Синявинский выступ
Синявинский выступ
Кратчайший путь к Неве. — Трехэшелонное построение. — Кто кого перехитрит? — Изобретательность и смекалка. — Фронт пришел в движение. — Так ли должны действовать артиллеристы? — Равновесие сил. — Горят леса и тлеют болота. — Чем завершилась Синявинская операция.
Лето 1942 года. От Черного до Баренцева моря страну перепоясала фронтовая линия. Название «Волховский фронт» носила теперь ее часть между озерами Ладожским и Ильмень. Начинаясь к востоку от Новгорода и спускаясь по реке Волхов, эта линия неподалеку от Киришей делала дугу, изгибаясь в сторону Шлиссельбурга.
Всего лишь 16-километровое пространство, занятое и укрепленное противником, разделяло войска Волховского и Ленинградского фронтов. Казалось, достаточно было одного сильного удара, и поиска двух фронтов соединятся. Но это только казалось. Я редко встречал местность, менее удобную для наступления. У меня навсегда остались в памяти бескрайние лесные дали, болотистые топи, залитые водою торфяные поля и разбитые дороги. Трудной борьбе с противником сопутствовала не менее трудная борьба с природой. Чтобы воевать и жить, войска вынуждены были строить вместо траншей дерево-земляные заборы, вместо стрелковых окопов — насыпные открытые площадки, на протяжении многих километров прокладывать бревенчатые настилы и гати и сооружать для артиллерии и минометов деревянные платформы.
Только что закончилась тяжелая Любаньская операция, оттянувшая от Ленинграда часть гитлеровских войск. Солдаты устали. Однако медлить было нельзя, поскольку гитлеровское командование готовилось к решительному штурму Ленинграда. Деблокировать город Ленина — вот мысль, которая пронизывала все дела наших двух фронтов. Того же требовала и Ставка Верховного главнокомандования Красной Армии. Этого ждала вся страна.
Принимая решение на проведение новой операции, Ставка рассчитывала, помимо прорыва блокады, активными действиями на Северо-Западном направлении сковать вражеские войска и не позволить противнику перебрасывать свои силы на юг, где в то время развертывались решающие события. Какое это имело значение, видно хотя бы из слов немецкого генерала Типпельскирха, писавшего об операциях на Северо-Западном и Западном направлениях: «Летом и осенью 1942 г. в этих районах шли тяжелые бои, которые потребовали большого напряжения сил немецких дивизий, не позволили осуществить переброску войск в интересах наступающих армий...»[2].
Местом проведения операции был избран так называемый шлиссельбургско-синявинский выступ, образовавшийся в результате выхода немецких войск к южному побережью Ладожского озера в сентябре 1941 года. Преимущество выбора этого направления перед другими заключалось в одном: оно выводило с юго-востока самыми кратчайшими путями к Неве и Ленинграду. Увы, местность в районе выступа, как и всюду в этом районе, была крайне мало пригодна для развертывания наступательных действий. Обширные торфоразработки, протянувшиеся от побережья Ладога до селения Синявино, а к югу от Синявина сплошные леса с большими участками болот, труднопроходимых даже для пехоты, резко стесняли маневр войск и создавали больше выгод для обороняющейся стороны. Почти единственным сухим местом на этом направлений были Синявинские высоты, которые на 10 — 15 метров возвышались над окружающей плоской равниной. Естественно, именно они стали ключевой позицией на пути наступления наших войск, тем более что с них противник имел круговой обзор на несколько километров.
В течение одиннадцати месяцев хозяйничавшие здесь немецкие войска все сделали для того, чтобы шлиссельбургско-синявинский выступ был неприступным. По всем естественным рубежам, вдоль рек и озер, вдоль оврагов и болот, по высотам и в лесных массивах, протянулись оборонительные позиции со множеством узлов сопротивления и опорных пунктов. В центре узлов сопротивления располагались артиллерийские и минометные батареи. Плотность противотанковых орудий составляла в среднем семь-восемь на один километр фронта. Личный состав размещался в прочных блиндажах, а передний край был прикрыт проволочными и минно-взрывными заграждениями.
Укрепив таким образом и без того неудобную для наступательных действий местность, немецкое командование не предполагало, что на этом направлении может развернуться наступление советских войск. «Мы никогда не организовали бы прорыва на такой местности»[3], — писал впоследствии гитлеровский генерал-фельдмаршал Манштейн.
