Наша лагерная переписка

Наша лагерная переписка

Решаюсь включить в это издание наши письма, выбирая то, что может дополнить рассказ о лагере или об инвалидном доме, по-новому характеризовать пишущего или адресата. Больше всего сохранилось писем отца. И мне особенно хочется познакомить читателя с его письмами. Мне кажется, что без них — он предстаёт в этой книге однобоко. Революционер и лихой вояка — или просто любитель приключений; удачливый, но не избежавший провалов разведчик, — что ещё увидел читатель? И даже оказав редкую честь — поместив о нём статьи в энциклопедиях — пишут о том же. Между тем, знавшие его — больше помнят о нём другое. И вот это другое в его личности я и надеюсь передать с помощью писем.

Сожалею, если слишком резкие литературно-исторические суждения отца, его выпады против религии — кого-то заденут. Прошу учесть, что родились эти суждения в особых условиях и вызваны беспокойством отца за дочь. Убрать их из текста — было бы жаль, лишило бы письма их боевого духа.

Позволяю себе небольшие поправки, в основном, синтаксические, и некоторые сокращения.

Раздел состоит из общей части, из подборки писем отца мне и из писем отца — маме 1955–1956 гг.

ОБЩАЯ ЧАСТЬ

Самое старое по времени — это письмо отца из карагандинского лагеря матери в лагерь на Воркуту, пересланное ей, как видно, бабушкой из Черновиц:

[без даты — лето 1952 г.]

Надя, дорогая моя!

Вот уже 18-й месяц прошёл, как я получил последнее письмо от Майи. Из Черновиц я вообще ещё ни одного письма не получал, кроме одной коротенькой записки при посылке, от Иринушки.

Я знаю, что Майя заболела нашей семейной болезнью, но чем кончилась эта болезнь, и как долго будет продолжаться курс лечения — этого я не могу узнать. Черновицы молчат. Шлют посылки, но ни слова ни о Майе, ни об Ирине, ни о тебе. А гнусная вещь — неизвестность. Ты-то понимаешь, что я — не такая уж нервная барышня, чтобы мне нельзя было прямо написать правду. Очень прошу тебя взять на себя это дело и вразумительно сообщить, что с ребятами и с тобой. Как твоё здоровье? Если ты ограничена, как я, двумя письмами в год, то перешли для меня письмецо через маму, но напиши обязательно.

Мне смертельно надоел этот дом отдыха, но жаловаться на условия жизни не могу. Я почти совершенно не работаю, много отдыхаю и привожу в порядок свои мысли. Понемногу прихожу к выводу, что нечего стыдиться своего младенчества. Не всё так глупо было в ранней молодости, как я впоследствии иногда думал. Жаль, что нечем утолять жажду знания. Добраться бы на годик до хороших книг! А пока что я стиснул зубы и жду. Десять лет — не вечность, если чувствуешь, что своего назначения в жизни ещё не выполнил. Полагаю, что ты чувствуешь примерно то же самое.

Крепко, крепко целую тебя и надеюсь, что поможешь пробить стену молчания и неизвестности о детях.

Будь здоровой и бодрой. Пиши. Алёша.

Не все наши письма сохранились. Отец вообще не хранил писем. Нет самого первого моего письма, посланного с новосибирской пересылки бабушке и сестре в Черновицы, и первого очередного письма им с 49-й колонны. В ответ пришла открытка от бабушки, отправленная, судя по почтовому штемпелю, в октябре 1952 г. Эта открытка, да ещё такое же неинформативное письмо от неё — вот всё, что, кроме нескольких посылок, я получила до весны 1954 года, когда вернулась из лагеря Стелла Корытная, лагерная подруга матери, и связала нашу разбросанную семью.

Дорогая Маичка! Твоё письмо я получила. Я уже выслала две посылки. Ответа ещё нет. Я послала очки, которые ты просила, костюм лыжный, очень тёплый, простыни старые, нитки белые и чёрные, гребень, чеснок, лук, конфеты, печенье. Больше не принимают. В следующей посылке я тебе вышлю остальное, что тебе нужно. Насчёт твоих вещей я не знаю, где они, я ещё не была в Москве с тех пор, как тебя взяли. Я заболела и не могу выдержать от такого горя, что случилось с тобой. Я думаю, что из-за комнаты это всё произошло. Чтобы я была моложе, я бы выяснила это дело. Мне уже 74 года, я еле хожу. Прошу тебя, моя дорогая внучка, напиши — на сколько, и что ты делаешь. Где твоя учёба, что ты так мучилась? Мне соседи сказали, что ты ничего не знала, крое учёбы. Что за несчастье с тобою, ты бы уже была на третьем курсе. Целую тебя крепко. Поздравляю тебя с днём рождения, и от мамы. Твоя бабушка несчастная.

Моё второе письмо было написано, как полагалось в спецлагере, через полгода после первого:

12.12.52

Здравствуйте, мои дорогие!

Накануне моего дня рождения получила от вас вторую посылку. Очень благодарна вам за всё, что вы послали, так приятно знать, что меня ещё не забыли. Ведь за 7 месяцев, кроме посылки, я получила одну открытку, в которой бабушка ничего не писала об Ирине, маме и папе. Эта открытка меня очень взволновала. Мне очень тяжело читать, как бабушка переживает из-за меня. Прошу Вас, бабушка, берегите себя. Неужели, кроме этой открытки, которую я получила месяц назад, вы ничего не писали? Почти два года прошло с тех пор, как я ничего о вас не знаю. Продолжает ли Ирина учиться? Пусть она пришлёт свою фотографию.

Я вполне здорова.

У нас уже настоящая зима. Ещё в ноябре бывали морозы в 40 гр., в январе, говорят, бывает до 60-ти. Но, между прочим, здесь большие морозы переносятся легче, чем в Москве средние, потому что климат сухой. Часто ли вам пишут мама и папа? Была ли бабушка в Москве? Как её здоровье?

Ещё раз повторяю — пишите мне почаще. Когда-нибудь, если сможете, пришлите, пожалуйста, тёплый платок, зубной порошок, несколько приколок для волос и простой карандаш.

Большое спасибо за лыжный костюм и за очки.

Целую всех вас крепко. Всего хорошего.

Не расстраивайте себя переживаниями обо мне. Привет маме и папе. Пошлите папе мою фотографию.

