Гибель друга

Гибель друга

Во второй половине декабря 1944 года мы вели интенсивную разведку железное и шоссейных дорог врага, его населенных пунктов, а также выполняли задачи по перехвату немецких самолето-разведчиков. Делали ежедневно по два-три вылета в район Гольдап, Тройбург, Ангербург, Летцен, Лык, Инстербург, Гумбиннен. Мне было приказано вести подсчет автомашин, паровозов, эшелонов на дорогах, станциях, перегонах и все данные передавать по радио на командный пункт. Ведомый в этих полетах вел тщательное наблюдение, или, как говорят авиаторы, все внимание уделял осмотрительности, чтобы не допустить внезапных атак вражеских истребителей, которые то и дело шныряли в воздухе. Каждый раз мы летали с различным профилем, особенно по высоте, чтобы избежать встреч с немецкими самолетами.

Предчувствуя свою гибель, враг отчаянно сопротивлялся. Он всячески стремился разгадать замысел советского командования и усилены вел разведку. Все чаще и чаще над расположением наших войск стали появляться немецкие самолеты-разведчики. Для их перехвата в полку было установлено дежурство истребителей в воздухе.

Как-то во второй половине морозного дня на боевое задание поднялось звено Владимира Баландина в составе Викентия Машкина, Николая Корниенко и Григория Васильева. После выхода в заданный район командир увидел белый инверсионный след который тянулся от линии фронта в наш тыл. Наметанный глаз Баландина быстро обнаружил врага. Специально оборудованный для ведения разведки самолет Ю-88 летал на большой высоте в надежде, что наши истребители ею не достанут. Легкокрылые Яки поднялись на 7000 метров, но до "юнкерса" было еще около 1000 метров, и он продолжал лезть вверх. Звено преследовало фашиста, но сближение было очень медленным, так как оно проходило с набором высоты. Экипаж немецкого разведчика, наверное, видел преследовавших его истребителей, однако продолжал полет в глубь нашей территории, надеясь улизнуть от суровой кары. Через некоторое время наши "ястребки" достигли высоты полета разведчика. Только теперь, когда враг увидел, что ему не уйти, он с максимально возможным креном развернулся и, увеличивая обороты моторов, взял курс на свою территорию,

У наших летчиков еще не было достаточных навыков в пилотировании истребителей на высотах, близких к потолку самолета. При выполнении разворота они все больше и больше увеличивали крен. Скорость стала падать, самолеты провалились вниз и потеряли высоту. Машкин и Васильев отстали от своих ведущих, упустили из поля зрения противника и вернулись на базу.

Иначе действовали Баландин и Корниенко. Они снова начали сближение. Но на это ушло много времени. И все же в тот момент, когда немецкий разведчик заканчивал разворот, им удалось произвести атаку. К сожалению, она не дала результатов — огонь велся на большом расстоянии. Правда, все время дистанция сокращалась. Противник, видя это, маневрировал, чтобы не попасть под прицельный огонь. И все же после двух атак Николая Корниенко верхний стрелок "юнкерса" прекратил стрельбу — очевидно, был убит. Правый мотор задымил. Покончить с вражеским самолетом Корниенко не смог — у него иссякли боеприпасы.

Скорость разведчика из-за поврежденного мотора начала заметно падать. Баландин в этот момент имел небольшой запас высоты и сверху ринулся на врага. Вот цель поймана, нажаты сразу обе гашетки, и трассирующие линии снарядов и пуль вонзились в левый мотор и фюзеляж немецкого самолета. "Юнкере" конвульсивно вздрогнул и стал крениться набок. А через несколько секунд наступил финал: он перевернулся и, окутанный пламенем и дымом, на огромной скорости врезался в землю, подняв вокруг тучи снега, комья мерзлой земли и металлических обломков.

Баландин и Корниенко приземлились на своем аэродроме почти с пустыми бензобаками. Боевые друзья и товарищи тепло поздравили Владимира с его пятнадцатой победой в воздухе.

