Исцелители «яков»
Исцелители «яков»
Как-то мне довелось услышать — темпераментный моторист Иванов «просвещает» новичка:
— Александр Рой?.. Ты еще спрашиваешь? Это все равно, как если бы одессит не знал Одесского театра! А ты пытаешь про Роя! Он на всем флоте известен… Да ты посмотри, как он работает! Это же наш «авиационный» доктор!
Впрочем, понятие «доктор» для авиационного инженера звучит, пожалуй, слишком мирно. А ведь Александра Степановича помнят многие совсем в ином качестве: как решительного, волевого командира.
Тогда под Николаевым прямо к аэродрому прорвались немецкие танки. Из старших начальников на этом участке оказался один Рой. И он не растерялся. Команды выкрикивал так, словно всю жизнь отдавал боевые приказы:
— Техники ко мне! Занять оборону! Гранат, гранат побольше! — и первым кинулся навстречу грохочущим машинам с черными крестами.
На бегу обернулся к группе летчиков, бросившихся было вместе со всеми:
— Петренко! К самолетам! Все машины поднять в воздух. Мы их задержим…
У обочины поля уже шел бой. Лопались гранаты, визжали осколки, гулко ухали пушки танков.
Завертелась на месте с перебитой гусеницей одна машина. Зачадила другая.
Капитан Рой бил из автомата по десантникам на броне и все время с тревогой оглядывался на летное поле.
Там, с ревом прорываясь сквозь смерч огня и дыма, уходили в небо самолеты.
Инженеру обожгло плечо, но он почти не почувствовал боли — настолько напряжены были нервы.
— Ушли, все ушли! — тронул его за рукав техник.
— Кто ушел?! — с тревогой спросил капитан.
— Самолеты наши… Поднялись!.. — на черном от копоти лице техника затеплилась улыбка.
Рой оглянулся. Аэродром был пуст.
— Отходить!.. Немедленно отходить!
Короткими перебежками техники и мотористы, отбиваясь от наседающего со всех сторон противника, отступали к лесу.
Гитлеровцы, видя, что замысел их не удался и самолеты ушли, как говорится, из-под их носа, вымещали злобу на арьергарде бесстрашного капитана. Над землей бушевал хаос огня. Танки били прямой наводкой. Фашистские автоматчики не жалели патронов.
Но вот и спасательная лесная чаща. На опушке остановились. Рой оглядел измученных бойцов.
— А что, орлы! И технари не по зубам немецким танкам оказались!
На лицах людей стали появляться улыбки:
— Мы-то ничего… главное самолеты поднялись!
— А с этими гадами еще поквитаемся!..
Капитан, нахмурясь, посчитал людей:
— А теперь — в путь. Будем пробираться к своим.
— Как же аэродром? — тревожно спросил кто-то.
Ему не ответили. Рой поднял с земли автомат и зашагал в глубь леса. За ним, поддерживая раненых товарищей, двинулся весь небольшой отряд. А через сутки они снова были у своих.
Командир авиаполка обнял капитана Роя.
— Раньше вы нас в небо поднимали. Теперь на земле выручили. Спасибо!..
Рой кивнул на механиков. После страшного ночного перехода они буквально валились с ног.
— Поспать бы им, товарищ командир…
— А вы?
— Я вызову добровольцев. Ведь кому-то машины готовить к полету надо!..
Пошатываясь от усталости, он пошел к самолетной стоянке.
А скоро во фронтовой газете появилась заметка о героическом поступке капитана Роя и техников эскадрильи. Александр Степанович пришел к капитану Марченко:
— Ну зачем же так? — обиженно спросил он командира.
— О чем это вы? — не понял тот.
Рой протянул газету.
В ней упоминалось и о неравном бое с танками, а в конце статьи следовало:
«Командир эскадрильи капитан И. Т. Марченко так характеризовал работу А. С. Роя:
— Во всех наших успехах есть результаты самоотверженного труда техников, неутомимой работы инженера Роя. То, что наши летчики за короткий срок изучили конструкции нового истребителя, — во всем этом большая доля его труда. Легко сказать: „Отремонтировать к утру самолет, поврежденный в бою“. На деле — это творчество и упорный труд техников, их бессонные ночи. Самолеты у нас всегда готовы к бою.
6150 раз поднимались истребители в воздух, и столько же раз инженер Рой перед вылетом проверял машины, заботился о том, чтобы материальная часть в воздухе работала безотказно.
Техники звеньев Сикачев, Дюмин, Козловский работают в эскадрилье, обеспечивают бесперебойную боевую деятельность, — отличные люди. Такими их воспитал инженер…»
— Что же, все правильно. — Командир улыбнулся. — Разве не так?
— Неудобно как-то, — неуверенно развел руками инженер.