Будьте здоровы, ваша внучка.

Поздравляю Ирину с днём рождения. Майя.

Следующее очередное моё письмо не сохранилось, вот 4-е письмо:

2.1.54

Дорогие мои, поздравляю вас с Новым годом.

Новый год я встретила очень хорошо, как раз получила от вас посылку. Получила я посылку в середине сентября, потом к ноябрьским праздникам, и теперь снова. Большое вам спасибо, дорогая бабушка. Кроме того, получила деньги, которые вы мне послали ещё летом. И за всё это время — только одно письмо, в котором бабушка ничего не писала о маме, папе и Ирине. Ирина вообще не пишет — отказалась, наверное, от меня. Что ж, это бывает. Но мне кажется, что бабушке было бы легче написать мне одно большое письмо о матери, отце и обо всех других, ведь я 3 года ничего ни о ком не знаю, чем посылать посылки. Теперь мне было бы дороже получить письмо, чем посылку. Сегодня привезли письма, все ходят такие счастливые, читают друг другу письма, показывают фотографии, а я только хожу да облизываюсь. Моей подруге папа прислал открытку, поздравил с Новым годом её и меня тоже. Я живу хорошо, работа лёгкая, на слюдяной фабрике, питание хорошее.

У меня есть подруга, которая ко мне очень хорошо относится, как сестра. Конечно, не так, как моя сестра, которая меня совсем забыла. Очень прошу, пришлите мне какую-нибудь мою фотографию, если можно, из последних. Галя (так зовут мою подругу) очень хочет иметь на память, ведь мы можем скоро расстаться.

Вообще, друзей у меня много, ко мне все хорошо относятся, помогают.

Следующее письмо я напишу, наверное, через полгода, раньше я, быть может, не смогу, так что вы не беспокойтесь. Но вы можете писать, сколько хотите, а пишете реже, чем я. Почему? В чём дело? Бабушка, в посылку можно класть письмо и фотографии. Очень бы хотела иметь ирину фотокарточку и вашу. У меня в комнате висела моя фотография, а под стеклом — мамина и папина маленькие фотокарточки. Пожалуйста, пришлите мне это в письме. Единственное, в чём я здесь нуждаюсь, это обувь. Пришлите мне подешевле какие-нибудь туфли номер 36 с половиной или просто 37. И пришлите расчёску и густой гребень.

Дорогие мои, не переживайте обо мне, я верю, что мы скоро встретимся. Теперь всё изменяется к лучшему.

Бабушка, если что-нибудь случилось с мамой, папой или Ириной, не скрывайте от меня, прошу Вас, я ко всему готова. Будьте здоровы, целую вас всех. Маме и папе привет и поздравление с Новым годом. Майя

П.С.: Бабушка, за халву — отдельное спасибо, она мне напомнила Черновицы и всех вас. Ещё раз крепко целую.

Ещё одно письмо от отца — маме:

6.1.54

Надя, дорогая моя!

Год начался счастливо для меня. Получил твоё письмо, из которого я узнал о Майечке. Что ж, этого нельзя было не ожидать. Славная, она не могла остаться с «ликующими, праздно болтающими».

Однако я немного обижен. Мне она ничего не пишет и ни разу не посылала своих стихов. На младшую не сердись. Бабушка написала мне, что она лучше сама будет мне писать, а Иринушке не надо. И это справедливо. Нет, Надя, Щедрина я, конечно, читаю, но мне этого уже больше не надо, эту стадию я уже прошёл. Мне почти всё — ясно. Завидую тебе бесконечно. Я живу в таком поэтически-уединённом месте, что нового ничего не узнаю. Разделяю твою уверенность в скорой встрече. Материально живу хорошо. Мог бы обойтись даже без посылок, если бы это не было единственной связью с доченькой.

Целую тебя крепко. Держись крепко. Алёша.

Ни мои родители, ни я не могли понять, почему молчат наши близкие. Вот, что матери ещё до моего ареста написала по этому поводу бабушка, — просто и невероятно:

Дорогая доченька! Ты даром волнуешься за нас. Мы все здоровы, только писать не можем. Не могу тебе написать, почему. Посылки я высылаю каждый месяц тебе и Алёше, несмотря, что от него ничего не получаем. Дочка, я всё вышлю, что тебе надо будет. Письма не жди от нас. Так должно быть. Я как старуха 72 года ещё могу тебе написать и послать посылку. Может быть ради тебя я буду дольше жить. Мне нужно жить для тебя и для твоих детей. Они растут и хорошо учатся.

А вот, что написал матери её брат дядя Сёма в 1956 году, когда мы все освободились:

….Этого счастливого дня я ждал около 10-ти лет. Было очень трудное время, когда от всех приходилось скрывать, ибо это очень тяжёлыми последствиями ложилось на всех близких и даже дальних родственников.

А между тем, мой дядя был простым советским служащим, работал в каком-то транспортном управлении.

Иногда нам разрешали, получив посылку, сообщить об этом родным. И родные удивлялись, почему письмо такое короткое:

28.3. 54

Дорогие мои!

Вашу посылку я получила. Большое спасибо. Мой новый адрес для писем: Иркутская обл., г. Тайшет, п/я 215/023, для посылок: Иркутская обл., Тайшетский р-н, п/о Костомарово, п/я 215/023.

В посылках я не нуждаюсь.

Жива, здорова, телеграмму получила. Жду писем, целую, Майя.

Такие письма — идеал для начальства. Нам постоянно внушали, что писать надо кратко, иначе письмо не дойдёт. И теперь я не знаю точно, какова судьба недостающих писем (т. е., сохранилось меньше, чем разрешённых два письма в год) — выбросила их цензура или они пропали позже, когда бабушка и сестра, а потом Стелла, пересылали их от одного к другому.

Вот листок того времени — письмо отца, посланное маме через Стеллу и потому — без даты:

Дорогая моя!

Только что получил первое письмо от Маечки и счастлив. Угнетает только твоё молчание. Вспомнил твою уверенность, что «под наши надежды подведено серьёзное основание». Что это — разочарование? Напрасно. Не скоро сказка сказывается. Пиши, пожалуйста. Мне многого не нужно — пару слов о своём здоровье, и что ты знаешь о Майе. В её собственном письме, к сожалению, фактических данных мало. Я по-прежнему здоров, работаю немного и, как все, жду приятных новостей. Как ты?

