2. Литератор Толстой

2. Литератор Толстой

На Ново-Басманной у Алексея появлялись друзья. Он любил приходить в дом в Спасо-Коленном переулке, где жила семья малоизвестного тогда литератора Сергея Николаевича Толстого. Потомок небогатой тверской ветви Толстых, дворянин, человек высокой внутренней культуры, владелец обширной домашней библиотеки, он был на одиннадцать лет старше Фатьянова, но этой разницы не чувствовалось и юноша был в его доме желанным гостем. Домашняя библиотека Толстых, напоминала утраченную отцовскую — Алексей всегда уходил отсюда с книгой.

Сергей Николаевич Толстой, мыслитель, публицист и стихотворец, не печатался в силу своих убеждений. Он был хоть и молодым человеком, но личностью другой эпохи, иного государства, постороннего режиму склада. Все им написанное целых шесть-семь десятилетий находилось «в столе». И только в 2000 году вышел первый том собрания сочинений этого только теперь открываемого нами литератора. Изданием занялась его невестка, филолог, музыкант, семейный архивариус… Будущий ее муж, Николай Сергеевич, тогда, в конце тридцатых, был ребенком. Он помнит, как в дом приходил рослый парень Алеша Фатьянов, просиживал вечера, говорил увлеченно, но сдержанно и ровно, словно сохраняя дистанцию. С отцом они беседовали о литературе и жизни, открыто, не боясь друг друга, высказывались о перипетиях времени. Детская Коли, сына писатели, была вдалеке, в глубине трехкомнатной квартиры. Мальчик прибегал, садился рядом со взрослыми и смотрел, как они спорили, как разговаривали, как играли в карты. Можно лишь предположить, что Сергей Николаевич Толстой мог знать Николая Ивановича Фатьянова, скаута. Они жили рядом, их идеалы совпадали, их объединяла одна уходящая натура любимой эпохи. Будучи моложе старшего брата Алеши всего на 10 лет, мальчиком Сергей Николаевич вполне мог быть одним из юных скаутов-фатьяновцев.

Замечательным человеком в семье Толстых была Вера Николаевна Толстая, старшая сестра писателя. Эта удивительная женщина прекрасной и тонкой души опекала всю семью незримой и ненавязчивой заботой. Ее называли «мама Вера». Мама Вера любила Алешу и подружилась с его сестрой. Вера Николаевна часто приходила на Ново-Басманную, интересовалась жизнью семьи, поздравляла всех с именинами.

Семья Толстых сохраняли русские традиции.

К Рождеству наряжали елку, на которую тайно приглашались дети друзей и единомышленников. Этот красивый праздничный обычай считался «пережитком прошлого» и мог быть наказуем. Алеша приводил на Елку в Спасо-Коленном переулке свою Ию. Тихонько шли они по морозным, совсем не праздничным московским дворам. Но на сердце было светло и хорошо. На Ново-Басманной, не страшась запретов, тоже наряжали небольшую новогоднюю елочку, которая стояла до Рождества Христова.

Алексей, вопреки столь частой юношеской неразборчивости в привязанностях, тяготел к знакомствам с крупными личностями. Там же, у Курского вокзала, жил Андрей Андреевич Андреев — бывший нарком путей сообщения и рабоче-крестьянской инспекции СССР, секретарь ЦК, действующий депутат, который провел большую работу по сплошной коллективизации и ликвидации кулачества, и как бы являлся прямым врагом «фатьяновского» сословия. Алешу же привлекала воля и целеустремленность этого человека, который начинал свой путь «мальчиком» в одном из московских трактиров. Андрей Андреевич за свою жизнь успел поработать официантом в ресторане «Гранд-отель», механиком на колбасной фабрике. Он лил гильзы к патронам в империалистическую, служил больничным кассиром, а с началом революции в первых рядах участвовал в большевистском движении…

В дом пятидесятилетнего чиновника из высшей советской номенклатуры Алексей был вхож из-за сердечной привязанности. Он был влюблен в дочь Андрея Андреева и Доры Хазан. Его приветливо встречали родители девушки и даже считали женихом. Однако, это увлечение быстро прошло. Коммунистический фанатизм родителей, недостаточно искренняя обстановка в семье, бессознательное, может быть, классовое неприятие оттолкнуло юношу от Андреевой-Хазан. И как-то позже, через полтора десятилетия он проговорился своему другу Сергею Никитину — писателю и дворянину, люто ненавидевшему «вещизм» мещанства, что ему становилось не по себе вдруг среди буржуазного уюта тогдашних «новых русских».

— Каждая вещь казалась мне виноватой в слезах детей… — сказал тогда Фатьянов.

Ему ближе были Толстые, которые во многом повлияли на миропонимание Алексея. Искренняя любовь к России, смелость выражения своих мыслей, трезвая, мудрая оценка обстановки тех лет — таким было мироощущение Сергея Толстого. Юноша с Ново-Басманной, да еще единицы преданных друзей — вот все, кому он мог доверять. И не ошибся.