Через полчаса Баландину снова пришлось подняться в воздух. Его паре было приказано вылететь в район Вирбалис, Пилькаллен на патрулирование. При подходе к линии фронта Владимир Баландин и его ведомый Викентий Машкин на высоте 3500 метров встретились с десятью ФВ-190. Ведущий принял решение вступить в бой со стервятниками. Неравная схватка проходила на горизонтальном и вертикальном маневрах. Машкин не терял из виду своего командира. Искусно маневрируя, советские летчики отбивали атаки наседавшего врага. Баландину удалось сбить 2 "фоккера", Один уничтожил Машкин, но и его подбили, он вынужден был выйти из боя.

Небо густо опоясали огненные пунктиры пушечных и пулеметных трасс. Справа и слева, спереди и сзади рвались зенитные снаряды. Все клекотало, кипело, гремело. Казалось, нигде нет живого места. Владимир приготовился к очередной атаке. И тут вражеская огненная очередь настигла его самолет. Он загорела. Гореть в воздухе — нет хуже для летчика. Самолет начинен легковоспламеняющимися жидкостями и материалами. Горят бензин, масло, части конструкции, кажется, гори сам воздух. Подчас огонь удается потушить, выполнив серию различных эволюции. Резкими разворотами, скольжением, пикированием Баландин пытался сбить пламя. Сделать это не удалось. Больше того, самолет начал плохо слушаться рулей управления. Чтобы спастись, надо было выброситься с парашютом.

Машина неудержимо теряла высоту, быстро приближалась к земле. Вот до нее осталось уже метров 250. На этой высоте парашют еще успеет раскрыться и наполниться. Медлить нельзя. Володя покинул горящий истребитель. Но показания высотомера сказались ошибочными. Под самолетом была большая возвышенность, а прибор показывал высоту относительно местности вылета, то есть своего аэродрома. Поэтому парашют хоть и раскрылся, но наполниться воздухом не успел из-за слишком малой высоты.

Приземление произошло с большой вертикальной скоростью. От сильного удара о землю Баландин, не приходя в сознание, через 2 часа скончался.

Это печальное известие ошеломило нас. Не было слов для выражения горя. Все понуро молчали, у многих на глазах навертывались слезы. На ужин никому идти не хотелось.

В комнату, мягко ступая меховыми унтами, вошел командир 3-й эскадрильи Василий Серегин. На этот раз он даже ни с кем не поздоровался. Тяжело опустился на стул и долго молча и неподвижно сидел, словно окаменевший. Потом глубоко вздохнул и прошептал, ни к кому не обращаясь:

— А ведь всего-то человек двадцать два года на свете прожил, да и из тех почти три года на войне. Год назад свадьбу справил, а дочки своей не пришлось увидеть. Как все это переживет его Клава?..

Серегин умолк от подступившего к горлу комка.

На следующий день нашего боевого товарища и друга привезли на аэродром. Володя и в гробу был таким же представительным, красивым, как и при жизни. Казалось, он вот-вот поднимется и привычной походкой направится к самолету. Мы не верили, не хотели верить в его смерть. Но мертвые не оживают, так же как и подвиги героев не умирают.

1 января 1945 года мы со всеми воинскими почестями похоронили Владимира Баландина в литовском городе Мариамполь (ныне Капсукас).

За мужество и героизм, проявленные в боях за Родину, Указом Президиума Верховного Совета СССР верному сыну ленинской партии старшему лейтенанту Владимиру Александровичу Баландину было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

На кенигсбергском направлении

Войска 3-го Белорусского фронта развивали наступление против восточнопрусской группировки врага. Хотя гитлеровцы в ходе войны и понесли большие потери в авиации, в Восточной Пруссии они располагали еще довольно крупными воздушными силами. Нам пришлось сражаться с отборными эскадрами, вооруженными самолетами самых последних модификаций.

В первых числах января 1945 года я стал командиром 1-й эскадрильи вместо Владимира Запаскина, которого назначили штурманом полка. Мне тогда шел 24-й год. Боевой опыт у меня был, а вот жизненного — маловато. Но командование полка, товарищи всемерно помогали мне.

К нам на пополнение прибыла группа необстрелянных летчиков: Николай Калинцев, Матвей Широков, Василий Жовтый, Алексей Свечкарь. Их требовалось в короткий срок ввести в строй. Большую помощь мне в этом оказали адъютант эскадрильи старший лейтенант Михаил Никитович Чехунов, мой земляк и однофамилец капитан Николай Яковлевич Пинчук, заместитель командира полка майор Семен Алексеевич Сибирин.