Будь здорова, целую тебя крепко и жду весточки.

Алёша

Кое-что, конечно, «погибло естественной смертью», просто затерялось. 1-е письмо Стеллы, такое драгоценное, не сохранилось. Началась либерализация, ограничения на переписку отменили, и писать стало можно сначала раз в 2 месяца, а потом — неограниченно. Вот одно из первых моих писем Стелле, с вложенным первым письмом для матери (переписку между лагерями разрешили, помнится, только через год):

22.5.54

Дорогая Стеллочка!

Радуюсь возможности написать Вам письмо. Жаль, что я не умею писать восторженных писем, потом что обыкновенными словами трудно выразить всё, что у меня сейчас на душе.

Две недели назад получила от вас посылку. Это был второй радостный день за последние несколько лет. Первый — это когда я получила Ваше письмо. Не могу даже сказать, чему я больше всего обрадовалась — письму от папы, книгам, таким замечательным, или же в отдельности каждому пакетику, в которых чувствовались Ваши заботливые руки. А фотокарточка! Ведь моя милая сестрица не присылала мне ни письма, ни фотографии. Честное слово, я гораздо чаще смотрю на Ваше милое лицо, чем на хитрую иркину физиономию.

Прошу Вас, Стеллочка, не присылайте мне продуктов и вещей. От книг отказаться не могу. В предыдущем письме я просила, если можно, учебник английского языка для вузов и какие-нибудь стихи. Но больше не нужно даже книг.

Вы мне должны поверить, если я скажу, что материально я ни в чём не нуждаюсь. Честное слово. Труд лёгкий, не физический. Здоровье у меня хорошее. Я хотела бы, чтобы маме и папе было так легко, как мне.

Единственная тяжесть — разрыв с семьёй. Но эту тяжесть облегчили Вы, моя дорогая сестричка. Бандероль пока не получила. Пишу пару слов мамочке:

Мамочка, как тяжело не иметь от тебя ни одной строчки. Теперь я понимаю, за что ты так хвалила Стеллу и называла её своей дочерью. Она — как добрый ангел нашей семьи. Я её больше люблю, чем Ирину. Последняя любовь к моей сестрице улетучилась, когда я прочла её первое письмо, такое холодное, без всякого сознания своей вины передо мной. Неужели она и тебя так мучает?

Я жива и здорова. Работа лёгкая, не физическая, меня не утомляет. Иногда участвую в самодеятельности. О папе и бабушке я ничего не знаю. Бабушка посылки посылает, а писем не пишет. Получила откуда-то 20 рублей. Думаю, что это от Тамары или её новой знакомой.

Очень рада, что ты теперь знаешь всё обо мне.

Я очень дружна с Галей. Тома её знает. Она мне вместо сестры. Вторая сестра — Стелла, а Ирину я даже не знаю, называть сестрой или нет, я на неё очень обижена.

Пиши, мамочка, если сможешь.

Целую тебя крепко,

Майя

20 рублей мне послала мама, я об этом догадалась. Тамара, как потом и другая моя одноделка, Сусанна, оказалась с ней вместе в Потьме, куда их отправили с Воркуты. Сестра моя, которой к моменту ареста матери было только 10 лет, причинила нам всем много огорчений. Конечно, мы судили её слишком жестоко. Когда, наконец, пришло от неё первое письмо в мае 1954 года, через два года после моего приезда в лагерь, я ответила ей со всей накопившейся горечью:

7.5.54

Здравствуй, Ирина!

Получила твоё письмо, написанное из Москвы. Это письмо меня одновременно обрадовало и огорчило. Обрадовало потому, что я, наконец, знаю, что ты жива и здорова, а огорчило потому, что ты, я вижу, до сих пор не понимаешь, какая ты свинья. Я ожидала, что ты хотя бы извинишься за своё молчание, но ты, оказывается, считаешь, что не написать сестре ни одного письма — это ничего особенного. Я помню, что ты и раньше ленилась писать письма, но по отношению ко мне я вижу не лень, а кое-что похуже.

Конечно, ты — уже взрослый человек, можешь поступать, как хочешь. Я, кстати, упрашивать тебя не собираюсь. У меня есть теперь другая сестра, более внимательная, чем ты. С тех пор, как я получила первое письмо от неё, я как будто ожила.

Мне здесь очень легко в материальном отношении, но тем тяжелее было сознавать полную оторванность от семьи. Ведь бабушка мне тоже почти не писала — всего два письма за всё время, из которых я ничего не узнала ни о ком. Конечно, большое спасибо бабушке за посылки и деньги. Я никогда не забуду этого. Только жаль, что я пока ничем не могу отплатить за её заботу.

Вот, дорогая сестрица, я и прочла тебе мораль, рискуя вызвать твоё недовольство. Может, ты опять перестанешь писать. Как хочешь.

Пойми, ради бога, что я ничего о тебе не знаю уже несколько лет. Даже твой почерк показался мне совсем чужим. Странно думать, что ты уже мечтаешь, в какой институт поступить, рассуждаешь о Бетховене и Рембрандте.

Хочу тебе посоветовать как можно серьёзнее заниматься, как можно лучше быть подготовленной. Не знаю только, какой из тебя врач получится, если ты такая бессердечная. Ну ладно, теперь о другом.

Я получила недавно от кого-то 20 рублей из Потьмы. Я думаю, что эти деньги послала мама, хотя я не знала, что она переменила адрес[112]. Хотела бы знать, так ли это. Если так, передайте ей моё спасибо. Напишите ей также, что мне бы хотелось переписываться с ней. Ведь теперь я могу писать гораздо чаще.

Ну, всего хорошего.

Если собираешься писать, то пиши быстрее. Напиши побольше о себе и бабушке, а главное — о маме и папе. Будешь писать Стелле — передай ей от меня привет. Сегодня получила от неё посылку. Большое ей спасибо.

До свидания,

Майя.

Бабушка, дорогая, простите, что я Вам пишу только пару слов. Надо ведь Иру поругать, она и вас, может, будет больше слушаться. Беспокоюсь о Вашем здоровье. Скоро напишу ещё. Обо мне не беспокойтесь. Передайте привет всем. Целую крепко-крепко, как Вы этого заслужили… Ваша внучка Майя.