Советское командование избрало это направление, преследуя двоякую цель. Во-первых, мы могли здесь при удаче в течение двух-трех суток достичь Невы. На проведение более продолжительной операции фронт не имел сил. Кроме того, предпринимая наступление там, где противник его не ожидал, мы надеялись обеспечить внезапность первоначального удара и тем самым добиться преимущества. Конечно, торфяные болота севернее Синявина и сплошные леса южнее него представляли большие трудности, особенно при использовании тяжелого оружия и мощной техники. Но где найти местность лучше этой? Болота и леса отличительные признаки нашего Севера — покрывали собой все пространство от Ладоги до Новгорода.
По нашим подсчетам, нам противостояло десять вражеских дивизий. Но, к сожалению, в то время никто из нас не знал, что немецкое командование готовило в те же дни операцию по окончательному овладению Ленинградом, перебросило для усиления своей группы армий «Север» значительную часть войск из Крыма и дополнительно сосредоточило на подступах к блокированному городу крупные силы артиллерии и авиации, возложив общее руководство операцией на генерал-фельдмаршала Манштейна. Всего этого мы не знали и находились в неведении относительно мероприятий противника. Правда, некоторые признаки накопления сил немцами были заметны еще до начала наступления. Во второй половине августа наша воздушная разведка заметила интенсивное железнодорожное движение с юга в сторону Ленинграда. По заданию штаба фронта партизаны Ленинградской области пустили под откос несколько эшелонов с войсками и техникой врага. Однако тогда не удалось установить, что эти войска принадлежат 11-й армии Манштейна, перебрасываемой с юга. Впрочем, противник, в свою очередь, ничего не знал о подготовке нашего наступления. Следует признать, что обе стороны сумели осуществить подготовку операций скрытно, с широкими мерами маскировки и искусной дезинформацией.
Провели мы тогда и некоторые другие мероприятия, готовя войска фронта к наступлению, в том числе июльский слет снайперов, а также совещания коммунистов и комсомольцев во всех подразделениях.
Операция по прорыву блокады Ленинграда планировалась как совместные действия правого крыла Волховского фронта и Невской оперативной группы Ленинградского фронта. Главная роль отводилась войскам Волховского фронта, которые должны были прорвать оборону противника южнее Синявина, разгромить его мгинско-синявинскую группировку и, выйдя к Неве, соединиться с частями Ленинградского фронта. Для проведения операции привлекались две армии: 8-я и 2-я ударная. Первая занимала оборону на участке будущего наступления; пробившиеся после утомительной Любаньской операции из окружения части 2-й ударной были выведены в июле в резерв, где они приводили себя в порядок, пополнялись людьми и техникой.
По замыслу операции, прорыв немецкой обороны осуществлялся на 16-километровом участке в направлении Отрадного. Этот населенный пункт расположен на берегу Невы неподалеку от места, где сходились грунтовая дорога из Синявина на Колпино и железная дорога из Мги в Ленинград. Если бы удалось разгромить мгинско-синявинскую фашистскую группировку, нам уже ничто не препятствовало бы соединиться с войсками Ленинградского фронта. Любопытно отметить, что 8-я и 2-я ударная армии должны были двигаться примерно тем же путем, каким за 240 лет до этого шли русские войска, изгонявшие во время Северной войны шведов с нашей земли.
Между 8-й армией, находившейся в первом эшелоне (командующий генерал-майор Ф. Н. Стариков), и развивавшей ее действия 2-й ударной армией (л командование ею снова вступил генерал-лейтенант Н. К. Клыков) размещался 4-й гвардейский стрелковый корпус (комкор генерал-майор Н. А. Гаген). Такое построение диктовалось необходимостью преодолеть сильно укрепленные позиции противника с учетом возможности наращивания силы его сопротивления в короткие сроки. Поэтому первые два эшелона предназначались для прорыва обороны на всю глубину, а задача третьего сводилась к разгрому вражеских резервов уже на завершающем этапе операции. Суть идеи заключалась в намерении высокими темпами пробиться к Неве до того, как пребудут немецкие подкрепления с других участков. Важно было учесть также уроки прежних боев. Так, зимой 1941/42 года в связи с жесткими указаниями Ставки относительно оперативного построения сил и, не стану скрывать, отсутствием должной настойчивости со стороны командования фронтом, а также в связи с особым состоянием войск фронта, которые вели наступательные бои силами лишь двух армий, мы не избежали характерного вообще для операций того времени недочета — нарушения принципа массирования сил и средств на решающем направлении. Теперь построение войск было, как видно, несколько иным.
