Схрон

Схрон

В устье сырого лесистого оврага вспыхнул бой с нарушителями. Он продолжался долго: диверсанты были вооружены ручным пулеметом и не жалели патронов.

Заняв круговую оборону, они не подпускали к себе пограничников. Перед рассветом стрельба затихла. Перестали стрелять и пограничники. Ждали. Стояла холодная чуткая тишина, обычная для предрассветного леса. Силуэты деревьев четко вырисовывались на фоне посветлевшего неба.

Майор Стекляшкин сквозь мокрые ветви кустарника смотрел в сторону оврага.

— Ушли? Или затаились? Как ты думаешь, Саша?

Смолин со своим Аргоном лежал рядом с командиром тревожной группы.

— Думаю, удрали.

— А я думаю, затаились. Ждут, пока мы встанем, и бабахнут.

— Может быть и так, — сказал Смолин. — Разрешите проверить, товарищ майор?

Он снял уже не раз прострелянную фуражку, повесил на ствол автомата, приподнял над собой. Выстрела не последовало.

Из горловины оврага разрозненными потоками стекал туман. Кусты орешника казались обугленными. Под ними Смолин и увидел распластанные фигуры людей.

— Лежат, товарищ майор!

— Где?

— На правом склоне оврага, метров десять дальше середины. Видите?

— Ага, вижу. Дай очередь подлиннее.

Смолин выпустил сразу пуль пятнадцать. Ему не ответили.

— Кажется, отвоевались молодчики. — И Смолин хотел приподняться.

— Постой! Проверить надо. Пошли вперед Аргона.

— Не надо, товарищ майор. Я сам.

— Зачем рисковать? Пошли собаку.

— Не беспокойтесь. Не встанут. Навечно улеглись.

— Пошли собаку! — приказал Стекляшкин.

Смолин медлил. Рука его непроизвольно легла на холку овчарки, словно собиралась удержать от необдуманного рывка.

— Ты что, Саша, не понял меня?

— Понял, товарищ майор. — И немного помолчав, произнес слова, которые уже не раз, при других обстоятельствах, неоднократно говорил: — Эта собака, товарищ майор, для границы дороже моей жизни.

— Собака есть собака. Пускай!

— Я прошу вас, товарищ майор…

Стекляшкин был умным человеком и бывалым офицером: не позволил начальническому самолюбию овладеть собой. Внимательно посмотрел на следопыта и спросил:

— Если уверен, что молодчики отвоевались, чего же ты боишься пускать Аргона?

Смолин молча вскочил и молча побежал к оврагу. На ходу отстегнул поводок и послал Аргона вперед.

Майор покачал головой, но тут же последовал за следопытом. Никогда и нигде он не лез на рожон. Воевал хладнокровно, трезво, расчетливо, с оглядкой, берег своих солдат и себя, старался победить врага бескровно или, на крайний случай, малой кровью. Но сколько в его фронтовой и пограничной жизни создавалось острых ситуаций, когда надо было проявить стремительную дерзость, опередить противника, встать на его пути, встретить, что называется, грудью. Его солдатская молодость, первые тяжелые бои на границе в июне 1941 года были до предела насыщены именно такого рода жизненно необходимой храбростью. Вот почему он был всей душой на стороне гордого, уверенного в своей силе следопыта.

В овраге хранили молчание. Подбежав к орешнику, майор и Смолин увидели на косогоре двух недвижимых мужиков в ватниках и болотных сапогах. Автоматы с еще не остывшими стволами валялись рядом. В подсумках патроны и гранаты. В карманах маузеры и пачки денег. Майор посмотрел на лица убитых и, круто повернувшись к Смолину, сказал:

— Смертники! Перехитрили нас, гады. Пока эти отстреливались, главари оторвались от нас. Ты был прав, Саша: надо было торопиться. Ставь собаку на след.

Побежали вверх по оврагу. Выскочили в поле. Здесь было уже светло. Край неба розовел. В густой пшенице перекликались перепела. Твердая лента дороги, лежащая в дозревающих хлебах, лоснилась от ночной влаги.

Миновали поле и лес, полный птичьего гомона, пахнущий прелым листом и грибами.

Аргон мчался не останавливаясь.

Еще одно поле, еще один лес — и сквозь редкие деревья показалось село. Старый ветряк с одним крылом на окраине и белая церковь на бугре, над речкой, заросшей камышом. Неужели Махиня? Это ведь в пятнадцати километрах от границы. И не заметили!

Аргон привел пограничников к дому с красной черепичной крышей, с белыми кружевными занавесками на чистых окнах. Взбежал на высокое резное крылечко, слегка поцарапал дверь когтями и, обернувшись, посмотрел на Смолина своими выразительными глазами: помоги, мол, открыть, тут наши с тобой враги.