Отправив письмо, я тут же об этом пожалела. Ответное письмо сестры закапано её и моими слезами:

Здравствуй, Маечка!

Получила сейчас твоё письмо. Ты говоришь, что я свинья по отношению к тебе. Мне, конечно, очень-очень обидно это слышать от тебя. Если бы ты знала, как ты не права. Ты говоришь, что я тебе совсем не пишу. Да я и сейчас пишу и не знаю, получишь ли ты моё письмо. Я, правда, писала после того, как приехала из Москвы, очень мало — всего одно письмо и записки в бандероли и посылке[113]. Но если бы ты знала, как мне тогда трудно было писать! Я через несколько дней после того, как приехала, заболела. Вернее, болела я и раньше (у меня плохо с лёгкими), но тогда мне пришлось слечь. А это было в 4-й четверти. Мне не разрешили заниматься. Сколько я обходила врачей, пока добилась разрешения окончить школу! Майечка родная, разве я могла писать тогда обо всём этом?

А потом начались экзамены. А на экзаменах мне снова «повезло». Я сдала два русских, химию, письм. математику, историю, и снова заболела. Готовилась я, лёжа в постели. Вернее, совсем не готовилась. И это, конечно, дало свои результаты: алгебру я сдала кое-как на 4, а по физике получила 3. По предыдущим экзаменам у меня 5, а в аттестате 3 по физике. Обиднее всего то, что сразу после физики я стала себя чувствовать совсем хорошо. Ну вот и об этом мне было очень неприятно писать.

Во время экзаменов я решила (вернее, не я, а врач) не поступать в ВУЗ, пропустить год и поехать в какой-нибудь санаторий. Но я скоро должна была переменить решение. Достать путёвку в санаторий оказалось невозможно, а пропустить год — тоже. Но ни в мед. ин-т, ни в университет я поступить не смогу. Если раньше я ещё надеялась, то Фима (помнишь, Юлин брат) разбил мои иллюзии. Он разговаривал со своими бывшими преподавателями. Я не знаю, что они ему сказали, но он даёт гарантию, что меня не примут даже на заочный. Я ходила в райком узнавать насчёт работы, и на этот раз мне повезло. Я, кажется, устроюсь работать старшей пионервожатой в лесную школу (это — круглогодовой санаторий для детей-туберкулёзников). Это было бы для меня очень хорошо. Там я могла бы поправить своё здоровье. Я всё-таки буду пытаться поступить заочно на филологический. Если я не поступлю, это для меня уже не будет таким большим ударом: я себя уже подготовила к этому. Вообще в этом году в ВУЗах творится что-то страшное: по 7 человек на место уже сейчас, а ещё можно подавать документы до конца месяца. Ну, об этом хватит.

Ты извини меня за то, что моё письмо такое неприятное. Ни маме, ни папе о своём здоровье я, конечно, не писала. Ведь я надеюсь скоро выздороветь, так зачем же их зря огорчать?

Да, получила ли ты Короленко? Какие книги ещё тебе выслать? От мамы получаем теперь письма чаще, чем раньше, от папы тоже. Реже всех письма твои. Маечка родная, если бы ты только знала, как я люблю тебя и как мне тяжело без вас всех, то ты бы, наверное, не говорила мне того, что ты написала.

Ну, целую крепко-крепко. Ира.

Постепенно мы стали переписываться регулярно, взаимная обида прошла, но не сразу:

9.6.54

Дорогие мои!

Давно ничего от вас не имею. Подожду, когда кончатся у Ирины экзамены, может, тогда у неё время найдётся написать мне. Если не найдётся, я больше не ожидаю и в письмах буду обращаться только к бабушке.

Я, как обычно, жива и здорова. Опять стала играть на сцене. Письма и посылка Стеллы меня очень обрадовали и ободрили. Наконец, я немножко узнала о своей семье. Стелла послала мне письмо от папы, но я его не получила. Получила на днях от Стеллы бандеролью Пушкина. Бандероль, посланную раньше, я ещё не получила. Книги лучше доходят в посылке.

Бабушка, я никак не могу добиться, как Ваше здоровье, как Вы живёте в материальном отношении. Может быть мне удастся отослать Вам мамину шубу. Она мне совсем не нужна, только мешает в дороге.

Передайте маме большой привет. И папе тоже. О них я тоже ничего не знаю. В каждом письме я пишу одно и то же: «ничего не знаю», ответ один — молчание, не считая письма Ирины из Москвы, из которого я тоже ничего не узнала.

Я ни в чём не нуждаюсь, только в письмах.

Целую вас крепко.

Дорогая бабушка, напишите хоть пару строчек. Ваша внучка.

Наконец, в середине 1954 года, я получила через Стеллу первое письмо от матери:

Маюшка, родимая моя, радость моя!

Теперь ты уже, наверное, получила моё письмо. Неужели оно так-таки первое за все эти годы? А ведь я писала и в 52-м, и в 53-м. Ко мне дошло два твоих коротеньких письма. Относительно Ирины понимаю твои чувства. В прошлом году я им написала, что из всего, что мне приходится испытывать, это — самое тяжёлое, самое больное. Раза два получила от неё покаянные письма с обещаниями писать часто и мне, и тебе с папой, но после них — опять молчание на многие месяцы. Что же касается бабушки, то она стара и немного впала в детство. Когда после многих месяцев ожидания я, наконец, получаю письмо от неё и с трепетом его начинаю читать, там ничего, кроме жалоб на дядю Сёму и Ирину, нет. Только поэтому я могу догадаться, что они живы и относительно здоровы, т. к. на смертельно больных людей как-то не принято жаловаться. Не повезло нам, моя девочка, насчёт родни. Дядя Сёма и иже с ним перестали мне писать с января 1951 г. Вообще, по-видимому, щадя меня[114], они ничего лучшего не могли придумать, как бросить мне совсем писать, и я почти год совсем без писем была, при большом изобилии посылок (в виде компенсации, что ли?). Но с февраля месяца, с возвращением Стеллы, всё изменилось и, главное, не только для меня, но и для тебя, и для папы. Как хорошо иметь взрослую, умную, хорошую дочь. Моя родная, это и к тебе относится, не только к Стелле. Хотелось бы только, чтобы ты не столь лаконична была в твоих письмах. Я понимаю, что не всегда, и не обо всём можно распространяться, но всё же немного конкретнее можно было бы писать. Я рада, что ты категорически отказываешься от помощи со стороны Стеллы, но всё же хотелось бы знать, как образуется твоё материальное благополучие, получаешь ли зарплату, или как? Хотелось бы также знать больше о твоей «сценической деятельности» и вообще обо всём, чем ты живёшь, что думаешь, читаешь. Как хорошо, что у тебя есть близкий друг[115]. Те, кто знает вас обеих, говорят, что вы в своё время не очень сходились во взглядах на некоторые вещи. А как сейчас? Кстати, не приходилось ли тебе встречать кого-нибудь из моих знакомых? Ведь мир так тесен, как мне пришлось в моей жизни неоднократно убеждаться. Любимая моя, одна фраза из твоего письма к Стелле прозвучала для меня убедительно, это: «…чтобы маме с папой было так же легко, как мне». Странно, но почти то же выражение я употребила в письме к тебе в 52 г.: «Желаю, чтобы твой путь и путь папы были не тяжелее моего». И папа не жалуется, пишет, что живёт хорошо. Что же, по-видимому, удачливая семья, не правда ли? Радость моя, какое счастье — знать, что ты жива, здорова, не очень несчастлива и что можно надеяться услышать от тебя скоро. Пока пиши через Стеллу.