— А танки отбивать было «удобно»? Ничего, Александр Степанович, как-нибудь «переживете». А вообще — так держать!
— Есть так держать!
Вскоре в газете «Черноморский летчик» появилась и другая заметка — о старшине Кулакове:
«Когда бы ни потребовалось гвардии капитану Матвееву вылетать, его машина всегда готова к боевому вылету. Не считаясь со временем, часто пренебрегая отдыхом, механик самолета Кулаков работает столько, сколько потребуется, чтобы машина была в постоянной готовности.
Недавно потребовалось заменить на самолете оба карбюратора. Кулаков, не смыкая глаз, при свете фонаря проработал в капонире целую ночь. К утру сложная работа была закончена.
С начала Отечественной войны Кулаков обеспечил более 500 самолето-вылетов.
Участник обороны Севастополя, старшина Кулаков не даром носит на груди знак гвардейца. Высокое звание он оправдывает самоотверженным трудом…»
Мы гордились нашими инженерами, техниками, мотористами. Знали: в каждой нашей победе — равная доля их мужества и героического труда.
Что бы мы делали без них, наших дорогих «авиадокторов»! Без инженера полка гвардии инженер-майора Макеева. Без техников, которыми руководил инженер-капитан Климов. Бывало, не раз, и ночами работала эта группа, чтобы ввести в строй самолеты, получившие повреждения в бою. За десять — пятнадцать часов они выполняли работу, обычно требующую не менее пятидесяти — шестидесяти часов.
А однажды наши техники вытащили подбитый самолет буквально из-под самого носа у фашистов. Техники Куприн и Федоров скрытно подобрались к «яку» всего в трехстах метрах от немецких окопов. Притаились в ложбине. Куприн выслал вперед Федорова:
— Ползи к самолету, закрепи трос — и назад. Перетащим сюда, в низину. Давай!..
Взрывы заглушают голос: серия мин легла между механиками и самолетом.
— Цел? — С тревогой спрашивает Куприн Федорова, который оказался по ту сторону разрывов.
— Не задело, вроде, — невозмутимо отзывается тот.
— Я не о тебе — сам вижу, что не задело!.. «Як» цел?
— А шут его знает, Вроде бы цел!..
— Вроде бы!.. Подожди, ползу к тебе.
Кажется, десять метров разделяют их. Один бросок — и они рядом.
Но снова разрывы не подпускают людей к машине. Видимо, у гитлеровцев пристрелен здесь каждый бугорок. Бьют не «наобум», не по площадям — прицельно.
Решили не дожидаться следующей серии — ужом, вжавшись в землю, ползут вперед. Федоров скатился в воронку у самого самолета. За ним — Куприн.
— Ну как?
— Посмотри сам. Как тут закрепишь?.. Головы не дают поднять, гады!..
— А ты, что же, рассчитывал тебя шнапсом они угощать будут! Давай конец…
— Не-ет… Тогда я сам…
— Давай, я говорю! Кто здесь старший.
— Да нет, сам.
Куприн уже злится.
— Я тебе сейчас ребра пересчитаю! Давай трос!..
Он схватил трос и исчез в дыму.
Казалось, растворился Куприн в смрадной мгле, окутавшей все вокруг самолета. И только по движению троса товарищ чувствует, что старшина медленно, но все же движется вперед.
Вот трос замирает.
«Неужели убили?..»
Лицо напарника бледнеет.
Проходит минута, вторая… И вот трос снова натягивается. Жив старшина!
Наконец, усталый, перемазанный в песке и глине, Куприн мешком переваливается через край воронки.
— Порядок! Можно сигналить… Только я, браток, не могу. Выдохся. Дай отдышаться. А ты сигналь. — Голос у Куприна надрывный, хриплый. — Сигналь. Неровен час, трос миной перебьют…
В воздухе повисают три красные ракеты.
И сразу с немецкой стороны — шквал огня. Даже артиллерия заговорила.
— Наверное, решили, что это — начало атаки, — деловито определил Федоров.
— Пускай постреляют: нервишки у ганса сдают.
Мимо них, вздрагивая на кочках, проползает «як»: невидимые отсюда тягачи выволакивают его с «ничейной» земли.
— Дотащат?
— Если прямого попадания не будет — дотащат.
— И я думаю, что дотащат.
Двое в воронке ведут разговор степенно. Словно ни визга осколков вокруг, ни грохота, ни едкого дыма взрывчатки.
— Вот покурим и поползем… К утру бы надо залатать. «Мой» небось сам не свой ходит. Шутка ли в такое горячее время без машины остаться!
— Опять спать ночь не будешь?
— Сыч ты, Володька. Что ты в психологии летчика понимаешь! Помочь человеку надо, посочувствовать.