Дверь распахнулась почти в тот момент, когда Аргон коснулся ее. «Ждали нас», — подумал Смолин и слегка нажал на спусковой крючок своего автомата. Но стрелять не пришлось. На пороге стояла высокая, грузноватая, лет пятидесяти, в темном платье женщина. От нее пахло не то ладаном, не то свечным угаром. Лицо было властно-суровым, бледным, как у монахини, годами не знавшей свежего воздуха. Приметное лицо. Увидев его даже мельком, не забудешь. Темные глаза смотрели непримиримо враждебно, но губы улыбались, вернее, изображали улыбку. И слова были приветливыми.

— Добрый ранок, товарищи! — сказала она ласково и поспешно посторонилась. — Заходьте, будь ласка. Ранний гость, кажуть, це добрэ.

Смолин не удивился бы, если бы Аргон бросился на женщину, которая могла оказаться переодетой монахиней, настоятельницей какого-нибудь монастыря или вожаков тайных сектантов. Нет, собака рвалась вперед. Смолин не пускал ее. Сейчас спешить опасно. Возможно, диверсанты затаились в доме и встретят пограничников огнем. Не исключено, что они прячутся где-нибудь в другом месте. Или ушли через конюшню.

Он сдержанно поздоровался и сказал в тон хозяйке — радушно и приветливо.

— Извиняйте, бабушка, что побеспокоим вас.

— Яка я бабушка? — засмеялась женщина. — Я недавно замуж вышла. Сидела-сидела в старых девах и надумала… Господи, та чего ж вы стоите у порога? Заходьте, будь ласка, в хату. Вы, мабуть, голодные. Я вам зараз сниданок сготую.

— Спасибо, хозяюшка, не турбуйтэсь! В другой раз.

Аргон рвался в дом. Смолин натянул поводок и взглянул на майора. Тот незаметно кивнул: продолжай, мол, действуешь правильно.

— Значит, недавно свадьбу сыграли? — спросил Смолин. Он смотрел на дородную хозяйку невинными глазами.

— Сыграли! — смущенно, натурально зардевшись, ответила «молодая». — Все как у людей було.

— Муж дома?

— Нема. Пишов провожать ваших хлопцев.

— Кого? — спросил майор, предчувствуя недоброе. Опять, кажется, обвели вокруг пальца.

— Булы тут ваши помощники. Дружинники. Ловят воны кого-то. Зашли, выпили молочка и побежали своей дорогой. Просили передать вам, шо лесом пойдут.

— Сколько их было, дружинников?

— Двое. Бравые такие, молодые. С автоматами.

— И куда направились?

— Вон туда, в лес.

— И ваш муж пошел провожать их?

— Ага. Я ж сказала.

Смолин и майор переглянулись.

— В дом входили?

— А як же! Поели, попили и ушли.

— Где они сидели?

— Там, в горнице.

— Покажите.

— А шо у вас сталося, пан… товарищ офицер?

— Покажите, где сидели эти… дружинники?

Хозяйка пошла в дом. Вслед за нею майор. Смолин с автоматом наготове шагал позади командира.

— Вот тут они снидали, — показала хозяйка на стол с еще не убранной посудой и караваем хлеба. — Один дружинник на цьому стули, а другый — на цьому. Товарищ майор, будь ласка, скажить, що сталося?

— Это были не дружинники, а нарушители. Куда они вышли?

— Вот сюда…

— Давай, Саша, проверяй!

Аргон взял след и пошел в конюшню и дальше во двор. Смолин привык полагаться на своего друга, но сейчас слегка придерживал собаку. Верил и не верил хозяйке. Никогда он, несмотря на свою профессию, не относился подозрительно к пограничным жителям, был с ними в наилучших отношениях. Но эту женщину в крестьянском платье почему-то сразу отделил от добрых людей. Ее постное, хитрое лицо, вкрадчивые движения, затаенная настороженность не понравились ему. И в словах ее не чувствовалось правды. Темнит.

Поводок был натянут как струна. Аргон всегда легко и охотно поддавался управлению и сам, когда надо было, направлял действия следопыта. Теперь же они утратили связь и были чем-то разъединены. Аргон рвался со двора, а Смолину хотелось остаться здесь, осмотреть сарай, погреб, сеновал, чердак.

Аргон так натянул ошейник, что захрипел от сдавленного дыхания. Смолину стало стыдно и больно. Он дал собаке волю. Тяжело дыша, высунув язык, она пробежала по двору вдоль дома, выскочила на улицу и устремилась к лесу. Вывела на проселок и вдруг заметалась, засуетилась, заскулила.