В свободное от полетов время эскадрилья занималась боевой подготовкой. И не только новички учились. Весь личный состав привлекался к занятиям. Особое внимание уделялось изучению местности. Она была нам совершенно незнакома и имела свои особенности. Многочисленные, похожие друг на друга хутора, небольшие селения с одинаковыми черепичными крышами и островерхими кирхами, переплетение шоссейных и железных дорог, множество озер, лесных угодий — все это затрудняло ориентировку и поиск нужных целей. Поэтому после изучения карты мы старались на память вычерчивать схемы района полетов и наиболее характерные ориентир. Работа зря не пропала. Правда, поначалу кое-кто пытался возражать, зачем, мол, нам эта топография, ее положено изучать в училище, а тут воевать нужно. Таким, конечно, разъясняли ошибочность их суждений. Впоследствии все убедились в пользе такой учебы, приобретенные навыки очень пригодились в боях.

Большая роль в Восточно-Прусской операции отводилась нашей авиации. Массированными бомбовыми и штурмовыми налетами на укрепления, войска и технику, особенно танки врага, она должна была обеспечить прорыв немецкой обороны и способствовать закреплению успехов.

Однако в первый день насаждения 3-го Белорусского фронта — 13 января погода резко ухудшилась. Район боевых действий затянуло сплошной облачностью. Шел мокрый снег. Видимость не превышала 500 метров. Такие метеоусловия не позволили применить авиацию, и наземные войска штурмовали вражеские укрепления без поддержки с воздуха.

В последующем погода улучшилась. Наши бомбардировщики и штурмовики под прикрытием истребителей большими группами вылетали на задания. Стремясь сдержать наступление, немецкая авиация по 20, 40 и более самолетов начала наносить удары по боевым порядкам наших войск.

16 января десятка "ястребков" под командованием майора Сибирина вылетела на прикрытие войск в район Пилькаллена. На пути встретили 20 ФВ-190 в сопровождении четверки Ме-109. Сибирин приказал Захарову и Агурееву уйти вверх и связать боем "мессеры", а остальным наброситься на "фоккеры". После первой атаки Сибирин и его ведомый Свечкарь сбили по одному "фокке-вулъфу". Беспорядочно побросав бомбы, немецкие самолеты на бреющем полете ушли на запад. В завязавшемся бою с вражескими истребителями Федору Агурееву удалосъ сбить один "мессер". Мы не преследовали противника, так как в этот район могли нагрянуть другие фашистские самолеты и нанести удары по советским войскам. Поэтому наша группа продолжала выполнять задачу на прикрытие.

В этот день летчики 1-й эскадрильи сделали 3 вылета, в одном из них прикрывали пикировщики в районе Гумбиннена. Над целью наших бомбардировщиков пыталась атаковать четверка "фокке-вульфов". Но маневр врага мы вовремя разгадали, и он был вынужден отказаться от атаки.

А. Е. Голубов к тому времени уже был заместителем командира дивизии. Он с радиостанцией находился в гуще наступающих войск, наводил истребителей на самолеты врага. 19 января по его команде на боевое задание вылетела шестерка Яков. В воздухе нам была поставлена задача: прикрыть наступающие войска севернее Инстербурга и в районе Гросс-Скайсгиррена. При подходе к указанному району мы услышали в шлемофонах голос "Бати":

— Птахи, птахи, "фоккеры" бомбят! Бомбят "фоккеры"!

Ниже себя, приблизительно на высоте 400 метров, вижу более 30 немецких ФВ-190. А выше, как сторожевые псы, рыщут 4 "мессера". Как и несколько дней назад, пара Агуреева остается наверху, а мы с четверкой врезаемся в строй "фоккеров". С первого захода я сбил один самолет. Ухожу с Калюжным вверх. Там Агуреев с Калинцевым ведут бой с "мессерами". Не теряя времени, перевожу "ястребок" в пикирование — и очередная жертва в прицеле. Огненная очередь. Второй фашистский самолет врезается в лес.

— За Володю Баландина! — цежу сквозь зубы.