Крепко целую и обнимаю тебя и Галю,

твоя мама.

Вот несколько моих писем Стелле вперемешку с письмами мне от отца и матери:

30.6.54.

Дорогая Стеллочка!

Давно не было от Вас весточек. Ирина так мне больше и не пишет. Теперь она кончила сдавать экзамены, но всё-таки не может найти для меня времени. Мне тоже не хочется ей писать. Напишу только бабушке.

Большое спасибо за Пушкина. Но, Стеллочка, зачем Вы прислали такое дорогое издание? Достаточно было маленького томика стихов. Конечно, книга прекрасная, но нельзя так тратиться. Говарда Фаста ещё не получила. Неделю назад получила бандеролью бумагу и конверты. Очень благодарна, как раз это мне теперь нужно. Кажется, теперь я могла бы написать маме и папе. Пришлите пожалуйста, их адреса, только — на отдельной бумажке.

К несчастью, письма от папы я так и не прочла. Очень обидно, но я не теряю надежды, что скоро смогу наладить с ним и с мамой связь. Напишите, пожалуйста, им об этом.

Я по-прежнему жива и здорова. Меня окружают хорошие люди, которые относятся ко мне, как к дочери. Здесь есть одна женщина, которая мне так же дорога, как когда-то Вам — моя мама. Даже профессия у неё та же, что и у мамы.

Теперь я опять работаю на воздухе. Это мне только полезно.

Стеллочка, очень жду Ваших писем. Почти все книги я уже прочла. Это — моё богатство, все у меня берут, как в библиотеке.

Всего хорошего. До свидания, крепко целую.

Адрес на конверте немного неточен. Надо: п/я 215/020-К.

Письмо отца было в посылке Стеллы, но мне его не отдали.

8.8.54

Дорогая Стеллочка!

Только недавно получила Ваше письмо от 25 мая. Вы пишете, что только что получили моё первое письмо. Очень жаль, что у нас такая слабая переписка. Теперь я могу писать очень часто, мама и папа — тоже. На днях послала письма маме и папе. Вчера написала папе письмо. Собираюсь завтра отправить.

Открыточка мне очень понравилась. Она у нас висит на стене, и все ею любуются.

Кажется, я Вам уже писала, что сейчас у меня очень хорошие бытовые условия, живу в комнате для 4-х человек, вместе с женщиной, к которой я очень привязана.

Сейчас выходной день. До обеда я лежала и читала Пушкина. Я учу наизусть «Моцарта и Сальери». К сожалению, с музыкой тут неважно. Конечно, Бетховена не услышишь.

Стеллочка, пишите почаще. Очень бы хотелось иметь какую-нибудь мамину фотографию. Мне ничего сейчас не нужно, кроме писем. Правда, очки у меня очень плохие. Во-первых, слабые, а главное — кривая оправа. Я очень мучаюсь, даже стала немного косить. Пока здесь нет окулиста, так что рецепт выписать некому, а я даже не знаю, какая у меня сейчас близорукость. Думаю, что не больше –6. Если можно, пришлите мне, пожалуйста, очки с диоптрией –6. Оправа пусть будет подешевле, только обязательно не кривая. Знаете, Стеллочка, мне нужно, чтобы стёкла можно было вытащить, то есть, чтобы в оправе были маленькие винтики. Это нужно на случай, если стёкла окажутся слишком сильными. Футляр у меня есть. Правда, я не знаю, можно ли в Москве достать очки без рецепта. Очень не хочется беспокоить Вас такой просьбой, но приходится.

Вы спрашиваете, понравились ли мне книги. Какой вопрос! Не только мне понравились, но я их едва смогла прочесть, так их все хотели читать. Мои друзья Вас знают и восхищаются.

На фотографии мне больше понравились Вы, чем Ира. Она мне, между прочим, так и не пишет больше. До свидания. Целую, Майя.

Лирику Лермонтова и «Сакко и Ванцетти»[116] я ещё не получила.

Первое дошедшее до меня письмо отца из лагеря в Казахстане:

Теректы, 8.8.54

Маёчек, милая!

Давненько я от тебя ничего не слыхал. Я это не в порядке жалобы. Понимаю, как трудно писать, мне самому это трудно. Вот если бы устно поговорить… Но и это будет и, возможно, скоро. Меня мало трогают «ожидания», но я уверен, что кое-что сбудется несомненно. Если бы я был хоть сколько-нибудь осведомлён в твоих делах, то, мне думается, я мог бы примерно определить, на что ты можешь рассчитывать в ближайшее время. Что, если ты вспомнишь старика Эзопа и дашь мне понять, в чём твоё дело?

Я очень рад за тебя, что ты, может быть, нашла своё призвание — искусство. У тебя и раньше, помнится, были большие способности. Одно мне совершенно ясно — что т. наз. «сроки» — вещь совершенно пустяковая. «Ничто не вечно под луной».

Старикам, конечно, много легче. Вы, молодые, часто склонны переоценивать преходящее и принимать его чуть ли не за вечное. Я же твёрдо уверен, что мы скоро увидимся.