— Все. Пропал след, — сказал Смолин. — Нарушители сели на машину или подводу. Видите, вот отпечатки шин и колес.

Смолин погладил Аргона по голове и скомандовал:

— След! Ищи!

Аргон помчался вдоль дороги. Обычно он не позволял себе унижаться и нюхать землю, как делают многие собаки, но теперь держал голову низко и обнюхивал обочину. Пробежал метров триста. Не нашел! Галопом вернулся обратно и стал изучать другую обочину дороги. Смолин стоял и ждал.

Аргон вернулся ни с чем. Сел и заскулил. Смолин молча погладил собаку, приказал сидеть, а сам начал изучать следы автомобильных шин, колес телеги и велосипеда. Майор помогал ему. Оба размышляли вслух.

— Товарищ майор оказывается, машина здесь прошла без остановки. Если бы шофер притормозил, след шин был бы не таким… И подвода не останавливалась. Правда, и на ходу можно сесть. Но если они вскочили на бричку, то должны были вот в этом месте оставить следы. Их нет. Значит, они воспользовались…

— Ты думаешь, они сели на велосипед и поехали по дороге?

— Да, товарищ майор, похоже на то. Посмотрите на след, какой он широкий. Покрышки и камера перегружены, просели.

— Ты прав, Саша. Удрали.

Смолину вовсе не хотелось быть правым. Смотрел на Аргона и надеялся, что тот докажет его неправоту.

— Да, проехали двое. А как же муж хозяйки?

— Муж святоши отдал нарушителям свой велосипед и вернулся домой пешком.

— Почему же мы его не встретили?

— Другой дорогой пошел. Или прячется в лесу, ждет, пока мы уйдем.

Они оглянулись на лес, как бы раздумывая, стоит ли обыскивать.

— Ну что ж, — сказал майор, — пойдем по велосипедному следу.

— Ну!

Смолин жестом позвал собаку и пошел по обочине, не отрывая взгляда от дороги. Майор шел сзади. Солдаты рассыпались по флангам. Шагали молча, сосредоточенные, злые, голодные, уставшие, упрямые.

— Саша, как ты думаешь, почему они соблазнились велосипедом? — спросил майор. — Самый тихоходный транспорт. Без дороги не проедешь. У всех на виду. Приметный. В лесу и в поле бесполезный. Странно!

— Утопающий хватается за соломинку. Они видели, что мы их преследуем. Им надо сбить Аргона со следа хотя бы ненадолго.

Аргон бежал впереди всех. Он еще хорошо помнил запах следа и настойчиво искал его.

— Нашел! — радостно закричал Смолин и бросился к собаке.

Нарушители соскочили с велосипеда — отпечатки их ног отчетливо видны на пыльной дороге. Остались и следы третьего человека. Он подошел со стороны леса, вскочил на велосипед и уехал. Метров через двести он свернул с проселка на тропу, ведущую назад, к его деревне.

Туда же, в деревню направились и нарушители.

Аргон взял след на обочине и круто под прямым углом повернул вправо, к деревне. Смолин с трудом догнал его, защелкнул на ошейнике карабин поводка. Нельзя его пускать одного.

Собака вывела пограничников к западной окраине села Махиня. Час тому назад пограничники были на восточной. Теперь однокрылая мельница удалилась от них, а белая церковь на бугорке приблизилась. Невысокая гребля и узкая полоска воды отделяла их от села.

— Видали, товарищ майор! Ну и хитрюги! Напетляли и вернулись. Я чувствовал, что они там. Дурак, не поверил себе. Не хотелось уходить со двора этой ведьмы, ох, как не хотелось!

Смолин смотрел на Стекляшкина сияющими глазами.

— С такими ловкачами мне еще не приходилось сталкиваться. Здорово сработали.

— Мы тоже не лыком шиты.

Аргон через мост, мимо церкви, не обращая никакого внимания на встречных людей, пробежал всю деревню и вывел пограничников к знакомому дому с бурой черепичной крышей и шестью окнами, Но теперь он приблизился к нему задами: через огород, садик и приусадебный ток.

— Здесь они, товарищ майор, здесь! Чует мое сердце. Теперь не проведут.

— Скажем «гоп», как перескочим.

На крылечке они увидели ту самую женщину. Она стремительно спустилась по ступенькам.

— Вернулись, товарищи! Забулы у нас шо-небудь? Чи передохнуть захотели?

Аргон прошмыгнул мимо хозяйки. И Смолин не взглянул на нее. Мимо. Некогда. Следопыт дал волю своему другу и бежал за ним. Они уже восстановили утраченные связи, полностью доверяли друг другу.