В пылу боя Алексей Свечкарь оторвался от своего ведущего. Майор Сибирии, который теперь командовал полком, остался один. Сзади чуть не подловил его немецкий истребитель. Фашист успел дать очередь, но она прошла в нескольких метрах от командирского самолета. На выручку майору поспешил мой ведомый Калюжный. Он открыл заградительный огонь. Гитлеровец отвернул. Сам Алексей Свечкарь едва уцелел. Его ошибка могла стоить дорого. В эскадрилье после этого говорили:

— Как же ты, Свечкарь, так опростоволосился? Спасибо скажи, что ребята выручили. Будешь знать, как отрываться от командира…

Алексею здорово влетело. Виновник понял свою ошибку и впоследствии не повторял ее.

У летчиков полка, видимо, до сих пор живы воспоминания об одном из зимних дней 1945 года. Восьмерка Яков нашей эскадрильи над аэродромом Хейлигенбейль встретилась с 40 немецкими ФВ-190. Из-под облаков на высоте 800-1000 метров мы смело налетели на фашистских стервятников. Атака была настолько дерзкой и неожиданной, что немцы на первых минутах опешили. Правда, вскоре пришли в себя и увидели, что перед ними всего только 8 советских "ястребков". Над логовом врага завязался неравный бой на малых высотах.

В первой атаке младший лейтенант Машкин на крутом вираже короткой очередью сбил "фоккер", который упал на свой аэродром и взорвался. Викентий: увидел, что его ведущий — заместитель командира эскадрильи капитан Захаров, — преследуя пару ФВ-190, атакован истребителем противника. Выручая командира, Машкин развернул свой "ястребок" и открыл огонь по врагу. Трасса снарядов прошла впереди и немного ниже. Тогда Викентий приподнял нос самолета, и трасса оказалась на уровне вражеской машины. Фашистский самолет перевернулся, как споткнувшийся о препятствие горячий конь, и рухнул в свинцовые воды залива Фришес-Хафф.

Младший лейтенант Викентий Машкин оглянулся и, увидев, как слева сверху на него пикируют два "фоккера", резко развернулся им навстречу. Но вражеские истребители проскочили мимо. Викентий услышал сильный стук и почувствовал, что его машину тряхнуло. "Видимо, стреляют сзади", — подумал он и сильнее потянул восходящей левой спиралью к облакам. Самолет казался каким-то неуклюжим, отяжелевшим. Метнув взгляд на крыло, Машкин увидел, что у "ястребка" вывалилась левая

"нога".

А "фоккеры" настойчиво продолжали лезть в хвост, чтобы покончить с советским летчиком. Викентий же все круче шел ввысь к спасительным облакам, в которых можно было скрыться от преследователей. В мозгу пульсировала мысль: "Успею ли?" Вдруг сразу пропали и небо, и земля. Машкин косой полупетлей влетел в облака и потерял пространственное положение.

Через несколько секунд его самолет в перевернутом штопоре вывалился из облаков и неудержимо понесся к земле. В таких случаях матушка-земля становится для летчика злой, ненавистной мачехой, готовящейся принять своего сына в смертельные объятия. "Неужели конец, и сейчас будет поставлена последняя неотвратимая точка?" Викентий напрягся, собрал в кулак всю свою волю. Над самыми верхушками деревьев неимоверным усилием ему все же удалось вывести самолет в горизонтальный полет. Он облегченно вздохнул и вытер пот со лба. Однако левая "нога" никак не хотела убираться, и Машкину пришлось возвратиться на свой аэродром на бреющем полете.

Зарулив на стоянку, младший лейтенант выпрыгнул из самолета и сразу доложил командиру полка о том, что над Хейлигенбейлем идет схватка с 40 фашистскими пиратами. Майор Сибирин распорядился поднять в воздух на помощь своим гвардейцам четверку истребителей во главе с капитаном Барахтаевым.

— Дайте мне другую машину, дайте исправный самолет, я должен быть там, где сражаются мои товарищи! — настойчиво просил Машкин.

— Пока с тебя хватит, — успокаивал его командир.

Кажется, впервые за войну Викентий не очень-то радовался своей победе. Он досадовал на то, что из-за повреждения в самолете был вынужден выйти из боя и оставить своих друзей. Такова уж фронтовая дружба — один за всех и все за одного.

