Вставай, страна огромная!.

Вставай, страна огромная!.

22 июня 1941 года я был начальником караула. Произвел очередную смену часовых. По дороге встретилась пожилая женщина, вся в слезах.

— Что случилось, мамаша? — спросил я. Она вытерла слезы и тихо проговорила:

— Сынок, война началась… По радио сейчас передавали…

Вскоре в училище объявили боевую тревогу. Личный состав начал рассредоточивать самолеты и готовить укрытия. Тогда я услышал по радио повторную передачу сообщения о бандитском нападении фашистской Германии на нашу страну.

Всю ночь не мог уснуть. В ушах стояли слова: "Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!" Не спали и мои товарищи. Мы тихо переговаривались, решив завтра же пойти к командиру эскадрильи и попроситься на фронт. Но командир нас и слушать не захотел.

— Ваше дело изучать технику, овладевать мастерством пилотажа. Врага бить успеете, и на вашу долю достанется, а неучи на войне никому не нужны, сказал он.

В памяти осталось 3 июля 1941 года. Мы работали на своих самолетах. Вдруг из динамика аэродромной радиостанции донеслись позывные московского радио и диктор объявил, что через несколько минут перед микрофоном выступит И. В. Сталин. Все сбежались к радиостанции. Из выступления руководителя Советского государства мы узнали правду о войне. Враг хитер, силен и коварен. Он рвется к сердцу страны — Москве. Для разгрома противника и спасения Родины нужно драться до последней капли крови, отстаивать каждую пядь своей земли, проявлять отвагу, храбрость.

После этого на аэродроме состоялся митинг, на котором личный состав поклялся беспощадно бить врага.

Учебную программу стали понемногу уплотнять. За короткое время мы освоили самолет И-15 бис, затем более скоростной истребитель И-16. Только с этим справились, как пришлось в третий раз переучиваться на новейший в то время истребитель Як-1.

Все без устали днями и ночами возились у своих машин. Армавир был в глубоком тылу, поэтому войну пока мы не видели, а только чувствовали. Она сказывалась во всем. Люди стали подтянуты и строги. По городу патрулировали вооруженные военные, многие учреждения и предприятия стали охраняться. Заметно убавилось мужское население. Город наводнили беженцы — женщины, дети, старики. С фронта прибывали эшелоны с ранеными.

В мае 1942 года я, получив звание сержанта, расстался с Армавирским авиаучилищем, со своими добрыми наставниками — майором Л. Богдановым, лейтенантами А. Дубосарским и А. Фурса, старшим лейтенантом Константином Васильевичем Луговцевым, ныне генерал- майором в отставке, с которым и по сегодняшний день поддерживаю связь.

— Теперь, Пинчук, ты обрел свои крылья. Чистого неба тебе и успехов в ратных делах! Уверен, сумеешь показать, на что способен. Не забывай, чему мы тебя учили, — сказал на прощание командир отряда старший лейтенант В. В. Гавриш.

Под звуки широко известной в то время песни "Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой…" поезд увозил меня с товарищами в Поволжье, в Багай-Барановку, в запасный авиаполк. А вскоре сюда прибыл с фронта 32-й истребительный авиаполк, которым командовал майор Колбосовский. У него на гимнастерке сияли два ордена Красного Знамени за Хасан и Халхин-Гол, значок депутата Верховного Совета СССР. Это был заслуженный авиатор. Мы с сержантом Евгением Голиковым решили попроситься в его полк. Колбосовский придирчиво оглядел нас с ног до головы, внимательно выслушал и строго сказал: "Таких птенцов не возьму. На войне убивают, а вам еще жить да жить надо".

Так ни с чем мы и ушли.

— Не унывай, Коля, смелость города берет! — весело сказал Женя. Думаю, что мы еще уговорим майора. Он же депутат Верховного Совета, вот на этот клавиш и нажмем.

Но и во второй раз мы получили отказ. И только после третьей попытки майор наконец дал согласие.