В указанном виде план операции, разработанный штабом фронта, был одобрен в начале августа Ставкой Верховного главнокомандования. Для пополнения ослабленных соединений фронту выделялось достаточное количество маршевых рот, танков, гвардейских минометных частей, снарядов и материально-технических средств. Чувствовалось, что перестройка всех отраслей народного хозяйства на военный лад решалась успешно. Войска уже во многом не ощущали недостатка. Бросалась в глаза разница по сравнению с зимней кампанией 1941/42 года, когда Ставка наметила Красной Армии задачу быть везде сильной. Но при ограниченном количестве подготовленных резервов, недостатке вооружения и боевой техники достичь этого было невозможно. Получился своего рода просчет, последствия которого, наряду с другими фронтами, испытал на себе особенно болезненно Волховский фронт, поскольку Ставка вынуждена была в первую очередь усиливать войска Западного направления. Там развернулось контрнаступление по разгрому самой активной и наиболее опасной для страны группировки противника. Мы же должны были ждать своего часа и сражаться в весьма трудных условиях. Не то было теперь. Когда мы докладывали в Ставке план операции, И. В. Сталин спросил меня:
— Сколько вам нужно автоматов и винтовок?
— Автоматов 3 — 5 тысяч, винтовок 5 тысяч, — памятуя о былых затруднениях с оружием, назвал я самую минимальную цифру.
— Дадим 20 тысяч, — ответил Сталин, а затем добавил. — У нас сейчас достаточна не только винтовок, но и автоматов.
21 августа неподалеку от Тихвина встретились Военные советы Волховского, Ленинградского фронтов и командующий Балтийским флотом адмирал В. Ф. Трибуц. Если не считать мимолетных встреч, то это было первое наше продолжительное свидание с Трибуцем после начала войны. Трибуц рассказал мне ряд интересных подробностей того, как наши моряки защищали в 1941 году военно-морские базы на Балтике. Оказалось, что ни одну из них гитлеровцы не сумели захватить с ходу. Оставляли их балтийцы только морским путем, преодолевая минные заграждения и отбивая налеты вражеской авиации и подлодок. Пять с половиной месяцев длилась оборона красного Гангута — полуострова Ханко в Южной Финляндии. Эвакуация его гарнизона началась в ноябре, а завершилась в первую неделю декабря. Свыше 20 тысяч человек были переброшены с оружием в Ленинград и пополнили ряды его защитников.
В свою очередь мы познакомили ленинградских товарищей с планом операции Волховского фронта и вместе обсудили степень участия в ней Невской оперативной группы, а также артиллерии и авиации Ленинградского фронта. Было решено, что Невская опергруппа во взаимодействии с авиацией свяжет активными действиями войска противника, расположенные в шлиссельбургской горловине, и не допустит поворота их в сторону наступающих частей Волховского фронта. Если у нас произойдет заминка с выходом к Неве, планировались наступательные действия Невской опергруппы с форсированием реки. Правда, командование Ленинградского фронта не прочь было начать наступление одновременно с переходом в наступление Волховского фронта. Но против этого возражала Ставка. Там не забыли апрельских событий, когда Волховский фронт был влит в Ленинградский, а развернувшееся затем наступление потерпело неудачу в основном из-за утраты чувства реальности. Ошибки имеют ту ценность, что на них можно учиться. Поэтому еще в начале августа, когда Военный совет Волховского фронта докладывал свои соображения об операции, И. В. Сталин заметил:
— Ленинградцы хотят форсировать Неву, а сил и средств для этого не имеют. Мы думаем, что основная тяжесть в предстоящей операции должна опять лечь на Волховский фронт. Ленинградский же фронт окажет Волховскому фронту содействие своей артиллерией и авиацией.
Волховский фронт готовился к операции исподволь. Самым примечательным явилось организованное проведение перегруппировки, сосредоточения и развертывания войск в условиях ограниченного количества путей сообщения и при активных действиях авиации противника. В течение месяца по двум железнодорожным линиям с невысокой пропускной способностью была перевезена основная масса соединений и частей, выделенных для проведения операции. Незначительное количество войск шло по грунту.