Минут через 10–15 вся наша группа после отчаянной схватки с врагом возвратилась на свой аэродром. В этом неравном бою мы сумели сбить 6 фашистских самолетов. По одному стервятнику было записано на лицевой счет летчиков Захарова, Агалакова, Лукьянченко и мой. Однако героем дня оставался Викентий Машкии, который смело расправился с двумя вражескими истребителями, в сложной ситуации ушел от преследования и сумел спасти свою жизнь и сохранить самолет.

Перед сном Викентий уже в хорошем настроении подошел ко мне и спросил:

— А что будет завтра, командир?

— Как что? — не понял я.

Машкин загадочно улыбнулся и тихо запел:

Ведь завтра снова будет бой,

Уж так назначено судьбой…

Мы пожали друг другу руки и пошли спать.

Особое задание

В Прибалтике та зима выдалась мягкая. Частенько погода портилась, делалась ограниченно летной или вовсе непригодной к полетам. В эти часы летчики предавались воспоминаниям, писали письма домой, женам, невестам, сражались в шахматы, забивали "козла".

В один из таких февральских дней скучающие ребята собрались у меня в комнате. Матвей Барахтаев принялся готовить чай. Он без чая не мог прожить и дня. Заваривал его очень круто и выпивал кряду с десяток стаканов.

— Послушай, друг, — спросил его Мириан Абрамишвили, — куда такая прорва чая в тебя лезет?

— Э-э-э, милый человек, чаю не попьешь — откуда сила будет? — улыбаясь, ответил Матвей.

Сегодня, в скверную погоду, чай был очень кстати. Поэтому никто против него не возражал. Барахтаев поставил на плиту чайник, который возил с собою повсюду, уселся на табуретку и начал рассказывать очередную историю, которых знал уйму.

— Это случилось в нашей деревне. Отправились однажды трое на охоту. Вдруг у них перед носом появился большущий медведь-шатун и скрылся под вывороченным пнем. Яма была глубокая. Что делать? Один охотник предложил: "Давайте я полезу. Если будет мне туго, начну дрыгать ногами. Тогда тащите меня назад. Но предупреждаю — шкура моя, а мясо поделим на троих". С ним согласились…

Летчики-новички слушали Матвея Барахтаева с большим интересом, а тот вполне серьезно продолжал:

— Так вот, влез он в убежище к медведю и вскоре задрыгал ногами. Друзья поднатужились и вытащили его. Смотрят, а головы-то нет. Один говорит: "Слава аллаху, сам-то цел. Но где же его голова?" Другой охотник засомневался: "А может, ее и не было? Давайте спросим у жены". Пошли к жене несчастливого и спрашивают, была ли у ее мужа голова. А та отвечает; "Не знаю, но шапку он покупал каждый год".

В комнате поднялся сильный хохот. А Барахтаев, хитро улыбнувшись, начал разливать крепкий, душистый чай. В это время в комнату вошел майор К. Ф. Федоров.

— А у вас весело, — проговорил замполит, присаживаясь к столу.

Ему налили стакан чаю, но он отодвинул его в сторону.

— Из штаба дивизии, — сказал майор, — сообщили, что на одном из аэродромов Земландского полуострова приземлились транспортные самолеты Ю-52 для эвакуации в тыл нацистских ценностей. Этого допустить нельзя. Командование приняло решение немедленно выслать туда четверку истребителей и во что бы то ни стало расстрелять вражеские "юнкерсы" на земле, не дав им подняться в воздух.

Замполит немного помолчал, внимательно вглядываясь в наши лица, а затем продолжал:

— Задание — особо важное. Командир полка приказал вылететь Пинчуку в паре с Калюжным и Корниенко с Васильевым. Вылет через

десять минут. О выполнении задания доложить лично командиру полка.

Мы встали и переглянулись. Задание нас не тревожило, бывали и посложнее. Беспокоила погода. Нижний край тяжелых, хмурых облаков опускался над землей на 150–200 метров. И конечно, лететь над головами немцев в такую погоду небезопасно. А кому хочется нелепо погибнуть, если долгожданный конец войны так близок. Но приказ есть приказ. Над ним некогда раздумывать, его надо выполнять, причем быстро, точно, безоговорочно.