— Ваше счастье, что можете летать на Яках, которыми вооружается полк, улыбнулся он и приказал зачислить нас в 1-го авиаэскадрилью.

Командир эскадрильи лейтенант Николай Шаранда, несмотря на молодость, уже имел боевой опыт. У него на груди сверкали награды. "Такой молодой, а уже с орденами", — с затаенной завистью подумал я, а Шаранда, словно отгадав мои мысли, весело сказал:

— Не горюйте, и до вас очередь дойдет, и вас невесты с орденами увидят…

Начались тренировочные полеты на самолетах Як-1. Меня назначили ведомым к командиру звена лейтенанту А. Бухтаревичу, опытному летчику, доброй души человеку. Он учил меня тактике боевых действий, ведению воздушного боя с бомбардировщиками и истребителями врага. Все это для необстрелянного летчика было большой наукой.

После выполнения программы полетов на новых машинах комиссия проверила выучку летного состава и вынесла заключение, что полк готов к ведению боевых действий.

В августе 1942 года мы вошли в состав 1-й воздушной армии и перебазировались на прифронтовой аэродром Ватулино, неподалеку от Можайска. Отсюда мы стали наносить удары по врагу.

Как-то наша восьмерка вылетела в заданный район. Ведущим группы был штурман полка майор А. С. Романенко. Неожиданно в районе прикрытия наземных войск мы встретили большую группу фашистских бомбардировщиков и истребителей Ме-109, или, как мы их называли, "мессеров" (самолеты немецкого конструктора Мессершмитта).

Хотя я рвался в бой, однако, когда впервые встретился с немцами, признаться, немного оробел. Не то, чтобы струсил, а как-то растерялся. На мгновение меня охватило сомнение, сумею ли дать отпор, если фашистский летчик зайдет в хвост или нырнет под меня или моего ведущего, которого я, ведомый, должен всячески оберегать. А как поведет себя самолет, будет ли послушен моей воле?

И вот завязался бой. Я уж и не помню, как все началось. На огромной скорости носились самолеты. Они то круто взмывали вверх, то отваливали в сторону или ныряли вниз. Попробуй тут поймай в прицел противника, когда не разберешь, где свой, а где чужой. Не знаю, как произошло, но майор Романенко сумел сбить два вражеских самолета, а мой ведущий, лейтенант Бухтаревич, один. Но и его машина была повреждена.

После боя мы не смогли собраться все вместе и возвращались на аэродром попарно. В пути мне пришлось несколько раз пушечнопулеметным огнем отбивать атаки "мессершмиттов", которые пытались добить Бухтаревича. Но, к счастью, это им не удалось.

Это был мой первый воздушный бой. Я его помню весьма смутно. Честно говоря, вначале я даже не видел вражеских самолетов, а о том, что идет бой, догадался по воздушной карусели, которая длилась около десяти минут. Все мое внимание и все мысли были направлены на то, чтобы не отстать от своего ведущего, не потерять его из виду. Самолеты противника я увидел лишь тогда, когда они начали атаки на поврежденный истребитель моего командира.

Настроение у меня было неважное. В разгоряченной голове сумбурно всплывали отдельные моменты боя. Видимо, я действовал не так, как требовалось. Правда, огнем я отсек вражеские самолеты от своего ведущего, но это не в счет, "ястребок"-то его немцы все же подбили…

Я докуривал папиросу, когда ко мне подошел командир звена. Сейчас, думаю, спросит, почему допустил, чтобы фашист влепил очередь в его самолет. Чувствуя себя виноватым, я молчал, ковыряя носком сапога мягкую землю. Но, вопреки ожиданию, не услышал от Бухтаревича ни слова упрека. Он крепко пожал мне руку и сказал:

— Для первого боя неплохо, Николай… А за то, что помог мне уйти от фашистов, спасибо, друг! Если бы не ты, они меня доконали бы…

Потом Бухтаревич доложил результаты командиру 201-й дивизии полковнику Анатолию Павловичу Жукову, и тот перед строем летного состава объявил мне благодарность за умелые действия в первом бою. Этого я не ожидал. Мы знали, что получить благодарность от комдива было не так-то просто. Смелый, первоклассный летчик, он в совершенстве владел самолетом, блестяще выполнял фигуры высшего пилотажа и ценил летное мастерство других, но на похвалу был скуп. Впоследствии А. П. Жуков стал генералом и возглавил Высшую офицерскую школу воздушного боя Военно-Воздушных Сил, откуда прибывали на фронт летчики отличной выучки.