К сожалению, наши немногочисленные грунтовые дороги в связи с распутицей стали едва пригодны для передвижения транспорта. Вся тяжесть легла на железные дороги. Большую роль сыграли мероприятия по маскировке и дезинформации в широких масштабах. Чтобы сбить противника с толку, в течение августа средствами оперативной маскировки показывалось большое сосредоточение войск в Малой Вишере. Этот город стекольщиков, кирпичников и швейников лежал восточное верхнего течения реки Волхов. В результате у немцев создавалось впечатление, что мы готовимся к боевым действиям в районе Новгорода. Кроме того, удачно была использована отправка частей и соединений на Южный фронт. Якобы под этим предлогом грузились и некоторые войска, перевозимые в район Синявина. Эшелоны вначале направлялись в сторону Москвы, затем их поворачивали и через Вологду Череповец выводили к Тихвину. Все войска перевозились в закрытых вагонах с надписями: «топливо», «продовольствие», «фураж». Танки маскировали сеном.
Несмотря на господство немецкой авиации в воздухе, противник, даже совершая массированные налеты на железнодорожные узлы и районы выгрузки, не смог помешать перегруппировке. Более того, ему, введенному в заблуждение, не удалось обнаружить ни одного эшелона и определить истинное направление усиленного потока поездов. Это большая заслуга штаба фронта, в первую очередь начальника оперативного отдела, спокойного, выдержанного, внешне, казалось, несколько флегматичного, но находчивого полковника В. Я. Семенова, который совместно с начальником штаба генерал-майором Г. Д. Стельмахом разрабатывал детали плана операции, а затем успешно осуществлял непосредственное руководство перегруппировкой, сосредоточением и развертыванием войск. Нужно было повоевать в то время, чтобы понять, как трудно было этого добиться. Достаточно сказать, что фашистская авиация показывала себя на поле боя с очень сильной стороны.
А в тылу наших войск вражеские самолеты действовали в те месяцы не менее активно. И несмотря на это, наш успех был налицо. Мало того, выход войск в исходные районы также был проведен скрытно и остался незамеченным.
Мы не посылали никаких письменных директив, приказов и других документов по подготовке операции. Все распоряжения отдавались устно и только лично членам военных советов армий и командирам корпусов, которые вызывались для этого непосредственно в штаб фронта. Между прочим, это обстоятельство сейчас отчасти затрудняет военным историкам воссоздание по архивным материалам полной картины происходивших событий. Понятно, конечно, что в то время я меньше всего думал о пополнении архивов. Меня донимали иные заботы.
А сколько труда и изобретательности вложили войска в подготовку исходного положения: развитие системы траншей и ходов сообщения, оборудование артиллерийских позиций, прокладку дорог и колонных путей. Последнее имело особенно большое значение. От дорог зависел своевременный выход и быстрое развертывание войск, подача резервов и снабжение наступающих частей в ходе боя. Прокладывались отдельно дороги для танков, колесных машин и конно-гужевого транспорта. Каких только дорог здесь не было: по болотам и мокрым лугам шли деревянные настилы из жердей, уложенных поперек на продольных лежнях; имелись и колейные дороги из бревен, пластин или досок, уложенных по поперечным жердям; на сухих местах встречались грунтовые дороги. На всю жизнь запомнились мне дороги из поперечных жердей, уложенных по продольным бревнам. Бывало, едешь по такому пути, и автомобиль беспрестанно трясет, а жерди под колесами «говорят и поют», как клавиши пианино под руками виртуоза. Но как-то раз в конце августа, подъезжая к временному командному пункту 8-й армии, я не услышал обычного «говора» жердей, хотя машина шла по жердевой дороге.
— Стариков, что вы сделали с дорогой? — спросил я командарма, вышедшего мне навстречу. — Она молчит!
— Она не только молчит, — ответил улыбающийся генерал. — Если вы заметили, она стала и значительно прочнее. А через несколько дней тряска вообще исчезнет. Мои инженеры применили не очень трудоемкий, но довольно практичный способ ликвидации ее.
— В чем же он состоит?
— Под настил, — продолжал Стариков, — подсыпается грунт. Ложась на него, жерди уже не вибрируют. Если теперь покрыть настил хотя бы тонким слоем гравия с землей, то тряска исчезнет, причем значительно возрастет скорость передвижения.
— Кто же это предложил?
— Начальник инженерных войск армии полковник А. В. Германович. Он вместе со своим начальником штаба Р. Н. Софроновым разработал план развития дорожной сети, и теперь полным ходом идет его осуществление.
— А это тоже инженеры предложили? — спросил я, указывая на 30-метровую вышку, воздвигнутую неподалеку от временного командного пункта. — И далеко с нее видно?
— Нет, это предложили операторы и артиллеристы, а построили, конечно, инженеры. В хорошую погоду с нее просматривается почти вся местность до Синявина. Мы думаем использовать ее для наблюдения за полем боя, корректировки артиллерийского огня и авиационных ударов. Насколько это нам удастся, трудно сказать. Есть опасение, что лесные пожары — а они, безусловно, возникнут значительно сузят горизонт наблюдения.