Живу я тоже неплохо. Здоровье моё примерно такое же, как раньше. Правда, большая седая борода придаёт мне вид патриарха, но я ещё чувствую себя вполне молодцом, хотя зовут меня все дедушкой. Я теперь на новом месте, где меня совершенно освободили от работы. Жару я переношу легко, читаю и думаю о прочитанном и пережитом. К сожалению, передумывать приходится многое. Увлёкся естествознанием, в особенности физикой. Перечитываю всякие научно-популярные брошюрки, стараясь среди мусора найти ценные фактические данные. Ну вот, я увлёкся собой, и приходится сразу обрывать.

Милая, напиши о себе. Как ты живёшь, как твои глаза и, по возможности, как ты думаешь. Целую тебя крепко, мой Маёчек. Твой неунывающий папа.

Вот первое из сохранившихся моих писем матери, посланное «через волю», т. е., неофициальным путём:

3.9.54

Дорогая моя мамочка!

Не знаю, получишь ли ты моё письмо. Но — пользуюсь моментом.

Через несколько дней я вернусь на прежнее место. Там, наверное, встречусь с Галей. Но сейчас я тоже не одинока. Живу и работаю вместе с одной женщиной, о которой я тебе писала — её зовут Верочка. Какой это прекрасный человек. Твоя коллега. Но она совершенно не похожа на тебя. Некоторые находят её очень странной. Она, например, совершенно не обращает внимания на свой внешний вид. В этом отношении она перещеголяла меня. Душа у этого человека замечательная. Она совершенно не думает о своём материальном благополучии. Все люди, независимо от их положения, одинаково вызывают её любовь. Её можно было бы назвать образцовой христианкой, если бы она всегда была способна всех прощать. Она чем-то напоминает мне папу. Конечно, во многих отношениях она мне ближе, чем Галя, хотя Галка — моя ровесница, а Вера старше на 14 лет. Ну ладно, мамочка, я что-то разболталась о своих делах. На днях получила сразу два письма — от Ирины и от бабушки. Обе пишут об одном — Ирина уехала в Москву. Трудно судить на расстоянии, но мне жаль бабушку, которая ведь очень к ней привязана. Ещё я беспокоюсь о материальном положении Стеллы. Как бы Ирина не явилась лишним бременем для неё. Конечно, я понимаю Иру тоже. Я ведь тоже не хотела когда-то уезжать из Москвы.

Ты знаешь, я себя совершенно иначе чувствую теперь, когда имею связь с тобой и с папой. Я теперь чувствую, что должна беречь себя для нашей встречи. А то я уже теряла веру, что это будет когда-нибудь.

Помнишь, я когда-то писала стихи? Уже два года я не берусь за это занятие. Что-то ничего не получается. Когда-нибудь я тебе прочту то, что я написала в 52-м г., в самое тяжёлое для меня время. Теперь мне несравнимо легче. У меня сейчас навязчивая идея — сфотографироваться и послать вам всем мою фотокарточку.

Мамочка, напиши мне, как твоё здоровье, как живёшь, какие у тебя друзья. И подробнее, как я тебе написала. Целую, Майя

Письмо мне от мамы:

8. Х.54

Маюшка, моя родная! Боюсь, что это письмо не поспеет ко дню твоего рождения. Тем не менее, поздравляю тебя, моя девочка, и надеюсь, что мы ещё будем отмечать все вместе много раз этот день. В этот день я с тобой больше, чем когда бы-то ни было, думаю о тебе, вспоминаю всё с момента твоего рождения до того дня, как мы расстались. Благодаря счастливой случайности мне удалось восстановить картину твоей жизни почти до последних месяцев (до весны этого года). Жаль, что я не получила поздравления ко дню моего рождения. Знаю о нём из твоего письма от 11.9.

Ты пишешь, что решила начать заниматься усердно. Родная, старайся использовать время хотя бы для изучения языков. У тебя способности лингвистические должны быть — используй их. К сожалению, у Тамары их нет, но всё же она делает, что может, и успевает неплохо. Я получила от Стеллы всю необходимую мне литературу — хороший учебник, грамматику и несколько романов. Трудно передать, какое наслаждение мне доставляет читать грамматику Ганшиной и Василевской. Я могу предаваться этому занятию часами. Понемножку вяжу. Больших способностей в этой области не проявляю, но всё же связала джемпер Стелле и передала с бабушкой, правда, не совсем готовый. Боюсь, что Стелла не соберётся его закончить, и он так и будет лежать. Теперь я вяжу кофточку Ирине. Ты, конечно, уже знаешь, что она сейчас в Москве. Меня мучает, что она может быть бременем для Стеллы, которой и самой нелегко.

Моя девочка, не странно ли, что я гораздо больше знаю о тебе, о твоей жизни, даже мелочи твоего быта, чем об Ирине? И страшно тревожно за неё. Всё, что я о тебе узнала, меня в значительной степени успокоило. Особенно то обстоятельство, что ты с хорошими людьми, что они к тебе привязаны, и ты к ним. Это — самое важное. Что касается твоих надежд относительно папы и меня, то пока они ещё довольно смутные. А дальше посмотрим. Вот видишь, Маёк, как я много пишу, не то, что ты. Твои письма производят такое впечатление, как будто ты пишешь их только для того, чтобы отбыть обязанность. Боюсь, что у нас семейная нелюбовь к писанию писем. Но все рекорды, конечно, побила Ирина.

Маюшка, прошу тебя, не забывай бабушку, пиши ей. Мне очень больно за неё, она страшно одинока.

Родная моя, тебе уже 22 года и, говорят, ты выше меня. Как бы мне хотелось тебя увидеть, обнять. Если бы знать, когда. А может быть, лучше не знать. Если бы в 48 г. я могла предвидеть 51-й[117], я, вероятно, не жила бы. А ты, говорят, весёлая, жизнерадостная. И я себе охотно это представляю. Кончаю, родная, всё равно всего не скажешь.

Целую тебя крепко.

Передай привет и мою любовь твоим друзьям, тем, которые тебя любят и хороши к тебе.

Мама

P.S.: Светик, родной![118] Как я жду твоих писем, подробностей посещения Люб. Абр. А как насчёт Ольги? Жалко потерять вещи. Люб. Абр. должна знать, как её найти. Возможно, что Женя Ласкина тоже знает. Извини, что обременяю тебя поручениями, родная.