В промежутках между боевыми вылетами на аэродроме установили постоянное дежурство. Летчики сидели в кабинах своих машин в полной готовности к немедленным действиям.

Однажды во время моего дежурства с командного пункта в небо взвилась зеленая ракета — сигнал срочного вылета. Я тут же запустил мотор и, экономя секунды, не вырулил на полосу, а взлетел со стоянки самолета. От сильной струи воздуха в разные стороны разлетелись чехлы, стремянка, инструмент. Увидев это, как потом мне рассказали, инженер укоризненно покачал головой:

— Эх, молодежь зеленая! Будто он на телегу сел, а не в самолет…

На следующий день, выруливая на старт, я по неосторожности вскочил правым колесом в плохо засыпанную воронку от бомбы и повредил щиток стойки шасси. Инженер обо всем этом доложил командиру полка, и мне порядком досталось за "мальчишество".

Во второй половине сентября 1942 года наш полк перебазировался с ржевского направления на белевское, где наземные войска вели упорные бои с врагом. Нашим очередным пристанищем стал аэродром Болота,

недалеко от Белева.

Утром 22 сентября командир эскадрильи старший лейтенант Шаранда, командир звена лейтенант Бухтаревич и я вылетели на прикрытие переднего края наших войск. На высоте 3000 метров летели клином — ведущий впереди, а мы с Бухтаревичем по бокам и немного сзади. Через некоторое время выше нас метров на 500 внезапно появилась шестерка вражеских истребителей.

Преимущество было явно на стороне немцев — они летели выше и их было вдвое больше. Нам следовало уклониться от боя, так как горючего оставалось мало, но Шаранда решил ударить по врагу. Фашисты, вероятно, думали одним махом покончить с тремя краснозвездными "ястребками". Они, словно коршуны, накинулись парами с разных сторон, стараясь зайти нам в хвост. Мы то становились в вираж, то входили в пике, то свечой взмывали ввысь, не теряя друг друга из виду. Маневрируя, успевали увертываться от пушечно-пулеметного огня и, в свою очередь, смело шли в ответную атаку. Бухтаревичу удалось на выходе из пикирования достать длинной очередью один "мессершмитт". Он задымил и со снижением вышел из боя. За ним, прикрывая подбитый самолет, последовал его напарник. Оставшаяся четверка продолжала вести бой.

Нам стало немного легче, силы почти уравнялись. На вираже Бухтаревич зашел в хвост очередному фашисту, но прицельный огонь открыть не успел. Пришлось резким маневром уходить — сзади наседал другой вражеский самолет.

В бешеной погоне и взаимных атаках прошло более десяти минут. Наконец гитлеровцы пара за парой перешли в пикирование и на бреющем полете ушли на свою территорию.

Мы их преследовать не стали. Наши истребители тогда имели запас горючего на 50–55 минут лету, а в воздушном бою, когда мотор работает на полную мощность, и того меньше. Я то и дело поглядывал на бензиномер, стрелка которого неумолимо приближалась к нулю. И вот мотор чихнул, винт замер.

Раздумывать некогда. Чтобы не потерять скорость, отдаю ручку управления от себя и ухожу вниз. Маневрируя, выбираю площадку для посадки. А земля все ближе и ближе. На малой высоте выпускаю шасси и щитки 2, хотя это и опасно при посадке в поле. Самолет, подскакивая, бежит по стерне и останавливается на краю глубокого рва. Шаранда и Бухтаревич благополучно вернулись на аэродром, а я оказался километрах в пятнадцати от него без капли горючего.