Долго еще длилась беседа с командармом, начальником штаба армии полковником Б. М. Головчинером и другими офицерами штаба.
Тогда же генерал Стариков продемонстрировал средства управления подразделением в лесу: набор свистков различных тонов и звуков. У каждого командира взвода свисток имел свой, отличный от другого звук или тон. По нему солдаты ориентировались, когда заранее условленными сигналами подавались команды. «Сколько изобретательности и старания вкладывают войска в свое повседневное дело! — подумал я, — Каждый так и рвется к победе!» И уверенность в том, что противник будет разгромлен, а блокада прорвана, еще сильнее утвердилась во мне.
К 27 августа подготовительные мероприятия, включая командно-штабные игры на топографических картах, в основном были закончены. Предназначенные для наступления войска давали нам на избранном направлении более чем трехкратное превосходство над противником в живой силе, четырехкратное — в танках, двукратное — в артиллерии и минометах. Так думали мы, не зная о прибытии с юга дивизий Манштейна. Зато мы значительно уступали немцам в авиации. Господство в воздухе над полем боя по-прежнему пока принадлежало врагу.
Появились первые признаки некоторого беспокойства в стане противника. С 25 августа над районом сосредоточения наших войск начали подозрительно кружить вражеские разведчики. Видимо, поток железнодорожных эшелонов, направляемых к Ладожскому озеру, все же привлек внимание немецкого командования. В этих условиях продолжать подготовку операции до полного сосредоточения всех войск становилось рискованно. Противник мог раскрыть наши карты и изготовиться к отражению удара, хотя в его оборонительной полосе пока еще царило спокойствие. Для окончательного решения вопроса о начале операции Военный совет фронта созвал 26 августа совещание командиров и комиссаров соединений первого и второго войсковых эшелонов. На совещании все заявили о готовности к наступлению и высказались за начало операции утром 27 августа. Этот срок и был принят. Как показали позднее пленные, уже 26 августа противник предупредил свои войска об оживлении в нашем тылу. На 28 августа он наметил усиление обороны и разведку боем. Тем не менее немецкое командование не ожидало наступления, а лишь строило догадки. Поэтому наш первый удар явился неожиданным как в оперативном, так и в тактическом отношении.
27 августа 1942 года после двухчасовой артиллерийской подготовки, завершившейся мощным 10-минутным налетом реактивных снарядов, весь правый фланг и центр 8-й армии от мыса Бугровского на Ладожском озере до опорного пункта Вороново пришел в движение. Наступление началось и в течение двух дней развивалось успешно. На направлении главного удара была пересечена Черная речка и оборона врага прорвана. К исходу второго дня наши части подошли к Синявину. Уже тогда мы испытывали недостаток патронов для автоматов. А получилось это потому, что на фронте впервые оказалось много автоматов. Командование предупреждало войска бережливее относиться к расходованию боеприпасов. Но, видимо, обращение не возымело должного действия. Как только начиналась атака, бойцы нажимали на спусковой крючок и без передышки выстреливали целые диски. Конечно, здесь сказывался и определенный психологический фактор. С автоматом, прижатым к животу и непрерывно стреляющим, легче идти вперед. Голоса наших ППШ и ППД подбадривали красноармейцев. Да и немцам, несомненно, не мог нравиться рой пуль, свистящих над головой.
Чтобы приостановить наступление, фашисты стали спешно стягивать к месту прорыва отдельные части и подразделения с других участков фронта, резко увеличивая плотность огня. Они бросили в бой все, что было под рукой, подтянули артиллерию и перенацелили почти всю авиацию, базировавшуюся под Ленинградом. Сопротивление вражеских войск с каждым днем возрастало. 29 августа на поле боя появилась 180-я пехотная дивизия немцев, только что прибывшая из Крыма. Усиленная танками 12-й танковой дивизии, снятой с невского участка Ленинградского фронта, она с ходу атаковала наши части. Завязались тяжелые встречные бои. Требовались колоссальные усилия для преодоления каждого метра заминированной территории. Авиация противника непрерывно висела над нашими боевыми порядками. Фашисты засыпали наступающие части снарядами и минами.