Аргон наискосок пробежал через двор и остановился около колодца. Упираясь лапами в бревенчатый замшелый сруб, тяжело дыша, высунув красный язык, ткнулся в сырую бадейку и облизал ее. Смолин удивился. В чем дело? Хочет пить? Обыкновенно Аргон, прорабатывая след, был очень терпеливым. Утолял жажду после того, как завершал победой свое преследование. Очевидно, сегодня ему досталось больше, чем всегда. Выбился из сил. Надо напоить собаку. Смолин взялся за колодезный ворот, но его остановила женщина. Подошла и, смеясь, вырвала ворот, всплеснула руками.

— Шо ты робишь, солдат? На шо тебе вода? У нас есть молочко. Холодное, Густое. С вершком. Пойдем, от пуза угощу.

— Собака воды хочет.

— И собаку молочком напою. Слава богу свое, не базарное. Две коровы маемо. Пойдем!

Обняла Смолина и потащила к погребу. Аргон не хотел уходить от колодца. И Смолин упирался.

— Спасибо, гражданка. Нам некогда угощаться. Работаем. Пустите! Пустите, я вам говорю!

Но женщина его не отпускала. Лицо ее, как и платье, было побито крапинками. Белое на черном.

— Руки! — повысив голос, сурово потребовал Смолин.

Она медленно, неохотно отпустила солдата.

Майор неожиданно заулыбался.

— Не волнуйся, Саша! Гражданка тебе добра хочет, а ты… Тащите свое молочко, мамаша.

Женщина, просияв лицом, убежала в погреб. Майор задумчиво посмотрел ей вслед и сказал вполголоса:

— Ну, совсем как птица. Ты, кажется, охотник, Саша?

— Да. А что?

— Тебе приходилось видеть, как перепелка, поднятая с гнезда, притворяется подбитой, как беспомощно ковыляет по меже и все дальше и дальше уводит собаку и охотника от своих птенцов. — Майор вздохнул. — Бедная мать! Все сделала, чтобы спасти мужа и сыновей. Поздно спохватилась! Надо было раньше позаботиться об их судьбе. Они здесь, Саша! Придется выковыривать.

Хозяйка выбежала из погреба с двумя запотевшими кувшинами. Ледяным молоком полакомились солдаты, старшина, майор. И Аргону досталось.

Смолин вытер губы, поблагодарил хозяйку, посадил Аргона в тень и приложил ребро ладони к фуражке:

— Разрешите, товарищ майор, приступить?

— Да, приступайте.

Женщина, сжимая белую полную шею смуглой рукой, с ужасом смотрела, как пограничники шли к колодцу, как наклонились над бадейкой и стали ее изучать.

— На дне грязь, товарищ майор, — сказал Смолин. — Забыли или некогда было им ополоснуть бадью, смыть следы.

— У нас колодец мелкий. Пересох. Вода ушла, — запричитала женщина. Она вклинилась между майором и старшиной, растолкала их. Самообладание, так долго и верно служившее ей, покинуло ее.

По сигналу командира солдаты оттащили ее от колодца, увели в дом.

Майор Стекляшкин достал блокнот, вырвал несколько страниц, поджег и бросил в колодец. Черное круглое зеркало воды отразило четыре маленьких факела. Горящие клочки медленно опускались в глубину, освещая темную каменную кладку. Пролетев метров семь-восемь, до средины колодца, листочки заколебались на месте, и огонь и дым потянуло не кверху, а куда-то вбок.

— Все ясно, — сказал майор. — В колодце вход в схрон. Давай, Саша, пуляй из ракетницы, пусть выходят.

Смолин послал вниз одну за другой три сигнальных ракеты. Колодец до краев наполнился смрадным дымом. Послышался крик:

— Опустите бадью, мы вылезем.

Опустили. По одному подняли наверх. Насквозь продрогшие, не попадая зуб на зуб, с зажмуренными глазами, воздев руки к ясному небу, похожие друг на друга, стояли мужики во дворе, залитом утренним солнцем.

— Ложись! — приказал Смолин. — Лицом вниз. Таки лежать. Разрешите, товарищ майор, обыскать схрон?

Снял фуражку, опустил ноги в бадью, крепко схватился за веревку и улыбнулся солдатам, держащим колодезный ворот.

— Давай, ребята, крути.

Осторожно спустили его вниз до бокового входа. Минут через десять он просигналил.

— Поднимай!

Бадья была полна патронов, гранат, автоматов. Разгрузили и снова послали вниз.

Вторая бадья притащила небольшой печатный станок и несколько пачек подпольных листовок. Третья подняла Смолина. Он выпрыгнул на землю, засмеялся.

— Ну и холодно там. Бррр!