Фашисты эшелонировали группы в 30–40 самолетов по высотам от двух до пяти тысяч метров. Шла борьба за верхний эшелон. Кто выше, тот владыка положения. Командование республиканских ВВС тактике фашистов противопоставило свою тактику. Теперь в самые верхние эшелоны назначались самые лучшие мастера воздушного боя.

Утром 22 декабря начался бой, который запомнили летчики обеих воюющих сторон. Над Теруэлем, как обычно за последние дни, «висела» группа фашистских самолетов. И то, что четырем эскадрильям республиканцев, появившимся здесь, фашисты навязали бой, не было странным. Необычным показалась поспешность, с которой они ринулись в атаку, без попытки занять выгодное тактическое положение. Это заставило насторожиться командира группы Гусева. Так делается, когда хотят связать боем истребители, чтобы бомбардировщики могли без помех работать над целью. Но опытным взглядом он успел убедиться, что бомбардировщиков нет.

В считанные минуты число самолетов возросло до полутора сотен крутящихся до высоты пяти тысяч метров.

Все чаще стали падать сбитые самолеты. Были моменты, когда почти одновременно повисали на парашютах сбитые летчики республиканцев и мятежников. Такого упорства фашисты еще не проявляли в воздушном бою.

Вот И-16, резко завалившись на крыло, пошел круто вниз. Было похоже, что повреждено управление. Атаковавший его Ме-109, предвидя скорую победу, ринулся следом. После безрезультатной пулеметной очереди фашистский летчик решил нагнать свою жертву и с короткой дистанции сразить наверняка. И-16 шел прямо на склон горы. Высота падала катастрофически, но Ме-109 быстро его нагонял: 300, 200, 100 метров отделяют их друг от друга. Но вот И-16 резко взмыл вверх перед самым склоном горы. Тотчас то же самое сделал и Ме-109, но, имея почти в два раза больший вес, он «просел» и плашмя ударился в гору…

При соотношении сбитых самолетов пять к семи в пользу республиканцев бой постепенно затухал. Противники на пределе горючего уходили домой.

От взятого в плен итальянского летчика выяснилась причина лихого упорства фашистов в прошедшем бою. На смену частей, разгромленных в ходе штурмовки Гарапинильоса, прибыли летчики высшей школы воздушного боя итальянских ВВС, которым была поставлена задача отомстить за посрамленную честь.

…Постепенно выдыхалась самая крупная наступательная операция республиканцев, которая с успехом могла бы закончиться разгромом фашистских войск. Министр Прието, с самого начала не веривший в наступательный характер Народной армии, трижды объявлял операцию законченной и трижды снимал часть войск и авиации с Теруэльского фронта.

Птухин понимал, что операцию спасти уже не удастся. Он видел, как тяжело переживают все, кто не жалел сил в борьбе с фашистами. В феврале 1938 года его вызвали в Москву, когда захват Теруэля мятежниками был очевиден.

Он вложил в эту операцию весь свой опыт, накопленный дома и здесь, в боевой обстановке. Теперь истребители с успехом штурмовали фашистские аэродромы, и ни у кого не вызывало удивления, что результат при этом был хороший. У него где-то даже появилась мысль, что нужно создать специально истребитель для штурмовок наземных целей. Вроде «летающего танка». Чтоб было крыло, броня и вооружение, и летать он должен на самой малой высоте, «между кустиков». Но над этим следовало еще подумать.

Грустно было расставаться с испанскими и советскими друзьями, продолжавшими борьбу. Он видел эту искреннюю грусть и у них.

Еще грустнее было оттого, что так и не удалось встретиться со своим старым другом со времен гражданской войны Иваном Пидголой. Иван погиб в разгар Теруэльской операции. Страшная занятость, видимо, не позволяла и ему, Пидголе, так же как и Птухину, выкроить минуту для личной встречи. В ходе Теруэльской операции они оба были почти рядом, на одном фронте, что, несомненно, облегчало возможность встречи. Но Пидгола был на передовой, а он, Птухин, мотался по аэродромам. Однако Птухин надеялся, что в редкие случаи приезда на К.П фронта мог встретиться с Пидголой, который иногда бывал там. Ему рассказали, что последний приезд Пидголы совпал с бомбардировкой командного пункта. Прямо у входа в туннель, где был расположен КП, его убило осколком бомбы. Какая нелепость! Ведь войди он на секунду раньше в туннель, ему не страшна была бы никакая бомбардировка. Но советник, который рассказывал о его гибели, утверждал, что он и на передовой не укрывался от артобстрела и бомбежки, за что прослыл среди испанцев бесстрашным. Тяжко терять друга, а главное, в будущем не будет возможности прийти поклониться его могиле.

* * *

Для всех было удобнее, если бы Евгений Саввич с Соней сели на поезд в Барселоне и доехали бы до пограничного города Портбоу. Сервандо же такой план никак не устраивал. Он хотел быть последним, с кем генерал Хосе и сеньорита Соня простятся на испанской земле.

— Не обижай его. Мы не имеем права отказать ему в этом.

Соня взяла Птухина за руку.

— Хорошо, Сервандо, пусть будет так, как ты хочешь.

Сервандо грустил по-настоящему глубоко. Он вел машину молча и не спеша те десятки километров, которые раньше пролетал как на крыльях. Последняя поездка с генералом Хосе! Птухин положил ему руку на плечо, предложил сигарету, пытался расшевелить забавными историями из дорожных приключений. Даже такой случай, когда уставший Сервандо по дороге в Мадрид завез их в расположение противника, не мог сегодня вызвать улыбку у шофера, хотя раньше он от души хохотал над этим воспоминанием.

На перроне, не скрывая слез, Сервандо уткнулся в грудь Птухину. Растроганно тот гладил его по спине и, сам еле сдерживаясь, бормотал:

— Ну, ну, Сервандо, будь мужчиной… Мы еще встретимся. Обязательно встретимся… Ты приедешь в Москву… Война закончится, и это станет возможным.

Высунувшись из вагона, они долго махали одинокой фигуре на перроне.

Поезд вошел в туннель. Когда он кончился, Евгений Саввич и Соня были уже на территории Франции…