Начиная с третьего дня операции наступление сильно замедлилось. Первый эшелон прорвал вражескую оборону на фронте в пять километров и углубился в ее боевые порядки на расстояние до семи километров. На этом дело застопорилось. Уместно поставить вопрос: как могло случиться, что сильная артиллерийская группировка 8-й армии, которая перед началом наступления превосходила артиллерию противника в 2 раза, не смогла проложить путь пехоте? Для ответа предоставим слово генерал-полковнику артиллерии Г. Е. Дегтяреву, который командовал артиллерией фронта, являлся участником наступления, а впоследствии занимался исследованием артиллерийского обеспечения операции. По его мнению, артиллерийские начальники армии и фронта к тому времени еще не нашли правильных форм использования артиллерии и допустили ряд ошибок. Основной ошибкой явилось нарушение принципа массированного использования артиллерии на главном направлении. Вся артиллерия усиления была почти равномерно распределена по дивизиям с плотностью в 70 — 100 орудий на километр фронта, в то время как общее количество орудий и минометов, участвовавших в наступлении, могло бы обеспечить создание на главном направлении удара плотности в 150 180 орудий на один километр фронта.
Значительно снизило эффект использования артиллерии особой мощности отсутствие в масштабе армии артиллерийской группы разрушения, так как вся артиллерия особой мощности наравне с другими калибрами была «спущена вниз» и распределена по дивизиям. Серьезным недостатком явилось устранение от планирования местных операций командующего артиллерией фронта и его штаба: все было отдано нами на откуп 8-й армии, а артиллерийское начальство армии оказалось не на высоте положения. Командующий артиллерией 8-й армии генерал-майор Безрук со своим штабом спланировал лишь подготовку атаки. Что касается поддержки пехоты и танков, то она предусматривалась в его плане, как это впоследствии выяснилось, только до захвата опорных пунктов, расположенных на переднем крае, а не на глубину всей ближайшей задачи первого эшелона стрелковых дивизий, как это требовалось. Да и вообще; обеспечение боя в глубине совсем не планировалось. План маневра артиллерии траекториями и колесами также не был разработан. Не имелось установок на перемещение артиллерии. Стрельба в основном велась не по целям, а по площадям, вследствие чего система огня противника осталась ненарушенной. Не случайно атакующая пехота несла большие потери и быстро утрачивала боеспособность[4]. Выводы на будущее должны были сделать для себя и командование фронтом, и его штаб.
Атаки 8-й армии день ото дня становились слабее. На пятые сутки удары первого эшелона уже не приносили желаемых результатов. Этот момент командование фронтом сочло подходящим для ввода в сражение второго эшелона. Поэтому, когда 31 августа мы вместе с начальником штаба генералом Стельмахом и членом Военного совета генералом Запорожцем прибыли на командный пункт 8-й армии, к нашему приезду был вызван командир 4-го гвардейского корпуса генерал Гаген, получивший затем приказ на ввод корпуса в сражение. Информируя Военный совет Ленинградского фронта о решении ввести в дело второй эшелон, мы поставили ленинградских товарищей в известность, что противник в спешном порядке перебрасывает к участку нашего наступления свои резервы, расположенные на стыке Ленинградского и Волховского фронтов, а также снимает войска со многих участков Ленинградского фронта. Тогда же мы напомнили, что наступил самый благоприятный момент для активных действий Ленинградского фронта. Но его войска не смогли нанести встречного удара.
Как же действовал наш второй эшелон? Развертывание 4-го гвардейского стрелкового корпуса проходило в трудных условиях. Бойцы преодолевали обширные Синявинские болота, в ходе боя прокладывали дороги и одновременно отражали атаки противника. Ввод корпуса в сражение не был должным образом обеспечен артиллерийским огнем и авиацией. Командующий артиллерией 8-й армии и здесь, вместо того чтобы направить на обеспечение корпуса большую часть артиллерии, использовал только шесть артиллерийских полков и один полк гвардейских минометов (реактивная артиллерия) из имевшихся в его распоряжении двадцати четырех полков, а мы не проконтролировали этого. Непорядки допускались и в вопросах управления, которое то и дело нарушалось. Между родами войск не было организовано тесного взаимодействия. Командир корпуса генерал Гаген, ранее проявлявший себя с положительной стороны, на этот раз не сумел осуществить твердого руководства. Командованию фронтом пришлось вмешаться в управление боевыми действиями корпуса. Но время было упущено, и задача выйти к Неве осталась не выполненной ни к 1 сентября, ни в последующие дни наступления.