Моё письмо Стелле:

11.11.54

Дорогая сестричка!

На днях получила от тебя сразу три письма. Два из них — это письма Ирины к тебе. Только по этим письмам я могу судить, что за человек моя сестра. Я очень рада, что она полна энергии и жажды жизни. Это хорошо. В прошлое воскресенье получила твою посылку. Она шла недолго. Стеллочка, ну разве можно так тратиться! Конечно, посылка доставила мне огромную радость. Ты ведь знаешь, что это такое в моём положении. Между прочим — «Мартин Иден» — одна из моих любимых вещей. Пока я ещё не могу её читать, но я уже начала усердно заниматься.

С Галей мы расстались в марте и наверное скоро опять встретимся. Учебник хороший. Материя на платье мне очень нравится. Кроме платья, наверное, получится юбка. Между прочим, Стеллочка, в перечне ты пишешь: «шёлковый костюм, трико» Но юбки к костюму нет, и трико тоже. Синий цвет я вообще очень люблю.

Сейчас у нас дожди, уже холодно. Я надела чулки, которые вы мне послали. Банку с клубничным вареньем мы открыли сегодня, в субботу. Только, Стеллочка, я в ужас прихожу, сколько ты истратила денег! И очень жалею, что попросила, чтобы ты прислала мне очки.

Я послала маме поздравление с днём рождения. Знает ли мама мой адрес?

Стеллочка, мне кажется, что папа скоро будет дома, а, может, и мама тоже.

Книги, которые ты мне прислала раньше, я все прочла. «Моцарта и Сальери» уже выучила, теперь буду учить «Медный всадник».

Как странно, Стеллочка, стихи Некрасова, о которых ты пишешь, я тоже очень люблю и знаю их наизусть. Знаешь, у меня было время — год с лишним, когда я могла выучить много стихов[119]. Тогда мне попался Некрасов. Между прочим, я выучила «Рыцарь на час». Назым Хикмет у нас был в библиотеке, сейчас пока нет. Я его читала, но очень мало. Стихотворение, о котором ты пишешь, я не помню. Обязательно перечитаю. «Времена года» я прочла. Понравилось, хотя в худож. отношении много недостатков.

Стеллочка, сейчас уже воскресенье. Что у мамы с руками, напиши, пожалуйста. Только что получила от тебя два письма — твоё от 31.8. и папино. От папы — это первое. Как жаль, он не получил два письма, которые я послала на его адрес.

Ты обижаешься, что я мало пишу. Неправда, я тебе пишу каждую почту, пропустила только два раза. Скорее бабушка и Ирина могут обижаться. Кстати, от Ирины я опять ничего не имею. Ты ещё её оправдываешь. От тебя я всего получила 11 писем, включая мамино, а от неё — только два. Два письма за всё время! Ей, конечно, нелегко. А разве тебе легко? Ты старше её, но не в пять раз. Ещё называется сестра. Фотокарточка твоя очень мне понравилась. Но почему такая грустная? Кончаю. Крепко целую тебя и твоих друзей. Между прочим, Ира тебе посылала фотографии мамы и папы. А у меня их нет. Понимаешь? Ну, целую ещё раз.

Майя.

Ещё — от отца:

2.10.54

Маёчек дорогой!

Я ждал, ждал ответа на мои письма тебе и маме и, не дождавшись, пишу снова. Так и ты делай — не жди ответа, а регулярно, ну, хоть раз в месяц-два пиши пару слов.

А писать тебе трудно. Я всё вижу тебя такой, какой оставил 6 лет назад, хотя знаю, что ты теперь — большая и учёная. Да и о чём писать? Ты знаешь, как мало есть о чём писать из этих учреждений.

Я жив, здоров, примерно так же, как 6 лет назад. Охотно верю тому, что ты писала в прошлом письме, что ты лучше выглядишь, чем дома в Москве.

У вас, вероятно, такая же истерика, как у нас тут. Все ждут перемен и нервничают нестерпимо. До сих пор я успешно держался вдали от этой истерики, хотя я не сомневаюсь, что перемены будут, и значительные.

Конечно, мне много легче, чем тебе. Меня никто не заставляет тяжело работать, да и вообще старикам лучше, чем молодёжи.

Я усердно «грызу гранит науки» — конечно, по собственной системе и на доступном мне материале. А трудно без систематического образования. Помню, как ты в последнем своём письме из Москвы исправила мою ошибку в понимании теории относительности. Верно, верно, масса тела возрастает неограниченно при скоростях, приближающихся к скорости света. Не знаю, Маёчек, чувствуешь ли ты, как это важно? Настолько важно, что, узнав о твоих успехах в области искусства, я немного вздохнул и пожалел, что ты не увлекаешься физикой. Ну, да ничего — ты ещё молода.

Целую тебя крепко и с нетерпением жду твоего письма,

твой папа.

18.10.54

Славная моя Маюшка!

Прав великий Панглос — «всё к лучшему в этом наипрекраснейшем из миров», и, главное — становится всё лучше и лучше. Получил твоё письмецо от 12.9. в возможно наикратчайший срок и спешу ответить так же быстро.

Как я жалею, что я так плох в поэзии (проклятый Писарев, это всё он виноват). Я бы тебе ответил пушкинским стихом на твою цитату из Надсона. Но я надеюсь на твою память[120]. Рад, что ты увлекаешься поэзией, но я больше налегаю на прозу — на философию. Мой любимый писатель — Козьма Прутков. Вот бессмертный мыслитель. Помнишь ли ты его? «Нельзя объять необъятное», «гляди в корень», «бди», и проч. Эти вечные истины мне приходят в голову, что бы я ни читал.

Ну, а что ты читаешь? Я тут занялся ликвидацией своей безграмотности. Начал я с Аристотеля, но неожиданно осёкся. Не одолел я «Физики», в которой есть всё, кроме физики, теперь грызу естествознание, и больше по популярным изданиям.

О маме я знаю, благодаря божественной доброте Стеллы, но от неё ни одного письма не получал. Целую тебя крепко и жму руки твоим подругам.

Твой папа.

Вот единственное сохранившееся моё письмо лично бабушке:

26.11.54

Дорогая моя бабушка!