По привычке сразу же внимательно вглядываюсь в небо. Увидел девятку бомбардировщиков "Хейнкель-111", которые под прикрытием истребителей шли в направлении нашего аэродрома. Меня охватила страшная злоба. Но что я мог сделать? Вскоре послышались отдаленные глухие взрывы.

Через полтора часа меня отыскали, привезли две бочки бензина, техник с механиком осмотрели самолет, заправили его, и вскоре я был на своем аэродроме, где увидел последствия фашистской бомбардировки. Наш полк и два соседних понесли немалые потери от вражеского налета. Пострадали и материальная часть, и личный состав.

Во второй половине дня командир дивизии собрал летчиков трех полков и поставил задачу: оставшимися в наличии исправными самолетами прикрыть наши войска в районе Белева. Восьмерка истребителей поднялась в воздух. Моим ведущим оказался летчик из соседнего полка на самолете ЛаГГ-3. Как по расписанию, через 15–20 минут над нами появилось двенадцать "мессершмиттов". Используя численный перевес и преимущество высоты, они набросились на нас сверху. Атаки следовали одна за другой. Это был трудный бой. Видимо, все же сказалась наша неслетанность. В результате нескольких вражеских атак 2 советских самолета были сбиты. Меня охватила ярость. "Как же так, подумалось, — в своем небе, над своей землей, мы должны погибать. Нет, этому не бывать!" Стараюсь не отстать от своего ведущего. Вижу, как в хвост ему заходит пара "мессершмиттов". Увеличиваю крен и ловлю в перекрестие прицела силуэт одного из них. Для большей надежности нажимаю сразу на обе гашетки и даю длинные очереди из пушки и двух пулеметов. "Мессер" неуклюже перевернулся и, загоревшись, пошел к земле. От удачи я даже закричал:

— Есть!.. Сбил!..

Это был первый сбитый мною фашистский самолет. От нахлынувших чувств во мне все ликовало. Но в бою некогда предаваться эмоциям, надо смотреть в оба. И в этом я тотчас же убедился: ощутил сильный удар по своему "ястребку". В кабине потемнело, пары воды и масла закрыли разбитые приборы, резко ослабла тяга мотора. Я вышел из боя, осмотрелся и стал подыскивать место для посадки. Наконец увидел поле с копнами сжатой ржи. Открыл фонарь кабины и почти одновременно в 3–5 метрах от земли выпустил шасси и щитки. Я удачно приземлился.

В поле работали женщины. Они подбежали, помогли мне вылезть из кабины и быстренько замаскировали самолет снопами. Только теперь я почувствовал, что ранен. Снаряд, угодивший в кабину, осколками изрешетил левую руку и бедро, обмундирование пропиталось кровью.

К концу дня на автомашине меня доставили на аэродром, а затем в полевой госпиталь, который находился неподалеку.

Хотя за сбитый фашистский самолет и пришлось поплатиться своей кровью, я понял, что даже при численном превосходстве немцев в воздухе их можно бить. И обязательно нужно это делать! Следует только быть внимательнее, собраннее, стараться перехитрить врага в маневре и атаке. Воздушный бой, как и наземный, — это не столько соперничество техники, сколько состязание умов.

Позднее я узнал, что из нашей группы с задания вернулись три летчика и я четвертый — раненый. На этом участке фронта у немцев действовала отборная воздушная эскадра "Мельдерс", укомплектованная летчиками-асами. Впоследствии нам не раз приходилось встречаться с фашистскими воздушными пиратами из "Мельдерса" и мы научились разгадывать их коварную тактику.

В начале октября наш полк возвратился на Ватулинский аэродром для пополнения самолетами и личным составом. В лазарете при батальоне аэродромного обслуживания меня подлечили, и я снова приступил к выполнению боевых заданий. Фронтовая жизнь входила в прежнюю колею.