К 5 сентября наибольшая глубина прорыва составила девять километров. К этому времени нашим войскам противостояло пять пехотных, три горно-егерские и одна танковая немецкие дивизии. Фашистское командование подтянуло к участку прорыва большое количество артиллерии, в том числе тяжелой, а также особой мощности, переброшенной из Крыма или снятой непосредственно из-под Ленинграда, и нацелило на место прорыва большую часть авиации 1-го воздушного флота. Чтобы избежать катастрофы, вспоминал Манштейн[5], Гитлер приказал ему немедленно взять на себя командование этим участком фронта. Сначала только отдельные пехотные части, а затем целые дивизии и артиллерийские части из армии Манштейна, предназначенной для штурма Ленинграда, были втянуты в бой по отражению наступления Волховского фронта, пока в него не ввязались все те соединения 11-й армии, которые оказались на севере. Отходить от Ленинграда и прекратить его блокаду фашисты не хотели. Помимо всего прочего, это было связано еще и с судьбой северного союзника Германии: Финляндия в случае неудачи под Ленинградом могла выйти из войны. «Учитывая еще интересы финнов, нельзя было ослаблять тесное кольцо вокруг Ленинграда, — писал генерал Типпельскирх, — хотя русские и доказали, что они даже без железнодорожного сообщения могут снабжать отрезанный город. Требовалось также удерживать фронт на Волхове, так как он обеспечивал фланг наступающих на Ленинград войск...»[6]
Скоро наступило равновесие сил. После 4 сентября мы не смогли продвинуться ни на один метр. Противник отбивал все атаки наших войск. Тогда Военный совет фронта решил ввести в бой третий эшелон. Одновременно наносила встречный удар Невская оперативная группа Ленинградского фронта. На этот раз она начала действовать более активно. Но и это не помогло изменить ход событий. 2-й ударной армии удалось ликвидировать несколько огневых точек врага и местами улучшить занимаемое войсками положение. Однако для развития наступления сил оказалось недостаточно. Справедливость требует отметить, что 2-я ударная армия не оправдывала тогда свое громкое название. К моменту ввода в сражение в нее входила одна стрелковая дивизия восьмитысячного состава и одна стрелковая бригада. Поэтому никакого наращивания сил не произошло, и удар получился слабый. Это отмечали и фашисты. В журнале боевых действий группы армий «Север» за 9 сентября 1942 года было записано: «Противник вновь атакует восточный фронт, более слабыми силами, чем до сих пор». Неудачно развивались действия и Невской оперативной группы. Попав под удар артиллерии и авиации, ленинградцы вскоре лишились почти всех переправочных средств. Форсирование Невы затормозилось. Малочисленные подразделения, которым удавалось пересечь реку, сбрасывались противником в воду. Чтобы избежать напрасных потерь, Ставка Верховного главнокомандования в директиве от 12 сентября Военному совету Ленинградского фронта приказала операцию по форсированию Невы временно прекратить.
Отразив наступление 2-й ударной армии, немецкие войска, в свою очередь, сами нанесли 10 сентября удар по нашим флангам у основания прорыва. Завязалось упорное встречное сражение, вынудившее 2-ю ударную армию перейти к обороне. В последний раз эта армия сумела вклиниться в расположение врага 17 сентября. 20 сентября противник перешел в контрнаступление, пытаясь отрезать наши авангардные части. Предварительно Манштейн получил крупные подкрепления: две бомбардировочные эскадрильи с Центрального фронта, две — с Южного, одну — из Кенигсберга и еще две группы бомбардировщиков — со Сталинградского фронта. Шесть пехотных дивизий, три горно-егерских и части танковой дивизии врага стали сжимать клещи вокруг нашего авангарда. На земле и в воздухе развернулось ожесточенное артиллерийско-авиационное сражение. Бывая в те дни на переднем крае, я вспоминал весенние бои за подступы к Любани и у Мясного Бора. В районе вклинения непрерывно рвались снаряды и мины. Горели леса и болота, земля застилалась густым едким дымом. За несколько дней этой невероятной по своей силе артиллерийско-минометной и авиационной дуэли весь участок был превращен в изрытое воронками поле, на котором виднелись одни обгорелые пни.
Наши войска упорно пытались закрепиться на достигнутых рубежах, возводя в ночные часы оборонительные сооружения. Но днем противник непрерывной бомбежкой сравнивал их с землей. Затем за ночь наши бойцы снова их возводили. Так продолжалось несколько суток. 27 сентября пришлось отдать приказ о выводе всех наших частей, находившихся западнее Черной речки, на восточный берег. 28 сентября наш арьергард контратаковал фашистские соединения, прикрывая отход, а в ночь на 29 сентября началась переправа. С болью в сердце оставляли мы эти метры родной земли, искалеченной пролетевшим над ней военным ураганом.