Получила на днях Ваше письмо. Я очень рада, что, наконец, что-то знаю о Вас. Правда, то, что Вы пишете, очень печально. Но, бабушка, ведь Вы у нас имеете сильную душу. Соберите все свои силы для радостной встречи с нами. Эта встреча скоро будет, надейтесь, милая бабушка. Главное, чтобы Вы берегли себя, я это всегда буду повторять. Мне очень жаль, что Вы тратите все свои силы, чтобы помочь Ирине. Я понимаю, как Вам должно быть тяжело, но Ирина скоро выучится и будет Вам помогать.

Хорошо, что Бог Вам послал на помощь такого человека, как Стелла. Теперь нам всем гораздо легче.

Милая бабушка, Вы пишете, что покупаете продукты, чтобы Стелла мне посылала. Большое спасибо, но только я Вас так всегда прошу — не тратьтесь на меня. Ведь я Вам писала, что работа у меня очень лёгкая, я совсем не устаю, и кормят нас хорошо[121]. Теперь я опять на старом месте. Летом работала на улице, а теперь в помещении. За лето я ещё больше поправилась. Вы же знаете, что для здорового человека труд, если не тяжёлый — только полезен.

Стелла и так тратится на меня, я не хочу, чтобы Вы посылали мне то, что можете сами покушать.

Дорогая бабушка, я всегда читаю Ваши письма своим друзьям. И все удивляются, какая у меня хорошая бабушка. Вас называют героиней. И все желают Вам всего хорошего за Ваше прекрасное сердце. Конечно, Бог Вам заплатит за всё. И я верю, что мы скоро сможем Вам доказать, как мы Вас любим и ценим.

Я уже писала, что Ваши деньги я получила и на них справила день рождения. В прошлый раз я послала Вам свою фотокарточку. Надеюсь, Вы скоро её получите. Может быть, я опять сфотографируюсь одна, без людей. Я хочу, чтобы Вы видели, как я поправилась. Я стараюсь писать как можно чаще.

Знаете, я уже писала, что мне сшили хороший костюм из материала, купленного за Ваши деньги, который прислала Стелла. Я его по воскресеньям надеваю. Всем очень нравится.

Целую Вас крепко. Ещё раз повторяю — берегите себя. Ваша внучка.

Бабушка дожила до встречи с нами, а я доказала ей свою любовь и благодарность: когда в 1961 году умерла в результате несчастного случая её любимица, моя сестра, это удалось от неё скрыть. Мы тогда жили в разных городах, и я писала ей письма от имени и почерком сестры несколько лет, до самой смерти бабушки.

Мне — от мамы:

9.12.54

Доченька моя родненькая!

Какая радость иметь возможность непосредственно писать тебе и получать от тебя письма. Вчера у меня опять была бабушка на свидании. Она мне показала твоё письмо. Из него я узнала, что ты вернулась на 23-ю. Спасибо тебе, родная, за ласковое письмо, которое ты написала бабушке. Мне её очень жаль. Ведь она хороший человек, с яркой индивидуальностью, но, к сожалению, она страшно духовно или, вернее, интеллектуально, далека от тех, кого больше всего любит, и кто ей дороже всего. Отсюда — все конфликты. И она очень несчастна. Сколько горя я ей причинила, да и она мне. Будь умницей и побалуй её хоть раз в месяц большим, ласковым письмом.

Моя голубка, получила от папы сразу несколько писем. Он и тебе писал, надеюсь, что ты уже тоже получила и ответила ему. Фото твоё я получила только группу, а другая, где ты одна, пропало. Обидно до слёз. Папа получил и находит, что ты — настоящая «арестантская мадонна» на карточке. Я надеюсь всё-таки тоже раздобыть её. На днях собираюсь тебе выслать посылку, главным образом, вещи — кофточку я связала, носки — Надя[122]. Ведь я теперь вполне в курсе твоих дел, и гардероб твой мне весь известен. Думаю, что теперь ты получишь всё, что тебе нужно.

Любимая, родная, папа тебе уже, вероятно, сам написал, что у него есть перспективы скоро выйти. У меня пока таких перспектив нет, но вообще у меня полная уверенность, что всё это уже дело только месяцев и для меня. Но это меня не так уж интересует. Меня гораздо больше занимает твоя судьба. Но приятно, что всё зашевелилось, лёд тронулся. Правда, это очень нервирует. Я совсем из равновесия вышла. Не могу, как раньше, спокойно читать, заниматься, но это ничего, можно по-всякому жить.

Целую крепко тебя, моя любимая, и обнимаю тебя и твоих друзей.

Твоя мама.

Моё письмо Стелле и Ирине:

12.12.54

Дорогие девочки!

Я такая счастливая, как никто из моих друзей. Почти каждую почту я получаю по 3–4 письма. Все мне завидуют, но и рады за меня. Ведь все знают, что целых два года, не считая того времени, когда я не могла получать писем, я ничего не имела, кроме посылок от бабушки. Только по ним я могла судить, что бабушка жива.

Стеллочка, мне так жаль, что переписка с нами отнимает у тебя всё свободное время. Бедняжка, у тебя такое измученное лицо на маленькой фотокарточке. Береги себя, дорогая сестричка. Я со страхом жду посылку от тебя. Ведь я понимаю, чего она тебе стоит. Но конечно, я страшно рада, что смогу читать Блока. Передайте большое спасибо Зиночке. Я буду учить Блока наизусть. Продолжаю учить Пушкина, выучила «Пир во время чумы». Стеллочка, напрасно ты собираешься послать самописку. Я раньше писала карандашом, так было удобнее, а теперь буду всегда ручкой. А тебе это — лишняя трата.

Подражание негритянскому эпосу — прелесть. Я, конечно, выучу наизусть.

Очень рада, что Ася помогла папе. Передайте ей и другим знакомым мой привет. Лучше бы ты послала папе 100 р., а остальные взяла себе. Зачем ему такая куча денег? Правда, если он освободится как инвалид и поселится где-нибудь в Средней Азии, то ему каждая копейка дорога будет. А пока тебе бы пригодилось. Стеллочка, я разделяю твоё мнение и мнение Пастернака, что простота — это самое главное в поэзии. Поэтому я бросила сама писать стихи, так как у меня нет таланта, чтобы коротко и просто выражать свою мысль.