— Вот ты и посочувствуй…
— Он на моем сочувствии в бой не полетит. Ему машина нужна.
— И я говорю, ночь спать не будешь.
— После войны отоспимся, Володька! Крепко отоспимся! Я, например, неделю вставать не буду…
— А я…
— Ладно, хватит лясы точить. Поползли помаленьку к своим. — И они, перевалив через край воронки, прижимаясь телом к земле, дружно заработали локтями и коленями.
— Ну и что вы мне притащили! Утильсырье! — техник самолета Матвеевич ходил вокруг своего детища и бурчал, обращаясь неведомо к кому. — Лично я с большим удовольствием соглашусь летать на метле…
Ворчит Матвеевич «для порядка» и «строгости». Мыто знаем, как он любит ребят, и, пожалуй, мало кто так мучительно переживает за тех, кто в бою.
Его первым увидишь на поле, когда истребители заруливают на посадку.
— Нет Гриба, — испуганно шепчет моторист, пересчитывая машины.
— Прилетит… Вот увидишь, прилетит! — Матвеевич утешает коллегу. — Не такой он человек, чтобы не прилететь. Живучий он и везучий. Не могут его сбить. Точно тебе говорю!
Техник вроде бы успокаивался, но сам Матвеевич через минуту начинал нервничать еще сильнее, чем его собрат.
Одной семьей мы жили: летчики, механики, инженеры, техники. И сейчас Матвеевич кружил около искалеченного в жестоком бою самолета совсем не для того, чтобы дать волю эмоции. Ворчать он ворчал, но в уме — это мы знали — уже прикидывал, примерял, записывал в блокнот. «Заменить патрубок. Залатать левое крыло. Проверить шасси…»
Понять Матвеевича трудно: один бог знает, как он возвратит к жизни израненную машину! А возвратить ее надо: на фронте каждый самолет на счету. Потери в боях болезненны: фашисты дерутся с отчаянием смертников, а пополнения парка «яков» в ближайшее время не предвидится.
На заводе — там бы легче. Там — и самые совершенные станки, и материалы, и запасные части — все под рукой. А здесь рядом с передовой — выкручивайся как знаешь.
И «техбоги» выкручивались.
Уму непостижимо — где и как добывали они все необходимое. «Разоружали» списанные самолеты, подгоняли детали на изношенных, дребезжащих и чудом работающих станках, подчас напоминающих допотопные сооружения. И машины снова поднимались в воздух, шли в бой и возвращались с победой.
Разными были эти люди: молчаливыми и весельчаками, добродушными и чуточку сварливыми. Но мы любили их всех. Любили настолько, что летчики писали о них бесхитростные стихи:
Пусть над нами небо хмуро, —
Не прекратим полеты,
Коль инженер А. П. Шандура
Готовит самолеты…
Это об Алексее Петровиче Шандуре, человеке прямо-таки болезненной скромности.
Среди летчиков ходили легенды о его биографии. Но толком никто ничего не знал. И вот командир эскадрильи, когда был в штабе, исподволь «произвел разведку», и, возвратившись на аэродром, с нарочито озабоченным видом спросил у техника:
— Что же ты молчал, Петрович? Нехорошо получается.
— О чем ты это?
— Как это о чем? Оказывается, ты на востоке воевал и молчишь… Еще в 1929 году.
— А ты откуда знаешь?
— Значит, знаю.
— Ну воевал!.. Вернее, на таких же ролях был — самолеты готовил.
— Конечно, скромность украшает человека! Но ты же был авиатехником прославленного девятнадцатого отдельного авиаотряда «Дальневосточный ультиматум»!
Шандура пожал плечами:
— Ну и что из этого?
— Молодым рассказать надо.
— Зачем?
— Воспитание на героике прошлого.
— Да какая у меня героика!..
— Вот что, Шандура, принимай мои слова как приказ. Чтобы завтра же провел беседу.
— Если приказ — проведу. Только о чем рассказывать-то?..
Какой мерой измерить их повседневные героические дела — мотористов, инженеров, техников полка! Боевые друзья, дорогие наши «технари». Это о них фронтовой поэт написал стихи. Они и сейчас звучат в наших сердцах.
Смыкает день лучистые глаза,
Кончается пора дневных полетов,
А те, о ком хочу я рассказать,
Еще хлопочут возле самолетов.
Звенят впотьмах железные ключи
На землю опустился вечер синий,
Настало время раны залечить
На дорогой, испытанной машине.
От вражьей пули каждый свежий след
На каждом ястребке загладить надо,
Чтоб завтра снова в грозный бой чуть свет
Отправились воздушные отряды.
Умело летчик вырулит на взлет.
Удачи пожелаем мы пилоту.
Он в небеса с собою унесет
Трудолюбивых техников заботу.