В те дни в районе охвата врагом наших войск создалась тяжелая обстановка. Соединения и части перемешались между собой, управление ими то и дело нарушалось. Из 2-й ударной армии поступали разноречивые сведения. Это дало повод Ставке упрекнуть нас в незнании того, что делалось на местах, и в недостаточно твердом руководстве боевыми действиями. Чтобы оказать непосредственное влияние на организацию вывода войск, я выехал на командный пункт 4-го гвардейского стрелкового корпуса к его командиру генерал-майору С. В. Рогинскому, который в первых числах сентября сменил неудачно действовавшего на этом посту генерала Гагена. Пункт находился в зоне артиллерийского обстрела. Вокруг блиндажа командира корпуса непрерывно рвались снаряды. Вскоре после того как я прибыл, мне доложили, что моя машина повреждена. Такая же участь постигла и вторую машину, присланную из штаба фронта. Пока я находился в корпусе, меня несколько раз вызывали из Ставки к прямому проводу, и когда 30 сентября я стал докладывать в Ставку о выводе войск, Сталин прежде всего спросил:
— Почему не подходили к прямому проводу?
— У меня разбило две машины, — ответил я. — А главное, я опасался, что если я уйду с командного пункта, то за мной потянется штаб корпуса.
Из дальнейшего разговора мне стало понятно, что в Ставке не меньше нашего опасались за устойчивость фронта по Черной речке.
Основная масса войск закончила выход на восточный берег к рассвету 29 сентября. Остальные подразделения вышли в ночь на 30 сентября. После этого активные боевые действия были прекращены. Наши войска, а также и войска противника возвратились примерно на старые позиции. Артиллерийская дуэль и взаимные налеты авиации как бы по инерции продолжались затем несколько дней, но наступательных действий не предпринималось.
Невская оперативная группа вела бои до 6 октября. Фашистское командование прилагало немало усилий, чтобы сбросить в воду форсировавшие Неву части, но славные воины Ленинградского фронта сумели удержать за собой два небольших плацдарма.
Таков был конец Синявинской операции. Волховскому и Ленинградскому фронтам не удалось в то время прорвать блокаду Ленинграда. Однако расчеты гитлеровского командования взять штурмом город Ленина потерпели полный крах. Соединения армии Манштейна, имевшие, по мнению гитлеровских лидеров, богатый опыт по захвату приморских городов, были разгромлены (еще до ввода их в бой непосредственно за Ленинград) на Синявинских высотах и в близлежащих лесах. Как признался генерал-фельдмаршал Манштейн, «о наступлении на Ленинград теперь не могло быть и речи»[7]. Потери немецких войск убитыми и пленными составили около 60 тысяч человек, а в технике — 260 самолетов, 200 танков, 600 орудий и минометов. По показаниям пленных, в ротах большинства дивизий осталось в строю по 20 человек. «Лучше трижды побывать в Севастополе, чем оставаться здесь», говорили пленные.
Теперь внимание немецко-фашистского командования было серьезно и надолго приковано еще и к Северо-Западному направлению. Враг не только не посмел перебросить имевшиеся здесь резервы на другие направления, но даже вынужден был усиливать группу армий «Север» за счет частей, прибывавших из Западной Европы и с центрального и южного участков своего Восточного фронта. А ведь эти части были жизненно необходимы немцам под Сталинградом. Активные действия Волховского и Ленинградского фронтов облегчили борьбу наших войск против вражеских полчищ на Волге.
Я рассказал здесь лишь о нескольких незабываемых для меня страницах боевой эпопеи 1942 года. Страницы эти повествуют не только о наших победах. Что было, то было. Хочется подчеркнуть главное. А главное состояло в том, что в тяжелую годину не было для нас более святого долга, чем служить делу разгрома врага. И, перебирая в памяти всех тех, кого я знал и с кем сталкивался на фронте в то горячее время, могу сказать, что абсолютное большинство этих людей заслуживает самого доброго слова. Советские воины стояли насмерть и выстояли. В огненных сполохах 1942 года уже проглядывало сияние будущего торжества нашего великого дела. Победа мерцала на вершине горы, а подъем на нее был труден и опасен. Стиснув зубы и поддерживая друг друга, совершали мы это восхождение, и чем ближе виднелась цель, тем увереннее становилась поступь. Но пока впереди было еще три года войны.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.