Замполит разложил на столе карту полуострова и показал нужный аэродром, кое-какие ориентиры. Мы уточнили маршрут полета, боевой порядок, сверили часы и разошлись по машинам. Я с Алексеем Калюжным взлетели первыми. Вслед за нами в воздух поднялись Николай Корниенко и Григорий Васильев. Они летели позади в правом пеленге. Подниматься на большую высоту было бесполезно, оттуда ничего нельзя увидеть, поэтому мы шли под самой нижней кромкой облаков.

— Отличные мишени для фашистских зениток, — услышал я в шлемофоне недовольный голос Калюжного.

— Прекрати бурчать, Леха, держись поближе и внимательно смотри за воздухом!

— Слушаюсь, командир! Это просто погода на психику действует, виновато ответил ведомый.

— Психику отбрось, твои эмоции сейчас никому не нужны, — как можно строже сказал я. — А погода для такого дела самая подходящая. Вряд ли фашисты ждут нас в гости…

Указанный нам немецкий аэродром находился километрах в тридцати за линией фронта. "Там, конечно, в полной готовности средства противовоздушной обороны. Значит, успех дела во внезапности налета", — думалось мне.

С небольшой высоты мы хорошо видели отступавших немцев, разбитую технику на дорогах, пожары. Фашистские вояки отступали растянутыми колоннами и разрозненными группами, медленно двигались на автофургонах, мотоциклах. Увидев наши краснозвездные Яки, гитлеровцы падали в дорожные кюветы, приседали, втягивая головы в плечи и закрывая лица руками. При всем желании мы не могли их тронуть, хотя и чесались руки. У нас было особое задание и все свое внимание требовалось сосредоточить на его успешном выполнении.

Вражеский аэродром мы отыскали не сразу. Пришлось покружить в воздухе. А нетерпение все больше овладевало нами. Ведь немцы могли так замаскировать свой аэродром, что его на большой скорости и не заметишь, могли оборудовать вблизи ложный. Бортовой боекомплект же не бесконечен, он строго ограничен. Выпустишь его по ложным мишеням — и останешься в дураках.

Но вот наконец я увидел бетонированную взлетно-посадочную полосу, в конце которой стояли 4 транспортных "юнкерса". Около них пристроились автоцистерны — видимо, немецкие техники дозаправляли самолеты. Нашего появления в такую погоду они не ожидали. Подаю команду, и мы пара за парой идем в атаку по хорошо видимым целям. Запылала автоцистерна с бензином, огонь перекинулся на самолет. От машин в разные стороны побежали немцы. После первой атаки опомнилась и открыла огонь малокалиберная зенитная артиллерия. Мы ушли от аэродрома, сделали большой круг и через несколько минут с высоты 50-100 метров произвели повторный заход по стоявшим самолетам. С малой высоты и по таким большим целям стрельба особой сложности не представляет. Наши пулеметно-пушечные очереди оказались меткими. Дело было сделано, и после второй атаки мы ушли в сторону залива Фришес-Хафф. Затем развернулись и полетели вдоль береговой черты.

Наш аэродром от залива находился в полутора десятках километров. Но что такое? Береговая черта вдруг стала уходить на север. "Чертовщина какая-то. Неужели заблудились?" — подумал я. Об этом, видимо, думали и мои товарищи, но молчали, только плотней прижались к моему самолету. По времени мы должны уже быть над своим аэродромом, а его все не видно. Впереди показалась какая-то река.

— Так можно залететь к черту на кулички, — проворчал Калюжный.

Я ничего не ответил, достал планшет с картой и тут же облегченно вздохнул. Так и есть — проскочили свой аэродром. Разворачиваемся на обратный курс и через несколько минут — долгожданный дом с теплом и армейским уютом, с друзьями и оставшимся недопитым чаем.

— Я знал и верил, что и в таких сложных метеорологических условиях гвардейцы с заданием справятся. Передай ребятам мою благодарность, удовлетворенно сказал командир полка после моего доклада.

Он приказал телефонисту вызвать штаб дивизии, чтобы обрадовать генерала.

Мне с товарищами не раз приходилось вылетать на задания в подобных условиях. Помню, однажды потопили 3 быстроходных катера. Гонялись за ними почти в тумане, но приказ выполнили.